Забыться.

Baiser sur les lèvres

—Вы знаете, Александр Петрович, мои казаки с вами до конца, — Ростов низко кланяется, поглядывая на Романова исподлобья, желая потянуться губами к тонким пальцам, облаченным в белоснежную перчатку, но вовремя себя одёргивает.       Ростов не говорит: «с империей до конца», Ростов именно говорит: «с вами», и это имеет на столицу не самый лучший эффект.       Александр сдержанно кивает, хмуря брови. Он кидает на Алексея мимолётный взгляд, начиная мерить широкими шагами один из залов дворца. Его руки еле заметно дёргаются в нервном жесте, однако спина и плечи гордо расправлены, и стук каблуков кавалерийских сапог эхом отлетает от стен. Тишина давит, и становится не по себе. О провале империи речи уже не идёт, потому что всё и так понятно, но Донского в этой ситуации больше всего восхищает и удивляет, как сохраняет непоколебимость Саша, игнорируя ежедневные новости о вспыхивающих то там, то тут бунтах, и свято верит, что всё как-нибудь устаканится. Во дворце шёпот и неприятные слухи с каждым днём только громче, но Александр упрямо затыкает уши — не слышал и слышать не хочет. Он, видно, старается придерживаться тактики: не обращай внимания и само пройдёт — буднично подписывает бумаги и отдаёт указания, но есть в его движениях и манере что-то неуловимо новое — страх. Все вокруг уже давно решили: эпоха монархии кончилась. И Саше просто по-человечески страшно: страшно что-то менять, страшно терять своё государство, страшно признаться отцу, который пророчил ему великую судьбу, что империя, которую они веками выстраивали, рухнула в одночасье.       Наконец Романов отходит к широкому окну, поворачиваясь спиной и позволяет себе неприемлемую для столицы вольность — склоняет голову, закрывает ладонями глаза и обречённо всхлипывает. У него даже не дрожат плечи — результат солдатской выправки и многолетней дисциплины. Только один всхлип, настолько тихий, что прошел бы кто по залу, и его не было бы слышно. Только один всхлип. Но Лёша ещё никогда не видел Александра таким подавленным. Почему-то ему хочется Сашу крепко обнять. —Простите, — обезаруженно тянет Романов, снова разворачиваясь, уже не пряча блестящие дорожки слёзы и как-то криво, к ужасу Лёши, улыбаясь. — Простите, я должен был вести себя подобающе своему статусу. Буду признателен, если эта нелепость останется между нами. —Александр, вы устали, — утверждает Ростов, всё-таки подходя ближе, ободряюще похлопывая по отливающему серебром эполету и перемещает руку дальше, ближе к шее, несильно сжимая, как бы показывая свою надёждную опору. —Очень. — соглашается Саша, разворачивается и неожиданно для них обоих роняет голову на чужое плечо, судорожно выдыхая, закрывает глаза. — Сделайте мне одолжение, Алексей, останьтесь сегодня со мной.       Это тон, не терпящий отказов, — догадывается Лёша. Как прежде властный и в то же время тактичный, но заметно изнеможённый всем происходящим, Саша сейчас просит у него поддержки, потому что самому стоять на ногах стало не то, чтобы тяжело, но будто бы шатко. И Донской ни слова против сказать не может, когда Александр, холодная, отстранённая столица, принц не иначе, такой открытый и уязвимый перед ним сейчас, плачет на его груди. Потому что досадно и больно, потому что у Саши из под ног почву одним резким толчком выбивают.       Ростов кладёт тёплые ладони на тонкую спину, ведёт ласково и чувствует, что самому от чего-то легче стало. Он невольно рассматривает человека перед собой и находит черты лица Романова удивительно нежными и мягкими, не свойственными для того, кем он является на своём посту. Волосы Александра не зализанные по обыкновению, волнами рассыпались по ткани кителя Лёши. Донской думает, что они, наверное, невероятно мягкие, и не удержавшись от соблазна, легко гладит Сашу по голове. Тот заглядывает ему в глаза и почти смеётся, мол, посмотри-ка императора по голове, как мальчишку треплют, но покорно подаётся ближе и ластится под касание, как Нева.       Донской думает, что это так безрассудно и опасно обниматься со столицей прямо около окна в пустом зале. Думает и в ту же секунду мажет губами по острой скуле. Саша резко выдыхает, его выражение лица сложно прочитать, но видимых отказов не даёт, поэтому Ростов согревает дыханием холодные щёки и легко целует переносицу. Когда Лёша своим носом прикасается к носу Романова, того ведёт, он поднимает голову, заглядывая прямиком в душу, и в глазах его плещется столько немого отчаяния и вместе с тем искренней благодарности, что Лёшу от этого взгляда трясёт. Алексей знает: падёт империя, падёт и его Донская армия. И он топит себя в Саше.       По коридорам они почти бегут.       Саша, как только за ним захлопывается дверь спальни, крепко обнимает Донского за шею и целует глубоко и мокро. Урывает последние мгновения спокойствия, старается забыться. Лёша его не тормозит. Напротив, подхватывает и роняет на постель, наскоро расстёгивая свой китель. Романов целует везде, где дотягивается, выдирая пуговицы из петлиц мундира, и его губы ощущаются удивительно правильно на шее Ростова.       Есть в этом пугающем чувстве что-то азартное, манящее и горячее, когда Алексей перебирает губами рёбра, прикусывает нежную кожу на ключицах и оставляет за собой яркие багровые следы. Саша разочарованно скулит, когда они дрожащими от нетерпения руками разбираются с пряжками ремней. —Невероятный, — едва слышно шепчет Лёша на покрасневшее ухо, оглаживает стройную ногу, закидывая себе на плечо и целует косточку на щиколотке. В глазах застывает вопрос, и Саша, расхристанный на простынях, только кивает куда-то в сторону тумбочки.       Глаза у Донского яркие и всегда весёлые, хотя Александр знает, что весёлого в его жизни мало. Когда Лёша отходит, чтобы порыться в тумбочке, он наблюдает за разворотом сильных плеч, за бронзой кожи, привыкшей к южному солнцу, за тем, как перекатываются мышцы на спине, и тихо выдыхает — с ним безопасно.       В жестах Ростова забота и щемящая нежность, он обмакивает два пальца в масло, разогревая, и медленно растягивает Сашу. Целует впалый живот, успокаивая, еле дышит, ощущая под губами бархат кожи. Александра выгибает красивой дугой, когда Алексей добавляет третий палец, двигаясь внутри, и точно попадает по нужному месту. —Давай, — голос у Саши на октаву выше, и он кивает больше для себя, чем для Лёши. Не приказ — мольба.       Донской покорно повинуется — входит на половину и останавливается, давая привыкнуть. Романов откидывает голову, задыхаясь, но через время поднимает глаза, мол, продолжай. Лёша неспешно толкается несколько раз на пробу и сдавленно стонет от того, как внутри узко и жарко. Саша цепляется за сильные плечи, привлекая ближе, оставляя ногтями царапины, и сам насаживается глубже. Ростов сковывает его в надеждных объятьях, кусает шею, но тут же следом зализывает, как будто извиняясь за эмоциональные порывы. Романов скрещивает ноги у Лёши за спиной, и тот толкается смелее, придерживая Александра за бёдра. В комнате так невыносимо жарко, что кажется, воздух искрится — ещё минута и всё вокруг вспыхнет алым пламенем. Донской зацеловывает каждый сантиметр и ускоряется, устанавливая чёткий ритм.       Саша под ним оказывается на удивление громким и чувственным. Он отрывается наконец от смуглых плеч, боясь оставить ещё больше царапин, и цепляется за простыню, комкая её пальцами. Ростов шепчет ему на ухо какие-то нежные глупости, когда у Александра слезятся от удовольствия глаза, и по бледной щеке скатывается серебристая ниточка. Лёша сцеловывает её и набирает почти бешеный темп. Саша задыхается, срывается на голос, уже не заботясь о том, что их могут услышать, и Донской готов поклясться, что ничего лучше жалобных звуков, которые Саша издаёт, он в жизни не слышал.       Алексей помогает Романову рукой, подгоняя к разрядке, толкается в последний раз и кончает внутрь, сжимая Сашу в крепких объятьях. Тот заканчивает следом за ним, ахнув сорванным голосом, и только загнано дышит, перебирая русые кудри.       Некоторое время они лежат молча, наслаждаясь друг другом и наступившей приятной тишиной, пока Ростов не приподнимается на локте, заглядывает Александру в глаза и серьёзно выдаёт: —Я с тобой хоть в огонь, хоть в воду.       На следующее утро Романова на постели не оказывается.