Края Безмолвия

Авто — великое изобретение. Для расстояний лиг в 100-200. Дальше гораздо удобней путешествовать поездом. Ничего удивительного, что Николаус избрал именно этот способ. Изучив расписание и тарифную сетку, молодой барон решил ехать не экспрессом, а обычным почтово-пассажирским. Прямого сообщения между Дессау и Альвигейлом всё равно нет. Надо доехать до Драбича или Аренбурга, а там уже пересесть на поезд в Дессау. Ну и к чему тратиться на экспресс? Разница по времени — 5 часов, что не слишком много решает. Разумеется, если на кону важная сделка, любимая дама или тяжко больной родич — какие сомнения? Стремительный экспресс, пролетающий даже средние городки. Но когда ты едешь как бы к старому другу, развеяться и погулять по галечным пляжам, спешка разве что подозрения вызовет. Не то чтобы Ник был склонен к паранойе, но дело в том, что выросший в безлюдных горах молодой человек весьма остро чувствовал взгляды. Ещё вечером выйдя из дому Войцеха в тёплый пропитаный солёным ветром вечер, он такой острый глаз и почуял. Втянул в себя отдающий сиренью воздух, огляделся с видом ленивого обывателя и обнаружил в конце улицы маленький серый автомобильчик с поднятым верхом. Обычная недорогая машинка. Даже старовата. Кажется, «хассельверк». Авто уехало лишь поздно вечером, когда в доме погасили огни. Оно уехало, но вот щекоточка в спине никуда не делась — за домом Краувицев продолжали следить. Утром машина обнаружилась выше по склону, на параллельной улице Соборовой. Стояла себе и стояла, играя на солнце начищеным до блеска латунным радиатором. Видимо, шофёр свою кормилицу любил. Когда же лимузин Краувицев тронулся с места, увозя Ника к дневному поезду, машинка незамедлительно поехала за ним. Не приближаясь, не отдаляясь. У вокзала из неё вышли двое. Не шофёр, тот остался на месте. Два господина в одинаковых чёрных пальто. Один носил плоскую кепку, другой щеголял низкой широкополой шляпой, вроде той, что носят патеры. Небольшие саквояжи в руках, неторопливые точно выверенные движения. Ник решил схитрить: он подал кассиру живо написаную записку карандашом, изображая глухонемого. «Дессау, почт. 2кл. — 1». Кассир и глазом не моргнул, мгновенно установил на хитрой машинке пуансоны, рычагом резко опустил матрицу на лист толстого картона и написал ответ — «12м. 73г., 2ч 15м. 2 пл., 7й ваг. Альвигейл — Драбич. В Др. спросите в кассе». Ник расплатился, спрятал в портмоне листок и синюю пробитую литерами картонку в ладонь величиной. На круглых часах в обрамлении бронзовых листиков под витражным сводом кассового зала стрелки показывали час и сорок три минуты. Трущийся неподалёку «шляпа» явно растерялся. Он обменялся быстрым взглядом с напарником, тот скривился. Ник успел отметить, что соглядатаи немолоды. У того, кто носил кепку, виднелась седая прядь. Патер, как он окрестил второго, был краснолиц, с сеточкой морщин вокруг глаз и крупной бородавкой на правой брови. Ник направился в соседний зал, в буфет, и спросил там анзельского — рюмку. Но он явно недооценил сыщиков. К двум часам они уже появились в зале ожидания и расположились так, чтобы видеть объект через широкую решётчатую арку. «Этого не хватало!» Ник смаковал белое вино и размышлял кому он мог помешать. «Неужели эти два одиночки сообщили своим коллегам? Они были так убедительны в желании помочь. Право, даже не знаю что и думать». Он старался не смотреть в сторону соглядатаев, а вот они разглядывали добычу даже несколько нагло. Обладателя кепки Ник про себя обозвал Мастером. Он и вправду был похож на пожилого рабочего. В паре командовал явно Патер. Он отошёл к висящим на стене общественным телефонным аппаратам, набросал монеток в горловину наверху и резко крутанул ручку. Разумеется, в гомоне толпы, свистках и шипении локомотивов, лязге вагонов и бесконечном топоте услышать о чём там беседовал соглядатай было совершенно невероятно. Но Патер и не разменивался на мелочи. Несколько коротких фраз, такая же пауза, быстрый ответ — и трубка повешена на хромированные рожки. Часы отбили два пополудни. Ник подхватил саквояж и направился к выходу на платформы. В дверях клубился плотный белый пар — прибыл какой-то поезд. Из белого тумана в зал тянулась разорваная цепочка людей. По пузатым баулам и большим чемоданам, мешкам, узлам и старым сундучкам с ручкой-петлёй на крышке Ник сделал заключение, что поезд прибыл издалека, а по простой одежде большинства пассажиров и целым семьям с детьми разных возрастов предположил, что это очередная партия рабочих рук, назначеных в жертву городу-молоху. Люди с разорённого войной запада Арганда всё ещё метались по стране в поисках места и подобные поезда, набитые такими соискателями, регулярно прибывали в промышленные города. Восток и север королевства оправились быстрее, а вот неповоротливый сельскохозяйственный запад и рыбацкий юг поднимались куда медленней. Внедрение машин и удобрений резко сократило потребность бауэров в работниках и многим, кто прежде знал лишь косу, плуг и серп, пришлось сниматься с места и осваивать непривычную для себя работу на шумных дымных и грязных заводах. Дети полей чахли от тяжёлого воздуха, угасали в крошечных сырых каморках казарм или дешёвых меблированых комнат. Они сотнями гибли на производстве от несчастных случаев, ядов, непривычной плохой еды на скорую руку, коварного незримого электрического тока. Их давили локомотивы, трамваи и автомобили, душил газами и работой на износ город. С терпением коров они тянули лямку, пока в их сердце не угасала последняя искорка. Гибли и мёрли сотнями. На их место приходили тысячи. Город пожирал людей, как обезумевший дракон. Ник прошёл сквозь клубы пара, брезгливо стёр с лица капли конденсата, противно отдающие накипью и чем-то ещё. Чёрный паровоз с жёлтой эмблемой и номером на борту будки шипел и лил на рельсы тонкую струйку воды из сочленения толстых шлангов под брюхом. Между ним и первым вагоном возились двое в промасленых куртках — машину отцепляли от состава. Кондуктор ближайшего вагона снял табличку «Леммерберг — Альвигейл» и повесил «Альвигейл — Драбич». Так, вот и его поезд. Надо только немного подождать, когда перевесят номера вагонов. Нумеровать их с хвоста в Арганде не принято. В полукупе с Никки сели две дамы в возрасте, что молодого человека порадовало — не будут же его убивать на глазах у свидетелей! Хотя, если того остмана пристрелили в «Гарильяне», то и в поезде могут отважиться. Иное дело, что из вагона на скорости лиг восемьдесят в час так просто не сбежишь, но что мешает подождать какой-нибудь станции? Патер и Мастер мелькнули на посадке и пропали. В вагоне №7 их, вроде бы, не было. Ник дождался проверки билетов и развернул свежую газету. Дама в сером платье достала вязание, дама в сиреневом — толстую потрёпаную книгу. Поезд пробрался через лабиринты сортировки, через выемку между заводов и выехал на эстакаду, направляясь на юг от города. В голове шла не «ракета», а самый обычный «мориц», рабочая лошадка Рейхсбанна, делавшая примерно 60-70 лиг в час. Локомотив, багажный вагон, два почтовых и одиннадцать пассажирских 2го и 3го класса. Гремели колеса, пел гудок, в соседнем полукупе несколько пьяненьких голосов нестройно выводили под гитару «Ах, Августина, сердце плачет по тебе!» Тень поезда бежала по серым полям, по пробивающейся молодой траве. Мелькали за окном столбы телеграфа и редкие домики дорожных смотрителей. В отдалении на холме работал паровой автокран — на платформу большого грузовика поднимали ржавый искорёженый танк — люди Краувица вывозили военный металлолом. Почтово-пассажирский обогнул холм, пробежал через переезд с белой будочкой дежурного и выехал на прибрежную линию, идущую поверх берегового обрыва. Обстановочка в вагоне была привычна для Никки, который немало поездил в бытность студентом. Фон Реминд нёс страшные убытки из-за отравления долины. В войну он несколько поправил дела, но они сызнова пришли в упадок. Восстановление сожжённых в оккупацию ферм, элеваторов и крохотной сыроварни быстро съело наворованое Реминдом-старшим в тыловом управлении. Рента сыновей в годы учёбы была скудной, шиковать не позволявшей. Знакомство с Войцехом, разумеется, полезно, но жить за его счёт? Сыновья графа фон Реминда не содержанки. Впрочем, Войц и не предлагал, лишь изредка угощая братьев обедами. Обычно, в день рождения кого-либо из них троих. В отличии от вольных слушателей, живших на свой кошт, он то был полноправным студентом со стипендией в 17 марок. И хотя ему эти 17 марок были не очень-то и нужны, но наученный отцом Войцех бережно относился к каждому гельдеру, устраивая маленькие пиры для друзей лишь к случаю. Учились они в разных заведениях. Войцех — в Инжениаторном, Пауль — в Естествоиспытательном, а Николаус — в Аграрной Академии. Мало того, Инжениаторный находился в Линнерте, а их универы — в Леммерберге. Встречались — в Дессау, ставшего для них своеобразной отдушиной. Там они и познакомились с Гюнтером Клазевицем, курсантом училища Кайзермарине по штурманскому классу. Дамы болезненно морщились при каждом взрыве пьяного смеха. Компания сменила репертуар — теперь они пытались петь: Море качает наш маленький катер, Плещет волна за кормой. Сердце усталое горе сжимает, Тает вдали дом родной. Ах, дом родной, мой дом родной, Свидимся ли мы с тобой? Ах, покинутый дом родной, Свидимся ли мы с тобой? Получалось плохо, как и «Августина», хотя и ровнее. Это была песня о судьбе беженцев, покидавших свои дома при подходе вражеских войск. Подобные песни пели по всей измученой затяжной войной стране. Многим, очень многим пришлось бежать, когда бранцы, кордассары, суониты сходу проламывали жиденькую оборону ландвера и врывались в города, неся смерть, мучения и грабёж. Николаус сам воевал в автоброневом батальоне под Порт-Сабаром, а Пауль — в воздухоплавательном полку на западе. Но медалей фон Шебберт никогда не надевал, считая это нескромным. Так-то почитай весь Арганд мог бы светиться наградами. Это была поистине тотальная война, перевернувшая жизнь трёх поколений. Ник догадывался: дамы из хорошей семьи. Наверное, это госпожа с компаньонкой, судя по тому, что сиреневое старое платье когда-то было весьма недешёвым, а серое — простенькое, из более грубой ткани. До войны они, видимо, мирно жили в поместье, а если путешествовали, то первым классом. Но война разрушила их тихую жизнь. Куда они едут? Что за нужда погнала их в Драбич? Может быть дочь, устроившая жизнь, выписала к себе обедневшую мать? Или умер кузен, оставив небольшое наследство? Багажа у дам почти нет — пузатый чемодан и потёртый деревянный кофр-фор, что ближе к сундуку, чем к чемодану. Поезд остановился на небольшой станции. Ник сложил газету — глаза болели от чтения в тряском вагоне. Просвистел отправлявшийся с запасного пути встречный товарный поезд, «гранд-маргон» выбросил два белых уса из цилиндров и пошёл, глухо отбивая стыки относительно небольшими жёлтыми колёсами. По проходу медленно фланировал Патер. Он где-то оставил пальто и шляпу, но это несомненно был старший из сыщиков или соглядатаев. Маленькие колючие глазки скользнули по обмершему Никки, коснулись дам и Патер скривил губы. Филер, оказывается, носил сутану монаха-каролинца — белую с алой пелериной. Он остановился напротив их сидений, чуть склонил голову: — Доброго дня, сударыни, да хранит вас Вечный. — пропел фальшивый монах елейным голосом. — Герр фон Шебберт, сын мой, святая церковь имеет к вам беседу. — Что-то я сильно сомневаюсь в вашей принадлежности к церкви вообще и к ордену святого Кароля в частности! — Резко заявил Никки. — Шли бы вы своей дорогою, падре. Я не имею желания беседовать с вами. Дамы переглянулись и возмущённо уставились на молодого нахала. — Что? — спросил Ник, сверля глазами старшую из них. — Этот святой следил за мной ещё в Альвигейле. И что-то он там не сильно походил на монаха! Паровоз засвистел и вагон довольно резко дёрнулся, но патер удержался на ногах без видимых усилий. Он выбросил вперёд правую руку и на тыльной стороне ладони Ник с изумлением увидел клеймо — Древо Сущего в обрамлении двух дугообразных цепей. Патер действительно был монахом! — Пойдёмте на площадку, герр барон. — от каролинца не ускользнуло замешательство молодого человека. — Уверяю вас, наша беседа вас ни к чему не обяжет, но даст пищу для размышлений. Нику ничего не оставалось делать, как безропотно последовать за служителем Вечного на открытую площадку в торце вагона. — Итак, вы старший из сыновей покойного Зигмунда фон Реминда, его наследник в Реминде. — сухо констатировал монах, едва они вышли на прикрытую лишь крылом покатой крыши площадку. Внизу лязгала сцепка и предохранительные цепи, Ник схватился за белые вытертые сотнями рук лакированые поручни — вагон изрядно мотало. На площадке следующего вагона — третьеклассного — рассматривал пейзажи Мастер. Он дымил сигарой, из чего Ник сделал вывод, что Мастер точно не церковник — им курить воспрещалось. Поезд шёл меж домиков маленького городка, а скорее — большой деревни, Лазуричка. Он сошёл с магистрального пути на боковую ветку — отсюда начиналась линия на Ромбак. «Вероятно, по этим путям херр Вешка вёз несчастную даму Эльжбетту. А она смотрела в окошко на эти серенькие и беленькие домишки под коричневыми крышами. На садики и сарайки, на нескладную лавку и огромный, чуть не больше церквушки, деревенский трактир в два этажа с широкой галдарейкой». На утверждение монаха Ник просто ответил: — Да, верно. — Я представляю интересы одного общества, в коем имеет долю наш Орден. — пояснил монах. — И что же это за общество? — поинтересовался молодой человек, по-прежнему разглядывая пейзаж, подсвеченый ярким по-летнему солнцем. Впереди мелькнул поднятый семафор — скоро поезд выйдет на Мальтбургскую линию и помчится на запад. В расписании, кажется, не было Кушты, а значит они дожны проехать по старому пути, а не по тому, что режет угол, обходя Ромбак, но прихватывая прежде глухую Белую Кушту у слияния Кромки и Гранки. — Именование совершенно неважно. — Каролинец сместился и теперь стоял слева от собеседника, расматривая его с некоторым вялым интересом. — Но мы, скажем так, крайне заинтересованы в одной сделке. — Что же желает получить Орден? — Долину Пурпуроттер, пан барон. Ник приподнял бровь. Пурпурный ручей пересекал плато с востока на запад и его долина примыкала к Реминдской по южному краю. Ручей резал пограничный хребет глубоким ущельем — давней тропой безакцизников. Орден святого Кароля ввязался в бой за наследство херра Йозефа? Весёлые дела творятся в мире сущном! Каролинец перемялся с ноги на ногу. — Простите, забыл представиться, пан. Меня зовут Жан. Смиренный брат ордена каролинцев. — Вы лютецианец, падре? — Для господа равны все его дети. — кротко улыбнулся пожилой монах. — Я знаю, вы не можете торговать землями марки, но сделать подарок церкви — вполне. Никки возмутился: — Хорошенький подарок, святой отец! Вы собираетесь таскать через Пурпуроттер безакцизку, а долину вам подари! — Напротив, мы намерены надёжно перекрыть путь бесстыжим дельцам. — Брат Жан вскинул голову. — Вам не поступало предложение от пана Шмидта, кстати? — Мне показалось — он не собирается продолжать дело херра Иоганна. Монах загадочно улыбнулся: — Вы очень наивны, пан барон. Шмидт весьма хваток и цепок. То, что он открестился от людей пана Иоганна, не означает, что он не желает повторить его путь. Он просто привёз в Альвигейл свою команду, тесно связанную ещё и с градарами. — Вечный, ну и террариум! — Ник хлопнул ладонью по перилам. Мастер всё также курил на соседней площадке с отстранённым видом. — Воистину, сын мой, воистину. Ни у егерей, ни у вас не хватит средств на все пути, но церковь вправе построить монастыри в диких краях и перекрыть тропы там, куда не дотянутся ничьи руки. — Кстати, а ваш коллега тоже из Ордена? — поинтересовался Ник, кивая на Мастера. — О, нет, пан Номак представляет другую сторону нашей концессии. «Номак. Сармит, что ли?» — Мы передадим вам, пан барон, шесть тысяч марок, не учтённых ни в каких книгах. Это хорошая цена за пустоши и заросли, не так ли? Николаус представил себе карту, произвёл подсчёт площади узкой долины ручья и был вынужден признать правоту красно-белого. — Мне ещё надо подтвердить титул, отче. — вывернулся он. — Но в целом я согласен. «Да провались вы все! Даже если этот скользкий Жан врёт, то лучше уж шесть тысяч, чем ломящиеся по кустам градары деловой свиньи! Мне только стрельбы из мотоциклеток в Реминде не хватало!» — Я знал, что вы согласитесь. — Кивнул каролинец. — О вас говорят как об очень разумном пане. Когда же вы намерены принести присягу? — Полагаю, к августу дела будут улажены, святой отец. — заверил монаха Никки, который совсем не был уверен в своих словах.