Selfish

Аромат свежевыпеченных булочек с кремом касается обостренных рецепторов Чонвона раньше, чем обладатель этого сладкого запаха появляется в поле зрения. Живот мигом скручивает от голода, несмотря на то, что Ян едва закончил свою трапезу, запивая по классике плотный обед айс латте с двойной порцией карамельного сиропа. Да, это совершенно стандартный выбор для типичного омеги, но Чонвон ничего плохого в этом не видит: он просто хочет насладиться своим любимым напитком. И никто не посмеет его прервать (разве только один человек). Чонвон (не)много сладкоежка, поэтому не в силах отказать себе в маленькой радости жизни, пока не осознает по сгущающемуся аромату булочек, что вот-вот его застанут врасплох. Сону вихрем заносится в столовую и, со звоном отодвигая стул, плюхается рядом с Чонвоном, что замирает словно добыча, попавшая в капкан. Младший сразу понимает, что тот с тренировки (допустим он случайно выучил расписание хена наизусть). Светло-выкрашенные пряди Сону растопырились в разные стороны, не оставляя и следа от утренней укладки. На миловидном почти кукольном лице, нахмуренном в данный момент от недовольства, нет ни грамма макияжа. Ноздри аккуратного носика, что плавной линией переходит к переносице, гневно раздуваются, словно их обладатель готовится извергнуть пламя. — Как же я устал от них! Сону чуть ли не кричит это на ухо, забывая, что они находятся в общественном месте, нарушая душевное равновесие Чонвона, которого тот пытался достигнуть с восьми двадцати утра. Именно в этот момент ему было суждено пересечься в коридоре со своим хеном прямо перед началом первой пары. Сону окликнул его у входа, и еще не до конца отошедший ото сна Чонвон запнулся о собственные развязанные шнурки, чуть не упав в ноги обожаемого сонбэ. Этот конфуз заставил беззлобно рассмеяться парочку друзей Сону, с которыми он направлялся в сторону танцевального зала. Чонвон ненавидел, когда над ним подшучивают, особенно на глазах у хена. Поэтому он поспешил скрыться с чужого поля видимости, не дожидаясь реакции самого Сону, промямлив тому что-то на подобии «хорошего дня». Потребовалось две пары и целый обеденный перерыв, чтобы отпустить произошедшую ситуацию, однако вот Сону — его персональный ураган, сносящий все на своем пути, вновь врывается в его лично пространство. На самом деле, Чонвон совсем не против — для своего сонбэ с хореографического направления он готов предоставить все пространство в своем сердце, которое Сону только захочет. Ради Кима Чонвон открыл дверь, что ранее была наглухо замурована и не поддавалась натиску с чужой стороны (не то, чтобы у Чонвона до этого было много ухажеров, но все же). Но тут, в начале первого курса на его плечи водопадом обрушились ранее неведанные чувства, и Чонвон позволил себе утонуть в них, заведомо зная, что, задохнувшись, камнем пойдет ко дну. Несмотря на внушительные размеры территории университета, Чонвону повезло (или совсем напротив), что его факультет корейского языка и литературы находится в одном корпусе с хореографическим. Это позволяет ему довольно часто пересекаться с Сону вот уже второй год подряд. И если раньше Чонвон, боявшийся, что кто-то раскроет его повышенный интерес к старшему омеге, довольствовался скромным наблюдением издалека, то сейчас тот сам зовет своего хубэ вместе обедать в столовой или в небольшом дворике при их кампусе, если этого позволяет погода. Конечно, чаще всего они едят в компании друзей Сону с танцевального клуба, который был организован студентами хореографического факультета. А иногда к ним присоединяется одна длинноногая шпала, вечно ходящая с безэмоциональным лицом, которое редко трогает улыбка. Чонвон искренне не понимает, как можно столько хмурится, когда ты в отношениях с самым ярким солнышком их вселенной. Будь он на его месте, в их стране пропала бы необходимость в электричестве — Чонвон светился бы ярче всех светодиодных ламп вместе взятых. Но пока ему остается благодарить судьбу, а точнее администрацию университета за решение обустроить корпус экономистов ровно в противоположной части кампуса. Это позволяло видеть объект раздражения не так часто, так как тот, несмотря на свои длинные от природы ноги, не успевал добраться до их здания, чтобы вместе пообедать, и приходил, только когда в расписании стояло окно. Но радоваться Чонвону было нечему, ведь когда пары заканчивались, дома ему все равно приходилось лицезреть того, кого хотелось бы видеть чуть реже, чем на совместных семейных поездках к бабушке и дедушке на Чхусок. Сегодня Ян и не рассчитывал, что у него получится вновь пересечься с Сону. Не так давно его сразила очередная течка, которую пришлось проводить дома в полном одиночестве. Но стоило самочувствию улучшится, что позволило Чонвону вернуться на занятия, плавной поступью приблизился конец апреля, а это означало, что большинство клубов загружены подготовкой к весеннему фестивалю. Сону последнюю неделю не вылазил из танцевальной студии, так что немного непривычно было увидеть его в столовой. Старший пыхтит, доставая из своей спортивной розовой сумки минералку, и делает три больших глотка. Прозрачная капля плавно стекает вниз по подбородку и заканчивает свой путь за воротником его кремового поло. На шее остается слегка заметный влажный след, который очень хочется слизать язы… Запретная картина вмиг промелькнула в голове ярким пятном от гуашевой краски, мазнув по щекам омеги алым смущением. Нет, это не так важно. Чонвон не должен думать так о сонбэ, не должен разглядывать непозволительно долго, чтобы у того закралась хоть доля подозрений. Сону это не нужно — младший уверен. Но вот поинтересоваться, от чего таким взвинченным выглядит хен он просто обязан. — Что случилось на этот раз? — Двое придурков зажали перед входом в раздевалку. Но ты не переживай, я хорошенько врезал этим альфам. Не зря два года ходил на курсы по самообороне. — Сону гордо вскидывает голову, от чего его непослушные волосы падают ему на глаза, а аккуратный носик задирается вверх. Но Чонвон по-прежнему не имеет права задерживать взгляд дольше трех секунд, поэтому… — Почему тебе не помог твой парень? Разве он обычно не забирает тебя после тренировок? Чонвон скептически хмурит брови, понимая, что звучит чрезмерно недоброжелательно. Ему нельзя показывать то, как его волнует любая мелочь, если она касается бойфренда Сону или его очередных не сложившихся ухажеров. — Это ты мог бы узнать у своего братца, который весь день не отвечает на мои сообщения, хотя он обещал заглянуть сегодня на нашу тренировку. Ты же знаешь, как я не люблю, когда меня игнорируют. Сону кривит по-прежнему раздраженное личико, распахивая свой самсунг флип, но, вероятно не увидев ни одного уведомления, с хлопком закрывает раскладушку. По его опущенным уголкам губ скользит тень разочарования. Чонвон сильнее сжимает свой айс латте в правой руке, отчего напиток выливается через край, пачкая липкой прохладой его пальцы. Как же его достал Сонхун. По правде говоря, он его невозможно бесит. И все это началось в прошлом году, когда тот заявил, что отныне встречается со звездой танцевального клуба — Ким Сону. Чонвон влюбился в Сону с первого взгляда в начале первого курса, стоило ему, вчерашнему школьнику, переступить порог во взрослую университетскую жизнь. В первые месяцы вместо того, чтобы сосредоточиться на поиске друзей, окунувшись в студенчество с головой, все его мысли были посвящены одному человеку. Он грезил об омеге днями и ночами, боясь подойти и познакомиться. Сону всегда окружала толпа привлекательных альф и омег, что на их фоне мог предложить невзрачный на первый взгляд первокурсник? Какого было его удивление, однажды придя домой, обнаружить там за обеденным столом объект своей влюбленности. Когда их взгляды пересеклись, глаза Сону расширились, и он издал едва слышное «о». Но Чонвон не обратил внимание на чужое секундное замешательство, так как сам пребывал в настоящем шоке, не в силах пошевелиться для обязательного приветствующего поклона. Тогда Сону встал со стула, улыбнувшись своей самой очаровывающей улыбкой, официально представился (в этом не было никакой необходимости), выразив надежду, что они поладят. Чонвон не хочет ладить. С Сону ему хочется много чего, но уж точно не ладить. Хочется водить его на свидания, покупая его любимые сладости, встречать вместе цветение сакуры и делать сотню, нет, тысячу фотографий, если старший его об этом попросит. Чонвон готов искать нужный свет и ракурс, пока Сону не будет удовлетворен результатом (к сведению, Сонхуна хватило ровно на пятнадцать снимков, после чего он заныл, какие омеги дотошные). Сонхун — капитан баскетбольной команды их университета, поступивший по спортивной стипендии. Он высокий, красивый и немного холодный альфа, являющийся по совместительству (по несчастью) старшим братом Чонвона. Тот с детства считал его скучным и абсолютно необаятельным, однако большинство омег такое отстраненное поведение почему-то привлекало, и популярный танцор, о котором мечтала добрая половина студентов, оказался в их числе. К великому разочарованию Чонвона. Хотя стоит прикусить язык: если бы не Сонхун, он бы для сонбэ не стал даже знакомым. А теперь они с Сону достаточно близки. Они с хеном ла-дят. В их университете нет специальной команды черлидеров, поэтому танцевальный клуб частенько выступает перед матчами. Во время таких мероприятий танцоры достаточно много времени проводят на баскетбольной площадке, что позволяет Сону и Сонхуну быть рядом как можно дольше (в Чонвоне закипает несправедливость об одной только мысли об их совместных тренировках — сам он принципиально не приходил ни на одну, сколько бы его ни звали). Все вокруг умиляются популярной парочке, наблюдая изо дня в день за их идиллией. Кто же в этой ситуации Чонвон? Белое пятно, пустое место — всего лишь младший брат любимого парня, с которым у них по воле судьбы совместный корпус, поэтому Сону несложно приглядеть за хубэ. И сколько бы Чонвон влюбленно ни смотрел на омегу, взгляд старшего всегда был предназначен не для него. По крайней мере, ему всегда так казалось.

***

Любить кого-то своего же вторичного пола — неправильно. Так считается в обществе: омега не должен испытывать нежные щемящие чувства к другому омеге. Но Чонвон не в силах этому противостоять. До поступления в университет, сутками на пролет он учился. Корка за коркой — он глотал учебники, намереваясь вгрызться зубами в стипендию, которую гарантировало первое место на литературном конкурсе в выпускном классе. Ему в спину всегда дышали успехи старшего брата: он родился первым, он родился альфой. Сонхун — гордость их семьи, а Чонвон — просто… Чонвон. Родители с детства не возлагали на него надежд. Не давили пресловутым «раз ты омега, то должен удачно выйти замуж», и на том спасибо. Однако этого было недостаточно для маленького омеги Ян Чонвона, который устал с самого рождения занимать все время вторые места. Он решил, что должен доказать им и себе, что достоин сиять на пьедестале. Поэтому в то время его не волновали отношения ни с альфами, ни с другими омегами. Полученная стипендия позволила поступить в желанный Сеульский, и Чонвон был счастлив, несмотря на раздражающую шпалу, которая в этот момент заканчивала там уже второй курс. Он думал, что может выдохнуть и немного расслабиться. Только спустя время, когда Сону приходит в университет, взявшись за руки с его братом, Чонвон наконец понимает: он выиграл у Сонхуна бой, но проиграл войну. Если видеть этих двоих в стенах учебного заведения — тяжело, то в собственном доме это превращается в невыносимую пытку. А Ким Сону теперь для них частый гость. Чонвон совсем не против провести с хеном лишние драгоценные минуты, но не так — когда ты в шаге одного касания, но оно остается невозможным. Этот вечер Чонвон планирует провести за учебниками, но его обостренный после течки нюх сразу улавливает запах свежеиспеченных булочек, стоит ему взять в руки карандаш. У омеги мгновенно во рту скапливается вязкая слюна. Сону оказывается на пороге его комнаты за считанные минуты и зовет посмотреть вместе фильм. Конечно же, втроем. У Чонвона в голове маленькие пираньи клацают острой челюстью в его собственном аквариуме ревности. Сидеть сбоку на диване, пытаясь сосредоточиться на фильме, когда рядом два чужих тела обнимают друг друга — увольте. Но Чонвон сильный, он старается держать взгляд ровно на экране их домашнего кинотеатра. Сонхун, имеющий кардинально различные вкусы с младшим братом (кроме, как оказалось, в омегах), предпринял попытку уткнуться в телефон в самом начале фильма, но Сону ловко перехватил его из рук старшего Яна, сославшись, что ему страшно. Поэтому с легким вздохом недовольства Сонхун по-джентельменски предложил свое плечо, в которое его бойфренд благодарно уткнулся. Они смотрят нашумевшую новинку про шаманизм, ритуалы и раскопанные могилы. Одним словом становится ясно — выбирать фильм в этот раз позволили Чонвону, которому по душе такая жуткая атмосфера. Картина совершенно не подходит для романтического вечера (омега очень старался), однако это как будто не смущает парочку, сидящую рядом. Они шушукаются, стараясь не отвлекать младшего, но того раздражают чужие разговоры вовсе по иной причине. И это высшая несправедливость для Чонвона, что сдавшись, не удержался пару раз скосить недовольный взгляд в их сторону. От мысли, что в этот самый момент Сону может прижиматься к пахучей железе Сонхуна, внутри все клокочет от досады. Когда омега чувствует страх, вдыхать успокаивающий своей пары — в порядке вещей. Но Чонвону невыносимо смириться, что на Сону именно такой защищающий эффект оказывает Сонхун, чьи феромоны отдают насыщенным горьким кофе, который Чонвон просто ненавидит. Сам он пахнет молоком с медовой отдушиной. Такой аромат мог бы понравится разве что котенку. Но Сону — лис. Милый, обворожительный лис, который похитил сердце Чонвона с первого взгляда. Как бы хотелось стать для Сону-хена чем-то больше: иметь возможность прижимать к своему телу во время просмотров ужастиков и услужливо предлагать свою шею, чтобы помочь омеге расслабиться. Чонвон плутает в лабиринте потаенных желаний и своих неозвученных чувств, которые так страшно обнажить перед старшим. Ян и не знает, чего боится больше: жесткого отказа, играющего насмешкой на чужом лице, или безразличия. Стать для Сону невидимкой, настоящим серым пятном — вот что страшит Чонвона более всего. Он готов терпеть звание младшего братика обожаемого парня, чем быть для Сону совсем никем. Пусть только тот продолжает звать его обедать в общей компании, приходит к ним домой, благодаря чему Чонвон может лишний раз украсть блеск карих глаз, направленных не на него. И пускай. Только от чего тогда так сильно горят уши? Словно кто-то на него пялится. Омега замечает это не сразу, погрузившись глубоко в свои мысли. Но стоит ему вновь осторожно скользнуть взглядом вбок, и его глаза натыкаются на тот самый недостижимый блеск, мерцающий на радужке чужих зрачков. Чонвон изумленно приоткрывает рот. Ким Сону, не мигая, смотрит прямо на него. Запоздало младший омега понимает, что последние минут пятнадцать со стороны никто не издал ни звука: утомленный после тренировки Сонхун в какой-то момент заснул, откинувшись на спинку дивана. Но Сону… Чонвон зажмуривается, чтобы согнать наваждение, но то все не уходит. Сону действительно не отводит от него взгляд, даже когда его ловят с поличным. Старший остается невозмутим, даже когда осторожно меняет положение, освобождаясь из захвата больших рук Сонхуна, что покоились поперек его живота. Чонвон замирает. Ему кажется, что на его грудную клетку уронили неприподъемный камень, от чего дышать становится почти нереально. Сону пододвигается ближе и, приподняв руку, касается волос Чонвона. Его пальцы слегка дотрагиваются до влажных после душа прядей. И не увидев сопротивления со стороны оторопевшего младшего, он более уверенно зарывается в них пальцами, массируя кожу головы. Его действия плавные и мягкие — пропитанные особой нежностью, на которую Чонвон не смел никогда рассчитывать. Он готов замурчать от этих нехитрых махинаций, словно настоящий кот. Но Чонвон — всего лишь омега, который не в силах противостоять своему тайному (или уже не очень?) объекту воздыхания. Чонвон не знает причины столь внезапных действий от старшего, хоть раньше и бывали моменты, когда их колени случайно соприкасались во время обеденного перерыва, потому что Сону обычно был самым шумным в их компании. Он едва ли мог усидеть на месте даже во время еды, активно жестикулируя и поворачиваясь в разные стороны, чтобы успевать говорить одновременно со всеми своими друзьями. Чонвон каждый раз, оставаясь будто прикованным к жесткому стулу, боялся лишний раз пошевелиться и обратить на себя внимания. Чтобы Сону не понял, как тесно соприкасаются их ноги и сразу же не отстранился бы, потому что Чонвон был уверен — Сону позволяет ему наслаждаться этим слабым физическим контактом лишь потому, что сам его не замечает. Однажды был случай, когда они пили из одной бутылки. Они ненамеренно столкнулись тогда у автомата с напитками, и оказалось, что Чонвон минутой ранее забрал последнюю бутылку колы зеро, без которой Сону не мог жить. Несмотря на то, что младший успел на тот момент уже отпить газировку, Сону это нисколько не смутило. Он умирал от жажды и состроил самое милое на свете лицо, чтобы получить пару заветных глотков. Разве у Чонвона в голове могла хоть на секунду закрасться мысль об отказе? Вроде бы пить из одного горла негигиенично, Ян как-то наткнулся на такую статью в интернете. Но в тот момент, как Сону сделал несколько глотков, а затем передал бутылку обратно, рассыпавшись в благодарности, Чонвон заметил на горлышке легкий отпечаток розового блеска Сону. Омега в нем сошел с ума. Косвенный поцелуй с хеном был лучше, чем все реальные поцелуи в его жизни (не столь важно, что случилось с ним это лишь пару раз с довольно глупым альфой-одноклассником, с которым они однажды спрятались в школьной кладовой, чтобы «просто попробовать»). Но то, что происходит сейчас, не идет ни в какие сравнения с прошлыми моментами, которые Чонвон собирал по крупице в своей памяти и ставил на перемотку, чтобы вновь и вновь почувствовать, что Сону — реальный. Созданный не для него, но способный подарить хотя бы самый минимум, который для Яна становится настоящим сокровищем. И сегодня Чонвон похоже выловил счастливый лотерейный билетик, ведь Сону, не издавая ни звука, продолжает задумчиво гладить его непослушные волосы. Возможно совсем скоро Чонвон пожалеет об этом, но сейчас ему кажется, что он не имеет право упустить свой шанс. Он пододвигается ближе и чуть склоняет голову, ластясь к ладоням старшего. Из его груди вырывается тихое урчание — сигнал, что омеге комфортно и хорошо. Услышав это, рука Сону замирает, от чего младший разочарованно стонет, но в следующую секунду приятные касания возобновляются, и Чонвон прикрывает глаза, успокаиваясь. Все прежние переживания, что острыми ножами врезались в чистое сознание омеги внезапно испаряются. Больше не важна фигура старшего брата, все время преграждающего ему путь, не давая достичь желаемого. Словно больше нет того единственного шага, что пропастью ощущался между ним и Сону. Шага, который Чонвон так и не осмелился сделать сам. Но теперь, когда дыхание затаилось в предвкушении новой порции ласки, когда пряди на затылке приятно оттягивают длинные худые пальцы, когда в комнате существуют всего двое — прошлое не имеет значения. Чонвон затуманенным разумом вспоминает, что нужно контролировать свои феромоны, но уже поздно: в воздухе улавливаются сладковатые нотки меда, растворенного в молоке. Сону внезапно наклоняется прямо к пахучей железе и шумно вдыхает. Шея всегда была слабым чонвоновым местом — по его коже мгновенно бегут мурашки от чужого дыхания, а с губ срывается особо громкий вздох, что похож больше на скулеж. Чонвон чувствует эфемерное касание в том месте, откуда исходит наиболее сильный аромат, выдающий его волнение. Возможно поэтому Сону чрезмерно осторожен — ведет кончиком носа вверх до скулы и останавливается, словно раздумывая, стоит ли пересекать черту. Чонвон в ответ только сильнее зажмуривается, боясь пошевелиться и рассеять мучительно сладкое наваждение. — Вкусно. Сону наконец прерывается молчание, заставляя младшего врасплох еще сильнее. Тот боится собственных мыслей, которые могут неправильно воспринять слова хена и выдать желаемое за действительное. — Я был в душе перед твоим приходом, — Чонвон отвечает полушепотом, так как каждый слог дается ему с трудом. От волнения начинают пульсировать виски. Господи, что он несет? — То есть я хотел сказать, что недавно поменял шампунь… — Я не про шампунь, Чон-и, — Сону перебивает, снисходительно улыбаясь, словно младший только что завалил тест, в котором прямо после вопросов в скобках был указан верный ответ. От милого прозвища по коже проходится новая порция мурашек. — Ты пахнешь очень вкусно. Сону не дает времени, чтобы проанализировать собственные слова, резко отодвигаясь. Их взгляды разрываются, тот вскакивает с места, и делает вид, словно больше всего на свете его волнуют несуществующие пылинки на своих светлых джинсах. — Я засиделся. Не проводишь до выхода? Сону суетливо оглядывается в поисках своего мобильного и спортивной сумки, с которой он пришел к Янам сразу после тренировки. — Хен?! — Чонвон поднимает с места следом, протягивая телефон, что затерялся на диване между складок пледа. Их взгляды пересекаются, и младший даже не старается скрыть растерянность вперемешку с искрой надеждой, что с легкостью можно было прочесть в его глазах. Но Сону не читает — не умеет или просто делает вид. Он забирает устройство, не допуская нового соприкосновения между ними. И, едва кивнув в знак благодарности, спешит к выходу. — Если Сонхун спросит, скажи, что я вызвал до дома такси. Пусть он не волнуется. — Мгм. — Хочется спросить о многом, но слова застревают в горле, словно в зыбучих песках. Входную дверь осторожно закрывают, оставляя в воздухе сладкий шлейф свежеиспеченных булочек, что оседают в легких Чонвона давящим разочарованием. Отчего-то впервые за долгое время собственные чувства жгутся соленой влагой в уголках глаз.

***

Следующая неделя закручивает многих студентов сеульского национального в водоворот суеты из-за начавшегося фестиваля, и Сону не становится исключением. Он окончательно пропадает с радаров: пропускает обеды вместе с остальными членами танцевального кружка, не появляется на пороге дома Янов. Поэтому Чонвону приходится в одиночку проживать чувства, что бушевали в нем сильнее шторма в Тихом океане. На протяжении недели он вспоминал тот вечер, воспроизводя в голове каждый кадр до последней детали. Словно произошедшее — фильм, номинированный на Каннский фестиваль, а Чонвон в этой картине режиссер, сценарист и главный герой одновременно. Сюжет витиеват, а концовка непонятна даже для него. И когда Чонвон стоит перед сценой, прячась за черной маской и кепкой, в надежде остаться незамеченным, он окончательно пропадает. От Сону невозможно оторвать взгляда. Их команда, одетая в яркие костюмы, танцуют под какие-то современные к-поп песни, в которых Чонвон мало что понимает. Однако он абсолютно уверен: чтобы ни произошло, Сону всегда будет для него номером один. Он двигается плавно и уверенно. Его выражение лица искусно меняется под настроение каждого сменяющегося трека. Он танцует так, словно рожден сиять в свете софитов, привлекая всеобщее внимание к себе. Так, словно весь его танец для тебя одного. Сону умеет заставлять думать, что ты для него особенный. И это сводит Чонвона с ума. Ревность застилает его разум: стоит только музыке стихнуть, и площадку под открытым небом пронзают радостные крики альф, бет и омег, скандирующих имя его хена. Когда официальная программа подходит к концу, Чонвон выдыхает. Изначально он намеревался сбежать, растворившись в толпе, сразу после выступления танцевального кружка. Но только омега не учел количество народа, забаррикадировавших намертво выход. Когда ему наконец удается прорваться через ограждение, он стремится покинуть кампус как можно скорее, надеясь остаться незамеченным. Его планам суждено было разрушиться вместе с касанием чужой руки, опустившейся на его вмиг напрягающееся предплечье. Поворачиваясь, Чонвон уже знает, что наткнется на утягивающие в свою глубину лисьи глаза. Сону выглядит неотразимо. Нет, он красив всегда, но сегодня особенно: оставшись после выступления в сценическом образе с блестками на румяных щеках и розовыми прядками, которые тот затонировал в туалете специальным баллончиком за пару часов до начала выступления (Чонвон случайно проходил мимо). Для Яна в мире нет никого прекраснее, чем этот омега. — Прогуляешь с нами? Ну, конечно, на заднем фоне маячит Сонхун, скованно кивая младшему брату в знак приветствия. Они никогда не отличались родственной близостью, но в последнее время даже обыденные разговоры пропали из их рутины. Тут Чонвон понимает, что Сону — единственное, что продолжало их связывать. Возможно, он бы испытывал сожаление, если бы только Сонхун хоть иногда оглядывался со своего пьедестала на младшего брата, для которого один его шаг становился равен пяти. Игра уже на старте имела неравные шансы. Чонвон не может отказаться, потому что однажды он пообещал самому себе делать все, о чем бы Сону его ни попросил. Поэтому он плетется между рядов студенческой ярмарки привычным (по его мнению) третьим лишним, следя внимательно за парочкой, что сегодня казалась особенно молчаливой. Если так подумать, Чонвон не уверен, что отчетливо помнит моменты, которые бы Сону проводил с Сонхуном наедине. Обычно их можно было увидеть вместе в стенах университета в компании хореографического кружка, на баскетбольных матчах перед публикой и у них дома. Всегда, когда там обязательно оказывался Чонвон. Что-то здесь не так, картина не складывается и заставляет напрячься. И Чонвон пытается ухватиться за концы промелькнувшей внутри подсказки, однако его сбивает развернувшаяся перед ним сцена в реальности. Сонхун протягивает горячий пуноппан с бобовой пастой — любимым лакомством Сону — и глаза омеги загораются от радости. У Чонвона, стоящего рядом, от чужой приторной улыбки чешутся едва выпирающие клыки. Они у него совсем крохотные, недостаточные для альфы, чтобы поставить ими метку на возлюбленном. И Чонвон ничего не может с этим сделать, ведь он — тоже омега. Забыть об этом не выходит. Возможно проблема именно в этом. А что, если Сону не нравятся омеги вовсе? Может, в тот злополучный вечер он захотел просто попробовать. Вдруг, Чонвон для старшего просто… эксперимент? Мерзкий червяк сомнений заставляет замереть. Подошвы кед словно прирастают к асфальту, и низкий голос брата доходит до него где-то на периферии. Кажется, он пытается донести о каких-то срочных делах, а затем и вовсе растворяется меж веселых студентов, что успели уже изрядно напиться соджу прямо на территории университета. — Ты видел наше сегодняшнее выступление? Неуверенный голос Сону разрывает напряжение, наэлектризованное между ними. Чонвон вздрагивает, понимая, что они с хеном остались наедине (на толпу, окружающую их со всех сторон, изначально было совершенно плевать). Возможно, теперь у них есть шанс нормально поговорить, только сначала стоит хотя бы ответить на вопрос замершего в ожидании Сону. — Да, ты…ваш танец… — Чонвон запинается, пытаясь подобрать слова, чувствуя как его щеки вновь начинают пылать, — Очень красивый! — Так я или танец? Чонвон спотыкается о маленький камушек, что внезапно вырастает на его пути словно бетонная стена. Его ведет вбок, и омега уже готов столкнуться с землей, но тут чужая рука в последний момент хватает его и тянет назад. — Будь осторожнее. Чужое наставление — насмешкой поперек горла. Чонвон ждет, когда старший заливисто засмеется, наслаждаясь неловкостью младшего. Возможно, Сону действительно приносит удовольствие подшучивать над забавным братом своего парня. Поэтому в последнее время он так странно себя ведет. Но Чонвону кажется, что его сердце не вынесет подобных шуток. И он уже готов вырваться из чужой достаточно сильной хватки и убежать. Но, подняв собственные полные обидой глаза, он упирается в беспокойство, отраженное на отчего-то побледневшем лице старшего. — Зачем ты это делаешь, хен? — Чонвон все же отступает на шаг, высвободив руку, которая не встречает никакого сопротивления. — О чем ты? — Ты знаешь. Сону выдыхает. Чонвон хоть и младше, и менее опытнее, но тоже имеет право знать, почему с ним так поступают. — Я просто хотел понимать, о чем ты думаешь, Чон-и. Младший не может поверить своим ушам. Разве он был недостаточно очевиден, разве хен не понял, что значит для него? Он так долго скрывал свои потаенные желания, даже не смея повысить их до ранга намерений, но в конечном счете все равно же провалил миссию. Выдал своими взглядами, слабостью, вырвавшейся тогда наружу. Своим незамаскированным запахом обозначил поражение, вручая другой омеге карт-бланш. — Этот вопрос я бы хотел задать тебе. Вкусно было? — в каждой бочке меда есть ложка дегтя. Чонвон знает, что был отравлен влюбленностью в первую секунду, стоило столкнуться с Сону в университете. И сразу же он пообещал себе, что не обременит старшего своей проказой. Но похоже, эгоизм пророс в нем сорняком, который не поддастся ни одним ржавым ножницам садовника. — Что ты имеешь ввиду? — Пуноппан, который тебе купил Сонхун. Теперь Сону знает все. Про ревность, про желание обладать единолично и также без остатка отдаваться в чужие руки. Он ведь уже сам отдал себя целиком — возврату и обмену не принадлежит. Чонвону больше никто не нужен, и он не хочет быть нужным никому кроме его хена. — Чон-и, знаешь, иногда булочки это просто булочки. Я люблю их есть. Не более. Сону отворачивается, делая вид, что занят разглядыванием самодельных украшений из смолы от клуба рукоделия. И отчего-то Чонвону кажется, что в этот раз старший не уходит от разговора, а наоборот — дает время, чтобы подумать над услышанным. Пирамида до сих пор не складывается. Возможно, в руководстве изначально была ошибка по этапам сборки?

***

Чонвон сидит за высокой барной стойкой, что открывает хороший вид на танцпол (омега правда случайно выбрал это место). Громкие басы раздаются из динамиков, наполняя весь ночной клуб немного дикой атмосферой: танцующие в толпе альфы и омеги сходят с ума, забывая про рамки приличия, оставленные где-то за дверями данного заведения. Они трутся друг об друга своими потными телами, не стесняясь выпуская феромоны, которые, смешиваясь, превращаются в отвратительную какофонию запахов. Чонвон в клубе впервые, и еще с порога он понял, как ему не понравится эта затея. Подобные места не для него. Сейчас он бы предпочел смотреть очередной ужастик дома или прогуливаться по парку Хангана, наслаждаясь освежающим весенним дождем. Но Чонвон не мог отказать хореографическому кружку, которые утянули Сону с ярмарки, чтобы отменить отличное выступление. Младшего позвали за компанию, но он чувствовал почти что долгом поехать с ними и приглядеть за Сону. Ведь Сонхун так и не вернулся на фестиваль после своих так называемых дел. Чонвон пытается сосредоточиться на подтаявших кубиках льда в коктейле странного голубого цвета, который ему купил Сону, отказавшийся слушать все возражения младшего. Сейчас омега наслаждается одиночеством, так как вся компания, видимо на адреналине после фестиваля, решили оторваться на танцполе. Вылавливать взглядом Сону из толпы каждый раз, отвлекаясь от гипнотизации собственного напитка, не составляет труда. Для Чонвона тот сияет ярче полярной звезды, выделяясь на фоне серой массы. Ян украдкой скользит по плавным изгибам омежьего тела, задерживая взгляд на полоске молочной кожи, которая открывалась каждый раз, когда кроп-топ старшего задирался. Сбоку от Сону танцевали его со-командники, поэтому Чонвон особо не переживал, что к хену мог пристать кто-то посторонний. Однако отказать себе в удовольствии наблюдать за счастливым Сону, который подпрыгивал в такт мелодии, приподняв вверх обе руки, Чонвон не мог. Пусть старший расслабится после фестиваля, к подготовке к которому подошел с присущей лидерской ответственностью. Особенно радовало, что по неведанной причине сегодня больше не приходится терпеть одну наглую шпалу. Чонвон не понимает, как Сонхун мог испариться посреди мероприятия, не отвечая даже на звонки своего парня (пока они все вместе добирались до клуба, Ян уловил, как Сону звонил тому пару раз). Почти все изъявили желание поехать. Из танцевальной команды не хватало только Джейка, что Чонвону показалось странным — это один из самых близких друзей Сону, который также являлся его заместителем. Джейк — не типичный по стандартам альфа — был настоящей энергетической батарейкой в рядах танцоров, которых Чонвон не по своей воле изучил вдоль и поперек. Чонвон не общался с ними часто вне стен университета, но знает: Джейк-хен был бы первым, кто согласился бы поехать сегодня в клуб, или даже стал бы инициатором данной затеи. Но он испарился сразу после выступления, и никто не предал этому значения. Чонвона выдирает из раздумий резкий аромат сладких булочек, который бьет обухом по его рецепторам. Омега не сразу понимает, в чем дело, и как в принципе он смог уловить феромоны Сону, когда в помещении сотня людей, от которых помимо природного запаха также разит алкоголем, что значительно сбивает нюх. Но внезапно чужое тело приземляется рядом на свободный стул. Сону упирается руками о барную стойку, словно та — альпинистский крюк, за который он хватается в надежде удержаться на скале, пока с верхушки сходит снежная лавина. — Все в порядке? Чонвон начинает волноваться, потому что буквально пять минут назад энергичный омега, которому, казалось, все нипочем, растворялся в цветном калейдоскопе свободы и веселья. Но сейчас былое наслаждение и легкость стерлись с его лица. Старший выглядел напряженным и слегка утомившимся. Из-за громкой музыки Сону ничего не слышит, поэтому младшему приходится нагнуться ближе, чтобы повторить свой вопрос в самое ухо. Его ноздри расширяются, и тогда до него доходит. — Какого черта? Чонвон не сдерживает шок, что заставляет его отпрянуть от омеги, из-за чего он едва не валится с высокого стула. Чонвон выпил совсем немного, но алкоголь все же ударил в голову, иначе Сону просто сошел с ума. Не медля ни секунды, Чонвон хватает за руку Сону, стараясь не прикладывать силу, чтобы не сделать тому больно, и ведет во вторую часть зала, что работала в штатном режиме как бар, через который они проходили в начале вечера. Здесь музыка чуть тише, поэтому есть возможность нормально слышать друг друга. Заняв свободный стол, Чонвон вновь нагибается и бесцеремонно принюхивается. В любой другой ситуации он бы до ужаса смутился, но сейчас дела обстоят иначе. — Как я и думал, — Чонвон судорожно выдыхает и, отстранившись, опускает глаза на сомкнутые в замок руки старшего, покоившееся на его животе. Во рту скапливается вязкая слюна, и он с особым мучением сглатывает, чувствуя, как чужой приторный аромат оказывается в его глотке, а затем оседает на дне желудка, вызывая спазм, словно от голода. Голод — то, что так явно испытывает сейчас Чонвон, глядя на Сону, который, ничего не замечая вокруг, откидывает голову на мягкую спинку в попытке перевести дыхание, — у тебя же течка, я прав? Сону устало кивает и издает слабый жалобный стон, который отрезвляет Чонвона. Первичная животная реакция отходит на второй план, и Яну кажется, что его мозги засовывают в морозилку, давая возможность остудиться и прийти в себя. Он не должен думать так о старшем, тем более, в такой ситуации. Он не какой-то тупорылый альфа, думающий только членом в штанах. Чонвон думает в первую очередь сердцем, и если в нем и просыпаются так называемые омежьи инстинкты, то все они синтезируются в необъятное желание отгородить этого омегу от посторонних взоров и позаботиться о нем. — С утра у меня был озноб и ломило все тело, я списал это на мандраж перед выступлением. — Сону вздергивает плечами, ежась, как будто ему снова становится холодно, хотя в помещении наоборот чересчур жарко и душно. — До течки должна быть еще целая неделя, и я не думал, что график так собьется. Поэтому закинулся обезболом и пошел. Но, похоже, действие таблеток закончилось. — Нам нужно срочно уходить, — Чонвон достает из кармана телефон, спешно ища в меню среди разноцветных иконок приложение такси, — я провожу тебя до дома. Все будет в порядке. Последнюю фразу он говорит самому себе. Потому как со стороны выглядит, что это именно он нервничает больше, чем Сону, который только протестующе мотает головой. Вдобавок мысленно он корит себя за то, что не взял с собой подавителей — не ожидал, что те могут пригодиться. — Не стоит, Чон-и. Я доберусь сам. — Хен, это не обсуждается. Чонвон поднимает полный решимости взгляд, и между ними происходит короткая безмолвная битва, итогом которой становится полное поражение старшего. Обычно это Чонвон был тем, кто всегда шел на поводу, однако сейчас он знал, что должен сделать все для комфорта омеги. Сколько бы тот ни храбрился, оба понимали, что первые часы давали организму фору несильными спазмами и повышенной усталостью. Но совсем скоро феромоны начнут сгущаться, а живот пронзит настоящей болью. Течку всегда необходимо встречать в безопасном месте со своим партнером, или хотя бы одному, если такового нет. Но уж точно не в забегаловке посреди Хондэ, где, даже если выйдешь на улицу, в ночном воздухе будут витать противный запах алкоголя и крики пьяных людей. — Мне позвонить Сонхуну? От одной мысли о старшем брате по венам разливается кипящий яд, но Чонвон — немного мазохист, поэтому предлагает то, из-за чего позже его органы будут скручены, а кости изломаны из-за жалости к самому себе. Пусть так, но если это единственный способ, который сделает Сону лучше, Чонвон надавит себе берцовой подошвой на горло и сам найдет брата, чтобы передать в его руки, умеющие правильно держать разве что баскетбольный мяч. Когда Сону — нечто хрупкое и драгоценное, Чонвон не хочет, чтобы на нем оставались масляные отпечатки кого-то, кто его не достоин. — Не нужно, — старший вновь мотает головой, скривив губы так, словно Чонвон только что предложил ему выпить горькую микстуру, — помоги только дойти до туалета. Хочу сначала умыться. В баре туалет был один общий, зато без очереди, так как основная масса предпочитала развлекаться в клубной части заведения, куда Чонвон не хотел вновь вести Сону, переживая, что тому может стать хуже от концентрации перемешанных запахов. На всякий случай, младший входит первым. И застывает в дверном проеме, не в силах пошевелиться. Его голосовые связки словно надрезают, не давая им исправно функционировать, и даже приложив усилия, из гортани не просачивается и звука. Возможно, хватило бы одного выкрика, который остановил бы Сону и не дал зайти в этот треклятый общий туалет, чтобы не… Наблюдать за чей-то близостью грех, если только ты делаешь это по собственной воле. Становится случайным свидетелем — не преступление. Однако преступники в этом деле все же есть. Ведь двое из четырех здесь — жертвы, которых чужая несдержанность заставила увидеть и узнать то, о чем сходу без подготовки не сообщают, тем более, не показывают. В собственных ушах Чонвон слышит стеклянный треск — так разбивается сердце его любимого человека. И в первую очередь Чонвон думает не о том, какую выгоду он может извлечь от увиденного — наоборот. Ему бесконечно жаль, что он вовремя не уводит старшего, не закрывает его глаза своей рукой. Не становится для него каменной стеной — щитом, за которым можно спрятать горячие слезы, которые, Чонвон уверен, Сону сейчас сдерживает с трудом. Потому что старший омега всегда был эмоциональным: он мог расплакаться над грустным моментом в дораме или растрогаться, увидев бродячую кошку, которой он непременно покупал после этого еду. И Чонвону нравилась такая особенность хена, но сейчас, когда у самого внутри все стенает от возмущения и злости, он надеется, что Сону сможет справиться с увиденным. Большие ладони беспорядочно шарят по совсем не возражающему телу, прижатому к стене. Они проникают под кромку приспущенных брюк, чтобы скользнуть вниз от поясницы и сжать далеко не мягкие ягодицы в намерении оставить на них отпечатки пальцев. У тела, охваченного экстазом вырывается особо громкий стон, который утопает в прильнувшем рту ведущего. Чужие губы терзают, властно прикусывают, будто норовят запечатлеть момент их слияния. Звуки страстных поцелуев, граничащих с чем-то животным и плотоядным, наполняют скромное пространство уборной, отлетая от стен симфонией предательства. Ведь если это не оно, тогда Чонвон ничего не понимает в этом мире. Яна младшего тошнит, и если бы в нем были силы, его бы вывернуло прямо тут на плиточный пол, сохранившем крупные отпечатки обуви двух людей. Но Чонвон лишь сжимает собственные кулаки, стараясь не дышать агрессивными феромонами двух возбужденных альф. Внезапно раздается глухой стук — у Сону подкашиваются ноги, и он безмолвной куклой падает на кафель. Почему Чонвон позволил ему смотреть, почему не пересилил собственный шок и не увел хена скорее? Младший выходит из оцепенения и скорее наклоняется, чтобы помочь Сону подняться. На звук оборачивается две пары глаз. Тела отшатываются друг от друга, словно их обоих одновременно поразило током. Чонвон чувствует с детства знакомый аромат кофейных зерен, что сейчас горчат в воздухе, словно кто-то спалил дешевую кофемашину. Чонвон готов поклясться, что слышит нотки подпаленной пластмассы. Этот новый запах Ян ощущает от старшего брата впервые на своей памяти. Но он сразу понимает, что феромоны альфы сейчас пропитаны страхом, и лишь криво усмехается. — Это не то, чем каж… — Просто заткнись! Оказывается, Сонхун тоже умеет бояться. Не каждый день его застукивают в туалете с другим альфой. Не каждый день младший брат, что обычно лишь молча наблюдает со стороны, корча вечно недовольное лицо, обрушивается на голову сильнее катаклизма. — Послушай… Чонвон понимает, что возможно не должен говорить за Сону, но сейчас его переполняет злость за них обоих, и ее трудно удерживать внутри: — Не смей открывать свой рот! Если хочешь сказать, что тебе жаль, лучше проглоти свой язык. Сонхун тут же замолкает, плотно смыкая опухшие после долгих поцелуев (Чонвон скорее назвал бы это истязанием) губы. Он неуверенно запахивает рубашку, на которой не хватает несколько пуговиц сверху, от чего воротник совсем не прикрывает налившиеся красные отметины на шее и груди. Блеск его черных зрачков в тусклом свете уборной рябит тревогой в преддверии наступающей опасности, словно он мышка, которую голодный уличный кот загнал в угол. Идеальный момент для Чонвона ухватиться за чужие щиколотки и наконец сбросить с чертового пьедестала того, кто там слишком долго засиделся. Но момент совершенно неподходящий. Кажется, больше не существует никакого соревнования, который Чонвон сам организовал, сам же и принимал участие, не заметив, что бежит на перегонки лишь с самим с собой. Сону — не приз, не желанный трофей, достающийся самому лучшему. Даже если до финиша остался всего шаг вперед — нужно только сделать его, замахнуться кулаком и со всей силы ударить по бледному лицу брата, Чонвон внезапно понимает, что физическая победа — фальшь, а он больше не ревнует, и вряд ли когда-нибудь закинет корм в аквариум своих пираний. Им суждено умереть от голода, и пусть. Вместо фатальной схватки, которую Чонвон так сильно желал достичь в конце, он делает шаг назад. Утягивая вместе с собой к выходу Сону, что все это время после падения опирался на его плечо всем телом. А Чонвон даже не почувствовал тяжести. — Постойте! На этот раз обеспокоенный голос принадлежит другому альфе. Чонвон оборачивается, и наконец обращает внимание на четвертого участника их преступления. У того на лице не читается страх, но сожаления — сполна. Джеюн похож на провинившегося пса, чьи уши виновато опускаются вниз в попытке вымолить прощение у хозяина. — А Вы, — Чонвон не может сдержать сквозящее в голосе разочарование, — я был о Вас лучшего мнения, сонбэ. Вы же знали, что он принадлежит другому человеку. Вы могли бы мечтать о нем молча, могли бы сделать вид, что Вас не волнует, кто его касается, даже если это происходит перед Вашими глазами и Вам от этого больно. Могли бы притворяться и спать с другими, но Вас бы это не удовлетворило, ведь так? Почему Вы настолько эгоистичны? Младшего уносит, и он перестает понимать, в какой момент адресатом своих слов становится не альфа со второго курса хореографического, а он сам, но его тираде все равно суждено быть прерванной. — Чонвон, остановись! — Сону слабо тянет его за плечо, в попытке обратить на себя внимание, — ты достаточно сказал, Чон-и, пожалуйста. В следующий раз не перебивай старших, иначе потом тебе будет стыдно. Чужие слова вгрызаются в кожу маленькими иголочками — еще не больно так, что хочется кричать, но зудеть начинает со страшной силой. Несмотря на резкость, тон старшего не поучающий, скорее вопрошающий и немного сожалеющий. Сону выглядит совершенно измотано, он отводит глаза от альф так, словно ему… стыдно? Затем он все же оборачивается к тем, кого, казалось бы, должен проклинать, и обращается к своему заместителю, стараясь не вдыхать насыщенные феромоны, что до сих пор не растворились в замкнутом пространстве туалета: — Позаботишься о нем сегодня? Реакция на этот странный (со стороны Чонвона) вопрос далека от незамедлительной, однако в конечном итоге уверенный и положительный ответ от Джейка становится для Сону достаточным. Он понимающе кивает, а затем оборачивается назад и тихо просит Чонвона вывести его на свежий воздух. Приятный майский ветерок прокрадывается под ворот футболки Яна, и будь ситуация иной, он бы с удовольствием прошелся бы часок пешком до дома, наслаждаясь умиротворением ночных улиц (сначала нужно было покинуть вечно шумящий Хондэ, конечно же). Но сегодня — все иначе. Рядом с ним дрожащий от приступов жара вперемешку с ознобом Сону, которого накрывает течка уже по-настоящему. За их спинами клуб; в нем остались двое альф, которых Чонвон никогда не ожидал увидеть вместе. Ян достает телефон, на этот раз намереваясь наконец вызвать такси, чтобы увезти хена к нему в съемную квартиру, которую тот снимал недалеко от их университета (Чонвону посчастливилось побывать там единожды — в прошлом году Сону заболел коронавирусом, поэтому забаррикадировался в собственной обители, наотрез отказавшись от посторонней помощи. Сонхун тогда нашел отмазку не навещать своего парня, даже когда отведенная неделя для самоизоляции прошла; Чонвон же не выдержал и пришел на третий день, выпытав у старшего брата адрес). Чонвон быстро вбивает заученный наизусть адрес и нажимает на синюю кнопка вызова водителя, ждать всего пять минут, но он все равно переживает, что старшему может стать хуже. — Ты же не менял пароль на дверях? Узнает на всякий случай, рассчитывая, что Сону может задремать в такси; тогда он постарается донести его из машины сам, не потревожив его сон. Отдых для омеги в начале течки — обязательная составляющая. — Нет, не нужно, — Сону мотает головой, обхватывая свои плечи дрожащими руками, и Чонвон в миг жалеет, что не взял с собой хотя бы джинсовку, — я не хочу туда. — Но… — Отвези меня в твой дом.

***

Маршрут до заданной точки преодолевается за полчаса, минуя всевозможные пробки, которые должны были сконцентрироваться в центре после закрытия метро. Чонвон этому рад, потому что смотреть, как состояние старшего поминутно ухудшается, и не иметь возможности что-либо сделать, давило на него со страшной силой. Сону долго возится на сидении рядом, пытаясь удобно усесться, но в итоге, бросив эти попытки, просит временно оккупировать плечо Чонвона, потому что «твои широкие плечи — самая удобная подушка» (и откуда тебе знать, хотелось спросить Яну, ты же никогда на них не лежал). Но стоит старшему положить свою белобрысую макушку на услужливо подставленное плечо, сгущающийся аромат сладких булочек наполняет салон машины, въедаясь в зудящие ноздри. Чонвон ощущает себя словно в сжатом шаре, в котором с каждым новым вздохом кислорода становится все меньше. Благо таксист оказался бетой, не замечающим насыщенных феромонов одного своего пассажира, иначе бы могли возникнуть проблемы. Когда за омегами закрывается входная дверь, Чонвон облегченно вздыхает, так как теперь, когда сложный путь остался позади, казалось, что часть проблемы решена. Но это была всего лишь часть, ведь самое трудное предстояло впереди. Стоило им оказаться в гостиной, и Чонвон сразу теряется, не зная, что будет уместно предпринять в данной ситуации. Чонвона нисколечко не волнуют текущие омеги, если говорить о физиологии, он ведь и сам такой же. Обычно ему не составляло труда помочь своим омегам-одногруппникам дать подавители, если у тех они заканчивались в неподходящий момент, отпросить с занятий и даже проводить до дома, когда в этом была явная необходимость. Чонвон не задумывался о течных омегах в интимном плане от слова совсем, но сейчас дело касается Сону, что автоматически имеет большую важность и, как бы стыдно ни было это признавать, трудности другого характера. Неустанный голод, накрывший его в баре, но пошедший на спад после сцены в туалете, вновь пробудился во время поездки до дома. Омега старается игнорировать бешеный стук собственного сердца и вспотевшие ладони, которыми он держит тело старшего, чтобы помочь тому передвигаться. Сону говорит, что у него нет сил подниматься на второй этаж, поэтому он падает прямо на диван, расположенный в гостиной, и прикрывает глаза. Лицо старшего по-прежнему напряженно: брови сведены к переносице, губы, с которых уже давно стерся блеск, припухли и налились красным — Сону не переставал их прикусывать, оставляя маленькие ранки, что в обыденное время было вовсе несвойственно омеге. Его грудь, обтянутая кроп-топом вздымается, и взгляд на секунду цепляется за очертание сосков, что просвечиваются сквозь неплотную ткань. Вязкая слюна скапливается во рту, и Чонвон мысленно дает себе кувалдой по голове. Сейчас совершенно нельзя думать о подобном. Младший вызвался помочь искренне и бескорыстно. Не предполагалось, что в качестве своей помощи он предложит колено-локтевое положение и набухший узел (которого у него никогда не было и не может физически быть). — Подожди секунду, — реакция на болезненный вздох старшего, что в тот же момент прижимает руки к животу. Чонвон промаргивается и наконец отмирает, второпях убегая на кухню, чтобы налить прохладной воды и найти подавители, надеясь, что хену они помогут. Так как Ян привык проводить свою течку в одиночестве, в ее период он всегда принимал самые сильные лекарства, чтобы хоть как-то облегчить мучение, которым его без спроса наградила природа. — Я полежу немного здесь, ладно? Сону зевает и сворачивается в калачик прямо на диване, не в силах противостоять действию таблетки, имеющей также снотворный эффект. Чонвон решает посидеть на кухне, чтобы не мешать старшему, однако его едва хватает на десять минут и, разволновавшись, что омеге может понадобиться его помощь, он возвращается обратно в гостиную. К этому моменту он видит, что веки Сону плотно сомкнуты, и, вероятно, он уже заснул, однако продолжал безустанно ворочаться. С чужих губ слетает беспокойное мычание, а руки неосознанно сжимаются в кулачки, словно Ким в любой момент подскочит, готовый с кем-нибудь вступить в схватку (очевидно, это было не так). Просто Сону — боевой мальчик, он не даст себя в обиду, даже если находится в тяжелом состоянии из-за течки. Младший всегда хотел ровняться на своего хена, но еще больше — он просто хотел быть с ним. Чонвон подходит ближе, понимая, что старший дрожит от холода. Он сбивчиво стонет, стуча зубами, поджав под себя ноги на подобии эмбриона, чтобы хоть как-то сохранить остатки тепла. Решение приходит в голову быстро, и Ян мчится наверх в свою комнату, чтобы принести оттуда теплый плед. Стоит ему бережно укрыть им Сону, как тот сразу укутывается в него едва ли не с головой, сквозь окутавшую дрему прижимаясь носом к мягкой ткани. Он делает несколько глубоких вздохов, и затем дыхание старшего постепенно приходит в норму, и сам он успокаивается, переставая ворочаться. Не зная, куда себя деть, Ян не находит ничего лучше, чем сесть на ковер подле дивана, осторожно опуская голову на собственные руки, что становятся для него импровизированной подушкой. Спящее лицо Сону находится совсем рядом, и младший позволяет себе сделать один глубокий вдох, чувствуя, как сладкие феромоны заполняют его легкие. Они достаточно насыщенные, несмотря на начавшееся действие подавителей. Чонвон дышит полной грудью. Старается насытить свое тело заветным ароматом, чтобы потом, когда Сону проснется и закроет дверь с противоположной стороны, уходя не только из его дома, но возможно и из его жизни (вряд ли после увиденного в баре Ким захочет иметь дело с их семейкой), у него что-то осталось от старшего напоследок. Чонвон делает каждый вдох медленно, с особыми усилиями, чтобы природный запах омеги остался в его легких навсегда, въелся в его кожу подобно татуировке, которые бы никто не смог свести. Хочется прикоснуться к рассыпанным на декоративной подушке светлым волосам Сону. Очертить плавную линию до аккуратного носика, почувствовать, как щекочут длинные пушистые ресницы, что дрожат во сне словно крылья бабочек. А затем опуститься к полным губам, что, поблескивая от слюны, похожи на сладкий леденец. Но Чонвон отсекает все мечтания на корню, не позволяя себе даже склонить руку над лицом спящего. Он никогда без спроса не посягнет на чужое пространство. Проходит чуть меньше двух часов, Чонвон точно не считал, которые он проводит рядом с Сону, решив, что он будет оберегать сон старшего, сколько потребуется, не позволяя себе прилечь самому. Но младшему особо и не хотелось, несмотря на то, что время незаметно подкралось к трем ночи, и насыщенный день вкупе с сильным эмоциональным потрясением перерос в физическую усталость, залегая в складочки под покрасневшими глазами омеги в форме синяков. Тело налилось свинцом, требуя отдыха, однако беспокойное сердце не позволяло организму расслабиться из-за подгоняемой мозгом картины, что ему пришлось лицезреть этим вечером. Чонвон не понимал ровным счетом ничего. Сначала у него просто не было времени на обработку информации — нужно было срочно увести из той злосчастной уборной Сону и обеспечить его безопасной обстановкой. Но теперь, когда он фактически остался один на один со своими терзающими мыслями, что не давали отпустить ситуацию, Чонвон не представлял, что будет дальше. Как поступит Сону, когда явные симптомы течки отойдут. Разорвет связь с обоими, не желая иметь ничего общего с их семьей, или все же позволит Чонвону остаться рядом. Приходить к ним домой как раньше уже не будет, однако может у него все еще есть шанс занимать хотя бы самое незначительное место в жизни старшего. Чонвон согласен на любое общение, даже если оно будет происходит исключительно в стенах университета. Он даже придет на тренировку танцевального кружка. Ох, по поводу него… в команде намечается раскол? Если все узнают правду, наверняка большинство примет сторону Сону, но ведь точно найдутся и те, кто станет защищать Джейка. А может… червяк сомнения прогрызает оболочку, впиваясь прямо в плоть. Чонвон сжимает кулаки от злости, представляя себе последний третий вариант — Сону ведь может простить обоих. Судя по той реакции, которая у него была в баре, только Чонвона охватила невероятная вспышка злости. Сону же не выглядел злым, слегка удивленным, уставшим и подавленным, но точно не злым. Но без этого важного элемента чаще всего люди приходят к смирению, а затем и к омерзительному по мнению Чонвону прощению. Что, если Сону в этой ситуации выберет не себя, а его? Закроет глаза на проступок Сонхуна (который может быть совершался не в единичном экземпляре), и продолжит отношения, что не сломает даже измена? Чонвон смирился наблюдать за их парой, думая, как сильно эти двое влюблены. Но продолжать спектакль, где ты зритель, обладающий знаниями, какая грязь творится за кулисами, Чонвон не выдержит. Но не все его мысли оставались чисты и невинны. На картине был еще один слой краски, затерявшийся меж попыток художника подправить свое творение. Это слой был бледно-серым, хмурым, но едва заметным. Воплощаясь на сердце Чонвона детской обидой и сожалением: «почему я не поступил так же, как он?» Если злость на Сонхуна была привычным чувством, копившемся в нем не первый месяц, то негодование из-за поступка Джеюна становилось чем-то новым. Что, если на самом деле у него был шанс? Если бы только он проявил большую напористость, может быть, смог отвлечь взгляд Сону от ненавистного старшего брата. Только вот Чонвон не хотел быть таким. И дело было не в его непорочных чувствах по отношению к Сону. Порока там как раз было много, и все это время он держал его на привязи, что и планирует делать дальше. Пускай веревка натирает и чувства готовы вылиться наружу, если Сону сам не полюбит его без каких-либо внешних манипулятивных воздействий, он не сделает ничего, только покрепче перевяжет узел. На этом потоку мыслей было суждено прерваться, ведь плед бесшумно падает на пол, а Сону наконец просыпается, поднимая голову. Так как Чонвон все это время продолжал сидеть около дивана, между их лицами не более двадцати сантиметров, и это заставляет младшего дернуться назад, словно его только что ошпарили горячие языки пламени. Пару минут уходят на то, чтобы пелена сна окончательно упала. В это время Сону прислушивается к своему организму, пытаясь понять, как сказались на нем лекарства и несколько часов сна. — Мне получше, — делает вывод и, приняв сидячее положение, хлопает по освободившемуся месту рядом, намекая, чтобы Чонвон поднялся с пола и пересел к нему. Младший сглатывает, смаргивая несколько соленых капель, скопившихся в уголках глаз из-за влажности в помещении, и затем все же слушается старшего. — Думаю, нам есть о чем поговорить, — заключает Сону, окончательно выпрямляясь. Голос его звучит гораздо тверже, чем был еще несколько часов назад, видимо подавители сработали как надо. Однако самому Чонвону легче не становится, ведь момент «Х» приблизился с неожиданной скоростью, и он совсем не готов к тому, какой диалог последует далее. — Когда в прошлом году Сонхун подошел ко мне после занятий и заявил, что хочет быть моей парой, я был удивлен. — Голос Сону сдержан и методичен, словно он до этого не раз тренировался говорить свою речь. — Мы знали друг друга заочно через пару знакомых, но никогда не общались лично. Я без раздумий согласился встречаться с Сонхуном, у меня были на это свои причины, — последнюю часть фразы он говорит совсем тихо, так что Чонвону едва удается ее разобрать, — а вот его мотив я понял не сразу, но потом увидел случайно сообщения Джейка. Они… В голове резко всплывает картина из клуба. Как Сонхун стонал, извивался под чужими жилистыми руками. Как разрешал прижимать себя к стене, срывать с себя одежду. Делать со своим телом все, что захочется. Сонхун не просто предавался страсти с другим человеком — он позволял своей воле пасть ниц перед чужой внутренней силой, которая ломала его по частям и была готова разрушить до основания, если бы их случайно не прервали. Все это казалось нереальным, чьей-то издевкой, брошенной Чонвону под ноги, чтобы он об нее споткнулся и, потеряв равновесие, упал вниз, проехавшись лицом по асфальту до кровоточащих полос. Чонвон не был готов к такому крутому повороту, что для них уготовила финишная полоса. — Они вместе? — наконец решается задать первый волнующий вопрос, стараясь делать вид, будто у него их не целая дюжина. — Скорее они не вместе, — качает головой Сону, — и уже порядком давно. То есть произошедшее — единичный случай, а Джейк не является любовником брата? Но если это произошло впервые, что тогда подразумевается под упомянутым давним сроком? Чонвон смотрит непонимающе, и старший это чувствует: — Дело в том, что Сонхуну нравятся альфы. Всегда нравились, но ему было тяжело это принять. Твой брат хотел побороть в себе собственную сущность, решив, что лучшая стратегия — попытаться стать как все. Поэтому и выбрал для отношений меня — омегу, который на виду у всего университета. Ему отлично удавалось пускать пыль в глаза окружающим, но не мне. Потому что я был таким же. — Что ты имеешь ввиду? Ты не любил Сонхуна? Сону закусывает губу, неуверенно отводя взгляд. Кажется, в его голове сейчас происходит сложный процесс формулирования информации, которой он намеревался поделиться с Чонвоном. И младшему с каждой секундой все тяжелее усидеть на месте, его сердце начинает быстрее биться, ведь ответ на этот вопрос мучил его множество месяцев, он не в силах подождать еще хотя бы пару минут. — Хочу, чтобы ты кое-что понимал, — наконец решает подать голос старший, — в туалете мне стало плохо не из-за увиденного. Это было внезапно, но ожидаемо, так что я давно гадал, когда же это наконец произойдет, только вот делал ставки на летние каникулы, ведь тогда им хорошо удалось бы скрываться у Джейка дома. Каждое слово сопровождается легкой беззлобной усмешкой, будто все, что Сону волнует так это то, что у него не вышло предугадать момент, а не сам факт измены. Вместе с этим до Чонвона наконец доходит, что падение старшего в туалете — следствие его самочувствия. На ослабленный организм омеги в предтечке агрессивные феромоны альфы действуют губительно, когда же их двое в одном замкнутом пространстве — они способны довести до полного разрушения. — Знаешь, мы даже попробовали пару раз переспать. — Сону усмехается, прикрывая ладонью рот будто в попытке сдержать смех. Чонвону же отнюдь не до веселья, его руки сжимаются в кулаки, оставляя покраснения в форме полумесяцев на внутренней стороне ладони. И если бы он был альфой, то точно бы зарычал, разгневанный что кто-то посмел посягнуть на его территорию. Только вот он по-прежнему оставался омегой, поэтому его природа отозвалась слабым всхлипом, который он мгновенно же подавляет в своем горле. И ему сразу же стало стыдно, но не из-за своего вторичного пола, ведь в первую очередь он — человек. Человек, который безумно, но безответно влюблен, но раз однажды пообещал себе не показывать свою слабость перед старшим, он этого не допустит даже сейчас. — Вышло комично и нелепо, — продолжает Сону, не замечая состояния младшего, — как будто треугольную пирамидку пытаются построить из квадратов. Так что мы быстро покончили с этой глупой затеей. Но терять прикрытие Сонхун уже не хотел. Он сопротивлялся долго — я знаю. Видел это своими глазами. Постоянно держа его руку на людях, я чувствовал, как учащался его пульс, стоило Джейку подсесть к нам в столовой. Но я молчал. В прочем, как и Сонхун. Надо отдать ему должное. — За что? — Понимаешь, — Сону наклоняется, приближаясь к лицу младшего омеги, не сводя глубокого задумчивого взгляда, будто Чонвон — книга, которую ему хочется прочесть от корки до корки, — в те же самые моменты, пока Сонхун держал мою руку, он чувствовал, как каждый раз учащается мой пульс, — между ними остаются считанные сантиметры, и Чонвон сглатывает, боясь пошевелиться, — стоило в поле зрения появиться тебе. Признание неявное, завуалированное, но для Чонвона звучит как раскат грома на светлом голубом небе в середине июля. За ним обязательно последует проливной свежий дождь. — То есть все это время ты… почему ты скрывал? Его дрожащий голос, срывающийся в самом конце, проваливает все попытки казаться беспристрастным. Тело начинает трясти, а к горлу постепенно подкатывает истерика. Чонвон не может поверить в услышанное, словно хорошо знакомые буквы складываются в привычные слоги, однако слова из них получаются странными, инородными, будто Сону внезапно переходит на инопланетный язык, а Чонвон использует неправильный словарь для расшифровки. — Я не знал, что ты чувствуешь ко мне, поэтому боялся сделать первый шаг. Сонхун сказал, что ты никогда не интересовался отношениями. Я не верил, что смогу понравиться тебе, да и сам долгое время не понимал, что именно испытывал при виде тебя, ведь раньше мне никогда не нравились омеги, но в то же время я не мог избавиться от эгоистичного желания быть рядом. Поэтому мне были выгодны отношения с Сонхуном в равной степени, как и ему со мной. Так, на правах парня твоего брата я мог приходить к вам домой. И мои попытки сблизиться с тобой не вызывали у тебя подозрения. Я не думал, что могу повлиять на твое мировоззрение. Я просто хотел видеть тебя как можно чаще. Но последнее время я начал замечать, что нравлюсь тебе, и тогда я попытался сделать первый шаг. Прости, если этого было недостаточно. Глубоко в душе я такой же трус, как и Сонхун, ведь я до сих пор не могу понять: я для тебя — старший омега, на которого ты хочешь быть похожим, или омега, с которым ты хочешь быть? — Вдохни. — Чонвон не узнает собственный стальной голос, не понимая, откуда в нем столько уверенности. — Просто вдохни мой запах и ответь мне, так ли обычно пахнут омеги, когда просто восхищаются кем-то? Сону обжигается о спокойствие и серьезность на лице младшего, которого только минуту назад мотало из стороны в стороны, словно шлюпку во время шторма в океане. Он неуверенно нагибается и осторожно касается его шеи, делая глубокий вздох. Все тело прошибает разрядом тока, стоит медовому аромату коснуться его рецепторов. Во время течки нюх обостряется, а Чонвон совершенно не сдерживается, чтобы дать старшему ответ на его же вопрос. Ким задыхается от насыщенного сладкого запаха, который омеги обычно выпускают, чтобы показать партнеру всю серьезность своих намерений. Это дурманит разум Сону, и он чувствует природную смазку на своем нижнем белье. — Пойдем скорее в твою комнату, пока я не намок сильнее. — Но подавители? — Какие к черту подавители? — Сону на секунду раздражается, но затем эта вспышка проходит так же резко, как и появляется. Он совсем не хочет показаться младшему нетерпеливым, но что поделать, если такова его сущность, — когда я рядом с тобой, мне сносит голову. У Чонвона такое заявление выбивает почву из-под ног. На секунду ему кажется, что в Сеуле началось землетрясение, однако это всего лишь одна мысль о течной омеге перед ним, заставляет его так себя чувствовать. Рука сама тянется к старшему, чтобы переплести с ним пальцы, и они со скоростью света поднимаются на второй этаж. Несмотря на то, что родители в очередной командировке, и точно не побеспокоят их этой ночью, все еще существует старший брат, действия которого для Чонвона до сих пор покрыты полумраком, поэтому он предусмотрительно закрывает двери на замок, обещая, что это последний раз, когда он думает о Сонхуне этим вечером. Отныне все его мысли будет занимать омега, что распластался на его кровати, прижав к лицу его подушку. — Здесь все пахнет тобой, — Сону делает шумный вдох, — мне так хорошо. Чонвон сглатывает, не зная, как реагировать, однако, не желая бездействовать, он осторожно подходит к старшему. — Так вот, в чем причина твоей просьбы поехать к нам. Я все никак не мог понять. — Недопониманием мы грешили оба, но теперь, — Сону ловко перехватывает Яна за руку и тянет на себя, — больше этого не повторится. Чонвон падает на кровать, придавливая омегу своим телом. В голове сразу рождается страх, что он мог сделать больно, поэтому он пытается отодвинуться. Но Сону протестующе мычит, на подобии коалы окольцовывая руками широкие плечи и ногами поясницу, чтобы затем уткнуться в макушку более не вырывающегося младшего. Давая вдоволь насытиться собственным запахом, Чонвон слегка привстает, чтобы посмотреть Сону прямо в глаза. В воздухе вновь накапливается напряжение, схоже с тем, что он чувствовал в последний раз во время просмотра фильма. Когда ни о чем не подозревающий Сонхун дремал рядом, а взгляд Сону всецело был направлен на младшего Яна. И теперь, когда мерцание на радужке лисьих глаз принадлежит ему одному, Чонвон понимает, как сильно сдерживал в себе чувство жадности все это время. Ведь Сону нужен ему целиком. Поэтому, не давая себе и секунды на размышления, чтобы не спугнуть напускную смелость, Чонвон наклоняется и целует старшего. Поцелуй. Настоящий поцелуй с Сону. С Сону, который не только не отталкивает, но напротив — отвечает ему с особой охотой. Его губы с неприкрытой нежностью соприкасаются с его, словно две недостающие половинки одного целого, которые наконец нашли друг друга, собрав картину воедино. Изначально Чонвон был готов к невинному чмоку, но происходит что-то странное — даже спустя несколько секунд никто не стремится отстраниться, от чего сердце младшего омеги начинает биться с бешеной скоростью. Самая потаенная фантазия становится явью. Но он еще не представляет, что ждет его дальше. Внезапно Сону берет инициативу на себя и приоткрывает рот, чтобы позволить проскользнуть глубже. Чонвон осознает, что должен действовать, поддаваясь чужим правилам игры — их языки сплетаются, пронзая все тело неизвестными тому импульсами. Это похоже на танец искр у разведенного посреди леса костра. Когда пламенные всполохи сплетаются с ночным воздухом, восходя к сине-черному небу, а на языке перекатывается приторный вкус жаренных маршмеллоу. Огонь лижет кожу, оставляя следы, которые почему-то не приносят боли, лишь зарождают все больше желания. Где-то на периферии сознания Чонвон понимает, что это старший пробрался своими ловкими пальцами под его футболку, оглаживая поясницу. Когда легкие истрачивают последние запасы кислорода, Чонвон все же отстраняется и вновь открывает глаза. Перед ним раскрывается вид на слегка запыхавшегося Сону, чьи светлые волосы рассыпались по подушке, а грудная клетка высоко вздымалась. На его щеках расплескавшийся румянец; на губах поблескивает слюна. И только потемневшие от возбуждения зрачки не дают забыть, что старший представляет из себя на самом деле — Сону желает его. Желает до беспамятства и сладкой мольбы, что он шепчет ему на ухо. Дает понять, что Чонвон может делать то, что захочет — Сону от младшего с восторгом примет все, потому что доверяет своими омежьими инстинктами, чует, что Чонвон — тот самый. И младший это тоже чувствует, потому что в нем скулит и мечется такой же омега, желающий отдаться целиком своему возлюбленному, доказать, как многое для него значит этот момент. Чонвон забывает о былом смущении, чувствуя, что должен не просто облегчить чужую течку, но и ни в коем случае не дать Сону сожалеть о его выборе. Пальцы тянут за края футболки, и та летит куда-то в сторону, открывая вид на широкие плечи, которых Чонвон всегда стеснялся, ведь его нескладное телосложение вовсе не свойственно омеге. Но Сону от увиденного только одобрительно мычит, проводя ладонями по оголенной коже, отчего младший заметно расслабляется. Следующими на очереди оказываются излюбленные широкие штаны, от которых без труда выходит избавиться, но вот нижнее белье все же решает оставить на себе. Это только пока. Наступает очередь Сону, и чонвонова решительность вновь на секунду сбивается. Старший чувствует это по чужим рукам, замершим у кромки его кроп-топа, поэтому слегка качнув головой, он помогает Яну раздевать его. Вид полуобнаженного Сону заставляет что-то внутри стянуться в тугой узел. — Ты такой красивый, — выдыхает младший, пока сам не может отвести восхищенного взгляда с тонкой омежьей талии, которую незамедлительно хочется сжать в своих руках, что он и делает. Чонвон нависает сверху, чтобы в следующий миг прижаться губами к яремной впадине, где дурманящие феромоны Сону ощущаются лучше всего. На пробу проводит языком и, слыша в ответ сдавленный стон, он наконец смелеет. Он вновь припадает языком к шее Сону, с упоением вылизывая каждый ее сантиметр. Затем губы спускаются ниже, зацеловывая манящую молочную грудь, пока его пальцы, проделывая такую же траекторию, скользят по шелковым бедрам, вырисовывая на них незамысловатые узоры. Чонвон сам не замечает, как невидимые линии складываются в сердечки, однако это не упускает из виду сверхчувствительный Сону — на его глазах проступает несколько соленых жемчужин, которые он тут же смаргивает. Возможно позже Ким расскажет, как сильно сожалеет, что ввязался в чужой дурацкий маскарад вместо того, чтобы быть честным с младшим с самого начала. Но все это будет потом, ведь сейчас из его рта вырываются лишь мелодичные стоны, становящиеся для Чонвона лучшей наградой. Увлекшись, омега сам не замечает, как, раздвинув коленом подтянутые от ежедневных тренировок ноги, начинает тереться пахом о чужое возбуждение. От трения двух омежьих членов даже через белье под веками начинает искриться. Зная, что делает все правильно, он продолжает вылизывать сладость, не в силах оторваться. Ему кажется, что никогда до этого он по-настоящему не был голоден. И речь вовсе не о еде. Ему нужен аромат Ким Сону. В его легких, в его коже. Чтобы каждая клеточка его тела насытилась патокой, которая возможно кому-то другому и показалась бы чересчур приторной, но только не ему. Внезапно Чонвон чувствует на своем бедре что-то липкое. Сладкая выпечка вновь пробирается в легкие, как и сокрушающее осознание — Сону потек. О, Боже. Потек так сильно, что смазка просочилась сквозь белье, оставив пятнышко на его коже. От этой мысли он сам мгновенно же намокает, ощущая как сзади скапливается влага, пачкая трусы. Сону чувствует, как воздух наполняется ароматом молока с медовой отдушкой, и сразу все понимает. Этот запах дарит ему чувство комфорта и тепла, одновременно с этим заставляя его крепче прижиматься в ответ, елозя бедрами вверх-вниз, чтобы усилить трение их возбужденных органов. Глубоко в душе закрепляется уверенность, что не существует таких же в мире феромонов, которые только вдохнув, можно почувствовать необъятную нежность и заботу вкупе с бесстыдным желанием, и Сону думает, что самое время для: — Ты же знаешь, что можешь вставить в меня свой член и сделать мне очень хорошо? — Прямо как настоящий альфа? — Намного лучше. Последняя часть гардероба, прикрывающая самое сокровенное, оказывается отброшенной, словно ненужный кусок ткани. Чонвон знает, что некрасиво пялиться, однако отвести взгляд от аккуратного члена с розовой головкой, из которого сочится предэякулят, он не может. Сону в это время сам увлечен любованием — Чонвон впервые полностью обнажается перед другим человеком. Его накрывает волна удушающего смущения, сразу хочется прикрыться, ведь наверняка для Сону, имевшего опыт с альфами, с чьими габаритами его достоинство не может идти в сравнение, этого может быть недостаточно. Неловкость заставляет Яна отстранится, однако старший не дает ему это сделать, впечатывая пальцы в мягкие бедра. На его губах играет лукавая улыбка, заставляя убедиться — Сону нравится увиденное. Омеги тянутся одновременно, словно в их телах спрятан магнит, и их языки сплетаются вновь. Если в первый поцелуй оба вложили свои чувства, которые, как оказалось, долгое время не решались раскрыть друг другу, второй поцелуй наполнен страстью. Сону игриво покусывает чонвоновы губы, сжимая ладонями его ягодицы, но младший пытается не отставать: проникает в рот, чтобы хозяйничать там своим языком. Чонвон позволяет отпустить себя, зеркаля заигрывающие приемы старшего. Он вжимается пахом в промежность Сону, имитируя толчки, его член пачкается чужой смазкой, густо вытекающей из слегка приоткрытого колечка мышц. Старший обильно течет, и это не может не льстить, однако Чонвон по собственному запаху и жидкости, стекающей по внутренней стороне его бедер, понимает, что сам возбужден не меньше. Вероятно под ним на простынях уже образовалось мокрое пятно, хотя раньше даже во время течек у него не было столько смазки — Сону оказывает слишком сильное влияние, но не то, чтобы он был против. Их небольшое сражение за первенство заканчивается, стоит Сону внезапно опустить хватку с ягодиц младшего ниже, потянувшись пальцем прямо к его обильно текущему колечку мышц. Он толкается вовсе неглубоко — лишь кружит у входа, проскальзывая внутрь всего на одну фалангу. Чонвон не успевает сдержать протяжный стон, что эхом разносится по комнате. Никто ранее не касался его в столь интимном месте, и сейчас Чонвон понимает, что свой первый раз сможет доверить только Сону, если тот, конечно, захочет. — Золотце, как только моя течка спадет, я обязательно возьму тебя тоже, — Сону, словно читая его мысли, касается свободной ладонью его щеки, чтобы заглянуть прямо в глаза. В них Чонвон читает обещание, закрепленное неподдельным чувством обожания, которое Ким больше не пытается скрывать. Спустя несколько мгновений пальцы покидают тело, и от образовавшейся пустоты хочется хныкать. Чонвон издает обиженный возглас, но в тот же момент забывает обо всем, ведь Ким Сону — чертик в ангельском обличии. И блондинистые шелковистые волосы не должны пускать пыль в глаза. Потому что в следующий миг он раздвигает ноги, без стеснения показывая себя со всех сторон, заставив Чонвона потерять дар речи. Сону красивый даже там: его покрасневшая дырочка без проблем принимает сразу два длинных пальца, испачканных в природной смазке Чонвона. И либо это уже крайняя степень болезни из категории душевных, что люди привыкли называть «любовью», либо Ян просто помешался, не смея оторвать взгляда от того, как старший продолжает растягивать себя, шепча его имя. — Теперь мы одно целое, — приглушенный возглас, как наивысшая награда. И тут до Чонвона доходит, что Сону смешал их ароматы внутри себя, и это полностью затуманивает его рассудок. Сону добавляет еще один палец, блестящий от влаги младшего, насаживаясь на них с протяжными стонами. Это развратное зрелище становится непосильным. Чонвон не может больше сдерживаться, но он послушно ждет, когда Сону ему позволит. — Чон-и, возьми меня, прошу, — снова читает мысли, не иначе. Однако только это Чонвону было и нужно. Придерживая Сону за талию, он проникает в податливое тело одним плавным толчком, чувствуя, как скрещиваются лодыжки на его пояснице. Член легко проникает внутрь, и не медля ни секунды, Чонвон начинает двигаться, ловя новую порцию стонов со сладких губ омеги. — Я твой, слышишь? — Да, мой хороший, ты мой, — Сону зажмуривается, сжимая пальцами его волосы до белых костяшек. Он готов расплакаться от одной мысли, как член Чонвона идеально подходит ему — если раньше проникновение приносило дискомфорт из-за больших размеров альф, то каждое новое движение младшего омеги приносит только наслаждение, что распаляется внутри него яркими вспышками. — Скажи это еще раз. — Ты самый лучший омега на свете, Чон-и. Из гортани мгновенно доносится утробный рокот — тело реагирует на похвалу. И Чонвон, у которого будто открывается второе дыхание, приподнимает за ягодицы старшего, чтобы поменять угол проникновения, от чего член входит еще глубже. Ян чувствует, как выделяется новая порция смазки вместе с феромонами, которые выпускает Сону, чтобы пометить младшего. И пускай он знает, что у омег они намного слабее, чем у альф, и уже на следующий день едва ли можно будет услышать хотя бы отголосок сладкой сдобы в его медовой отдушке, Чонвон выпускает покрывающие феромоны в ответ, вылизывая тонкую кожу на шее старшего. — Моя умница. Да… — Сону начинает путаться в словах, с губ срывается только жалобное хныканье, и Чонвон ловит их своим ртом. Собрав остатки сил, он старается нарастить амплитуду толчков, чувствуя как тело под ним начинает дрожать, — вот так. Сделай так еще! Сону понимает, что совсем скоро достигнет пика, поэтому в последний момент он проникает пальцами в Чонвона, пытаясь подстроиться под заданным младшим ритм. Тугие стенки хорошо принимают его, и Чонвон скулит прямо в поцелуй. Это становится точкой невозврата для обоих — белесые капли пачкают животы, вместе с тем внутри Сону разливается горячая жидкость, и впервые в жизни он не дергается от переживаний, что может забеременеть. С Чонвоном ему так комфортно и безопасно. Сону накрывает послеоргазменная эйфория, и он чувствует, как силы стремительно покидают его тело. Кажется, Чонвон ему что-то говорит, но слова эти больше похожи на перьевое одеяло, которое только сильнее его убаюкивает. И в конечном итоге Сону проваливается в долгожданный сон. Видя, что старший его не слушает, Чонвон не расстраивается. Завтра, когда он проснется, он обязательно ему все объяснит еще раз. Расскажет о том, как влюбился с первого взгляда, как украдкой всегда наблюдал за ним издалека, как ревновал, когда Сонхун заявил на него свои права, и самое главное о том, что теперь он его никуда не отпустит. И даже если Чонвон многого в этом мире не понимает, он позволит себе побыть немного эгоистом и отдаст Сону всего себя не только на одну ночь, а насовсем, и взамен заберет то, что по праву теперь будет принадлежать только ему.