Парус

— Слетаем покурить? — За последний час он спрашивал это четырежды. — Ну, пойдём, — Наконец-то. Валера думал, что и не дождётся. Туркин отталкивается от деревянных перил беседки, на которые опирался минут так двадцать, покорно дожидаясь крутящегося как волчок с отрядом Вахита, и неторопливо шагает к протоптанной дорожке, не оборачиваясь – слышит недовольный вздох позади. Не смотря на долгое ожидание, порядком надоевшее, трепетная радость скользнула под рёбрами – наконец-то он вытащит Зималетдинова из этой нескончаемой вожатской кутерьмы. И покурит. Курить хотелось страшно. Физрук был абсолютно уверен, что такое количество внимания подросткам не нужно, они чудесно справятся с подготовкой вечерней сценки сами, в крайнем случае, им поможет Вова, которому вся эта организационная шляпа до исступления нравилась. Но Вахит был неподкупен, – хотя по его лицу и было видно, что отказы ему даются с титаническим усилием – даже дорогими сигаретами исскусить его не удалось. "Ответственность," – мрачно сказал он, пожал плечами и удалился. Валеру захлестнула обида. Казалось бы, обижаться не на что – Вахит выполняет свои обязанности, за которые ему, на минуточку, платят, но противный червь всё равно до боли закопошился в груди, и деться от него было некуда. — Так чо она на тебя наорала-то? — Каво? — Валера, от которого нить их ленивого диалога ускользнула ещё десятой мыслей назад, непонимающе уставился на Зималетдинова, смешно изогнувшего свои густые брови. На фоне выбритой под нолик мукушки они вычурно выделялись. — Ну, ты не слушал что-ли? Габдуловна наорала на тебя с утра. — А-а-а... — Туркин кивнул и задумчиво почесал затылок. — Да отряд старшаков твоих я хотел на озеро за лагерем сводить. Его ещё в прошлом году почистили, мостик сделали – по фен-шую всё. И я подумал, что она разрешит, традиция была раньше на озеро ходить. Они ж взрослые у тебя все – топиться не стали бы, да и втроём мы уследили бы точно, – Он сунул руки в карманы и выпнул с дорожки небольшой булыжник. – но вышло так, как вышло. О, как сказал. "Вышло так, как вышло." – это как раз про то, что он сейчас чувствует. Про обиду необъяснимую и про терпеливость к Вахиту почти нежную. Пусть и странно это всё ощущалось, но как-то разбираться в себе, выкапывать потаённый смысл не хотелось. Вахит хмыкнул и взглянул под ноги. — А если бы я отказался такому риску отряд подвергать? — А ты не хотел бы на озеро сходить? — Туркин застыл. Он почему-то не подумал о том, что Зималетдинов ответственный и серьёзный вожатый, который на опасные авантюры не соглашается – сразу был уверен, что Вахит против не будет. А если будет? Если он сейчас развернется и уйдёт, посчитав Валерку дураком безответственным?.. — Ну... Хотел бы, на самом деле. — Вот и всё. Идея-то хорошая. — Валера с облегчением выдохнул и мысленно дал себе слово – слово пацана, которым так часто кичиличь товарищи с улицы в детстве! – что больше выводов поспешных не делает и начинает думать почаще. — Хорошая. Но реализовать сложно. Я, конечно, не говорю, что ребята бы топиться полезли, но, даже так, рисковано же... Валера пожал плечами, не зная, что сказать в ответ. — А что за традиции старые с озером? — Ты не знаешь? — Физрук вмиг вскинулся и удивлённо осмотрел товарища. Ему казалось, что эту историю уже все на сто раз переслушали. Даже новички. Неужто Володя решил не рассказывать миллион баек об воскрешающихся по средам утопленниках и оборотнях в лесу? — Нет. — Вахит весело улыбнулся и кивнув в сторону библиотеки – той самой, возле которой они познакомились – и проворно прошмыгнул за неё. Валера за ним. За зданием росли густые кусты сирени, за которыми можно было спрятаться. Место давно обитовали заядлые куряги и влюбленные парочки. Чуть ли не графики составляли, когда в кустах дозволено целоваться, а когда смолить. Валера считал это глупостью и каждый раз с особым удовольствием выгонял детвору отсюда. Недоросли ещё. Ни до того, ни до другого. — Кароче... — Туркин вальяжно уселся прямо на землю, не заботясь о чистоте светлых шорт, вытянул из кармана пачку парламента и, встряхнув, достал две. Одну протянул Вахиту, другую поместил себе за ухо. — Ого... — Подкуривая, в полголоса произнёс вожатый. Он курил тройку, довольствуясь кисловатым привкусом хренового табака. — Этот замечательный лагерь... — Торжественно начал Валера. — Был основан в тысяче девятьсот каком-то там году... Эм... — задумался, вспоминая, но почти сразу же махнул рукой, мол бесполезно. — Пионеры, которые были первыми отдыхающими, были ребята работящие и бескорыстные, так что решили в истории лагеря оставить какой-то след. В один из последних дней смены они собрались всей гурьбой, и сообразили почистить то озеро, Почистили, значит, причал даже сколотили небольшой, но этого мало оказалось. Сделали они ещё небольшой плот, чтобы стоял там, как фрегат, но паруса у них не оказалось, — парень театрально развел руками и потянулся за своей сигаретой. — и потом они, вроде как, вызвали дух Сталина, которым им парус подогнал, и вот поэтому лагерь назвали парусом. — Пиздец. — Ага, — Валера прикурил и, блаженно прикрыв глаза, затянулся. — И это всё? — буркнул Вахит, явно неудовдетворенный историей. — Не, не всё. После этого тут ежегодно устраивались типа дни воды: старшие отряды купались, плоты строили... Но в одну из смен вожатые не усмотрели и какой-то паренёк утонул. После этого всё и прикрыли, — Валера пафосно выдохнул колечко. — говорят, вожатых того отряда посадили. Или расстреляли, не помню. Зималетдинов фыркнул и закатил глаза. — Долго придумывал? — Я не придумывал! — Не сдерживая кривую ухмылку, выдал Валера. Финал рассказа он, конечно же, приукрасил. — Ребёнок и вправду пострадал, потом его родаки жалоб накатали, и теперь к пруду больше никого не пускают. — Печально. — Согласен. Туркин вдохнул никотиновый дым до болючего покалывания в лёгких, и удовольствие вмиг окутало его тяжёлой волной, откинул голову назад так, чтобы сквозь тёмную листву можно было рассмотреть светлое небо. Он считал, что в сигаретах есть свой романтизм, потому что курение – это не просто папироску во рту подержать, это же целый ритуал, успокаивающий нервы не только долей наркотика, но и значимостью каждой детали: нужно красиво достать из пачки сигарету, неторопливо зажечь и паказушно сделать первую затяжку. Скоро закончится тихий час, и Вахит снова умчится работать – стало грустно. Грусть стёрла шлейф наслаждения, снова накинула оковы беспокойных мыслей. Почему Вахит, с которым они знакомы два дня, был так важен? Непостижимо. — Давай сходим на озеро? Вахит второй раз за день спасает Туркина от ненавистного думательного процесса. — А, давай! — перспектива искупаться в знойный июльский денёк несказанно обрадовала. — когда? Я прям щас могу, — Валера тушит сигарету о землю и запихивает себе в карман – не хотелось, чтобы кто-то из начальников нашёл здесь окурок. — Не, щас не получится, — Вахит задумчиво проследил за валериным окурком, почесав тыльной стороной ладони лоб. — После отбоя не хочу – вода холодная будет, да и планёрке поздно закончится. Давай я завтра опять на тихом часу у Вовы отпрошусь? — По рукам. Как и ожидалось, ровно в половину четвёртого Вахит ретировался к отряду. Разлука неприятно поддела, ковырнула что-то болючее в груди и осела там липкой слизью печали. От навалившейся тоски и скуки Валера решил чем-нибудь заняться – единственными его задачами было провести утреннюю зарядку и расставить стулья на вечерке, остальную часть дня он без дела шатался по территории лагеря, изредка выполняя мелкие указания. Юноша ещё пару мгновений смотрел в сторону, куда ушёл вожатый, затем развернулся на пятках и пошагал в сторону стадиона. Нужно было подтянуть волейбольную сетку для приближающихся соревнований профильной смены. Об этом его попросил Костя ещё утром, до злополучной ссоры с Флюрой. Женщина его явно недолюбливала. За что, Валера пока определить не смог. Может, за то, что пробил окно в актовом зале, ещё будучи несмышлённым подростком, может, за то, что опрокинул поднос со стаканами пару лет назад, может за то, что в прошлом году произошёл инцедент... Нет, он же коснулся его лишь боком, слегка замаравшись в мазутной ситуации. Ладно, не суть. Вспоминать не хотелось. На горизонте показался стадион, в гордом одиночестве возвышающийся на отшибе лагерной территории, он был вымученным временем, но величественным среди остальных невзрачных построек. Валере это место искренне нравилось ещё с детства – на обшарпаных белоснежных трибунах прошли его лучшие годы. Туркин неспешно подошёл к волейбольной площадке и потянулся к провисшей сетке, когда вдруг его внимание привлекли две небольшие фигуры, затаившиеся в тени трибун. Присмотревшись, он сразу выцепил короткостриженную тёмную макушку. Понять, кто это, труда не составило. Чего это они тут забыли? — Это кто тут у нас такой? — Ребята дёрнулись, мигом отпрянув друг от друга на десяток сантиметров, испуганно уставились в сторону физрука, отчего тот поморщился. Он, конечно, всё понимает, друзья они закадычные, но нахрена так близко сидеть друг к другу нужно было? Как телята маленькие нежатся. — У вас же сейчас мероприятие какое-то, нет?! Ну-ка быстро в отряд! Марат, я сейчас всё твоему брату расскажу, — Валера деловито сложил руки на груди, мысленно погордившись своим командным тоном. Младший Суворов злобно вскочил, хватая за руку своего белобрысого товарища и, всё так же зло показав язык, скрылся в сторону корпуса. Маратик уже в край охренел. Снова. Надо бы Володе рассказать, мозги пусть на место поставит. Хмуро покачав головой, Валера вернулся к сетке.