my lovely

Вопрос не в том, что мне позволят, а кто меня остановит. Айн Рэнд

У Алисенты Хайтауэр есть крылья. Милое весеннее дитя приходит в этот мир благословенным и почитаемым. Алисента почти Святая. Алисента разрывает лоно своей матери спинными отростками. Это необходимая жертва, Боги ничего не дают просто так. Её спина болит под тяжестью костей, а серебристые перья требуют постоянной чистки и ухода. Тогда их выбеливают солнечные лучи, и не остаётся ничего кроме мягкого свечения божественной благодати. Алисенте положено быть хрупкой, но такая ноша требует постоянных усилий. Её первый полёт — это сочетание агонии и страха, но это так почитаемо, это так близко к чему-то божественному, чего только может коснуться человек. Алисента кажется себе совсем маленькой и незаметной в тени собственного отца, даже если её крыльев хватило бы, чтобы спрятать взрослого человека. Она держит осанку, даже когда крылья тянут её к земле, даже когда становится трудно, и всегда гордо поднимает подбородок. Она имеет на это право. У Рейниры нет крыльев — у неё Сиракс. Таргариены не носят на спинах ничего кроме чёрных плащей с алыми знамёнами. «Это вместо крыльев», — смеётся Рейнира. Смеётся. «Вместо крыльев». У Алисенты сводит зубы от злости. Как она смеет?! Церковь почитает крылья, как знак благословения, как величайшую благодать, на которую только способны Боги. Даже если порой их вес тянет её к земле, Алисента не перестаёт благодарить и преклоняться в молитвах перед мраморным ликом Матери. Рейнира седлает Сиракс в семь. Рейнира любимица своего прославленного дяди, поэтому ей достаются все драгоценности и заморские диковинки, поэтому один неправильный взгляд в сторону Восторга Королевства заставляет принца обнажить меч. Одного слова достаточно, чтобы лишиться языка. Рейнира не ходит в Септу, Рейнира не преклоняет колен. Алисенте надобно постоянно заботиться о своих крыльях. Очищать их, следить за тем, чтобы на перья не попала лишняя влага… Алисента избрана Семью, она не имеет права относится к этому безответственно. Морские брызги оседают кусачими ожогами на бледной кожи принцессы и принца, заставляя чешую их драконов блестеть на солнце подобно золоту и драгоценным рубинам. Они выглядят слишком счастливыми. Алисента — Святая, ей не пристало делить постель с язычником, но король Визерис достаточно благочестив, чтобы отказаться от варварской церемонии и провести всё согласно догмам Семи. Алисенте даже кажется, что не вся валирийская кровь так попорчена. Возможно, Семеро одарят её прелестными детьми, с восхитительными крыльями, которые наконец укажут Визерису на его истинного наследника. «Ты не можешь оставить Деймона без поддержки, отец, — рычит Рейнира. — Если мы потеряем Ступени, на внешней торговле можно будет поставить крест!» Она прервала свой тур по королевству, чтобы ворваться в замок разъяренной драконицей. «Очередные бесчинства Деймона не должны тебя касаться! Вернись к туру!» — требует Визерис, и Алисента мысленно улыбается, поддерживая гнев своего мужа на распутного принца. Никому не пристало нарушать законы приличия, Веры. Никому это не должно было быть прощено. Рейнира не приносит извинений, как полагается хорошей дочери и принцессе — она вздергивает подбородок. Огни Валирии сверкают в её глазах. «Ziry's aōha lēkia! Ziry's nykeā ilaros hen ānogar!», — валирийский слетает с языка принцессы, как величайшее богохульство в глазах Алисенты. Визерис всегда с улыбкой замечает, что у его дочери идеальное произношение, что её язык такой же чистый, как у Доброй Королевы. Алисента сдерживает желание поморщиться, но продолжает понимающе кивать, а затем кается в своём лицемерии перед ликом Матери. «Ao kostagon't henujagon zirȳla!» «Довольно! — наконец приструняет её король. — Я не стану вновь вмешиваться в проблемы, которые заварил Деймон. Вернись к своему путешествию! Своим поведением ты оскорбляешь другие Дома». Рейнира отшатывается, как от пощёчины, и Алисента надеется, что к ней наконец-то вернулось благоразумие, что вот сейчас она наконец-то склонится и покается, как должна была сделать с самого начала. Взгляд принцессы леденеет, а на лице застывает непроницаемая маска. «Как только ты найдёшь мужа, который предпочтет мою жизнь жизни любого возможного наследника — я тут же оденусь в белое». Алисента гневно сжимает подол платья, чувствуя острую ярость. Как она смеет! Как она смеет так богохульно относиться к жертве своей матери! К женскому долгу! Король болезненно морщится, отшатываясь, и Рейнира, не говоря не слова, вылетает из залы. Рейнира находит продовольствие в Долине и солдат в Штормовых Землях. Рейнира возглавляет флотилию. Рейнира остаётся, игнорируя все гневные требования короля. Гонцы возвращаются назад, связанные и избитые. Говорят принцесса носит доспехи, говорят огонь Сиракс жжёт куда сильнее триархийских стрел, говорят, что принцесса была ранена и её спину теперь украшают уродливые шрамы. Алисента старается посещать септу чаще. Ей кажется богохульством просто слышать это. Она просит у Матери разума для принцессы, она просит её наставить дурную кровь на путь истинный и привести к свету. К тому самому свету, что излучают серебряные крылья. Она никогда не устанет молится даже за такую пропащую душу. Принц и принцесса возвращаются с победой, коронованные как Король и Королева Узкого моря. Принц Деймон добавляет меч к трону своего брата, а Рейнира преподносит корону. Король проглатывает это, и Алисента опять хмурится. Дай Семеро каплю силы этому человеку, и, возможно, его дочь можно будет спасти. Рейнира определенно специально надевает провокационное платье с открытой спиной по моде распутного Лиса. Рейнира демонстрирует свой шрам, как какой-то символ гордости. Алисента едва сдерживает слёзы, когда видит его впервые. Она сразу представляет на его месте свои крылья и содрогается от ужаса. Одна только мысль, что божья благодать могла бы быть потеряна в пламени обычной войны, приводит её в отчаяние. «Мне не нужны крылья — у меня есть Сиракс», — смеётся на пиру Рейнира, когда леди Болтон проводит ту же аналогию, что и королева до этого. Алисента собирается вмешаться и остановить это богохульство. Не пристало так пренебрежительно говорить о крыльях, дарах Семи. «К тому же, что перья и кости перед драконьим пламенем?» — бесцеремонно вмешивается принц Деймон. «Ваши разговоры оскорбительны, Ваше Высочество», — замечает Алисента, не желая больше ни секунды слышать подобные речи. Деймон ей не отвечает. Он мажет по ней взглядом, пока остальные дамы приседают в приветствии, и только делает глоток вина. Алисента гордо вздрагивает подбородок. Она уже почти смирилась с его гнилой кровью. «И принцесса, возможно, вы захотите, чтобы я помогла вам выбрать более приемлемый наряд в следующий раз». Зелёное платье Алисенты скрывает каждый кусочек кожи, подчеркивая золотую звезду на груди, и стягивая основания крыльев завязками. Вера требовала соблюдения приличий. Это просто была ещё одна жертва, который возлагал каждый благочестивый верующий на алтарь Матери. Это не звучит, как просьба. Алисента просто больше не может позволить этому бесчинству продолжаться. «Нет», — роняет Рейнира, как будто закрывает крышку гроба за собой. Алисента долго терпела и молилась, но видно даже Хайтауэру было не под силу вывести эту заблудшую душу на благочестивый путь. «Прошу нас простить», — говорит принцесса, абсолютно точно не имея в виду ничего из этого. Она разворачивается, специально, злонамеренно, чтобы продемонстрировать покрытую красными буграми кожу, всё ещё кажется воспалённую. «Мои двери всегда для открыты для Вас, Ваше Высочество», — говорит Алисента, потому что это то, чему её учила Вера, даже если не верит, что кто-то будет стучать. Рейнира пересекает Узкое море бумажной принцессой, а возвращается наследницей, с союзами, скрепленными кровью и альянсами, созданными в самую тёмную, лишенную всякого света надежды ночь. Рейнира приходит к королю со словами, что выйдет замуж за Деймона с его благословения или без. Рейнира приходит с флотом Веларионов за спиной, с клятвой Долины на тонком пергаменте (и просьбой о расторжение брака) и присягой Штормовых земель. Рейнира собирается стать первой правящей королевой в истории Вестероса, а не просить разрешение. «Вы же не допустите этого, Ваше Величество? Он погубит её!» — спрашивает Алисента, стоя перед королем. Её крылья едва заметно трепещут. «Она поступит так, как захочет», — отвечает Визерис. Он сидит в кресле перед своим пресловутым макетом мёртвых земель и даже не смотрит на неё. Его взгляд устремлен на возвышающиеся очертания храмов. Алисента всегда прощала своему мужу подобное богохульство, милосердно закрывая глаза на причуды его страдающего разума, но сейчас ей хотелось спалить эту игрушку вместе со всей комнатой, которая ни капли не изменилась со временем первой жены короля. «Мы начали этот макет вместе с Эйммой», — бормочет Визерис, указывая на одно из центральных зданий. Там в своём величии раскинулся богомерзкий храм, с большой статуей дракона, обвивающей яйцо. «С храма Мелеис… Она так ловко обращалась с ножом. Иногда я позволял себе забыть, что Деймону нравилось учить её всему плохому. Иногда я разрешаю себе забыть, что погубил её…» «Вы сделали то, что были должны, как и она. Мы все равны перед лицом долга», — отвечает Алисента, пытаясь звучать, как можно мягче, пытаясь не плеваться от того, что призрак покойной королевы всё ещё стоит перед ней. Закат просачивается через окна, превращая крылья в всполохи пожара и золотые фигуры. Вдалеке видны очертания Септы, к которым Алисента всегда направляет свои мысли, когда больше не может выносить нахождения в этой комнате. Король не может оторвать взгляда от маленького храма. Огненный луч скользит по драконьему яйцу, будто поджигая его изнутри, окутывая постепенно всю фигуру дракона пламенем. Иногда Алисенте кажется, что королева Эймма и не умирала вовсе. «Долга…» — шепчет Визерис, почти зачарованно касаясь фигуры. Он делает это с такой осторожностью, будто макет может разрушиться от неосторожного движения, будто это что-то драгоценное и невероятное. «Деймон предпочтёт Рейниру долгу. Он…» — Визерис смеётся, и от этого легкие Алисенты наполняются ледяным ужасом, — «…он сожжёт целые города по её указке. Боги, он всегда был готов это сделать!» Тихий смех переходит в полноценный хохот, заставив Алисенту испуганно отшатнуться. Её крылья дрожат ещё сильнее и к привычной боли в спине добавляются маленькие пульсирующие искорки, которые впиваются в её плечи сотней жал. «Порочный принц был обведён вокруг пальца улыбкой ребёнка!» «Ваше Величество!» — Алисенте невыносимо слышать это и дальше. Каждый звук разбивает что-то в ней. Тянет, тянет, а затем бьёт с размаха, как Гвейн в детстве. Король вздрагивает от резкого звука, и Алисента мысленно отвешивает себе пощёчину. Праведной жене не пристало так себя вести с мужем. Никогда не стоило забывать о долге. «Или хуже, он не сделает ничего из этого, потому что таково будет её желание», — совсем горько выдыхает король. Думает ли он о том, что ему самому едва ли удавалось обуздать нрав брата, или его душу терзает ядовитая ревность, потому что Рейнира могла? «Он выберет Рейниру. Вместо долга. Или она скормит его Сиракс. Одно из двух, — король фыркает и в последний раз проводит рукой по статуе дракона, — в отличии от Эйммы у Рейниры действительно есть дракон за спиной». Алисента морщится, стискивая длинные рукава платья. Это неправильно. Всё это так чертовски неправильно и несправедливо! Рейнира жила во Четырнадцати и отказывалась переступать порог Септы. Богохульство! Рейнира сбежала от своего долга (женской участи), чтобы поиграть в войну на потеху своему самолюбию. Святотатство! Рейнира покидала дворец, чтобы в очередной раз оседлать Сиракс. Недопустимость! Рейнира носила шрамы так, будто они были самым дорогим украшением в её коллекции, самой яркой драгоценностью в её венце. Пошлость! Рейнира выбирала себе мужа, попирающего все существующие догмы. Вере уже давно стоило бы клеймить его, как безбожника. Безнравственность! Алисента не думала, что может испытывать такой ураган эмоций. Он грозил снести её с места, он срывал все тщательно подобранные маски, а для хорошей жены… Как Рейнира могла! Кто дал ей такое право и почему король теперь молча принимал это? Куда делось всё его желание защитить дочь и наставить на путь истинный?! Почему Рейнире было всё это можно, пока статуи в храме взирали на Алисенту всё также холодно, даже в серебристом сияние крыльев?