Рушь механизмы в моей голове

      За окнами стремительно проносились пейзажи, смазываясь причудливой мешаниной ярких красок, стоило хотя бы на секунду отвлечься на что-то другое. Сияющие небоскрёбы Токио остались позади. Город постепенно уступал место пригороду. Маленькие домики теснились у границы синкансэна, непривычно низкие и словно сошедшие со страниц детских сказок; утопающие в буйстве весенней зелени улицы, зеркальные полосы оросительных каналов, расслабляющие сельские окрестности. Со временем засаженные рисом и кукурузой поля сменились просторными степями, а те плавно перетекли в светлые леса и живописные холмы украшенные плотным цветочным мильфлёром.       Тибадзакура, азалия, немофила.       Сатору знал всего несколько нехитрых названий, почерпнутых из раздела ботаники ещё в средней школе, но всё равно невыносимо остро ощутил потребность дёрнуть стоп-кран и остановить поезд, чтобы выскользнуть наружу, вдыхая чудесный аромат этих мест.       — Нравится?       — Не помню, когда в последний раз вот так смотрел по сторонам. Оказывается, здесь очень даже неплохо.       Сугуру улыбнулся краешком губ.       — Не ты ли канючил, что я трачу драгоценное время сильнейшего на какие-то там поезда, когда «человечество давным-давно изобрело реактивный двигатель»?       Упрёк был обоснованным, но легкомысленно проигнорированным. Ну не хотел ехать на поезде. С кем не бывает. Подумаешь. Час назад он был совершенно другим человеком! Нельзя быть настолько злопамятным! Да и кто осудит здоровое желание побыстрее избавиться от распоясавшегося проклятия? Во имя сохранения тайны магического мира, защиты жизней обычных людей, и бла-бла-бла… Что там дальше по списку проникновенных геройских мотиваций, которыми их пичкали с первого же дня проведённого в стенах техникума? Сильный обязан защищать слабого? Какая чушь.       Нащупав в кармане заранее припасённую упаковку сахарного арахиса, Годжо принялся деловито шелестеть обёрткой. Вопреки многолетнему опыту потребления вкусняшек, та умудрилась создать проблемы и только мялась в руках, никак не желая раскрываться.       — Разве ты не должен радоваться, что Яга-сенсей попросил меня составить тебе компанию? — Хлопок. Несколько шариков в кокосовой панировке с дробным перестуком просыпались на пол из неаккуратно разорванного пакета, марая коричневое покрытие мелкими крошками и закатываясь под соседние сидения. — Многие предлагают деньги, лишь бы заручиться подобной поддержкой, и только ты один совершенно не ценишь моего хорошего отношения. — Сатору закинул в рот горсть уцелевшего лакомства и жизнерадостно задвигал челюстями, заодно уничтожив точечными вспышками проклятой энергии все последствия своего недавнего промаха. — Но ты праф. Тхут интересфно. Дфикая природа. Это тефбе не упхоженные парки Сумида или Еёги.       Сугуру хмыкнул.       — Во-первых, ты сам за мной увязался. Буквально изводил сенсея на протяжении недели, карауля беднягу даже в туалете. Во-вторых, хотя бы для приличия сделай вид, что собираешь мусор руками. В-третьих, — он придвинулся ближе, слегка надавливая широкой грудью на его предплечье и понизил голос, вкрадчиво зашептав: — Не болтай с набитым ртом. Здесь всё сделано для визуального наслаждения проезжающих мимо людей. В основном туристов. Если думаешь, что увиденному позволяют выглядеть естественным образом, то глубоко ошибаешься. Хочешь дикой романтики — езжай на юг Хоккайдо или север Хонсю. Там есть места, в которые вряд ли ступала нога человека.       Возможно, в прозвучавших словах была логика. Возможно, Гето знает о чём говорит. Возможно, Сатору следовало бы прислушаться и принять к сведению всё вышесказанное. Возможно… Это внушение имело эффект, если бы он не перестал улавливать смысл ровно в то самое мгновение, когда ощутил жаркое дыхание неравномерно касающееся кожи на хрящиках его уха.       Восприятие сузилось до позорно дёрнувшегося в штанах члена.       Блять.       — Ну уж нет. Знаешь ли, доставать из жопы сколопендру не входило в мои планы на ближайший уикенд, — Сатору поспешил отстраниться, мысленно проклиная предательски участившееся сердцебиение.       — Не уверен, что она бы польстилась на твой тощий зад, но, знаешь, им действительно нравятся тёплые и влажные места. Нужно только растянуть.       Сугуру, что, издевается?!       Годжо громко цокает языком и хочет сказать что-то едкое, шутливое, бьющее наповал. Что-то, что сделает его гарантированным победителем их маленькой словесной дуэли. Но, к сожалению, именно сейчас, в разморенный мерным шорохом скользящего по рельсам поезда разум, не приходит ни единой стоящей озвучки мысли.       — Фу, гадость, — так ничего и не придумав, он с хрустом подтягивается, разминая затёкшие от долгого сидения плечи. Мышцы ныли, стопы неприятно покалывало. Пространство в среднестатистическом японском транспорте мало подходило для людей выше среднего роста, поэтому слишком длинные конечности приходилось укладывать в совсем уж невероятные позы, чтобы хоть как-то уместиться, не занимая при этом половину общего прохода. Лениво зевнув, Сатору огляделся: вокруг царило стерильное спокойствие, лишь изредка нарушаемое тихими разговорами. Кажется, им повезло выкупить места подальше от неугомонных детей и излишне говорливых компаний иностранцев. Полуденное солнце щедро одаривало кремовые стены салона золотистыми каплями-зайчиками, а между рядами молодые бортпроводники катили тележку с продуктами, невольно тревожа дремотный покой особенно чувствительных пассажиров.       Накрахмаленная форма, вежливые кивки, сдержанные улыбки, безупречные манеры.       Ничего не хотелось.       — Никогда не замечал за тобой тяги к пошлостям. От кого только понабрался?       — Что-то не устраивает? — Сугуру спрашивает нарочито-небрежным тоном, параллельно шарясь в их общей походной сумке незадолго до этого стянутой с верхней полки для багажа. Даже на задании без участия старших ведёт себя так, будто сдаёт экзамен по традиционному этикету. Волосы собраны в привычный пучок, и лишь укороченная чёлка да тоннели в ушах выбиваются из идеальной картинки примерного ученика элитарной старшей школы. Наверняка сейчас выудит книгу и будет читать эту нудятину всё оставшееся время с видом, будто исчерченные закорючками страницы хранят в себе величайшее сокровище тысячелетия.       — Душнила. Форточку открой.       — Мы едем на скорости двести сорок километров в час. Если будешь открывать форточки, то впустишь внутрь воздушные потоки, которые окажут ощутимую нагрузку на двигатель состава. Он потратит на аналогичный отрезок пути гораздо больше энергии. Билеты подорожают, нарушится выверенная годами логистика и оптимизация. Сплошные убытки. И это не учитывая факта, что форточек здесь нет.       Сатору откидывается на мягкую спинку кресла и ворчливо выдыхает:       — Вот именно поэтому у тебя и нет девушки, Сугуру. Красивый, умный, но иногда бываешь таким невыносимо правильным… Как старик. Самый настоящий трухлявый пень, покрытый ссохшимся мхом! Ну-ка, покажись, я совершенно точно разглядел морщины сегодня утром! — он шутливо тянется к его лицу, за что получает воспитательный шлепок по слишком близко подобравшимся пальцам.       Книга наконец находится. Чуть помешкав, Сугуру открывает нужную страницу, отмеченную яркой закладкой с узором из множества кошачьих лапок, подаренной ему Годжо в о-сэйбо, и снисходительно парирует брошенный упрёк.       — За красивого и умного благодарю, но нужно ли мне напоминать, что у тебя и самого нет девушки?       — Только потому, что мне это было неинтересно! — сильнейший маг эпохи Хэйсэй мгновенно вспыхивает и запальчиво осматривается по сторонам, выискивая новую жертву своей неусидчивости. — Хочешь, подкачу к той сиськастой блондинке слева от нас?       Гето покорно смотрит в указанном направлении и скептически приподнимает бровь.       — Вот, значит, какой у тебя вкус.       — А что не так с моим вкусом?! — Сатору неосознанно повышает голос и окружающие начинают бросать неодобрительные взгляды в их сторону. — Ты бы сам кого выбрал?       Какое-то время кажется, что Сугуру намеревается проигнорировать вопрос, но затем, устало помассировав переносицу, всё же отвечает.       — Не так с твоим вкусом его полное отсутствие. Одни сладости чего стоят. Ни меры, ни манер, ни даже намёка на сдержанность.       — Не покушайся на святое! Я ем сладости ради плодотворной работы нейронов! И вообще, признайся, что просто завидуешь, ведь девушки сначала смотрят на меня, а только потом замечают всех оставшихся.       Гордый профиль, грудь колесом, выходец из семьи Годжо определённо не испытывает ни капельки стеснения от того, настолько много в его словах самодовольства и высокомерного презрения к другим.       — Люди всего лишь засматриваются на твоё необъятное эго, аура которого способна коснуться даже личности не магов.       — Не уходи от ответа. — Сатору резко выпрямляет спину, настолько много в нём жадного интереса. Ещё бы. Друг редко вёлся на панибратские перекидывания фактами из личной жизни, больше предпочитая слушать, нежели говорить самому. — Так кто из девушек в твоём вкусе?       — Если тебе так важно знать, то я бы выбрал… — словно серьёзно задумавшись, Сугуру делает драматичную паузу. — Низенькую брюнетку с карими глазами и спокойным нравом.       От удивления Сатору на пару мгновений забывает, как правильно дышать, закашливается, давится слюной, и почти целую минуту приходит в себя, схватившись за сердце.       — И это у меня нет вкуса?!       Ответом ему служит загадочная усмешка. Шанс упущен. Книга всецело завладевает вниманием Сугуру, и тот лишь терпеливо отмахивается от всех последующих попыток развязать диалог, полностью отдавшись чтению.       До станции Хамамацутё оставался час.       Целых шестьдесят минут уныния. Три тысячи шестьсот секунд тоски. Делать абсолютно нечего. Поначалу Годжо честно пытался отыскать себе занятие. Он пробовал листать комиксы, спать, играть в змейку, считать овец, и даже разгадывать одолженный у приятной рыжеволосой бабульки кроссворд, но всё было тщетно. Мысли то и дело возвращались к недавним словам Гето.       «Я бы выбрал низенькую брюнетку с карими глазами и спокойным нравом»       Ну какие низенькие брюнетки? Таких ходит половина Японии! Никакой индивидуальности, пройдёшь мимо и не заметишь. Им определённо придётся поработать над вкусами Сугуру. Наставить ближнего на путь истинный — первоочерёдный долг каждого уважающего себя человека.       Ещё и спокойный нрав…       Кошмар.       Ну, тут совсем всё плохо. Несовременно, пресно, тускло. Так и повеситься на офисном галстуке в какой-нибудь особенно чудесный цветущий денёк можно.       Размышления о предполагаемой девушке Сугуру заняли практически весь финальный отрезок пути. Как бы они смотрелись вместе? Были бы счастливы? Целовались? Какая она? Пассия наверняка оттянет всё внимание на себя, и крепкая мужская дружба падёт блеклой горкой пепла к венценосному алтарю женских прелестей. Учёба закончится, случится свадьба, образуется семья, родятся дети. Обязательно девочка и мальчик! Оба с лисьим разрезом глаз и густой чернотой волос, как у отца.       Тут уж явно не до товарищей из магического техникума.       А что Сатору? Ему только и остаётся, что молча погружаться в безрадостную пучину возможного будущего, слушать грустную музыку в наушниках, и метафизически страдать, ведь, оказывается, он даже в гипотетическом плане не вписывается ни в один из множества прокручиваемых в голове сценариев дальнейшей судьбы того, кто добавляет чуточку больше смысла каждому новому дню.

***

      Пятого мая. Детский день. Закрытие фестиваля воздушных змеев Хамамацу. Во время Золотой недели город до отказа наполнился туристами и жителями соседних префектур, почти в два раза увеличивших плотность населения на эти несколько дней.       Улицы декорированы бумажными фонариками и расписанными норэнами, а со зданий свисают тяжи ночных гирлянд и трепещущие на ветру флажки в виде приносящих счастье карпов кои. Галдёж, гвалт, до отказа забитые пешеходные дорожки и море национальных одеяний всех форм и степеней сложности щепетильно подобранных образов. Вспышки фотоаппаратов, журналисты, путешественники, громоздкие камеры, фотозоны, площадки для всевозможных выступлений. Юкаты и кимоно в порядке вещей. В разномастной толпе яркими островами мелькают одинаково окрашенные кэйкоки сокомандников, собирающихся участвовать в битве огромных воздушных гигантов.       Когда приходит час, роккаку сотнями устремляются в небо, наполняя пространство скрипом туго натянутых лееров и строп. Имена новорождённых мальчиков, семейные иероглифы и гербы городов, старательно выведенные на змеях, видны даже издалека. Сражение сопровождает ритмичная музыка, создаваемая десятками пузатых барабанов тайко, звонких цудзуми и хитирики, сливающихся с задорным бренчанием сямисэнов.       Подобному оркестру под силу заглушить все разговоры в радиусе нескольких десятков метров.       Куда ни глянь — артисты и разодетые танцоры без передышки отыгрывают сценки ритуальных схваток на шестах дзё, выполняя захватывающие трюки с умопомрачительными хореографическими элементами. Озорной ветерок ласково треплет волосы, тёплые лучи скользят по коже, красота и тщательность подготовки праздника способны вызвать искреннее восхищение у каждого.       Почти.       Казалось бы, что ещё нужно для радости? Но Сатору чувствовал, как над ним вихрятся и собираются чернильные грозовые тучи, готовые пролиться ливнем в любой момент. Всё раздражало. Чужие улыбки бесили, массовый смех и улюлюканье вызывали мигрень. Пару минут назад они успешно закончили задание, ради которого пёрлись в такую даль, и теперь уродливое проклятие, чем-то напоминающее плод первородного греха между осьминогом и барракудой, присоединилось к обширной коллекции Гето.       Не пришлось даже напрягаться. Проклятые духи первого уровня не стоят пристального внимания.       Билеты в Токио куплены на завтрашнее число, поэтому остаток неуклонно тянущегося к закату дня маги оказываются предоставлены сами себе. Предполагалось, что им понадобится гораздо больше времени, но всё оказалось куда проще. Теперь нужно подтвердить бронь в гостинице, скинуть вещи, переодеться, освежиться, и при желании можно будет посетить набирающую размах церемонию закрытия фестиваля. Главным событием станет легендарный парад-шествие передвижных платформ с эффектными люминесцентными композициями и сложными фигурами животных.       — Эй, Сатору, не хочешь якисобу? — Сугуру перекрикивает музыку и осторожно ведёт его против людского потока, указывая на ничем непримечательный белый фургончик.       Если так подумать, то поесть бы действительно не помешало. Желудок урчал и настойчиво волновался, словно намекая, что ещё чуть-чуть, и участи самопожирания будет не избежать. Блестящая жареная лапша с сочными кусочками ароматной свинины в кисло-сладком соусе кажется достойным вариантом, пока взгляд не цепляется за фигуру девушки на раздаче.       Миниатюрная брюнетка с карими глазами. Длинные реснички, блестящие волосы, тонкие руки, трогательное выражение милого личика.       Во рту сразу же становится кисло, а аппетит бесследно улетучивается.       — Ты же не ешь около пяти часов после поглощения, — хоть глаза и надёжно скрыты стёклами солнцезащитных очков, но Сатору всё равно предпочитает не пересекаться с Сугуру взглядом, наблюдая за дерущимися и возмущённо чирикающими в пыли воробьями.       — И когда это тебя останавливало поесть самому?       Вообще-то, после первой совместной миссии, никогда.       В самом начале их знакомства излюбленным занятием Годжо стало подсовывание огромных подносов жирной и высококалорийной еды прямо под нос замкнутому и нелюдимому Сугуру. Они не каждый раз ходили на задания вместе, но всегда оставался шанс, что Гето поглотил проклятого духа и не сможет есть именно сегодня.       И тогда случалось шоу.       Новый одноклассник зеленел так комично и так стремительно, что смех до колик в животе был привычным итогом подобных выходок. Правда, остальные не смеялись, неодобрительно покачивая головами, но кому какая разница? Сатору даже завёл тетрадку, в которой записывал особенно удачные оттенки. Например, тарелка с бургером и картошкой фри вызывала не совсем такую же реакцию, как тонкацу или аккуратные лепестки гёдза. Это было сложно. Приходилось напрягать всю внимательность, чтобы умудряться выдерживать тонкую грань, после которой лёгкая тошнота обращалась неудержимыми порывами рвоты. Здесь важен баланс.       А потом Сугуру надавал ему люлей на площадке для спаррингов, и Годжо неожиданно для всех решил, что сильнейшие должны держаться вместе, поэтому отныне они друзья-не-разлей-вода без возможности отказаться.       — Я не хочу есть, но могу посидеть за свободным столиком, пока ты воркуешь с той красоткой.       Непонимание отразившееся на чужом лице лишь повышает градус раздражения.       — О чём ты?       — Ой, только не говори, что не заметил брюнеточку, и абсолютно случайно выбрал именно эту палатку среди великого множества других.       Сугуру хмурится, но не отпирается.       — Если не будешь ничего покупать, то пойдём в гостиницу.       Нет, ну мог хотя бы для приличия сделать вид, что всё не так! Сатору чувствовал, как закипает сильнее. Он нехотя тащился позади, совершенно не принимая участия в поисках.       Серьёзность миссии (участие Годжо) вынудило руководство оплатить студентам не хостел средней паршивости, а полноценный номер. Правда, даже всех связей техникума не хватило для получения двух отдельных комнат, поскольку на фестиваль приезжало поистине запредельное количество людей. Жильё бронировалось за полгода, а все не успевшие были вынуждены останавливаться в палатках на площадках для кемпинга, а то и вовсе в близлежащих городах, путь до которых занимал до полутора часов только в одну сторону.       Спустя тридцать минут поисков они вышли к небольшому двухэтажному рёкану находящемуся в историческом районе города. Традиционная архитектура внешнего фасада полностью соответствовала внутреннему убранству здания. По углам небольшого уютного холла были расставлены искусно собранные икебаны из хвои и сезонных полевых цветов. Довольно тусклое освещение электрических андонов имитировало природное дрожание пламени, играющее тенями на расписанных журавлями васи. Стены украшали полотна с канами, полы укрывали татами, а сквозь приоткрытые сёдзи в задней части помещения виднелся аккуратный сад сэкитэй. Обувь пришлось оставить на гэнкане в специальном ящичке.       Дальше их приняла администратор, облачённая в приталенное шёлковое кимоно расписанное искусным узором цветов фудзи.       Проверка паспортов, регистрация, объяснение правил проживания и подпись бесконечной кипы документов. Всеми вопросами великодушно занялся Сугуру.       Да вообще плевать.       Опять низенькая брюнетка с огромными карими глазами, как у дикой лесной лани.       Вот уж действительно, на каждом шагу.       Вездесущие крысы.        Девушка, которая представилась как Мэйуми, попыталась наладить контакт и с ним, но злобный взгляд из-под полуопущенных очков заставил её запутаться в начавших было произноситься приветственных словах.       Оказалось, что в этой развалюхе даже нет индивидуального внутрикомнатного душа. Только общий зал, и то при посещении офуро. Да уж. Светить голым задом при посторонних то еще удовольствие. Спать придётся на футонах, питание за доплату. Лучшее из того, что смог выбить для них техникум, очевидно отличалось от общепринятого понятия комфортабельного отдыха.       Впрочем, они сюда не отдыхать приехали.       Комната встретила их долгожданным покоем. Наконец-то шум гуляний хоть немного стих, оставшись за пределами тонких стен. Скромность граничащая с аскетизмом: два футона, вешалка для одежды, котацу, однокамерный холодильник. Вот и все богатства.       Стоило двери захлопнутся, как едва опустившуюся тишину прорезал недовольный тон.       — Хватит паясничать. У меня достаточно терпения, но и оно не бесконечное.       Около доверху набитого порохом бочонка наконец-то чиркнули весело занявшейся огнём спичкой.       — Ну уж прости, что постоянно мешаю тебе флиртовать со всякими бабами. Придётся потерпеть меня хотя бы до Токио, — Сатору небрежно бросил сумку с вещами прямо на пол.       — Флиртовать? Мэйуми хотела предложить нам чай.       — Конечно, она хотела предложить чай! — Нервный смешок прозвучал излишне горько. — Чтобы потом было удобнее залезать к тебе в штаны.       Гето поражённо замер. В раскосых глазах мелькнуло тщательно сдерживаемое раздражение. Казалось, ещё чуть-чуть, и он потащит его в ближайшую уборную полоскать рот коричневым брикетом хозяйственного мыла. Крылья носа затрепетали, кулаки сжались с такой силой, что напряжённые костяшки пальцев побелели. Между сведённых к переносице бровей образовалась гневливая складочка, с каждым мгновением углубляющаяся всё сильнее.       Но внезапно выражение его лица изменилось.       Раздражение переросло в удивление.       Удивление трансформировалось в понимание.       Понимание же сменилось убийственно-ледяным спокойствием.       — Ты ревнуешь, — не вопрос — простая констатация факта. — Поговорим?       Теперь уже настала очередь Сатору глупо хлопать ресницами и теребить край униформы негнущимися от волнения пальцами. Подождите-ка. Секундочку. Минуточку. Сугуру и вправду начинает серьёзный разговор, который обычно происходит между мальчиками и девочками ещё в самом расцвете пубертата?       Он не готов. Ни на один из ста миллионов миллиардов триллионов процентов не готов.       Точно не сейчас. Не сегодня. И не завтра. Да и вообще. Кому это надо? Прекрасно жили и без всяких там архиважных решений.       — О, я только что вспомнил, что забыл сделать кое-что очень важное. Всего хорошего!       Махнув на прощание рукой, Годжо вознамерился использовать недавно опробованный навык краткосрочной телепортации, но в последний момент что-то мокрое обвилось вокруг его правой лодыжки и сильно дёрнуло в сторону.       Ох, кажется, не стоило голодать весь день и убирать Бесконечность из-за сложности поддержания техники.        Запоздалая мысль исчезла из головы вместе с воздухом, выбитым из лёгких при отнюдь не бережном столкновении с полом. Спина протестующе хрустнула, зубы клацнули, очки улетели в неизвестном направлении. И хотя татами смягчили удар, а всё произошедшее оказалось скорее неожиданным, нежели болезненным, главный урон пришёлся на уязвлённую гордость.       — И куда это ты, мне интересно, собрался?        Открыв глаза, Сатору обнаружил себя лежащим у ног Гето, неподалёку от которого шумно дыша высилась та самая тварь из сегодняшнего улова. Костяной гребень угрожающе топорщился обломанными иглами вдоль горбатого загривка, испещрённого длинными тигриными полосами, а восемь тёмно-красных щупалец с пухлыми розовыми присосками беспрестанно шевелились, ни секунды не находясь в состоянии покоя. Они влажно шмякались об стены и потолок, оставляя после себя густые разводы полупрозрачной слизи, покрывающей толстым слоем всё чешуйчатое тело монстра.       Татами под его ногами стремительно намокали, не в силах впитать излишки влаги.        По помещению разлился тошнотворный аромат тухлой рыбы.        — Спасибо, Тако-о. Можешь быть свободен, — Сугуру кивнул проклятью, и оно тут же исчезло, распавшись неровными клочками сизого дыма.        — Когда ты успел с ним сдружиться?       Сугуру пожал плечами и слегка наклонился, предлагая руку помощи.       Наивная душа.       Ещё чего.       Годжо схватился за любезно предоставленную возможность и потянул Гето прямиком в липкую лужу, оставшуюся после призыва.        — Теперь мы квиты.        — Ну ты и ублюдок, Сатору, — замызганные хакама представляли из себя жалкое зрелище.        — Ого! А что, в пансионате для хороших мальчиков ввели уроки сквернословия?       Завязалась шутливая борьба. Они катались по татами, смеялись, словно малые дети, и во всю пачкались в отвратительно пахнущей жиже, безвозвратно портя казённую униформу. Руки и ноги сплелись клубком, каждый старался приложить максимум усилий и победить во что бы то ни стало. Всё закончилось также неожиданно, как и началось — Сугуру оказался сверху, надавливая всем своим весом на чужие бёдра.       Оба раскраснелись и тяжело дышали.       — Как отрадно знать, что меня рады видеть, — он окинул взбудораженным взглядом узкие брюки Годжо.       Едкий комментарий адресовался топорщащемуся под плотной тканью члену, так некстати вставшему в пылу завязавшейся потасовки.        — Заткнись. Просто заткнись. Давай сделаем вид, будто ты ничего не видел, и никогда не будем вспоминать про это маленькое недоразумение! — Сатору хочется провалиться сквозь землю. Даже если очень постараться, то не получится вспомнить ни единой настолько компрометирующей ситуации за всю его довольно щедрую на приключения жизнь.       — Нет, ну слушай. Не такое уж у тебя и маленькое недоразумение, — Сугуру веселится. Он улыбается так ярко и притягательно, что кровь снова приливает к паху, лишая член малейшего шанса на капитуляцию.        — Если… Если… продолжишь так интенсивно ёрзать своим задом по моему… То может случиться непоправимое…        Гето слегка меняет положение тела, словно бы невзначай проходясь раскрытой ладонью по его возбуждению, и получает в награду рассерженно-придушенное шипение. Пучок на волосах давным-давно распался, и теперь антрацитовый водопад крупными волнами спадал на плечи, кардинально меняя привычный облик друга на менее строгий и формальный. Он выглядел... Потрясающе.       — Блядский боже…        — Прости-прости, — белозубая ухмылка не выражает и крупицы раскаяния.       А затем Сугуру целует — мокро, глубоко, мучительно долго, практически на грани с удушливой асфиксией. Языки сталкиваются и переплетаются в диком противостоянии. Пульс частит, зашкаливает, переваливает за все мыслимые значения. Отчего-то слюны выделяется слишком много, и она хлюпает, стекая по подбородку, скапливается между каналами выступивших над кожей венок и углублениях ключиц. С каждой секундой кислорода становится всё меньше. Бесцветный газ словно сгорает, танцует призрачным маревом на периферии сознания и испаряется в безумии лихорадочной горячки, охватившей Сатору с ног до головы.       Возбуждение рвёт на части, требуя незамедлительного выхода.       Руки везде. Ладони скользят по одежде, под одеждой, расстёгивают, тянут, царапают тупыми ногтями, щипают и гладят. Эпителий плавится, блестит испариной выступившего пота, и восхитительно мнётся под пальцами, оставляющими в порыве страсти алеющие отметины.        Они не разговаривают, лишь сосредоточенно срывают с себя и друг друга ставшие вдруг бесполезными тряпки, отбрасывая их в разные стороны небрежными комьями. Когда дело доходит до резинки боксёров, Сатору застывает, не решаясь совершить последний шаг навстречу бездне, но Сугуру притягивает его к себе, и всё сразу же становится как нужно. Сбившиеся выдохи поверх ярёмной вены, зубы прихватывающие складку кожи, губы клеймящие фантомными ожогами, соприкоснувшаяся плоть.       Стоны наполняют пространство. Сложно определить, чьи именно, когда твой собственный член пульсирует и интенсивно трётся об другой такой же, смешивая смазку предэякулята и облегчая пробирающее до костей скольжение.       Руки дрожат, в ногах начинает собираться слабость — предвестница неуклонно надвигающегося оргазма. Ещё пара размашистых движений, и Сатору непроизвольно хнычет, бурно изливаясь в чужой кулак. Он выжат. Каждая мышца в теле ощущается необыкновенно отчётливо. На обратной стороне век пляшут звёзды. Хочется растечься безвольной лужей, но нужно помочь Сугуру.       Вскоре тот тоже кончает.       Выдохшиеся и обессиленные, они добираются до футонов. Расслабленное тело отказывается анализировать только что произошедшее, но чем больше проходит времени, тем сильнее отступает сладостная нега, и тем отчётливее скребётся на душе тревожное беспокойство.       — А… — Сатору открывает рот, чтобы сказать хоть что-то, но даже не знает, с чего именно стоит начать в подобной ситуации. — Я… Ты…       Его прерывают.       — Может, по рамену?       — Ага, можно, — вставать лень, но желудок воет попавшим в волчью яму зверем. — К той брюнетке?       Обречённый вздох.       — Сатору, я пошутил.       — Что? — сердце готово снова сбиться с ритма и затрепыхаться в груди словно выброшенная на берег рыба.       — Мне не нравятся низенькие брюнетки с карими глазами и покладистым нравом.       — Наверное, глупо спрашивать, лёжа голыми на одном футоне после взаимной дрочки, но… — Ком в горле мешает закончить предложение.       — Если ты сейчас спросишь, кто мне нравится, то я снова вызову Тако-о, и утоплю тебя в его вонючей слизи, а Яге-сенсею скажу, что так и было.       Воцаряется неловкое молчание.       — Я?       — Ты.