***
С первой встречи с Юн Джонханом до момента, как Вону решил, что ненавидит его, не прошло много времени. Это произошло еще на первом курсе. Вону потратил непомерную сумму денег на костюм, который так и не смог подогнать по своей фигуре. Он добирался до кампуса пешком из квартиры, на обустройство которой у него банально не было средств, кроме одинокого матраса на полу. Каждый цент, полученный им от стипендии, уходил на учебники для юридической школы по завышенным ценам и на обучение за четверть миллиона долларов. Однако это того стоило. Все эти стрессы, ночные занятия и пропуск социальной жизни с тринадцати до двадцати двух лет привели к тому, что он сидел в этой комнате. Один из самых престижных юридических факультетов во всей стране, и он был одним из пятидесяти студентов, принятых из сотен, если не тысяч претендентов. Никто из его родителей даже не окончил среднюю школу до того, как они покинули Корею в поисках лучшей жизни. Ему запомнилось, как он сидел рядом с Им Наён, когда ее волосы еще спадали каскадом до середины спины, а на левом безымянном пальце красовался бриллиант. Она рассказывала Вону обо всем, что происходит в городе, потому что сама там выросла, поведала, что слышала от одной из подруг по сестринству ужасные вещи об их профессоре по деликтам и что их профессор по уголовному праву помешан на методе Сократа. Вону не умел общаться так же, как Наён, да и как все остальные тоже. По большей части причиной тому была застенчивость, обусловленная тем, что все остальные люди в комнате, казалось, вписывались в общество, не прилагая особых усилий, в то время как Вону с рождения чувствовал себя лишним. Поэтому он просто слушал. Когда другие студенты представлялись, он позволял им рассказывать о своей родословной, приводить доводы, почему они заслужили быть здесь, хотя он никогда и не намекал на обратное. И тут Джонхан. Задолго до того, как Вону возненавидел его, он посчитал его потрясающим. Прошло почти два года, а Вону до сих пор помнит, как Джонхан вошел в комнату, как затаил дыхание, открывая дверь. У него были коротко подстриженные каштановые волосы и костюм, стоивший, казалось, больше, чем ипотека родителей Вону. Он стоял в проеме и оглядывал остальных, как львы смотрят на газелей из-за высокой травы. Он сел в первом ряду, и Наён шепнула ему. — Я тоже о нем слышала, — сказала она. — Это Юн Джонхан. Его отец — Генеральный прокурор штата. Вону наблюдал за затылком Джонхана и отметил, что тот даже не удосужился никому представиться. — Ты здесь на уголовное право, верно? — спросила Наён. Вону кивнул. — Что ж, он твой главный конкурент.***
Не то чтобы Вону считал, что у Джонхана нет достоинств. Спустя два года стало очевидно, что Джонхан, не считая его самого, — самый умный в их выпуске. Даже более того, единственное, что стоит между Вону и окончанием университета лучшим, — это Джонхан. Их преподаватель по уголовному праву однажды использовал цитату китайского генерала при дискуссии о лжесвидетельстве. В ней говорилось, что возможность победить противника предоставляет сам противник. По прошествии двух лет Джонхан не предоставил ему ничего, кроме раздражения. Все, что ему известно, — тот может пропустить почти каждое занятие в учебной группе и при этом отвечать на все вопросы так, будто выучил все материалы наизусть. А если Джонхан не желает делиться своими конспектами, то это потому, что он никогда их не писал. Вону в состоянии выдержать самоанализ: он так ненавидит Джонхана потому, что тот равнодушен к происходящему и тем не менее добивается успеха. В то время как Вону проводит девять месяцев своего первого курса, читая тома юридических книг от корки до корки, Джонхан приходит в аудиторию с похмелья, флиртуя с Ким Мингю перед лекцией. Даже лениво пролистывая тридцатисемистраничные заключения федеральных судов для обсуждения в классе, Джонхан умудряется с легкостью опровергнуть тезисы Вону. Ему пришлось работать ради этого всю свою жизнь, кропотливо добиваться этой возможности, а Юн Джонхан зачерпнул ее в свои руки серебряной ложкой. Вону никогда не хотелось застать чью-то неудачу так же сильно, как Джонхана. Словно наблюдать за Икаром, совершающим идеальные круги вокруг солнца.***
— Ты же не собираешься всерьез использовать Терри? У тебя наверняка есть не только Терри. Пожалуйста, скажи, что у тебя есть не только Терри. Офис интернов в Seguin & James рассчитан на одного человека, но им удалось уместить Джонхана и Вону в одном пространстве, посадив их за один стол. Это означает, что Джонхан может читать через плечо Вону, вместо того чтобы сосредоточиться на своей работе. Джонхан так сильно наклоняется к нему, чтобы посмотреть на чужой экран, что теплое дыхание чувствуется на щеке. От него разит одеколоном, дорогой флакончик которого, вероятно, хранится в ящике стола вместе с запасными галстуками. — Нож был обнаружен только из-за этой дерьмовой дорожной проверки, почему бы Терри не иметь к этому отношения? — бормочет Вону. Он щелкает по клавиатуре ноутбука, не обращая внимания на Джонхана, чтобы закончить фразу. Несмотря на высокую скорость Брауна на шоссе, полиция незаконно обыскала… — Почему не Мичиган против Лонга, если уж ты выбрал эту идиотскую позицию? По крайней мере, это будет иметь смысл, — фыркает Джонхан. Вону искренне удивлен тем, что Джонхан пытается поставить под сомнение его способности к исследованиям и написанию статей. То, что у него получается лучше всего. Он прекращает писать на середине предложения и поворачивается к нему. Они оказываются почти нос к носу, и Вону отшатывается от подобной близости. Джонхан, похоже, доволен такой реакцией и улыбается. — Ты даже не знаешь, какие случаи я использую, — возражает Вону. — Почему бы тебе не побеспокоиться о своих собственных записях? Джонхан тихонько смеется. — Уверен, все знают, какие случаи ты используешь. Вон Сан. Плод ядовитого дерева. Как инновационно. Думаешь, Сегин будет так впечатлен тем, что ты приводишь аргументы о нарушении четвертой поправки? Это же не космическая наука. — Это то, о чем он просил. — Я просто пытаюсь тебе помочь. — Неужели? — Вону смотрит ему прямо в глаза. Воцаряется тишина, которую нарушает звук, издаваемый Джонханом, опускающимся в свое кресло. Он не произносит больше ни слова, снова погружаясь в работу — абсолютно отдельное задание, не имеющее ничего общего с заданием Вону. Для первого проекта господин Сегин попросил их помочь в судебном процессе по делу Андерсона Брауна, бывшего кандидата в президенты, обвиняемого в убийстве своей жены после того, как она обнаружила несколько его интрижек. Суд начинается на второй неделе июля, и каждый миг имеет решающее значение для подготовки защиты. Вону поручили работать над тем, чтобы исключить охотничий нож из числа доказательств, а Джонхан должен исследовать ДНК на месте преступления. То, что они работают над одним и тем же делом, является проверкой. В конце концов, Вону сомневается, что они предложат работу им обоим, и Джонхану прекрасно об этом известно. Самолюбию Вону нравится, что Джонхан прибегает к психологическим методам, чтобы заставить его потерпеть неудачу. Это означает, что тот понимает, что он — серьезный конкурент, работу которого не в силах испортить, поэтому пытается подорвать его уверенность в себе. Расшатать клетку. — Наверное, это совершенно очевидно, — ухмыляется Вону, — но тебе стоит убедиться, что ты не используешь Фрая. Джонхан закатывает глаза. — Просто пытаюсь тебе помочь, — говорит Вону.***
— Он такой долбаный мудак, — говорит Вону в горлышко своей бутылки пива. Он делает глоток, наблюдая, как Джонхан перегибается через стойку и ухмыляется бармену, пока тот наливает ему пиво из крана. Большинство их однокурсников не разъехались на лето, отправившись на стажировки по всему городу, поэтому они по-прежнему встречаются по пятницам в захудалом баре неподалеку от кампуса. Вону никогда не любил пить до юридической школы, но сейчас он, пожалуй, на грани алкоголизма. Честно говоря, все они такие. Таковы уж реалии их профессии. — Выгляди я так же, я бы тоже стала выклянчивать бесплатные напитки, — смеется Наён. На ней все еще красуется юбка-карандаш с ее практики. Она улыбается Вону розовощекой улыбкой, а затем пожимает плечами, словно констатируя очевидное. — Ты и так выглядишь так, Наён, — ворчит Вону. — Это льстит, — отвечает Наён, — но и ты тоже. Вону качает головой. — Не будь таким ослом. Ты знаешь, как выглядишь, Вону. Наверное, знает. Он всегда был слишком занят для отношений и не очень-то любил заговаривать с незнакомцами в баре. Впрочем, нередки были случаи, когда Вону занимался сексом с какой-нибудь не менее привлекательной особой, которая подходила к нему первой. Одной из них год назад стала Наён. Вону знает, что он привлекателен, но, по крайней мере, относится к этому сдержанно. А вот Джонхан — нет. Он выставляет себя напоказ, и Вону этого не выносит. — Ну, я же не мудак, — возражает Вону. Наён бросает на него недоверчивый взгляд, а затем вздыхает. Она с размаху втыкает две коктейльные соломинки в свой бокал и, заговорчески расширяя глаза, приподнимает брови, словно насмехаясь над ним. — Что? — хмурится Вону. — Ты считаешь, что я тоже мудак? — Я просто пытаюсь сказать, что вы с Джонханом похожи гораздо больше, чем хотите оба признать. Кровь Вону на мгновение вскипает, прежде чем он успевает успокоиться. Однако в горле поднимается едкая волна негодования. Наён могла бы вмазать ему прямо по лицу, и это оказалось бы менее обидно, чем подобные слова. — Ты это серьезно? — задает он вопрос, напрягая голос. Наён улавливает его тонко завуалированное возмущение. Не то чтобы Вону было свойственно открыто заявлять о своей неприязни к Джонхану, но она знает его достаточно хорошо, чтобы понять, что их соперничество было чем-то большим, чем просто академическая борьба. Тем не менее, поскольку она честна до неприличия, она спрашивает в ответ: — А ты это серьезно? Вону делает долгий глоток пива. Джонхан, сидящий в дальнем углу, смотрит в его сторону и улыбается, не обнажая зубов. — Я серьезно, — подтверждает Вону. Очки сдвигаются на переносицу. Наён в ответ недоверчиво смеется. Она снова вздыхает, как измученный родитель. Вону поджимает челюсть. — Знаешь ли ты, как я тебя терпеть не могла во время первого курса? — усмехается она. Для него это новость. Во время первого курса Наён была его единственным другом. Они вместе учились, проводили много времени вне занятий. Когда она разорвала помолвку, за два месяца до свадьбы, то пришла в его квартиру в слезах. Это не имело никакого отношения к соседству — она жила далеко от его дома. Кроме того, позже той весной она поцеловала его первой. — Ты такой умный, Вону, — говорит она, отворачиваясь от него, — но ты хочешь, чтобы все об этом знали. И, честно говоря, мне кажется, что ты так ведешь себя с Джонханом потому, что, возможно, впервые в жизни оказался не самым умным человеком в комнате. Жар в крови Вону сменяется холодом. Он допивает остатки пива, отставляя пустой бокал на стол, и начинает нащупывать в кармане пачку сигарет — еще одно отражение его расцветающей юридической карьеры. — Пойду покурю, — объявляет он, прекращая разговор. Наён тут же хватает его за предплечье. — Ты серьезно так злишься из-за этого? — задается она вопросом. Не похоже, чтобы ее действительно волновали его чувства по этому поводу. — Я не злюсь, — лжет он. — Знаешь, в конце концов тебе придется смириться с этим. Тебе с ним вместе работать. Вону прекрасно понимает, что она права. Но это не мешает ему холодно пройти мимо Джонхана при выходе из бара.***
Отбор присяжных начнется через два дня. Это означает, что всему офису приходится работать сверхурочно. Вону приходилось присутствовать на телевидении на заднем плане стольких неудачных пресс-конференций, что и не сосчитать. У них пропал свидетель. Их клиент желает выступить в суде, несмотря на то, что его адвокаты не советуют этого делать. Закурив сигарету, Вону как зомби возвращается в их общий с Джонханом кабинет. Уже почти семь часов вечера четверга. Последний раз он ел в обед, и ему предстоит еще как минимум два часа изучать потенциальных присяжных, прежде чем он сможет отправиться домой. Джонхан сосредоточенно жует ноготь на большом пальце, когда Вону снова садится рядом. По крайней мере, он также выглядит измотанным долгими часами работы. Его волосы, обычно аккуратно завитые вокруг ушей, торчат под неправильными углами из-за того, что с ними возились. Под глазами видны припухлости, что свидетельствует о том, что Джонхан тоже не высыпается. — Нашел что-нибудь? — Вону опирается локтями на стол и упирается лбом в руки. — Присяжная номер десять — одна из тех чудачек, которые считают серийных убийц очаровательными. Она написала на Фейсбуке какую-то глупость о том, что Зак Эфрон должен получить «Оскар» за роль Теда Банди, — Джонхан смеется, слегка скривившись. — Думаю, она «за» нас, если только мы не потеряем ее голос на допросе. Вону смеется. Искренне. Это, безусловно, результат его переутомленного, бредового состояния; в кои-то веки чувство юмора Джонхана кажется приятным. — А мы разве не чудики, которым все это слишком интересно? — спрашивает Вону. — Говори за себя. Я просто ненавижу чертовых копов. Вону бросает на него косой взгляд. — Так ведь твой отец технически полицейский? Джонхан поворачивается к нему лицом, поднимая брови. Он несколько секунд не сводит глаз с Вону, а затем просматривает на экране публичные записи еще одного потенциального присяжного. — Да, и много ли ты знаешь адвокатов, у которых хорошие отношения с отцами? На самом деле Вону не знает ни одного, за исключением тех, кто работает в этом офисе, и тех, кто ведет у них занятия. Но и у него самого не самые лучшие отношения с отцом. В последний раз он разговаривал со своим, когда рассказывал о том, что его выбрали на эту должность. Его отец хмыкнул, выразив одобрение, а затем спросил, получит он работу или нет. — Что, тебе не нравится твой отец? — задается вопросом Вону, откинувшись в кресле. Это первая возможность расспросить Джонхана о его личной жизни. Не то чтобы его это сильно волновало. — Нет, — отвечает Джонхан. — Разве ты не продолжаешь семейное наследие? Джонхан фыркает. — Не совсем. В конце концов, я хочу стать общественным защитником. После нескольких лет работы здесь. Вону потрясен таким альтруизмом. Устроившись на работу в Seguin & James, он мог бы получать оклад более миллиона долларов, как только станет партнером. Государственная защита означает, что Джонхан будет зарабатывать пенни в сравнении с долларом Вону. Вону предполагает, что это привилегия. Он уверен, что у Джонхана есть трастовый фонд, который вскоре начнет выплачивать деньги, если уже не выплатил. — Разве не твой отец нашел тебе эту работу? — его удивляет, что собственный голос звучит не слишком обвиняюще, скорее заинтересованно. Джонхан пожимает плечами. — Да… И? Значит, подозрения Вону оказались верными. В штате всегда должен был быть лишь один интерн, и отец Джонхана потянул за ниточки, чтобы его сына тоже взяли на работу. В этом нет ничего удивительного, но от этого не становится менее неприятно. Вону поправляет очки и молчит. Джонхан поворачивает голову, чтобы снова посмотреть ему в глаза, в основном из-за любопытства, полагает Вону. Джонхан усмехается, глядя на него. — Не веди себя так самоуверенно, будто ты не воспользовался бы такой возможностью, если бы она тебе представилась, Вону. Вону не может этого отрицать, но и не признает. Он говорит: — Просто думаю, что это немного наигранно… Все это… Я ненавижу своего отца, но при этом пользоваться родственными связями. Улыбка на лице Джонхана острее лезвия бритвы. — Это когда-нибудь надоедает? Так завидовать мне? За всю свою жизнь Вону никогда не хотелось ударить кого-то так же, как сейчас. Самодовольная улыбка Джонхана заставляет его руки сжиматься в кулаки, и схватить за воротник рубашки, впечатав лицом в стол. Они долго вглядываются друг в друга. Мистер Сегин стучит в дверь и нарушает их безмолвное сопротивление.***
Тот день, когда два года назад Вону решил, что ненавидит Джонхана, наступил еще до начала занятий. Это был конец второго дня ознакомительной программы, пятница перетекала в выходные. Они встретились в баре, который со временем стал их обычным местом, выработав привычку еще до того, как она им понадобилась. Хонсок объяснял за столиком тонкости патентного права и то, насколько увлекательной может быть инженерная деятельность, если иметь к ней правильный подход. Мингю боролся за право голоса, пытаясь перевести разговор на свою собственную инженерную специальность. Вону сидел за отдельным столиком в одиночестве. Пиво в руке нагревалось от того, как медленно он его потягивал. — Не понимаю, о чем они говорят, а ты? Вону даже не заметил, как Джонхан сел рядом. За время, прошедшее между кампусом и баром, тот успел сбросить с себя пиджак, расстегнув рубашку на две верхние пуговицы. Это привлекло внимание Вону к горлу Джонхана, когда тот откинулся назад, чтобы отхлебнуть пива. — Э-э… Нет, — сказал Вону. Он нервничал, завороженный тем, как красив Джонхан и как надеялся, что его социальная неловкость не вызовет конфуза. Но Джонхан казался милым, большую часть дня молчал, а теперь явно хотел завязать разговор. Джонхан мило улыбнулся ему. — Значит, ты не инженер? — Нет. Определенно нет, — рассмеялся Вону. — А чем ты занимался? — У меня была двойная специализация — английский и история. — Очень оригинально, — язвительно заметил Джонхан. Все прекрасное в Джонхане словно увяло. Вону нахмурился. — Что? — Я имею в виду, что каждый юрист изучает английский или историю, — усмехнулся Джонхан. — Ты, наверное, получил отличный балл на вступительных. Он посмотрел на улыбающегося Джонхана и решил, что это совсем не мило. Ему стало не по себе. Все в его лице было по-прежнему прекрасно, особенно когда он улыбался, но выглядело так, словно неприятная вещь пыталась выдать себя за приятную. Джонхан улыбался так, словно ты был объектом насмешки. — А какая у тебя специальность? — спросил Вону. Джонхан усмехнулся. — Английский. Я тоже получил отличный балл на вступительном экзамене. — Как и я, — промурлыкал Вону, уверенный в себе и настроенный на конкуренцию. Все остальные студенты тоже хвастались перед ним своими достижениями на протяжении последних восьми часов, но почему-то слушать хвастовство Джонхана вызывало необъяснимое раздражение. Он не мог понять, почему. — Рад за тебя. Джонхан молча изучал его, блуждая глазами по Вону, словно оценивая каждую деталь. Это только усиливало раздражение, заставляя его кожу покрываться мурашками, словно от онемения. Джонхан смотрел на него не с симпатией, как будто находил привлекательным. Это было вопиющее и навязчивое внимание, которое трудно было разобрать. — Что? — спросил Вону, сводя брови вместе. — Хочешь выкурить со мной сигарету? Вону отвернулся от него. — Я не курю. — Хорошо, — сказал Джонхан, и слова повисли в воздухе, словно он ожидал, что тот захочет выйти на улицу. Вону все еще чувствовал на себе пристальный взгляд. Краем глаза он заметил, как Джонхан улыбнулся шире. Это был тот самый момент — тяжелый взор Джонхана и то, как его колени задевали чужие под барным столом. Вону всегда было немного неловко разговаривать с незнакомыми людьми, но сейчас ситуация достигла такого уровня дискомфорта, о котором он даже не подозревал. Настолько, что стало тошно. Тошнота и злость, потому что Джонхан выглядел таким довольным. Что за человек, которому нравится заставлять кого-то чувствовать себя подобным образом? Вону ненавидел его и ненавидел себя за то, что в какой-то момент своей жизни, пусть и не надолго, тот показался ему привлекательным или добрым. Еще больше он возненавидел Джонхана, когда тот ушел, когда стало легче дышать, и еще долго после ухода на языке ощущался запах его одеколона.***
За три дня до начала судебного процесса обвинение бросает бомбу. Записи телефонных разговоров и около двадцати пяти тысяч текстовых сообщений между их клиентом и одной из его любовниц, которая ранее не сотрудничала с полицией. Это может погубить их стратегию защиты еще до того, как она покинет пристань. Уже почти полночь, а Вону все еще находится в офисе, сражаясь с архаичной программой, используемой для хранения записей. Накануне ему удалось поспать всего два часа, в сумме меньше одиннадцати часов за последнюю неделю, и нарастающая бессонница наконец-то берет свое. Программа зависает в восьмой раз при попытке распечатать текстовые сообщения. Все остальные сотрудники компании, кроме него и Джонхана, уже дома. Пока Вону просматривает записи и смски, Джонхан пытается подготовить ходатайство об исключении доказательств. Оба они работают в одиннадцатом часу, и Вону уже достаточно устал, чтобы ненавидеть своего босса за то, что тот оставил их наедине. У него есть два ассистента по этому делу, помощник юриста и следователь. И все же он попросил двух неоплачиваемых интернов взять на себя основную часть работы, пока остальные члены адвокатской команды наслаждаются началом выходных. Джонхан роняет на стол стопку распечатанных бумаг, и от громкого удара Вону подпрыгивает со стула почти на два фута. Он даже не пытается скрыть, как его это злит. Он поднимает глаза на Джонхана и смотрит на него со всем раздражением, которое он испытывал к нему последний месяц. — Не за что, — огрызается Джонхан. Он направляется к выходу, оглядываясь через плечо. — Хочешь, я помогу тебе просмотреть сообщения? Я уже почти закончил. Вону не смотрит на него. — Нет. Я сам. Заканчивай свое ходатайство. — Я только что сказал тебе, что оно почти готово. По правде говоря, меньше всего Вону сейчас хотелось, чтобы Джонхан снова лез в его работу. Последние две недели тот только и делал, что перегибал палку, нагло подминая его, когда они находились перед мистером Сегином или клиентом. Он постоянно заглядывал Вону через плечо, критикуя работу. Говорил, что он исследует не то, что нужно, или его логика ошибочна, или дела, которые он рассматривал, больше не являются хорошим примером. Вону не удавалось справиться с этим. Обычно он убеждал Джонхана в своей правоте, сдерживая эмоции. Теперь же он понимает, что следующий негативный контакт с Джонханом может привести к тому, что он сорвется. Все дело в ставках. На кону будущая карьера Вону, Джонхан же считает, что это все еще часть их игры, однако Вону отбросил игровую доску, как только вошел в эту дверь. Вону оборачивается и видит, что тот все еще стоит в кабинете. — Я же сказал, что справлюсь. — Я только что сообщил тебе, что мое ходатайство почти готово. Сегин все равно не примет его до вечера субботы, — объясняет Джонхан. Вону встает и начинает возиться со стопкой бумаг, которую тот принес. — И я сказал, что Я. Справлюсь. — Ты собираешься прочитать двадцать с чем-то тысяч смс и составить краткое изложение до того, как взойдет солнце? — задает риторический вопрос Джонхан. — Отлично. Очевидно, что моя помощь тебе не нужна. — Ты прав, не нужна, — бормочет Вону, сосредоточенно раскладывая листы бумаги по датам. Ему совершенно ясно, что эти детские перепалки происходят лишь потому, что он настолько измотан, что уже не заботится о том, чтобы фильтровать себя. Никому из них это не поможет. Джонхан только больше захочет поиздеваться над ним. Что он и делает. — Ты боишься, что я припишу себе заслуги за твой маленький проект? — спрашивает Джонхан. — Что если вдруг обнаружишь «дымящийся пистолет», то хочешь быть именно тем, кто расскажет Сегину, чтобы он погладил тебя по головке? Вону кладет бумаги на стол и разворачивается лицом к Джонхану. Тот стоит достаточно далеко, у открытой двери, но кабинет настолько мал, что практически некуда отойти, разве что в коридор. Он скрещивает руки на груди, глаза красные от усталости. Джонхан выглядит как дерьмо, но в то же время прекрасно, и от этого Вону еще больше хочется с ним подраться. — Не боишься, что если плохо отработаешь свое ходатайство, мистер Сегин расскажет твоему папочке? Джонхан, вероятно, станет выдающимся адвокатом. Когда он злится, то выглядит невозмутимым. Если бы Вону не проводил с ним по пятнадцать часов в день и не спорил на занятиях в течение последних двух лет, он бы решил, что Джонхан нисколько не задет замечанием. Однако это совсем не так, и Вону гордится тем, что попал Джонхану по больному месту, нанеся личный удар, основанный на единственной интимной информации, которой Джонхан по ошибке решил с ним поделиться. Джонхан сжимает губы в тонкую линию. — Прибегать к упоминанию моего отца — это смешно, Вону. Неужели у тебя закончились идеи? Не можешь упрекнуть мою работу, так теперь переходишь к теме семьи? — Я никогда не говорил, что не могу упрекнуть твою работу, — категорично заявляет Вону. — Правда? — с саркастическим интересом спрашивает Джонхан. — Не дождусь услышать твои замечания. — Ты обвиняешь прокурора в неправомерных действиях, хотя мы еще не ознакомились с новой информацией. Почему ты полагаешься на то, что это нарушение Брейди? — Это же твоя работа, ты сам сказал, так? Тебе не нужна моя помощь. — Ты понятия не имеешь, оправдательные это улики или нет. — И что? Вону уже не мог мириться с поведением Джонхана. После двух лет, а также недели без сна он достиг предела. Это не просто гипотетическое обсуждение юриспруденции в классе. Это реальность. — Когда же ты поймешь, что нельзя просто… Нельзя просто делать, что хочешь? Полагаться на удачу? Иногда нужно и самому потрудиться, Джонхан, — говорит Вону, повышая голос. Он никогда не повышает тон, и он ненавидит, что Джонхан способен довести до подобной реакции. Но этого недостаточно, чтобы остановиться. — Тебе на все наплевать, да? Наш клиент может получить смертный приговор из-за этого. — Ты действительно считаешь, что я просто полагаюсь на удачу? Ты действительно так считаешь? — Джонхан лишь приподнимает бровь и улыбается, словно это все комедийная интерлюдия. — Я никогда не видел тебя за учебой, мы с тобой в этом офисе уже месяц, и я до сих пор не видел, чтобы ты составил аннотацию хоть к одному делу, — выдает Вону. Джонхан возмущенно смеется. — Только потому, что тебе приходится гнуть спину, ты думаешь, что все должны делать так же. Некоторым из нас не нужно демонстрировать усердную показуху. — Это не показуха, а рабочий процесс. Уверен, ты с этим не знаком, поскольку ни разу в жизни не работал. Джонхан снова замолкает, под его ледяным фасадом кипит гнев. — Думаешь, я не работал, чтобы попасть сюда? — Да, я так думаю, — отвечает Вону. Честность ощущается словно он откупорил что-то давящее глубоко внутри. Он доволен собой и счастлив, что наконец-то высказал Джонхану, что, несмотря на весь интеллект, на самом деле он недостоин. Джонхан делает шаг в глубь кабинета. — Мне так смешно, Вону. Ты ненавидишь меня с самой первой нашей встречи. Почему? Вону не отвечает. Он усмехается и смотрит в сторону, приподняв очки. — Ты так завидуешь мне, однако это выходит за рамки того, что я лучше тебя, разве нет? — говорит Джонхан. Он делает еще один шаг вперед. Вону по-прежнему ничего не отвечает, но теперь пристально смотрит на Джонхана. В том клубке, который он разматывал, высвободилось нечто ядовитое. Желание, которое он испытывал неделю назад, мечтая ударить Джонхана, вернулось. Ему приходится сжимать руки в кулаки, чтобы не поддаться порыву. Джонхан замечает это, опуская глаза на его руки. На мгновение он замирает, замешкавшись на полшага. А затем улыбается, снова заглядывая Вону в глаза, и делает еще один шаг вперед, словно осмеливаясь на это. — Я тебе не нравлюсь? Я так сильно тебя раздражаю? Все тело Вону напрягается, сжимаясь внутри. Как будто каждое сухожилие и каждая мышца вот-вот затрепещут. Джонхан продолжает ухмыляться и подходит еще ближе, входя в непосредственное пространство Вону. Достаточно близко, чтобы Вону почувствовал запах кофе при дыхании и расслышал слова даже тихий шепот. — Держу пари, ты постоянно думаешь обо мне. Наверняка все твои старания связаны с тем, что ты так сильно хочешь мне насолить. Они стоят нос к носу, и Вону кажется, что его загнали в угол. Письменный стол упирается в заднюю часть бедер. Он наблюдает за тем, как вздымается и опускается чужая грудь, как взлетают ресницы, словно перья, как Джонхан невозмутимо вглядывается в его уста. Вону не останавливает. Все, что он чувствует в пространстве между ними, — предвкушение, то, как оно будоражит. Он наблюдает за тем, как приближается рот Джонхана. Делает глубокий вдох, будто погружается под воду. Джонхан прижимает их губы друг к другу так сильно, что зубы Вону врезаются в плоть собственного рта. Больно, неприятно, но все тело искрится, как проволока под напряжением. Скованность рук исчезает. Кулаки по бокам обхватывают Джонхана за челюсть с двух сторон, грубо дергая к себе, чтобы Вону хватило сил удержать его на месте. Джонхан стонет ему в рот, просовывая язык внутрь и вцепляется в талию Вону не ладонями, а ногтями. Вону никогда никого так не целовал. Как будто он специально хочет причинить боль. Сердце колотится сильнее, когда он прикусывает губу Джонхана и тот шипит в ответ. Джонхан задыхается от удовольствия, прижимаясь к его груди, когда Вону трахает его языком внутри рта так долго, что они едва могут дышать. Джонхан дергает Вону за галстук, чтобы ослабить узел. Он берется за пуговицы рубашки, выдергивая их через отверстия, проникая так далеко, что руки касаются обнаженной кожи. Вону хрипло стонет, когда ногти Джонхана впиваются в грудную клетку, тут же чувствуя его кривую улыбку на своих зубах. Ужасно быть связанным импульсом, позволяя сопернику почувствовать, насколько он тверд в своих брюках, плотно прижатых к выемке на бедре Джонхана. Вону ненавидит как подводит его логика ради Джонхана. Он ненавидит себя за то, что отталкивает его; за то, что падает на колени между ним и столом. Он берется за его ремень и сильно дергает, чтобы подтолкнуть. Вону не обращает внимания на реакцию Джонхана. Он не хочет видеть удовлетворение в чужих глазах, когда вытащит его член, возьмет ствол в кулак и лизнет ровную полоску на головке. Вкус предэякулята горчит, проникая в рот, и ему хочется шлепнуть Джонхана по руке, которая опустилась на его голову. Но его уродливая, жалкая часть любит ощущение твердого и гладкого члена Джонхана на своем языке. Он полностью берет его в рот и слышит собственный стон, когда головка упирается в горло, вызывая рвотный рефлекс. Джонхан вцепляется в пряди, а другой рукой держится за край стола, прижимаясь к Вону всем телом. Его бедра упираются в чужие губы, и голос повышается по мере того, как Вону вытягивает из него маленькие мягкие «ах, ах». Наконец Вону решает открыть глаза, уставившись на открытую дверь. Маловероятно, что кто-то может войти, но такая возможность все же присутствует, и от этого осознания пронзает дрожь. Джонхан смеется над ним. — Я не собираюсь закрывать дверь, если ты об этом хочешь попросить. Вону рефлекторно поднимает глаза, и это оказывается ошибкой. В суматохе он не успел толком рассмотреть лицо Джонхана, его член, вообще любую его часть. Его волосы взъерошены, рот распух и окрасился в более насыщенный красный цвет, как будто Вону пустил ему кровь. В какой-то момент Джонхан расстегнул рубашку настолько, что его бледное, худое тело оказывается на виду. Тонкие бедра, проступающие под кожей косточки, словно шрапнель, выпирают над плоскостью живота. И его член, крепко зажатый в руке Вону, россыпь волос на лобке и блеск головки под костяшками пальцев, когда он поглаживает ее сверху вниз. Это тоже прекрасно. Джонхан невероятно прекрасен. Вону снова берет член в рот, до самого основания, закрывая глаза, потому что не может смотреть на него. Джонхан прерывисто стонет, цепляясь за волосы, чтобы неглубоко трахать его в рот, несмотря на отсутствие разрешения. Вону не пытается препятствовать. Собственный член дергается в штанах, когда Джонхан держит его голову, используя кольцо губ, чтобы достигнуть оргазма. — Посмотри на меня, — шепчет Джонхан. Вону повинуется по непонятной причине. Глаза распахиваются и устремляются на его лицо. Улыбка Джонхана растягивает уголки губ, дыхание сбивается. Вону нравится увиденное настолько, что он не может дышать. Нравится, что Джонхан душит его, вызывая рвотные позывы. Он держится за его бедра, но не отталкивает и не просит остановиться. Вместо этого, в конечном итоге, руки полностью опускаются к собственному ремню и пуговице брюк. Он гладит себя, пока Джонхан трахает его рот. Тот лукаво улыбается, когда понимает его действия. Вону стонет, стоит тому дернуть за волосы, а Джонхан продолжает тянуть. Вону приходится сжимать собственный член, чтобы не кончить прямо на пол. Когда Джонхан кончает, то никак не предупреждает об этом, кроме как высотой участившихся стонов. Он бормочет что-то себе под нос и дважды задыхается, как вдруг рот Вону оказывается переполнен, горло сжимается, отказываясь глотать. Джонхан продолжает двигать бедрами в такт оргазму, вгоняя свою сперму глубже. Он испускает задыхающийся смешок, пока Вону глотает все, посасывая так сильно, что тот шипит от неприятной гиперстимуляции. Колени протестуют, когда Вону встает, и расстегнутые брюки сползают по ногам. Он не обращает на это никакого внимания, больше сосредоточившись на том, как Джонхан поднимает руки к его шее и сцеловывает горький вкус своей же спермы. Они оба спотыкаются, ноги Вону слишком затекли, чтобы ухватиться за что-нибудь. Он падает на край стола, и руки Джонхана соскальзывают на бумаги. Вону слышно, как многочисленные страницы падают на пол, и он понимает, что Джонхан смеется во весь голос. Ему не хватает сил позаботиться об этом. Вместо этого он берет руку Джонхана, направляя к своему все еще твердому члену, и призывает того приласкать его. Джонхан целует его, слишком сильно сжимая его член, и смеется, когда ему стонут в ответ. Вону не по себе от того, как много в нем предсеменной жидкости, облегчающей скольжение, — он такой мокрый от грубости Джонхана, и тот однозначно это понимает. Он хватается за край стола, руки скользят по листам бумаги, и Джонхан отстраняется. Вону хочется, чтобы он этого не делал. Он хочет не видеть блеска в глазах напротив и не позволять своему любопытству взять верх, глядя как Джонхан обхватывает его член своими тонкими пальцами. Их лбы соприкасаются, Джонхан тоже смотрит вниз, издавая одобрительные звуки, когда член Вону подрагивает в его руке. — Ты такой твердый, — шепчет Джонхан. — И все ради меня? Вону прикусывает нижнюю губу, чтобы заглушить рвущийся из горла стон. Он держит Джонхана за предплечье, толкает бедра вперед и проталкивает свой член сквозь тугое кольцо пальцев. Джонхан ласково шепчет. — О, я думал, ты ненавидишь меня, Вону. Оргазм накатывает так быстро, что застает врасплох. Это всего лишь дрочка. Это Джонхан. И все же он внезапно начинает задыхаться, издавая жалкие звуки от трения сухой ладони Джонхана с собственным стволом. Он откидывает голову назад, сжимая чужую руку, и совершенно не слышит издаваемых им звуков из-за звона в ушах. Прежде чем он успевает кончить, рот Джонхана приникает к шее, целуя горло с раскрытым ртом. Его бросает в дрожь, а по всему телу пробегает нестерпимая волна трепета, которую он никак не может остановить. Кожа покалывает, особенно там, где Джонхан все еще продолжает целовать, поднимаясь к челюсти. Серьезность ситуации доходит до Вону только тогда, когда член начинает размягчаться в руке Джонхана. Он понимает, что тот все еще держит его, пальцы липкие от высыхающей спермы, рот продолжает мягко прижимается то к шее, то к щеке. Поцелуи тянутся к уголку рта Вону. Он вздрагивает и извивается, чтобы Джонхан отпустил его. Стыд достигает уровня, не поддающегося определению. Вону хочется держать глаза закрытыми, хочется не отрывать их от пола. Куда угодно, лишь бы не в помутневшие глаза Джонхана, не в его раскрасневшийся рот. Скорее всего, на его лице написано глубокое удовлетворение от произошедшего. Поэтому Вону не бросает беглого взгляда в сторону Джонхана, а смотрит прямо сквозь него и дальше, на открытую дверь. Он вытирается салфеткой со стола, одевается и подбирает бумаги с пола. Игнорирует Джонхана. И на фоне рассеивающегося напряжения возникает новое. Вону чувствует, как оно, словно насекомые, ползет по шее, щекочет кожу там, где ощущает на себе взгляд Джонхана, молча возвращающегося к работе. Если Джонхан и хочет что-то сказать по этому поводу, то ничего не говорит. В кои-то веки. Он тоже возвращается к своим делам, и еще три часа единственным звуком, которым они обмениваются, является щелканье клавиатур.***
На первой неделе изучения уголовного права Вону сидел в первом ряду. Джонхан сидел в ряду за ним, через два места от его левого плеча. — Самый главный урок, который я получил в юридической практике, — сказал профессор Мартинес, — что те, кого мы считаем своими врагами, в некотором роде являются нашими лучшими союзниками. Когда работаешь в состязательной системе, мы на самом деле не рассчитываем на открытие истины, несмотря на то, что написано на бумажке. Мы спорим с другой стороной, и в вашем случае это прокурор. Кому поверит суд? Вам или другому парню. Профессор Мартинес остановился перед столом Вону. Он сказал: — И все же, будучи адвокатом по уголовным делам, вы тем не менее дружите с прокурором. Почему? Господин Юн? Уверен, вы знакомы с этим понятием. Вону пришлось сдержать себя, чтобы не закатить глаза. Позади него Джонхан рассмеялся. — Потому что они нам нужны. Профессор Мартинес ухмыльнулся, и в уголках его глаз появились морщины. — Потому что они нам нужны, — подтвердил он. — Потому что именно этот парень обсуждает приговоры для других ваших клиентов, предлагает вам сделки и уклонения. Состязательная система — это определение того, как держать своих врагов рядом.***
На досудебном слушании Джонхан не добивается успеха, требуя исключить текстовые сообщения. Вону не доставляет радости видеть его неудачу. Это значит, что сегодня они вернутся в офис и будут работать допоздна, прежде чем в половине десятого утра следующего дня начнутся вступительные слушания. Вону и Джонхан разбирают оставшиеся страницы текстовых сообщений, сортируют их и раскладывают по папкам, чтобы Сегин мог использовать их во время перекрестного допроса. Вону работает на полу, Джонхан стоит у стола. Никто из них не разговаривает.***
Два часа спустя Джонхан обхватывает руками горло Вону, оседлав его до самого основания. Они в квартире Джонхана, и простыни оказываются очень красивыми. Шелковые и дорогие. Вону доставляет особое удовольствие зарывать Джонхана лицом в них, удерживая за шею, пока он трахает его сзади. Заставляя Джонхана кончать на них. Вону ненавидит, что Джонхан не выгоняет его. Ненавидит, что после этого он забирается к нему под одеяло. Ненавидит, когда притягивает его спиной к своей груди, ненавидит эту тишину и Джонхана, прижимающего их сцепленные руки к себе. Особенно Вону ненавидит нежную кожу на спине Джонхана, гладкость его лопаток и мурашки, появляющиеся на нем, стоит Вону провести носом по линии его волос. От него пахнет потом, одеколоном, кофе и сигаретным дымом. Больше всего он ненавидит то, что впервые за несколько недель ему удается выспаться под биение сердца Джонхана, прижавшегося к его грудной клетке. И его собственное бьется в ответ. Сильнее, быстрее, как будто это соревнование.