Края Безмолвия

Шофёр читал оставленную Ником газету. — «Приют Лесника»? — переспросил седой мужчина и потянулся за висящими на руле крагами. — Не ближний свет, пан. Это в Камнях. Лиг сорок будет. Ну, раз молодой хозяин велел, поедем, конечно. По дороге фон Шебберт с интересом рассматривал окрестности. Он помнил довоенные пригороды Альвигейла, куда они выезжали на пикники, организованные то училищем, то попросту фрау Краувиц. В отличии от своего деловитого мужа, та любила развлекаться, добирая то, чего ей не хватало в юности. Друзья Войцеха мгновенно были окружены заботой и вниманием, смущавшем скромного Ника. А вот Пауль поначалу отнёсся к «пани Краувицевой» настороженно. Папаша крепко вбил в него идею привилегий аргандеров и дворянства. Но домашние пирожки проломили лёд. Пауль стал внезапно проще и спокойней по отношению к простым людям. В университете ему это очень помогло. Аристократы там держались отчуждённой группкой, не участвуя в кружках буршей. И зря! Сыновья графа Реминда за время учёбы обзавелись многими полезными знакомствами, в том числе и с будущими контрагентами. Бурши набирали силу. Силу капитала, силу производства. Если раньше студенческое братство ассоциировалось с попойками и драками, с бунтами и гульбой по борделям, то в новое время принадлежность к оным открывало двери в банки и конторы крупных фирм. Коммерсанты тянулись к землям и знаниям, а дворяне — к знаниям и деньгам. Жить в мире без познаний — и прежде всего технических — становилось неудобно и непристойно. Эти две волны пересекались и перемешивались одна с другой. Некогда общество осуждало графа фон Мальтбурга, что занялся коммерцией вместо того, чтобы рассуждать о былой славе рода в холодном замке при пустом кошельке. Теперь же древние фамилии играли на бирже, строили на своих землях фабрики, торговали зерном и лесом. Темой светских гостинных наряду с охотой, нарядами, придворными интригами и поиском женихов стали котировки, инвестиции, паи и новинки прогресса. В свою очередь дети лавочников стали читать книги, посещать театры и заинтересовались искусством. С каждым годом всё тоньше и тоньше становились грани между сословиями. Это вызывало глухое недовольство стариков, но остановить процесс не смогла бы даже стальная плотина. Ник открыл окошко в передней стенке закрытой «каретки» автомобиля и расспрашивал шофёра о местах, что пробегали мимо на скорости в пятьдесят пять лиг за час. Так он узнал, что грандиозная стройка в разнесённом вдребезги предместье это новейшие казармы для рабочих казёных предприятий. Четырёхэтажные П-образные домины из красного кирпича оснащаются невиданными прежде удобствами — водопроводом, электрическим освещением, паровым отоплением и тёплыми клозетами на каждом этаже. Что кухонные плиты, по слухам, будут электрическими, а не дровяными. Что каждому рабочему выделят комнату, а семейному — две. Что комнаты будут отдельными, а не проходными. Даже, вроде бы, на каждый этаж кроме клозета сделают небольшую мыльню с тёплой водой из особого подогревателя. Рабочие частных предприятий уже бунтуют, требуя устроить их казармы по такому же образцу, а потому промышленники встревожены и огорчены действиями архитектора Рыбки, спроектировавшего это чудо прогресса. Также изумила Ника прокладка мощёных улиц между домами и устройство дворов, где помимо булыжников присутствовали тоненькие прутики саженцев, стоящих аккуратными рядами в полосах вскопаной земли. Каждая казарма окружалась деревьями, а на задах между рядами бурно росла трава. Обычно никто не утруждал себя устройством тропинок или улочек — не баре, чай. Пройдут и по грязи. Или сами мостки из досок посбивают. Авто вырвалось из города на простор и восторги поутихли. Лес, понятное дело, эльмиранте не обстреливал. Он стоял прежний — густой, высокий, светлый. Молодая листва уже обернула ветки зелёным нарядом, ручьи журчали под мостиками точно также, как и 10 лет назад. Выскочила из лесу и пошла параллельно шоссе трамвайная линия — однопутная, с редкими разъездами. Прежде она проходила через Штоббенберг, но с разрушением предместья трассу изменили. Трёхвагонный состав пробежал навстречу, блеснул на солнце стёклами. Молодой человек отметил про себя, что совершенно исчезли старые полуоткрытые вагоны, оснащённые только крышей на столбиках и цепочками против лавок, чтобы проезжающие не вывалились в кривой. С дуги посыпались искры — трамвай №5 спешил в город, к вокзалу. Лес перемежался полями, небольшими деревеньками, речушками. Прошли переезд, оснащённый помимо ручных ворот мигающим белым фонарём на столбе — путь свободен, поезда нет. Шофёр любезно пояснил, что при приближении состава у дежурного звенит звонок. По этому сигналу он особым рычагом закрывает ворота и передвигает линзу на фонаре так, чтобы тот мигал красным. Причём ворота и линзы соединены специальным тросом в канавке под путями и теперь достаточно потянуть всего один рычаг, чтобы сработали все механизмы. Прогресс! Движение по шоссе усилилось, появились автобусы и большое количество маленьких относительно дешёвых авто. Пара рыжих битюгов с огромным полком, гружёном желтоватыми досками, жалась к обочине. Там, где прежде нарушали тишину лишь трамвай, ветер да птичий щебет, вовсю трещали моторы, крякали клаксоны и солидно отпыхивались паром грузовики всяческого вида с разноцветными названиями хозяев и фирм по бортам. Лимузин преодолел подъём и взору Никки открылся распадок меж двумя холмами с большой деревней. Речка огибала поселение блестящей, как рыбья чешуя, дугой. По другому берегу рассыпались маленькие домики наёмных дач. За ними возвышался старинный особняк с колоннами, явно бывший пристанищем здешнего помещика. — А вот и Велики Камни, пан. — радостно сообщил шофёр. — Вон, видите, санатория для пораненых и болящих панов жолнёров. Их тут много бывает, пан. После войны-то. Исходя из слова «жолнёр», Ник сделал вывод, что механик герра Краувица не мобиш, а сармит, что жили в Мобеше нескольким общинами с незапамятных времён. Мужчина лет тридцати пяти — сорока, крепко сбитый, серьёзный. Тяжёлый взгляд из-под бровей, пересекающий всё лицо шрам. Его спутник — лет на десять моложе, тонкий, нервозный. Они показались Нику одинокой скалой в море. Вокруг шумел кабачок, звенели кружки и рюмки, надрывалась скрипка в руках старичка в чёрном фраке и выцветшей манишке. Нарядно одетые дачники забегали выпить кислого лёгкого вина, слопать куриную ножку или крылышко, что готовили в этом заведении под остреньким соусом. Пиво на любой вкус, варёные раки и жареные кальмары в лютецианском май-о-несси. И грибы. И салаты. И горячий хлеб. И жёлтое густое масло из сливок. И среди этих разодетых весёлых людей серой твердыней выделялись эти двое. Немаркие пиджаки, тёмные брюки, неторопливые отточеные движения. «Они не двое. Они вдвоем одни». — мелькнула мысль в голове Ника. Лаузен читал письмо спокойно, пару раз отхлебнул из кружки. Изуродованое лицо оставалось бесстрастным. Войцех же весь извёлся, поглядывая то на спутника жандарма, то на Николауса. Наконец герр Лаузен вернул аккуратно свёрнутый листок Краувицу-младшему. — Весёлая дорога выпала Питу. — заметил он. — Почему — Питу? — Мы его так прозвали на фронте. — пояснил лейтенант. — Он же Петер-Тиль. Ну вот, чтобы покороче. Так чем я могу помочь? — Документами. — Ник наклонился вперёд. — Паспортные книжки. Две — три, чистые. Лаузен криво усмехнулся: — Вы, герр фон Шебберт, понятия не имеете как и что в них писать. Там навык надо, а с такими криво писаными вас первый же патруль схватит. Что скажешь, Альфред? — он чуть повернулся всем телом к другу. — Не развеяться ли нам? Дело прямо как тогда. Тонкий Альфред пожал плечами: — А если сорвётся? — По крайней мере — умру живьём, а не в этом грибном болоте. Ты — как хочешь. — пробасил мрачный ветеран. — Я тебя одного не отпущу. — решительно заявил молодой человек и поправил лёгкое серое кашне. — Где сбор? — осведомился Лаузен, сверля Ника глазами. — У нас дома. — решил Войцех. — Лозовска, тридцать седьмой нумер. — Завтра к полудню будем. — кивнул Лаузен. — Надо вещички собрать и прихватить кое-чего из наших запасов. Ник благодарно склонил голову. Эти решительные господа определённо ему понравились. На обратном пути Ник изложил Войцеху свой план: — Детали обсудим завтра. Потом оставим наших новых друзей собираться. Я поеду в Дессау, а оттуда — независимо от результатов — в Ольденбург. Ты постарайся разговорить пана машиниста и отправляйся туда же напрямую. В Ольденбурге мы соединимся с моим братом. Вот там и решим окончательно что делать. Берштаг не то заведение, откуда можно просто так уйти. — Допустим, нам удалось. — Войцех откинулся на подушки. — Дальше что? — Пауль на дирижабле, Войц. На нём мы легко доберёмся до Неортрайна. Ну, а там — по обстоятельствам. Ты не боишься скитаний? — Отец меня не поймёт, конечно. — Вздохнул молодой человек. — Но живут же люди и в Диких Землях. — Фирме твоего отца не помешает отделение в колонии. — заметил Ник. — Да и я давно хотел оценить перспективы коммерции в тех местах. Несмотря на наши с братом усилия, посевы сокращаются. Реминдская долина совершенно изгажена проклятыми рудниками. — С отвращением и тоской добавил он. Автомобиль летел по шоссе на юго-запад, приближаясь к Альвигейлу. Над лесом проявились контуры Вдовьей Горы, окутаной тяжёлыми дымами заводов.