Этот город стал твоей тенью
За которой я иду следом
Опускаясь по течению
Огней
И под действием её взгляда
Может мне ещё пройти надо
Сквозь горящие врата ада
За ней
Медленно схожу с ума...
Медленно схожу с ума - Би-2
Макс пересёк черту. Он понимает это в тот момент, когда бежать уже некуда. Он в ловушке, а попытки сопротивляться лишь усугубят положение. Он принимает это. Выходит на улицу, забыв натянуть куртку и смолит сигарету, считая секунды, когда дверца клетки захлопнется. Охотник задерживается, наверное, намеренно оттягивает момент удовольствия и избавления. Осень поздняя. Листьев на деревьях нет, а трава, жёлтая и едва живая, уже успела покрыться инеем. Ночь не оставляет и шанса согреться. А разве это нужно Максу теперь? Он и без того фактически мёртв. А трупы в тепле не нуждаются. Было бы красивее, цари на дворе зима, тогда бы Макса укутал снег, превратил в подснежник. Романтично. Правда, Лёва бы не позволил телу просто лежать на улице. Он слишком осторожный. — Садись в машину. Макс не вздрагивает, когда безразличный голос Лёвы нарушает тишину, только подчиняется, ощущая, что иначе придётся выковыривать из ноги пулю. Или что там сумел припрятать Лёва? Он - как швейцарский нож - носит с собой всё подряд. По крайней мере, в багажнике его машины есть огромная пластмассовая посудина приятного зелёного цвета. В похожей в «Во всех тяжких» растворяли трупы. Но для Макса, своего «хитрого лиса», Лёва точно приготовил нечто особенное, то, что ни с кем до этого не проворачивал. В машине холодно, и печку Лёва не включает. Наверное, он ловит кайф с мороза или наказывает себя за потерю очередного "любимого". Макс по привычке не пристёгивается. Он верит, что лучше в случае аварии вылететь на проезжую часть, выбив стекло телом, чем переломать кости благодаря ремню. Лёва садится на водительское кресло, заводит машину и включает радио, но не конкретную станцию. Слышатся помехи, отравляющие слух. В голове селится паника, которую, казалось, смогло приструнить смирение со своей участью. Весь труд медленно, но верно рушится. Шум пригоняет мысли о побеге, попытке спастись. Это глупо, но проснувшийся страх сковывает тело. Уж лучше бы Лёва ничего не включал. — Включи что-то нормальное, — Макс не выдерживает. — Зачем? Лёва не улыбается, смотрит мёртвым взглядом в душу и чуть щурится. Действительно, зачем? Какая разница, что сейчас будет играть на фоне, если путь не самый радужный? Для Лёвы это ничего не значит. Он через пару часов вернётся домой, отоспится и сделает вид, будто в его жизни не было никаких «лисов» и этот цикл не повторится вновь. — Хочу себе хороший похоронный марш, — вымучено усмехается Макс, больше от животного страха, чем от веселья. — А ты разве заслужил, «хитрый лис»? — эмоции на лице Лёвы толком не изменяются. Будто это не он год назад (или сколько прошло с той проклятой встречи?) клялся в любви. Шум радио проникает в мозг Макса, сводит его с ума. Под кожей будто копошатся личинки, пожирающие плоть. — А как же последняя воля умирающего? — Умирают люди, а ты... Такие, как ты, позорно сдыхают. Не стыдно ли равнять себя с нормальными, Макс? Тот не отвечает, пожирает взглядом морщинистое лицо Лёвы, ищет в нём хоть каплю сомнения или сожаления. Однако видно лишь холодный расчёт и желание довести всё до конца, чтобы потом начать сначала. На мгновение Максу даже делается интересно, кто станет его заменой? Кто будет новым «хитрым лисом» и как долго он (а может и она) не будет переступать черту? Радио продолжает фонить, раздражая нервы и вызывая дрожь. В одной рубашке холодно, но Макс не смеет жаловаться, держа руки вдоль тела. Такая поза в небольшой машине очень напоминает гроб. Однако, Макс наверняка знает, что такой чести его не удостоят. Ему не известно, что будет через пять минут. Всё, что Макс знает - завтра он не проснётся. Завтра его здесь не будет. Может быть, будет кто-то другой, но его вычеркнут из всех списков, а уже через каких-то полгода и вовсе перестанут искать. Хотя какой-то частичкой сознания Макс надеялся, что его дело всё-таки будут расследовать дольше. Но эта жалкая надежда мала, ведь вряд ли даже за пять лет кто-то хотя бы на сотню километров приблизиться к его телу. Они едут уже больше часа. Лёва молчит, сосредоточенный острым взглядом на дороге. Макс старается не думать. Минуты тянутся адски долго, вгоняя в голову всё новые и новые выходы, гарантировавшие мгновенную смерть без лирики и интима. Только сейчас Макс отвёл взгляд от дверной ручки. Вариант выскочить из машины на полной скорости на мокрый грязный асфальт в лесной глуши казался слишком прозаичным. Лёва бы такое не одобрил. Он бы не убил на месте за такое. Его Лёва размозжил бы колени и заставил вернуться в машину, после чего их путешествие продолжилось бы, словно ничего не произошло. Пейзаж за окном не сменяется уже второй час. Глухой лес. Они уехали уже достаточно далеко от того места, где им было до этого тепло вместе. Чем дольше Макс молчал, тем сильнее загонял самого себя в клетку, убеждая в том, что путей спасения нет, что только повиновение может являться выходом из ситуации. Вот только куда вёл этот выход было ясно изначально. Смирение, которое Макс вырабатывал днями до этого, рухнуло слишком легко. Всему виной шум и молчание. Это не тишина. От тишины можно спастись, а от молчания - нет. Нельзя заставить сильного человека разговаривать с тобой, как бы сильно ты не старался. Лёва в водолазке с высоким воротом и длинном пальто. Только сейчас Макс замечает, что тот во всём чёрном. Пробегает мысль, что Лёве самому может быть грустно от происходящего. Быть может, он действительно скорбит о будущей потере. Сердечный ритм учащается. Максу кажется, что он не слышит ничего, кроме своего сердца, стучащего прямо в голове. Эта жалкая, натянутая за уши попытка обелить хищника лишь сильнее била по мозгам. А что если Макс этого действительно заслужил? Что, если такие, как он, взаправду достойны лишь "собачьей" смерти? Что, если только его вина в том, что он заслужил смерти? Ведь нельзя кусать руку, которая тебя кормит. А Макс сделал что-то много хуже, чем простой укус. Макс дрожит от холода, но не двигается, наказывая себя. Руки сжаты в кулаки, а челюсти крепко стиснуты, чтобы не было слышно стучащих зубов. Рубашка совсем не грела, да и брюки, хоть и плотные, сейчас казались бесполезными. Макс думает о том, что стоило надеть футболку. Рубашка была подарком Лёвы, и сейчас она была совсем неуместна. Хотя, возможно, Лёва не просто так попросил её надеть. Может быть, Макс всё-таки что-то да значит для него, и это всё не просто так? Макс задаёт слишком много вопросов. Он задаёт их себе и не получает ответа. Если бы он озвучивал их все, то стал бы трупом раньше своего срока. Вообще, Лёва никогда ничего не старался объяснить и не терпел просьб об этом. Считал, будто умные сами догадаются, а дураки продолжают вязнуть в болоте неведения и самобичевания. Глупому скоту незачем знать, зачем с ним сюсюкаются, зачем его кормят на отвал, зачем чешут за ухом, зачем сажают в машину и зачем везут далеко от дома. Действительно, скот никогда не поймёт, зачем его убивают. Вот и Макс не понимает, значит, не такой уж он умный и догадливый, каким привык себя считать. А может... именно отсутствие высокого интеллекта, слепота, вызванная больной любовью, и любопытство, губящее всё и вся, и помогли Максу стать на короткое время любимчиком хищника? Тот никогда не говорил, что любит, пусть и писал самые нежные и чувственные стихи, а просто позволял быть рядом с собой и смотрел мёртвым взглядом. Раньше Макс считал его загадочным, а себя достойным. Оно и понятно: не каждый день мужчина постарше будет забирать тебя на своём дорогом автомобиле и кормить в ресторанах. Иронично, ведь что тогда, на свиданиях, что сейчас, перед концом, Лёва молчит. Он не отводит взгляда с дороги, не убирает пальцев с руля, не поворачивает голову. Кажется, Лёва застыл, приготовился к прыжку на жертву, которой разорвёт горло. Хотя... Это не в его духе. Лёва – не дикий, а элегантный хищник. Машина замедляет свой ход, прокрадываясь по бездорожью мхов и корней, а вскоре и вовсе останавливается на небольшой полянке, которую сосны окружили почти идеально ровным кругом. Сейчас они очень далеко от любой цивилизации. Даже трасса несколькими часами ранее пропала из виду. Идеальное место для убийства. Никто не знает и никогда не узнает о существовании этого места. Никто и никогда не станет искать здесь городского юношу. Никто не придёт. Лёва не выпускает руль из рук и даже не шевелится, только глазами оглядывая полянку за окном. Недавно здесь прошёл дождь. Наверное, в этом году уже последний. Скоро пойдёт снег. Но Макс его уже не увидит. — Выходи, — Лёва командует, оборачивая голову в сторону спутника. В его глазах нет сочувствия или раскаяния, нет ни жалости, ни печали, лишь холодный расчёт и... Интерес? Какой-то азарт сверкал в глубине серых глаз, выдавая охотничью натуру. Нервно сглотнув, Макс послушно выходит из машины. Проскакивает мысль, что Лёва собрался его просто оставить на холоде и уехать, однако сразу наперевес приходит осознание того, что для Лёвы это было бы слишком просто. Он бы не выбрал для своего «любимого лиса» такой прозаичный способ смерти. — А теперь, копай, — Лёва облокачивается на крышу машины локтем и закуривает тонкую сигарету, не сводя взгляда с озадаченного Макса. Тот рассеянно оглядывается по сторонам в глупой надежде обнаружить недалеко лопату. Естественно её нет. Лёва бы никогда не удостоил такой роскоши «провинившегося лиса». Всё самое лучшее любимым, а таким, как Макс, достаётся только гнить непонятно где, в одиночестве с ощущением бесконечного страха. — Ты же хотел красивые похороны, так давай, «хитрый лис», организовывай их, – Лёва по-прежнему не улыбается, а в свете луны он напоминает восставшего из могилы мертвеца, решившего отомстить за свою смерть. Макс кивает, опускает на колени и принимается рыть руками, вгоняя под ногти сырую землю, от которой несёт чем-то гнилым. Возможно, где-то здесь, неподалёку, закопаны и другие «лисички». Возможно, Макс просто пополнит коллекцию трупов Лёвы. Тот и не рад, и не опечален. Для него это подошедший к своему логическому концу сюжет, о котором придётся изредка вспоминать в минуты грусти, когда жизнь делается совсем тягостной. Холодно, мороз проникает глубоко под кожу, от чего кажется, будто волокна мышц скукоживаются, превращаясь в тонкие полоски, от чего двигать руками невыносимо больно и тяжело. Макс сходит с ума и готов прямо сейчас рвануть с места и побежать куда глаза глядят. Всё сейчас выглядит лучше, чем позорное закапывание самого себя в могилу. Это же так нелепо... Никто не станет добровольно лезть в петлю. Хотя... Макс сделал это давно, ещё когда согласился вступить в больной союз с Лёвой и предать его. Стоя на четвереньках, Макс упёрто возится с землёй, натыкаясь на камни и откидывая их в сторону. Он сосредоточенно хмурится, пытаясь думать только о том, что надо делать, но никак не о том, для чего. Земля влажная и холодная. Рыть тяжело, а осознание, что необходимы размеры полноценной могилы, вгоняют в безумие. Макс надеется, что пару минут и Лёва со смехом сообщит, что это лишь шутка, что не надо ничего копать, что они сейчас вернутся домой и всё вернётся на круги своя. Хотя это звучит как бред. Макс хмыкает себе под нос и ощущает дрожь по всему телу. Мерзко. Нет. Это точно не может стать реальностью. Единственное чем Лёва мог бы скрасить свою пытку - выдать лопату или хотя бы какое-то орудие труда. Однако Лёва усаживается боком на водительском кресле и, закинув ногу на ногу, курит. Он не сводит светлых глаз с широкой спины и молчит. Картина из самых жалких. Видно, как «лис» трясётся от мороза, что его руки уже по локти измазаны грязью, а работа не то чтобы сдвинулась с места, скорее только началась. Руки у Макса сильные, сам он выносливый, так что Лёва верит в то, что зрелище будет долгое, интересное, а главное - результативное. Чтобы всякий цветок взрос, необходимо его посадить - закопать в землю. Холодно, безумно холодно. Единственный возможный способ согреться – быстро двигаться. Бежать нельзя, придётся копать, прикладывая все силы, пусть это только и приближает скорую смерть. Она в любом случае настанет, и Максу от чего-то хочется, чтобы она не была холодной, потому он продолжает копать, медленно, но верно сдирая ногти, которые постоянно натыкаются на камни и, кажется, закопанные осколки бутылок. «Пристрелит, как свинью, когда я закончу, а потом закопает как ни в чём не бывало?» — думает Макс, а потом понимает - пули слишком просты для Лёвы. У него определённо есть пистолет в машине, но он нужен для кого-то другого, более достойного, того, кто не провинился так сильно. Максу предстоит столкнуться лицом к лицу с чем-то более страшным и мучительным. Неужели ножом? Нет, Лёва побрезгует пачкать лезвие даже самого плохого ножа кровью «глупого лиса». На мгновение Макс останавливается, ощущая нестерпимую боль. Глаза, привыкшие к темноте, замечают, что ноготь на мизинце буквально висит, а из-под него сочится грязная кровь. Больно, невыносимо больно, но кричать нельзя: шум Лёва ненавидит. Он как-то упоминал, что каждый звук отдаётся для него определённым цветом. Так, голос Макса, вроде как, был голубым. А голубой имеет свойство сперва успокаивать, а потом быстро наскучивать. С Максом, судя по всему, произошла примерно та же история. Заметив какое-то замедление в процессе, Лёва включает фары и снова закуривает. Он поднимается и встаёт над Максом, выпуская дым в его сторону, в немом вопросе интересуясь, почему внезапно остановился его «лис», ведь "нора" сама себя не выроет. Макс поднимает голову на появившуюся над собой тень и, крепко сжимая челюсти, пару раз коротко кивает, как бы отвечая, что "вот-вот продолжит". Снова взгляд в землю и направление всех сил, чтобы сдержать слёзы. То, что ему удалось вырыть за час, не хватило бы даже на могилу средней собаки. Макс больше не останавливался, пыхча и поскуливая, но продолжая яростно откидывать землю руками. Пальцы не только мёрзли, но и уже были покрыты многочисленным количеством мозолей, ран и мелких царапин. Все они ныли и были покрыты грязью вперемешку с кровью. Казалось, что прямо сейчас Макс сорвётся или упадёт в обморок, пока по щекам уже текли горячие слёзы. Он надеялся, продержаться ещё хотя бы час. Ему это удаётся. Вся дорогая одежда испачкана до такой степени, что вряд ли подлежит какому-либо восстановлению, однако её не жалко, ведь её зароют вместе с Максом. Колени болели, протёртые ёрзаньем на камнях. Лёва уходит за машину. Макс предполагает, что чтобы отлить, однако возвращается он под характерный хлопок багажника. — Держи. Да поторапливайся, — Лёва выходит из-за машины и кидает рядом с Максом потрёпанную лопату. Макс криво улыбается, дрожащими от холода и боли руками берёт лопату и нервно выдыхает. Неужели в Лёве проснулось сострадание? Неужели он вспомнил, что сейчас умрёт не просто «глупый лис», а некогда дорогой человек? Конечно нет. Лёва наверняка просто не горит желанием тратить много времени на "похороны", потому и даёт поблажку. Да и сам Макс вряд ли когда-то был дорог Бортнику. Скорее просто развеивал скуку того, скрашивал однообразные будни и развлекал слепым восхищением. Любовью никогда не пахло. А вот сейчас несёт грязью, потом, кровью и отчаянием. От этой смеси Макса воротит. Кажется, от нервов у него подскочила температура, от чего перед глазами всё поплыло и держать лопату стало совсем невыносимо. Однако прекращать копать нельзя, нельзя... Необходимо собрать остатки сил и ускориться, чтобы хоть немного согреться и прекратить пытку. Плевать, что её финалом может быть только смерть. Кто бы мог подумать, что всё так паршиво завершится? Все те, у кого мозги не вытекли из-за влюблённости в "загадочного мужчину постарше". Любой бы мог заметить, что у Лёвы не все дома, что он не загадочный, а больной на голову садист, позволяющий привыкнуть к комфорту, а потом резко уничтожающий его, вынуждающий отчаянно цепляться за остатки и ломающий самооценку в пух и прах. Всё было предельно понятно изначально. Даже сейчас, перед самым финалом их общей истории, Лёва не показывал эмоций. Хотя были ли они у него вообще? Нет. Лёва однозначно не человек. Ненормальный. Псих. Но точно не человек. Он стоял в метре от Макса, внимательно наблюдал за каждым движением и больше походил на хладнокровного хищника, но никак не на человека. Одним словом - тварь. Макс потерял счёт времени. Кажется, что прошла целая вечность. Руки отнимались и крупно дрожали от постоянного скольжения, в свежие раны впивались мелкие кусочки плохо обработанного дерева. Занозы электризовали мозг: боль не давала Максу просто отрубиться от холода и усталости. Ногти не то чтобы болели, Макс не понимал на каких пальцах они вообще ещё остались. Под слоем крови и грязи ощущалась лишь мерзкая пульсация и жжение. Рыть в глубину было сложнее, чем в ширину, однако с лопатой это оказалось менее проблематично. Стало действительно проще, но из-за этого же и холоднее. Дрожь и мурашки снова покрыли тело, заставляя волосы на руках встать дыбом. Рукава рубашки были давно небрежно закатаны, а штанины изодраны. Макс был уже по колени в собственной могиле. Необходимо гораздо глубже. Необходимо полноценные два метра, как для людей. Хотя вряд ли Макс этого достоин. Хватит и метра, всё равно гроба он не будет удостоен. Жалкая собачья смерть в глуши незнакомого леса. То, чего Макс действительно достоин, то, с чем он смирился. В глубине души он надеялся, что Лёва очухается, вспомнит царившую до ошибки страсть и прикажет остановиться. Может всё происходящее является наказанием, эдаким предупреждением? Каждый заслуживает второго шанса, проблема лишь в том, что Макс уже потерял всё хорошее, чего смог заслужить. Теперь его учесть – смерть, нашедшая себе воплощение в облике "загадочного" безумца с мёртвым взглядом и гнилыми стихами. Раньше, читая их, Макс не придавал особого значения образам и мотиву смерти. Зря. Всё было зря. Естественно, оказалось, что излечить безумие невозможно, возможно лишь утонуть в его болоте. А пока ноги Макса тонут в грязи и сырой почве, проникшей глубоко под носки. Руки по-прежнему дрожат, в кожу впиваются занозы, от чего каждое движение стоит невероятных усилий. Их приходится черпать из бесконечного самообмана о том, что когда могила будет достаточно глубокой, Лёва скажет, что всё было шуткой. Однако он молчит даже в тот момент, когда глубина ямы достигает заветных двух метров. Макс почти заканчивает рыть, руки его истекают кровью, ноют от заноз и холода, а живот скручивает тугим узлом из тошноты и животного страха. Наверное, именно это испытывают лисы, которых загнали охотничьи псы в тупик. — Отдавай лопату, — спокойно, сухо и быстро отчеканивает Лёва, подходя к могиле. В голове Макса пробегает секундная глупая идея затащить в яму Бортника, чтобы красиво умереть вместе. Однако, остаток здравого смысла даёт грубую пощёчину. Даже если бы он это сделал, то что потом? Они оба будут испачканы в грязи. Лёва будет зол и всё равно убьёт, одержав верх над «глупым лисом». Возвышаясь над могилой, Лёва натягивает плотные перчатки. Макс покорно дожидается пока тот закончит, только после протягивая злосчастную лопату. Лёва принимает её и втыкает в землю рядом с собой, с откровенным отвращением глядя на протянутую снизу руку Макса. Тот ожидал, что ему помогут вылезти из могилы, добьют и только после закопают, чтобы больше никогда не вспомнить. — Нет, «Лисёнок». Ты останешься здесь. Ложись, устраивайся, — он поджимает губы и отходит от края в сторону машины, скрываясь от взгляда Макса. Новая порция дрожи отрезвляет и выбивает окончательно. Холодно, мерзко, больно. Макс ещё пару секунд сверлит взглядом место, где стоял Лёва, а после опускает его себе под ноги. Под ними не земля, сухая и милостивая. Под ним прародительница - грязь, мокрая и смердящая. Она из тех матерей, что следуют принципу: «Я тебя породила - я тебя и убью». Макс хорошо об этом осведомлён. Он садится прямо в грязь. Паника пульсирует по всему телу, перебивая даже тряску от мороза. Лёвы не видно, но Макс знает, что тот не ушёл далеко и просто ждёт выполнения своего приказа. Это давит ещё сильнее. Хищник пропал из виду, но до сих пор на охоте. Внезапно на голову Макса обрушиваются крупные куски грязи, на мгновение выбивающие из груди воздух. Это будто выстрел в спину, отрезвляет, выдёргивает из пустых надежд и дарит осознание того, что задумал Лёва. Он не мог отречься от оригинальности даже в таком грязном деле, как избавление мира от очередного «глупого лиса». Снова на голову сыпется вонючая земля, в которую, кажется, проник смрад лисьей крови. Макса мутит, он смотрит наверх, видит, как плавно, как ритмично и безразлично двигается Лёва. Он как никогда хорош в свете медленно уходящей за горизонт луны. Неужели солнце встаёт? Конечно. Они поднимается для всех, но не для «плохих лисов». Макс закрывает глаза, ощущая, как могила медленно, но верно наполняется землёй и думает, насколько его смерть будет особенной. Удостаивался кто-то чего-то похожего? Неумершая больная любовь хочет, чтобы Макс был единственным из «лисичек», кого погребли заживо. По крайней мере, в стихах Лёвы были намёки на гибель предыдущих: утопление, сожжение заживо, принуждение вскрыть вены, спрыгнуть с высотного здания. Сейчас, сидя в собственной могиле, Максу только и остаётся, что вспоминать стихи Лёвы и видеть в них новые смыслы. Человек из Бортника паршивый, а вот поэт... Хороший. Его стихи, действительно, пробирают до мурашек. Или же это холод и боль окончательно завладели разумом, в котором бьётся желание быть особенным для убийцы. Должно же быть в смерти Макса что-то особенное? Ладони продолжают ныть, а голова звенеть от тревоги и паники. Мало пространства, мало кислорода, мало жизни. Макс превозмогает себя и ложится, протягивая руки вдоль туловища. Земля падает на грудь, придавливая. Это не так страшно. Гораздо страшнее, когда куски грязи осыпаются прямо на лицо. Он рефлекторно пытается их скидывать, но вскоре и это не помогает. Дыхание дикое, тело сводит холод и ужас. Всё живое, как бы не подготавливалось, всегда боится умирать, тем более таким страшным образом. Максу страшно. Умирать всегда страшно. Смириться со смертью, тем более своей собственной, невозможно. Глаза закрыты, и из них текут слёзы. Хочется взвыть, позвать на помощь и хотя бы попытаться сохранить свою шкуру, вот только кричать нельзя. Это разозлит Лёву. Возможно, это будет, наоборот, лучшим вариантом, ведь тогда появится вероятность умереть быстро. Он не станет церемониться с «бунтующей лисичкой» и просто застрелит. Максу это сыграло бы на руку. Но он молчит. Земли всё больше. Она скрывает тело, тяжело обрушаясь на него с новой и новой силой. Страх и мысли о смерти мешаются с восхищением, грязной любовью и мыслями о хищнике, погребающем его заживо. Глупо. Больно. Кислорода всё меньше. В гробу была бы возможность дышать хотя бы некоторое время, а земля сурова и перекрывала доступ сразу, забиваясь в нос и рот при необдуманной попытке захватить воздуха. Перед смертью хочется в последний раз ощутить прикосновения Лёвы, хотя бы в виде удара. Однако до Макса долетает только грязь. Лишь этого он достоин. Ласку получит новый «лис». Возможно, именно ему перед смертью Лёва скажет хотя бы одно грубое или даже ласковое слово. Глупо думать над чужой смертью, когда собственная жизнь с минуты на минуту оборвётся. Но так Максу спокойнее. Так он уверен, что не только он идиот, который повёлся на красивые глаза психа, что есть такие же больные на сердце и голову «лисы». Дышать почти невозможно. Руки болят. В открытые раны попадает земля, а от неё какая-то зараза, от которой тело будет гнить. Хотя... Оно раньше начнёт разлагаться по иной причине. А Лёва всё ещё молчит, и Макс уверен, смотрят не на него, а в яму. Вряд ли Лёва думает о комфорте и том, насколько мучительно быть погребённым заживо. Для него очередной цикл подошёл к концу, пусть и ценой жизни «глупого лиса». Безумие в чистом виде. Макс уже под толстым слоем земли и грязи, а Лёва всё продолжает монотонно закидывать яму. Тихо и спокойно. Макс не издаёт звуков. Кажется, что и его сиплое дыхание смолкло. Пульс Лёвы даже не учащается, когда последняя горсть оказывается на небольшой возвышенности. Финал. Солнце медленно показывало свои длинные лучи из-за горизонта, но в глуши хвойного леса до сих пор мрачно. Лопата отправляется обратно в багажник, вместо неё пара семян. Лёва подходит к свежей могиле и аккуратно делает небольшую ямку в самом её центре. Сквозь перчатки земля не ощущается ни влажной, ни холодной, лишь приятно мягкой. Оставляя семена в лунке, Лёва обратно присыпает её землёй и с каким-то особенным трепетом хлопает пару раз по тому месту. Плоть не будет бесполезна. Лисы - часть экосистемы дикой природы. Даже после смерти они приносят пользу окружающей среде. Так и Макс. Через пару лет его могилу будет невозможно найти, наверное, даже Лёве. Ведь если хочешь спрятать дерево - спрячь его в лесу. Грязные перчатки отправляются в багажник, а Лёва садится за руль своей машины. Он ещё пару минут сидит и смотрит на захоронение, словно дожидаясь, когда оттуда покажется рука «упёртого лиса», когда тот решит бороться за свою жизнь и покажет, что достоин больше, чем собачью смерть. Однако «лис» не борется и не начинает ни через пять минут, ни через десять, ни через двадцать. Он действительно умер так, как полагается плохому псу. Лёва разочарованно вздыхает, заводит машину, включает радио и едет домой, пока солнце медленно поднимается из-за горизонта, окрашивая небо в самые красивые оттенки рыжего.