Параллельные

Рацио ставит сумку на круглый столик, стоящий рядом с креслом: сидящий на нем Авантюрин — нога на ногу, локоть на колене, чтобы удобно устроиться щекой в ладони, — улыбается уголками губ и восхищенно вздыхает. — Ваше. — Рацио отступает на шаг назад и скрещивает руки на груди; не особо надеется на благодарность Авантюрина — бессмысленно. — Не хотите спуститься со мной в Мир Грёз? — Он поднимается с кресла и подходит к «ракушке», окидывает Рацио взглядом через плечо: по игривому прищуру его глаз кажется, что он все также улыбается — в изгибе его губ наверняка не улавливается следа дружелюбия; если он и был, то давно потонул в белом мехе его накидки: Рацио давно подметил, насколько часто Авантюрин пытался скрыть свою улыбку в пушистом — ухоженном, как кажется, с излишней щепетильностью, — воротнике, словно стремясь до нужного времени скрыть свои истинные намерения. Обычно Рацио лишь усмехался на этот маленький жест — разгадал же его; сейчас, продолжая стоять со скрещенными на груди руками, произносит со скептицизмом: — Вы не заглянули в сумку. Так уверены, что я точно смог договориться с Семьей и вернуть Ваши камни? — Цокает, — опрометчиво. — Веритас, — Рацио едва заметно хмурится; кажется, что Авантюрин использует его имя как точку в их возможных препирательствах и готовится привести хотя бы один рациональный аргумент, но произносит лишь, — Мир Грёз. Недовольный вздох: — Доктор Рацио. — Он подходит ближе и протягивает Авантюрину ладонь — хочет помочь забраться в ракушку, — но тот не вкладывает в нее свою: настороженно смотрит, ища видимый подвох — Рацио слишком прямолинеен, чтобы прятать свои мысли за скользкими жестами и многогранным подтекстом; Авантюрин не находит: протянутая ладонь остается лишь протянутой ладонью, а выражение лица — все таким же ничего не выражающим. Он убирает руки за спину и забирается в ракушку без лишней помощи: — Встречу Вас там, доктор Рацио. — Тот хмыкает, позволяя Авантюрину бесследно расствориться в пузырьках «ракушки». Рацио мельком оглядывает номер Авантюрина — чистый и словно бы бесхозный, — и замечает одиноко висящую на крючке шляпу: концы ленты грустно свисают вниз, а прикрепленное к ней перо выглядит потрепанным; только бросив на нее взгляд, Рацио подумывал захватить ее с собой, чтобы отдать уже там, в Мире Грёз, зная присущую Авантюрину почти маниакальную аккуратность к вещам, не решился — вряд ли тот надел ее в таком состоянии. Рацио забирается в «ракушку» и прикрывает глаза в попытках расслабиться: выходит с трудом — почему-то не получается соединить нужные точки между собой, чтобы понять суть внезапного приглашения Авантюрина — желание провести время с коллегой? развлечения, от которых Рацио останется в стороне? необходимость показать что-то вживую? Внутреннее чутье уверенным движением воображаемой ладони смахивает все варианты — верный ответ известен лишь одному Авантюрину, и Рацио придется довериться, чтобы узнать. Сложно, потому что вспоминается игривый прищур — Рацио тяжело сглатывает. Сглатывает еще раз, когда оказывается в коридоре между Мирами: любой толковый ученый знает, что ведущие в Мир Грёз дороги отличны друг от друга — то есть след бессознательного каждого посетителя; дорога жадно впитывает его воспоминания и чувства, потаенные страхи и желания; в этом кроется опасность: никогда не известно, что именно коридор выберет из всего калейдоскопа уже прожитой человеческой жизни. Рацио чувствовал спокойствие, когда в первый раз прогуливался по своей дороге Грёз: нескончаемый библиотечный коридор, уставленный пузатыми книжными шкафами — свитки вываливаются из них, раскатываются в разные стороны и скользят под ноги, и от шагов по ним на давно высохших чернилах остается грязный след ботинка; книги перелетают с полки на полку, подмахивая пыльными страницами, и Рацио приходится отбиваться от них мановениями ладоней; у выхода — парящие чернильницы, из которых бесконечным потоком льется вязкая жидкость и собирается в скользкие лужи. Рацио знает: эта комната — воплощение его нескончаемых научных амбиций и потока идей, еще не нашедших своего приюта на бумаге, оттого резвятся в ожидании своего освобождения. …Но в коридоре Авантюрина не находится места спокойствию: один шаг, и стройный коридор растворяется в бескрайней пустыне; бушует ветер, кружа песочные частички под ногами — поднимается вихрь, засасывающий солнце в воронку. Комната Грёз тонет во мраке: слышны лишь шорохи песка, гонимые неведомой силой. Рацио делает шаг вперед, затем еще один — идет по наитию с закрытыми глазами, стараясь не думать о том, что он мог застрять тут надолго — никогда прежде не слышал о таких случаях, да и Авантюрин наверняка — это даже не вызывает сомнений, — смог выбраться отсюда: была ли игривость его улыбки ничем иным, как предвкушением крошечной головоломки для Рацио, или та и правда хранила в себе радость от встречи? Рацио хмурится, отгоняя ненужные мысли, и внезапно спотыкается обо что-то: останавливается, по ощущениям, в эпицентре песчаного вихря — песчинки назойливо царапают голую кожу руки и налипают на ладони, просачиваются под ступни, словно пытаясь облепить все тело, — и наклоняется, чтобы ощупать это нечто. Пальцы скользят по песку, зарываются в него — горячий — и нащупывают крупный камень; Рацио подносит его ближе к лицу: даже в темноте заметна полоска безжизненного блеска — наклони камень вправо, и маленькие сверкающие сквозь мрак блестки перебегут вслед, наклони влево — вернутся обратно; так раз за разом. Рацио закапывает камень в песок и, выпрямившись, продолжает делать шаги вперед в надежде, что скоро столкнется с дверью в Мир Грёз и больше никогда не окажется в западне. Спотыкается о камень еще раз — мельком оглядывается, замечая игривые подмигивания блесток, — через пару шагов еще раз; в третий раз грань камня впивается в подошву, и Рацио не сдерживает раздраженного шипения. Упирается руками в дверь и нервно дергает ее ручку, напоследок оборачиваясь назад: почему-то из этого угла впервые видно небо — без съеденного песком солнца и без звезд, словно бы отдавших всю силу своего сияния зарытым в песке камням, оно кажется мертвым и повисшим дешевой декорацией. Становится тяжело дышать от внезапно нагнавшего страха — темноты, неизведанной опасности и будто бы скребущего изнутри, в самих легких, песка: пальцы трясутся мелкой дрожью, и Рацио со всей силы дергает ручку двери — впереди ночной Мир Грёз и пахнущий приторностью Услады воздух; он делает шаг и не смотрит назад. Рацио оглядывается по сторонам — в круговороте мерцаний, сливающихся в гамму Шипе, не может разглядеть светлой макушки; идет по тротуару, отряхиваясь и поправляя сбившуюся накидку, продолжая вглядываться в толпу. Никак не может привыкнуть к Миру Грёз: к его вечному приторному аромату — если для Пенаконии это запах свободы, то для Рацио лишнее напоминание о старших сотрудницах Гильдии, — безумным огням и поднимающихся ввысь небоскребам, из-за которых не видно неба, автомобилям, несущихся по кажущимся нарисованным дорогам и оставляющих после себя едко пахнущий след — это, должно быть, разводы от бензина, но на Пенаконии вместо них расплавленный след от кислых драже; Рацио видел пару раз их на прилавках — успел вовремя оттащить уже тянущего к ним свои руки Авантюрина, на что тот надулся на пару минут — так сказать, для приличия. — Веритас! — Голос доносится откуда-то поодаль: Рацио озирается — Авантюрин сидит на перилах и помахивает ему бутылкой шампанского — подзывая. Он подходит ближе: стоит напротив и смотрит снизу вверх — один из редких случаев, когда Авантюрин наверняка испытывает внутреннее веселье от того, что может смотреть на Рацио свысока. — Вы были так долго, что я успел выпить полбутылки. — Он легко смеется, и по смеху чувствуется, что пузырьки шампанского уже шипят где-то на просторах его сознания. Рацио откашливается: — Доктор Рацио. — …и на мгновение становится неловко: он постоянно поправляет Авантюрина, с легким раздражением прося называть его более официально, но тот никогда не слушает — раз за разом зовет его по имени, будто маня пальцем следом за собой, желая разрушить существующую между ними дистанцию; стоит признаться, его методичность заставляет Рацио сомневаться, что эта дистанция сможет выстоять. Рацио тянется за бутылкой — хочет держать ее от Авантюрина подальше, — но тот успевает ее прижать к груди и крепко обнять. — Почему Вы не сказали, что в Вашем коридоре Грёз мертвая земля? Авантюрин икает: — Бессознательное. — Его тело покачивается — на Пенаконии и правда умело бьющий в голову алкоголь, раз Авантюрин, будучи его заядлым любителем, так быстро перестал чувствовать себя; Рацио ловит его руку, чтобы не дать ему упасть вниз, на пешеходную аллею, уходящую под землю и ведущую в торговый центр, и тянет на себя, помогая спрыгнуть вниз. Авантюрин коротко жмется, но быстро отшатывается — пытается притвориться, что короткого, но столь смущающего своей неожиданностью касания вовсе не было, — улыбается уголками губ, — разве о бессознательном предупреждают? Вопросы бесполезны: Рацио вздыхает. — Пройдемся. Они идут нога в ногу: сначала по широким тротуарам главной улицы — сталкиваются с пугающими своими неестественными движениями и мимикой людьми, протискиваются мимо фокусников, подсовывающих проходящим мимо зевакам те самые ядреные конфеты — кто-то выплевывает цветы после них, кто-то задыхается от внезапно увеличившейся в горле конфеты; Рацио отводит взгляд и ненамеренно ускоряется — Пенакония раздражает своим смешливым бутафорством и картонностью, заставляя раз за разом прокручивать вопрос — а что же в этом всем нашел Авантюрин, часто пропадающий в этом Мире? что из этой не-реальности кажется ему наиболее реальным и близким к телу? Сверху бабахает, и они, задрав головы, замечают фейерверки, выглядывающие из-за крыш небоскребов, но их разноцветные огни тонут в повороте на узкую едва освещенную улочку и смехе Авантюрина от собственной шутки — в тишине звучит излишне громко, и Рацио впервые замечает, что в его голосе проскальзывает ранее никогда не замечаемая хрипотца; такая — у молодых, резвых нравом и напыщенной уверенностью в себе, юнош, но Рацио не может соврать — хотя бы самому себе, — что это не завлекает его. Теперь в глаза не брызжет яркий свет: в узкой улочке мигают фонари, да и людей намного меньше — Авантюрин мог бы перестать жаться к плечу Рацио, но он не отходит, остается настолько близко, что их кончики пальцев часто касаются, задевая друг друга — никто не отдергивает ладони. Рацио замечает краем глаза, как Авантюрин делает еще один глоток из горла и давит в себе ик, задерживая дыхание, и отчего-то усмехается, спрашивает на выдохе: — Зачем Вы меня позвали? Авантюрин обходит его и теперь, заложив руки за спиной, идет лицом к Рацио; разжиженный теплый свет фонарей подмигивает темнотой, чтобы через пару мгновений загореться вновь — глаза не успевают привыкнуть, отчего с каждым мигом свет тускнеет и тускнеет; Рацио сосредотачивается на цвете глаз Авантюрина — кажется, что радужка плывет волнами, и едва заметная граница между розовым и фиолетовым постепенно стирается мелкой рябью. Рацио встряхивает головой — нужно выходить из Мира Грёз обратно на поверхность. — Вы мой единственный знакомый тут, которому я хотя бы немного доверяю. — Авантюрин делает еще глоток; едва не врезается в столб позади себя, но Рацио успевает оттянуть его за руку — Авантюрин кивает в благодарности. — А Вы, Рацио? Что думаете обо мне? Давайте честно. Рацио хмыкает: несомненно, теперь его съедает любопытство — типично научное, — какова доля искренности в сказанном; отчего-то чувствуется, что если и не искренность, то что-то другое, пока не совсем осознаваемое ими обоими. — Думаю, что последние три глотка были явно лишними. — Тот недовольно бурчит: может, он бы и ответил в привычной вежливостью — если можно назвать прямоту и капельку едкости таковыми, — но не может: особая атмосфера Мира Грёз мутит голову — мысли цепляются друг за друга, смешиваются в одну прямую линию, чтобы после свернуться в плотный клубок и схлопнуться; горло пересыхает, и хочется закрыть глаза, но страшно — всегда преследует страх, что пространство может засосать в само себя и больше не отпустить. Авантюрин продолжает идти спиной вперед и вовсе не замечает того, что они вышли обратно на главную улицу: он едва заметно покачивается, и Рацио успевает схватить его запястье, чтобы оттянуть обратно к тротуару — позади, в нескольких сантиметрах, на всех скоростях проносится машины, оставляя за собой шлейф приторной кислоты. Рацио забирает пустую бутылку, закидывая ее в мусорку; стоят друг напротив друга и ничего не говорят: Авантюрин осматривает лицо Рацио — скорее, любуется, отчего тот отводит взгляд в сторону, лишь бы не сталкиваться с мягким, не таящим привычной опасности, прищуром; Рацио отпускает его запястье, но не отходит — может, Авантюрину будет необходимо опереться на него, и не останется никакого иного расклада, чтобы не спасать своего непутевого коллегу. — Я еще вернусь за ней. — В голосе Авантюрина — все та же назойливая игривость; Рацио раздраженно вздыхает. Также вздыхает, когда Авантюрин — все же сдержал свое слово, — заваливается в его номер: Рацио строго оглядывает его с ног до головы — так, словно он опоздавший на важный семинар студент, — и с некоторым любопытством отмечает, что, впрочем, аналогия почти верна. За напускной уверенностью — а в том, что именно сейчас она такова, Рацио не сомневается: достаточно приглядеться к тяжелым вздрагиваниям кадыка и едва заметному прерывистому дыханию, — за напускной уверенностью прячется зажатость и несвойственная Авантюрину скромность: будто ребенок в обносках, уже в столь юном возрасте осознающий свою бедность, оббивается у витрины магазина с дорогими детскими безделушками — смотрит на них во все глаза и с горечью понимает, что к ним, с его-то грязными руками, нельзя прикасаться. Выглядит это настораживающе, ощущается также: Рацио приглашает войти аккуратным жестом. Молча указывает бутылку шампанского, стоящую на маленьком круглом столике — все же, не мог не вернуть придуманный Авантюрином должок, — и продолжает аккуратно складывать вещи в маленький сак: Рацио наконец-то возвращается домой. Куда направляется Авантюрин — неизвестно: может, Рацио рискнет спросить полунамеком — Авантюрин, конечно же, его считает и ответит также загадочно — в своей привычной манере, — а Рацио также легко уловит истину среди его фраз. Легко, когда оба достаточно умны, чтобы легко распутать паутину скрытых намерений в словах друг друга. Авантюрин подходит ближе: даже не смотрит на бутылку обещанного шампанского — хотя стоило бы оценить старания Рацио, — и садится в кресло рядом; лениво тянется к стопке книг, которую Рацио еще не успел упаковать — расписанное по минутам задание от КММ не убедило его отказаться от своей строгой привычки, — и водит костяшкой пальца по их корешкам, вверх-вниз и вниз-вверх, словно бы получая удовольствие от их попеременного шелеста. Рацио не отвлекается: складывает рубашку и укладывает ее в сак, сразу же берется за следующую. — Что-то еще? — Авантюрин довольно улыбается: по одному ему известной причине было важно — из его принципиальности, чтобы первая за вечер фраза принадлежала Рацио. Он въедливо рассматривает Рацио: тот кожей чувствует, как глаза с разводами бензина — того самого, который тонкими ручейками вытекает из выхлопа автомобилей Мира Грёз, — скользят по его фигуре, словно пытаясь запомнить каждую, даже незначительную, деталь. Останавливается взглядом на золотых ремешках его обуви — точно замечает, что в их контур въелся в кожу ступней, и, видимо, останется там навсегда, — рассматривает хитросплетения нескольких слоев ткани, скрепленных толстым поясом и оттого собирающихся складками на бедрах, замирает на фиолетовом камне ожерелья — Авантюрин падок на блестящие камни-безделушки, в особенности тогда, когда не может дотянутся до них, недосягаемость для него — страшнейшее из наказаний. Скользит взглядом по лицу, и его мягкий прищур останавливается на глазах Рацио — тот складывает оставшуюся одежду в сак в попытках подавить остающиеся за скользящим взглядом Авантюрина следы дискомфорта; чувствуется отпечатком раскаленного клейма на коже — Авантюрин умеет так. — В чем причина того, что Вы разглядываете меня словно следующую жертву? — Думаю… — Он сдувает челку со лба — выглядит совсем по-ребячески, — и придвигается ближе — опирается локтем на край столика и подставляет ладонь под щеку. — Сможем ли мы пересечься где-то в КММ? Из нас вышли хорошие партнеры, а в КММ учат, что связи следует закреплять. Что думаете? — Параллельные прямые не пересекаются. — Рацио застегивает сак и, обхватывая его ручки, потряхивает пару раз. — Веритас, единственное во всей математической вселенной, — Рацио смотрит на него со всей преподавательской строгостью — Авантюрин давит смешок и продолжает, как можно серьезнее — как будто бы вся жизнь для него не игра, достойная лишь короткого смешка, — …что не противоречит ходу жизни — это теория вероятности. — Неубедительно. Судя по Вашему выражению лица, Вы хотите предложить заключить спор и проверить, но… — Рацио подхватывает сак и направляется к выходу из комнаты отеля, — … пожалуй, я останусь в стороне и понаблюдаю, как Вы вооружаетесь теорией вероятности. Всего хорошего, Авантюрин. — Рацио выходит в коридор: в узких стенах слышит его заразительный мальчишеский смех — Рацио коротко улыбается и спускается к стойке регистрации. Настойчивый стук в дверь его кабинета — первый бросок кубика, выпадение нужной грани и победа теории вероятности. Авантюрин проходит вглубь: проходя мимо статуэтки совы, поглаживает ту по макушке и чешет костяшкой клюв, осматривает высокие шкафы с книгами придирчивым взглядом вслед своим шагам пробегается по их корешкам подушечками пальцев; Рацио следит за ним хмурым взглядом: — Вы так настойчиво искали встречи со мной, что решили прийти сами. — Авантюрин присаживается напротив: сидит не так вальяжно как обычно — он зажат от волнения, но пытается скрыть то — возможно, позорный факт своей уязвимости, — под интересом в обстановке в кабинете. Рассматривать нечего: бесконечные книги и свитки, ломящиеся от них шкафы и аккуратные стопки, сложенные из того, что уже никак не поместится; а может, Рацио слишком привык к своему убежищу, и не видит ничего особого в своей темной библиотеке в глуби КММ. Авантюрин остается впечатленным — видно по его блестящим от удовольствия глазам, — и отчего-то Рацио чувствует облегчение. — Виноваты параллельные прямые. — Что ж, — Рацио прикрывает рот ладонью — пытается как можно искуснее напустить задумчивый вид, — и коротко улыбается, — не думал, что Вы возьметесь за доказательство этой нелепой теории жизни настолько серьезно. — Чувствует смешливый взгляд Авантюрина на своем лице, — похвала будет тогда, когда сможете доказать. — Я запомнил, имейте в виду. Авантюрин поднимается, приглаживает и без того аккуратно уложенный пушистый воротник и бредет по кабинету, принимаясь снова осматривать его — останавливается напротив шкафов и, склоняя голову набок, читает каждое название на толстых корешках, присаживается у стопок и перебирает книги, иногда останавливается и пролистывает, и это не вызывает у Рацио ничего кроме недоумения. Он тихо хмыкает — пересечение параллельных, — и случайно оставляет жирную кляксу на черновике: мир Рацио абсолютно точно скучен Авантюрину — деньги и знания пересекаются лишь на бумагах, а затем в грандиозных планах КММ, но вряд ли в человеческих жизнях; может быть не скучным лишь тому, кто привык ставить допущения под вопрос, а затем мастерски испытывать на прочность, и Рацио подозревает, что смог стать тем самым допущением — весьма любопытным и привлекательным, — для Авантюрина. Ему может казаться — и Рацио рассчитывает на это, — что попытки тщетны: Рацио все также неприступен и холоден, все также держит дистанцию — и физическую, и словесную, — отступает на шаг назад, когда Авантюрин делает два вперед, и то обидно, то заставляет стараться сильнее. Пусть кажется, что Рацио отстранен — все же, это его стратегия. Сам же понимает, что старания Авантюрина и его страсть, с которой он подходит к любому риску и азарту, работают: на деле, неосознанно делает шаги к нему и тянется совершенно не нарочно — оно получается само, Рацио поддается этому безволию и позволяет короткие улыбки и навязчивые, совсем невпопад, мысли, — и отсутствие отпора самому себе ощущается по-странному волнующим. Для него — это привлекательная попытка узнавания другого и самого себя — насколько близко он сможет подпустить к себе и — главное — отпустить себя, простить себе сломы перед чужой открытостью; все же, Авантюрин привлек его внимание потому, что тот не возлагает высоких надежд на него — он идет шаг за шагом за ним, даже когда тот остается самим собой. Наверное, для самого Авантюрина попытка быть ближе к Рацио — лишь азарт, страсть ходить по острой грани, и сиюминутная грань — флирт до последней черты Рацио, попытка дойти до того момента, когда тот оттолкнет; но он не отталкивает, и это пробуждает желание заходить дальше и дальше, пытаться из раза в раз, пока Рацио не поставит точку своим строгим «нет». — Вы умеете читать? — Как грубо, доктор Рацио. — Авантюрин отворачивается к двери, и тень арки ложится на его фигуру: Рацио замечает, как он расчесывает ногтем кожу ладони. Рацио откладывает черновики в сторону, ручку — к корешкам лежащих в аккуратном стопке работ студентов. — Родители умерли раньше, чем я научился. В его голосе — потерянность, и это сбивает с толку: Рацио хмурится. — Мое уточнение не подразумевало грубости. Авантюрин усмехается — продолжает рассматривать книги; царапает себя, словно не замечая этого. — Принято. Рацио поднимается из-за стола и зовет его: — Авантюрин. — Тот мельком переводит взгляд — заинтересованный и одновременно потерянный, готовый защищаться: Рацио тяжело вздыхает, потому что точно не тот, перед кем нужно надевать броню — одна мысль о том, что он мог кому-либо намеренно навредить, заставляет чувствовать ложащуюся тяжелым якорем вину на сердце. Точно нет. Подходит ближе к нему, возможно, слишком близко для человека, дорожащего дистанциями со всем живым — сделай шаг, и мыски их обуви столкнутся друг с другой; держит руки за спиной, — Приношу искренние извинения, если это обидело Вас. Авантюрин убирает руки за спину; его губы изгибаются в подобие улыбки — этакая попытка отбросить непонимание между ними и снова вернуться к точке, когда оба от непонимания друг друга думали над каждой фразой — то были замечательные моменты, но теперь через их фразы проскальзывает что-то личное: тяжелое прошлое Авантюрина нитью тянется к искреннему извинению Рацио, его личная ответственность за причиненную боль короткой фразой делает стежок в прощении Авантюрина — слишком быстром, от всего сердца, чтобы быть обдуманным. Он улыбается по-настоящему — в изгибе тот самый юношеский задор, который слишком быстро проник в сердце Рацио, — и тот улыбается в ответ, потому что кажется, что от улыбки Авантюрина цвета в его глазах плывут мягкими разводами — возможно, так и выглядит космическая вечность. Рацио посылает вслед Авантюрину приглашение на лекцию — тому, наверное, и не важно, о чем слушать: может, пишет об этом не слишком изящно, а — наоборот, — прямолинейно, и оттого грубовато, но пытается вплести в написанные слова попытку загладить свою вину еще раз таким способом — раз Авантюрин ищет встреч с ним, а Рацио не решался сделать понятный шаг в его сторону, то пусть это будет он. Посылает приглашение, поставив личную печать, но без особой надежды — вероятность слишком мала. …Авантюрин приходит. Проскальзывает на последний — самый высокий в этой лекционном амфитеатре, — ряд и слушает: внимательно ли — Рацио сомневается. Скорее прикованным к нему взглядом провожает каждый шаг из стороны в сторону — Рацио мерно прогуливается полукругом вдоль столов студентов, едва заметно заглядывая в конспекты, — прослеживает жесты рук и внемлет голосу, едва ли понимая суть материала. Это и не особо заботит — он не его студент, и экзамены до невозможности строгому и придирчивому доктору Рацио ему не сдавать. Важно лишь то, что он пришел, и нет смысла лгать, что это не вызывает всплеск волнения — такой, что ощущается на кончиках пальцев, отчего книга в руках ощущается раздражением на коже: беспокойно вкладывать в чьи-то руки ключ к самому себе, не менее беспокойно — ожидание его дальнейшей судьбы. То и есть приглашение: Рацио ставит под сомнение выверенную между ними дистанцию, словесно протягивает руку и позволяет сделать шаг навстречу, обещая остаться на своем месте и подождать Авантюрина. Страшно подпускать к себе: он и забыл каково это — быть азартной ставкой не в научных, но в личных интересах. — Доктор Рацио! — Авантюрин сбавляет шаг, стоит ему догнать спешащего на следующую лекцию Рацио, — доктор Рацио, — Авантюрин пытается отдышаться: идут нога в ногу по длинному коридору, вдоль лекционных, откуда выползают замученные студенты и мельтешат, торопясь на следующие занятия. Они сворачивают в узкий коридор: еще один поворот — столкновение локтей и поджатые губы, — и оказываются наедине; стоят посреди закругленного холла, кажущегося похожим на амфитеатр из-за высоких, поддерживающих стеклянный потолок. Лучи солнца сталкиваются с тонким стеклом — лучшего времени для совместного обеда не найти, но сиюминутные дела не позволяют ему случится, — и распыляются сиянием по пустому пространству: Авантюрин жмурится одним глазом, но все также игриво поглядывает одним. — И как Вам? — Рацио искренне интересуется, и в вопросе нет двойного дна — чисто любопытство о материале. — Вы что-то упоминали про заурядных личностей. Так вот: я, как заурядная личность… — Авантюрин давит смешок, и уголок губ Рацио непроизвольно растягивается в полуулыбке — забавно от того, с какой легкостью Авантюрин произносит это, больше — лишь от того, насколько это признание не сочетается с его лощеным внешним видом, — …ничего не понял. — Зато понял Рацио: это ничто иное, как флирт с профессором — на грани острого, но Рацио вовсе не злится и позволяет тому быть. — То, что Вы ничего не поняли, — простое свидетельство Вашего недостаточного знания по теме. Это и всего. — Обыденно добавляет, — более того, не существует заурядных и незаурядных личностей: заурядны все, и это факт, который стоит принять за основу всего. Авантюрин кивает — принятие позиции Рацио: — Сочтемся на том, что существуют уважаемые и нет. Вы уважаемы мной, поэтому вот. — Авантюрин выуживает конверт из кармана пиджака — Рацио замечает личную печать Авантюрина, из-под нее осторожно выглядывает печать КММ — ту Рацио не спутает ни с чем. — Казино, выпивка, и вечер в компании уважаемых людей. Приходите, Рацио. Тот внимательно смотрит на приглашение, зажатое меж длинных пальцев Авантюрина, — наверное, со стороны кажется, что прожигает, — и не чувствует ничего, кроме разочарования от непрошенных воспоминаний — накатывают волнами, вслед за ними, будто туман над водой, нависает то неприятное чувство — цепляется крючками за кожу, острым ногтем проверяет на прочность аккуратно, шов к шву, склеенное после неудачи сердце. Рацио вздыхает — получается измученно. — Вы устали? — Голос Авантюрина встревожен, и Рацио, коротко зажмурившись, встряхивает головой — мельком поправляет золотую ветвь в волосах. — Нет, что Вы. — Рацио едва заметно дергает плечами и тихо произносит, а в его голосе нет привычной строгости и этой, исходящей из его прямолинейности, уверенности. — К сожалению, не смогу. Рацио оставляет Авантюрина одного в пустом амфитеатре: может, это сиюминутное, совершенно не обдуманное, решение отражает глупость и неумение отпустить то, что принесло столько ненужного и лишнего беспокойства — ода заурядности, — а может… и внутренний поток мыслей замолкает и остается бессильным перед всеми возможными, крутящимися на периферии, причинами. Поворачивает в сторону коридора с нужной аудиторией и мельком бросает взгляд на все еще одиноко стоящего Авантюрина: голова опущена, и рассеянный солнечный свет рассыпается блестками на его волосах. Рацио тяжело сглатывает и находит в себе силы, чтобы не вернуться к нему. Что-то все равно не дает покоя: может, его нелепый отказ после всех шагов Авантюрина навстречу — кажется, что шанс упущен, и после этого их прямые, некогда параллельные, но сумевшие найти точку пересечения, — а может, запутавшиеся в его светлых волосах солнечные блестки, выглядящие до безумия похожими на переливы драгоценных камней, рассыпанных по его коридору Грёз; может, цвет его кожи, напоминающий мертвые пески, или едва заметные веснушки — песчинки, унесенные жестоким ветром; может, правда, все дело в глазах — точь-в-точь разводы конфетно-кислого бензина в Мире Грёз или расплывчатые кольца Вселенной, которые в определенный миг и правда приходят в движение: один их взгляд, и лощеность с чрезмерной аккуратностью испаряются. Вместо азарта и риска — юношеская страсть, тяга к выживанию и самой жизни, соперничающая с желанием смерти; пусть Авантюрин думает, что этого не видно — также, как Рацио позволяет думать о своем равнодушии к нему, — но Рацио разгадал, и этот разгаданный секрет по-странному смягчил его сердце. Все же, непозволительно держащему удачу всего мира Авантюрину думать о том, что не найдется места, которое смогло бы принять его такого — несущего хаос в своем, на деле и по секрету, мягком сердце; непозволительно так думать, потому что Рацио и так давно сделал это — позволил пробраться в свое перешитое после неудач сердце и обосноваться так словно дома. Рацио выходит из ванны: запахивает халат — мягкая ткань щекочет распаренную кожу, — и собирает ладонями не успевшую впитаться влагу с покрасневших щек; идет в кабинет, чтобы выбрать исследование на ночь, но останавливается у стола и усмехается. На незаконченном черновике лежит то самое приглашение с уже знакомыми печатями, рядом с ним — записка, прижатая кубиком гранью с короной вверх. Проводит пальцами по мелкому быстрому почерку: «Может, Вы передумаете. Очень жду». И Рацио приходит: скользит меж людей в неприлично дорогих костюмах — по одному лишь виду и заносчивым выражением лиц чувствуется, что это сотрудники КММ, — и выискивает светлую макушку; в этом сиянии золотых колонн и люстр, дорогих ковров и блестящих бокалов это представляет собой сложную задачку. Чувствует, что нужно идти к рулетке — Авантюрин и правда ждет его там. Стоит чуть поодаль, облокотившись на перила балкона, и наблюдает за игрой — Рацио считывает его скуку от игры, и то видно по рассеянно бродящему взгляду: игрок слишком боится и оттого не решается делать больших ставок — если бы за столом был Авантюрин, то, конечно бы, поставил жизнь и сделал это с привычной страстью. Рацио подходит ближе, и Авантюрин, немедля, всовывает бокал шипучего шампанского — кажется, что пузырьки лопаются чуть громче, когда их пальцы соприкасаются. — Вы все же пришли? — Да. — Рацио делает глоток и улыбается — не по привычке лишь уголками губ, а всем ртом, отчего виднеется кромка белых зубов; смешок — Авантюрин выглядит по-забавному растерянно. — И Вы… улыбаетесь. — Да, улыбаюсь. Почему это вводит Вас в такой ступор? — Рацио медленными шагами прогуливается вдоль балкона — Авантюрин равняется с ним и, делая пару быстрых шагов, оказывается впереди: идет лицом к Рацио, будто желая поймать каждую эмоцию на его расслабленном лице. — Подождите! Теперь мне нужно знать: шампанское ли это или, может быть, особая компания? — Рацио смеется, чуть запрокидывая голову: кончики волос проникаются под воротник белой рубашки и щекочут чувствительную кожу шеи; съехавшая вбок заколка приятно холодит кожу. Рацио честно признается себе — чувствует определенного рода слабость от того, как сильно Авантюрин пытается узнать об успехе своей теории вероятности — оттого зависит, есть ли шанс у них. Может, Авантюрин и прав — оно работает, но совершенно не так, как он того желал: ни его жесты, ни его намеренное хождение по острой грани — он так привык, для него это естественно, оттого и кажется, что риск сработает везде и всегда, — ни его выверенные слова не позволили сделать им шаг друг к другу так, как-то получилось из-за чистых случайностей; неожиданно проскользнувшая на лице эмоция или произнесенное слово, не нарочно задевшее нерв, спонтанный жест и небрежное касание — раз за разом на кубике теории вероятности выпадала нужная грань, и оба свидетели спонтанности, заставившей их подойти друг к другу вплотную. — Полагаю, что особая компания, Авантюрин. Он смеется и пытается поправить заколку в волосах Рацио: тот чуть склоняется и позволяет прикосновению случиться.