"L’amour est de tous les âges"
Раннее солнышко уже вставало за горизонтом. Его лучики грозились вывалиться на родину матушку, прямо сквозь портьеры, но кто же собирался встречать сию звезду? Кто же мог соизволить себе выйти на улочку, дать своей головушке расслабиться, почувствовать себя живым наконец-таки? Уж явно не те крепостные души, работающие изо дня в день, успевающие ярко улыбаться и не давать себе опечаливаться. Тогда, может быть помещики? Царевичи? Иль же в столь дивной империи нельзя никак найти то самое счастье, сверкающее самым отборным золотом и пахнущее свежими цветами? К сожалению, на этот вопрос никто не даст ответ. Лишь один Господь Бог может вымолвить словечко, хотя, его видели упокоенные души. А как знают многие - они не могут восстать из мертвых и рассказать все, что они смогли лицезреть на небесах. Все, что оставалось делать - это молиться за их место в раю, если этого они заслужили. Но заслуживал ли самое лучшее место на небесах Александр? Будущий, и столь же юный царевич, лежащий сейчас в своих покоях и проводящий время в царстве грез. Его буря мыслей не беспокоила, хоть и тема религии с раем на небесах не раз сталкивалась в его жизни, порождая новую дискуссию за семейным столом. А сейчас что-то поменялось? Возможно, все из-за встречи с одним мужчиной, который перевернул его взаимоотношение к определенным лицам. Именно тогда мир мальчишки треснул пополам, обнажая все похотливые пороки и соображая новый, сумбурный поток размышлений. Пищу, которую Сашенька проглотил сразу же.***
Это был ясный день. Белоснежные, на вид чуть ли не воздушные и легкие тучки проплывали на синем небе. Можно было поклясться, что солнце сегодня было беспощадно, подобно самому жестокому генералу во всей дивной империи. Сегодня ведь была беспощадная жара, и многим крестьянам приходилось нелегко. Легко было заметить капельки пота, скатывающиеся по их шее и смачивающие их одеяние. Только лишь был слышен топот и озорной смех детишек, которые бегали за друг-дружкой, словно играя в что-то на подобие салочек. — Vous ne pouvez pas m'attraper, vous ne pouvez pas m'attraper! — Прокричал столь малый голосок. Это было похоже на писк котенка, который убегал от более крупных животных. Но в данном случае этот писк не был пугливым, наоборот, он был полон детской, невинной радости. Колоны, сверкающие залы и также чистые, словно вылизанные паркеты уходили куда-то прочь вместе с остальными людьми. В лица мальчишек бил ветер, но им было вовсе не до него. В их сердцах горело озорство, любопытство и желание провести дни незабываемо, хоть они были и "голубой" крови. Иногда, Саша мечтал лишь о том, чтобы он мог быть простым крестьянином. Чтобы он никогда не подумывал о будущем, которое грозило ему троном и властью над людьми. Но, сейчас он лишь веселился, гоняясь за своим младшим братом, который в последнее время становился будто бы свирепее. Хотя, это было даже по своему хорошо. Ему ещё стоило жить и жить, дожидаясь своего момента правления, а Александру ещё предстояло столкнуться с таким феноменом, как реформы и прочие заумные слова, которые ему рассказывают его же наставники. Столько всего на этой планете, и можно ли было узнать все и сразу? Внезапно, Константин остановился и Сашенька чуть ли не врезался в него. На лице второго застыло легкое удивление, но заметив то, как его младший брат выдыхает и вдыхает, лишь забеспокоился. — Tout va bien, mon frère? — Залепетал старший, осматривая Костю и словно бы изучая его глазами. Тот лишь отмахнулся, понимая, что все с ним на деле в порядке, просто подустал. — Tout va bien. Je pense que je vais aller me reposer. — Константин сразу же привстал, поправляя свое одеяние и вновь поворачиваясь к Саше. Мальчик чуть повыше понимал, что хоть сейчас и передышка, но потом уж его младший братец все равно достанет его. Либо же легонько пнет под семейным столом невзначай, либо же вновь будет просить, чтобы тот гонялся за ним. И Александр не откажет ему. Ведь он любит своего брата всем своим сердцем, желая оберечь его и дать ему должную заботу. Смотря лишь на то, как Костя уходит и его фигура скрывается уже за большими дверями, он вздохнул. Подумать только, что младший устал. Обычно, в погонях уставал первым как раз таки Сашенька, который пытался изо всех сил набрать вновь кислорода внутрь, дабы продолжить игру и не расстраивать брата. Но сегодня все оказалось по другому, и это заставило Александра слегка задуматься. Задуматься над тем, что ему нужно вновь пойти в свои покои. И он решил послушаться своей головушке. Покои его были королевские, безусловно. Лучшая, мягкая кровать и наипрекраснейший интерьер с весьма вместительным шкафом. Даже зеркальце стоит, дабы он мог наглядеться на себя сполна. Только вот рядом с зеркалом стояли и тумбочки со столом, где стояло множество вещей. Одна из них цепляла глаз юноши, и это была стопка писем. Стопка писем от одного мальчишки. Французского мальчишки. Они были весьма дружны, да и чего греха таить - сейчас они такие же. Со временем ничего не меняется, хотя, стопка писем с каждым разом становится все больше и больше, словно француз никак не мог насладиться их перепиской и желал все больше и больше слов от слегка бледноватого мальчика. А Александр не был и против. Ему нравилось общение, независимо от того, кто кем был и кому кем являлся. Только вот лишь его бабушку слегка напрягало это. Как он сам слышал, Франция сейчас была досыта наполнена революционными идеями, которые явно не были не самыми приятными и удовлетворяющими для Российской Империи. А если уж судить совсем грубо, то это совершенно не нравилось высшей знати. Это казалось бредом сивой кобылы. Но Александра это не останавливало, да и никто не приложил твердую руку, чтобы остановить его общение от отпрыска Бонапарта. Подходя к своему столу, тот лишь присел на стул, пододвигаясь ближе и смотря на стопку писем. Его серо-голубые глаза метались то с одного, то на другой, словно пытаясь примерить то, какое количество времени ему потребуется, чтобы ответить на них все. Но, он решил сначала начать с первого, с самого свежего. Открывая его, очи сразу же забегали по строчкам. Подчерк был аккуратным, его было приятно читать, что было неудивительно. В конце-концов, всех будущих царей и императоров учат идеальности. "Mon cher ami Alexandre, je m'empresse de t'annoncer une joyeuse nouvelle : aujourd'hui, je viens te voir, le jour le plus céleste ! Je serais infiniment heureuse que tu viennes me saluer, mais dans tous les cas, je suis sûre de voir ton doux visage. J'espère que tu n'as pas oublié nos aventures passées, n'est-ce pas ? A tout à l'heure ! Votre Eugène Beauharnais" Глаза Александра расширились. Как это? Его наипрекраснейший друг решил посетить саму родину Саши? Но зачем? Кто ему дал такое право? Неужто его родители, про которых он так увлеченно и с горящей любовью в сердце рассказывал? Но тогда, если уж он приедет с родителями, то явно неспроста. Даже если Эжен и хочет приехать лишь ради него, то его отец явно не будет против поговорить с самой императрицей Екатериной II. А точнее, с его милой бабушкой. Сашенька проглотил комок в горле. Ему не стоило волноваться, он выглядел великолепно, да и что уж скрывать - юноша всегда считался симпатичным и весьма милым. Но к нему едет сами Бонапарты! Это весьма занимательное событие, требующее идеальности во всем, а может даже и выше. Хотя, что может быть выше идеальности? Разве что, сам Господь. Но он не сможет перепрыгнуть его. Это невозможно. Все что оставалось белокурому мальчишке, так это убрать письмо в сторонку и встать со стула. Направляясь к зеркалу, он с задумчивостью начал рассматривать свое лицо. Оно выглядело как обычно, такое же по детски невинное и симпатичное. Его глаза сверкали, подобно самым красивым драгоценностям, а бледнота лишь подчеркивала его красоту больше. Но это все ещё не было достаточно. Он взял слегка пудры и нанес на её лицо. Она сразу же налегла на его лицо, словно сливаясь с ним воедино. Александр лишь слегка откашлялся, отмахиваясь от пудры рукой. Когда кашель закончился, и он смог вновь взглянуть на себя в зеркальце, из уст мальчишки вырвалось лишь имя. — Napoléon Bonaparte... — Тон юноши сказал все. В нем были ноты так и любопытства, так и легкой игривости. Он слышал многое про эту фигуру, которую каждый рассматривал по своему и рассказывал свое сугубо личное мнение. Но у Александра ещё не получилось сформировать точку зрения, ведь он не видел ни раз Бонапарта. Он лишь слышал, да и то его ухо подводило. Услышав сразу же стук в дверь, Саша подскочил, словно приходя обратно в сознание. Мальчишка совсем позабыл о том, что должен был приехать его друг. Напяливая лишь на свое лицо солнечную улыбку, он подошел к двери и приоткрыл её. Дверца с легким скрипом отворилась, и пред ним оказалась фигура одно из подчиненных его бабушки. Он выглядел весьма молодо, и сразу же склонил голову перед Александром. — Спешу сообщить вам о том, что императрица желает видеть вас на встрече с гостями. — Неизвестный проговорил это так, словно заучивал эту фразу чуть ли не с рождения. В его голосе прослеживалось лишь простое послушанье и ничего более, хотя Александр был уверен в том, что когда-то это был простой мужчина со своими мечтами и надеждами. Мальчик кивнул, при этом пытаясь мысленно вспомнить то, как будет именно эти слова на русском. Он совсем позабыл о том, что ему нужно было изучать и родной язык, ведь именно на нем разговаривать надо с людьми должности ниже и с крестьянами а Саша совсем позабыл об этом. Уж больно его увлекла эта "французская" мода. — Благодарю. Вы можете идти. — Голос Александра был тихим, и были очевидны причины почему. Подарок его отца заключался в ухе мальчишки, который банально мог даже сначала не расслышать о том, о чем идет речь. А если уж говорить громко, то оно заболит. Именно поэтому если уж и поданные не услышали, почему и что делать, то они не переспрашивали. Видимо, боялись задеть юнца. Поданный сразу же приподнял голову и скрылся, пытаясь словно улизнуть поскорее. А Сашенька вышел, закрывая за собой дверь в свои покои и лишь мысленно готовясь к встрече со своим драгоценным другом и не менее интересующим для него родителей. Может быть, они наконец-таки смогут лицезреть друг-друга? И Александр сможет наконец-таки сопоставить картину того самого Наполеона Бонапарта по местам. Солнечный свет неприятно ударил по глазам юнца. Он с полным вдохом и с мягкой улыбкой на лице лишь оглянулся, пытаясь найти его милую бабушку. И когда его серо-голубые глаза столкнулись с ней, он сразу же пошел осторожными и столь же элегантными шажками в её сторону. Когда Екатерина II заметила своего внука, то на её лице сразу же расползлась улыбка, которая буквально говорила о любви к нему и к тому, как она его бережет. Александр лишь почувствовал на своей голове чужую, женскую руку, которая осторожно поправляла его волосы. — Mon ange, здравствуй. — Она рассматривала его, при этом будто бы оценивая то, как он был одет. А Саша был одет как всегда, изящно, хоть и одежда его слегка сжимала тело. Впрочем, это не играло большой роли, главное, чтобы была идеальная картина. — Надеюсь, ты понимаешь, какие гости к нам идут? Александр сразу же закивал, при этом говоря на французском без какого-либо акцента. — Je sais. Un de mes amis m'a écrit une lettre. — При слово "письмо" и "друг" на лице Екатерины появилась задумчивость, а у юнца лишь засияли глаза. Теперь, они не были серо-голубыми, а словно сверкающе небесными. Серый блеск куда-то испарился, убегая прочь и давая глазам стать действительно будто камушками. Впрочем, голова императрицы сразу же приподнялась, слыша стук копыт об землю и замечая карету, которая слегка пошатывалась. Рядом с ней строго и на лошадях были солдаты, которые сопровождали тех, кто находился в самой карете. Саша сразу же обернулся, замечая то, что солдат было многовато, хотя это его не пугало. Все, что он делал, так это лишь ожидал. Но кого конкретно он ожидал? Его друга, Эжена Богарне или же самого Бонапарта? Как только солдаты приостановились вместе с каретой, то его бабушка направилась прямо к ним. Саша же слегка замер, словно не понимая, идти ли ему следом или же стоять на месте, но он решил последовать. Стоять одному ему вовсе не хотелось, хотя, даже если бы и рядом с ним был Константин - он бы все равно пошел к карете вместе с императрицей. Как только один из мужчин слез и приоткрыл дверцу, то сразу же из неё вышел мальчишка. Это был тот самый Эжен Богарне, милый друг Александра. У него были темные волосы и, на удивление, слегка сероватые глаза. Саша же в тот момент проводил его взглядом, и замечая то, что Эжен был действительно искренне рад его видеть, лишь заставило его слегка расслабиться и тоже улыбнуться в ответ. А затем вышел он. В тот момент показалось, что земля уходит под ногами. Небо закружилось в вальсе, а сердце забилось ещё быстрее, напоминая о том, что мальчишка живее всех живых. — Сохрани и спаси... — Вылетело из уст белокурого юноши тихонько, когда его серо-голубые глазки устремились прямо на хоть и невысокого, но весьма на вид величественного мужчину. Теперь было ясно как день, что голова будет заполнена лишь этой статной фигурой в последующие недели. В его глазах это был не император Франции. Это был не простой человек, пришедший из низов и решивший, что теперь все монархи будут под его ногой и желающий захватить всю Европу в свой твердый, сильный кулак. Это было не чудо на ногах, которое сейчас вышло из кареты и рассматривающее императрицу как что-то самое интересное во всем этом государстве. Для Александра это был полубог. Это был Арес, сошедший с Олимпа и решивший, что пора совершить наступление. Теперь весь взгляд юнца был устремлен лишь на отца его друга. Он молил Бога, чтобы никто не услышал то, что соскочило с розоватых губ. По всей видимости, его действительно никто не услышал, просто потому что рядом фыркали лошади и также захлопнулась дверца кареты. Голубые глазки осматривали из раза в раз Бонапарта. — Je suis heureux de vous voir ici, Bonaparte. — Голос императрицы привел в чувство Александра. Юноша сразу же повернул голову в её сторону, замечая то, что Екатерина II держалась достаточно осторожно и по своему строго рядом с французской знатью. Видимо, она решила вести себя с ними крайне аккуратно. — Comment s'est déroulé votre voyage? Саша краешком глаза заметил то, что Эжен слегка был удивлен взглядом его друга. Он явно не ожидал того, что Александр настолько будет поражен присутствием Наполеона Бонапарта, и не сможет даже отвести от него взгляда. Хотя, про крайне мере он смог бы потом вновь разговаривать насчет своего отца, и он был уверен в том, что Сашенька выслушает его досконально. Александр же стоял в ступоре. В его голове словно был рой мыслей и одновременно пустота. Присутствие Наполеона буквально произвел конечный выстрел, и он чувствовал себя так, словно в нем зацвели все виды цветов и он не мог описать свое состояние. Это не была эйфория, но это не было и разочарование. Это было восхищение чистой воды, желание узнать императора намного больше. Намного глубже. И это напугало в ту же секунду юнца с белокурыми волосами. Он отвел взгляд в сторону, не вслушиваясь в разговор Наполеона с его бабушкой. Конечно же парочку слов влетало в его ухо, но в ту же секунду оно вылетало. И это происходило впервые с ним. Ему хотелось превратиться во что угодно. В дерево, которое бы в порыве ветра шевелило своей листвой. В камень, лежащее посреди травы и попросту ожидающее своего конца. Может быть даже червяком, ползающим в поиске лакомства или попросту греющееся в лучах солнца. Да хоть кем угодно, но не юнцом, смущенный от даже самых легких вздохов Бонапарта. — Votre fils ressemble étonnamment trop à Apollo, le saviez-vous? — Прогремел голос Наполеона для Александра, как гром средь ясного неба. Он действительно считал, что мальчишка выглядел настолько красиво, как сам Аполлон? Бог солнца? Это заставило Сашеньку встрепенуться, как красна девица. Как он не смог заметить то, что сам Бонапарт бросал изредка на него взгляды? Неужто он не то что глух, так ещё и слеп? Затем, он понял, что император с императрицей начали идти в сторону дворца. Только вот осознание пришло не сразу, лишь тогда, когда Эжен Богарне неловко положил свою ручонку на плечо белокурого мальчишки, словно пытаясь понять на ощупь, что происходит с его другом. — Alexandre? Mon chéri? — По сравнению с голосом его папеньки, Эжен обладал более мягким тоном, хотя они были идентичны по внешности. Это и заставляло Александра невольно затаивать дыхание, словно он не смотрел в лицо своего друга, а великого Наполеона Бонапарта. — Allons nous promener? Саша сначала моргнул пару раз, а затем его улыбка стала нежнее, словно он пытался скрыть от своего друга то, что теперь в его голове был лишь Наполеон, родной отец Эжена. — Да. Je veux dire, oui. Allons nous promener. — Промолвил кое-как своим тихим голосом Александр, при этом убирая со своего плеча руку Эжена, и осторожно направляясь в сторону дивного сада. За ним лишь приплетал сам темноволосый мальчишка, понимая, что скорее всего в саду они будут уж очень долго. В конце-концов, один из них уж точно не был против.***
Очи Александра медленно, но верно приоткрылись. Он в последнее время начал вставать слишком рано, и прекрасно понимал причину этого. Раньше, он мог лишь вставать благодаря тому, что его поданные будили его. Но сейчас он вставал за час до положенного времени. Его тело приподнялось, принимая сидячее положение и его тусклые глазки смотрели прямо на простыни. Он не до конца ещё проснулся, но во сне он лишь пережил остаток воспоминаний. Первую встречу его и Наполеона. Даже его имя в голове заставляет грудную клетку юнца замирать, словно птица в клетке. Хотя, признаться честным, Александр был бы и не прочь быть той самой птицей. Про крайне мере для Бонапарта. Он вставал крайне аккуратно, пытаясь не создавать шум даже простынями. Он сначала горбился, при этом ощущая то, как тепло одеяло покидает его и остается лишь легкая прохлада на его теле. Но, это вовсе не мешало ему. Наоборот, ему нужен был холод для ясности ума. Не мог же он бесконечно думать об одном и том же человеке, верно? Это было бы уж совсем крайним случаем. Его взгляд уперся на стол, где стояла уже большая стопка писем, и все одни по большей части были лишь от одного человека. От Эжена Богарне. Это имя уже оставляло странное, непонятное послевкусие на кончике языка у белокурого мальчишки. В последнее время он тщательно скрывается от мелкого француза, пытаясь оборвать контакты. Ему проще было избегать, нежели столкнуться с реальностью. С реальностью, в которой он даже не влюбился в пасынка Бонапартов, а банально в самого отца его лучшего и наипрекраснейшего друга. Хотя, мог ли теперь Александр называть Эжена своим милым другом и вовсе? Сашенька направился в сторону стола. Все эти письма уже не были как бальзам на душу, а чудесный подчерк Эжена уже не затрагивал до глубины сердца. Он вообще даже не тянулся к Александру, после того как тот решил посмотреть письма Бонапарта. Для этого ему пришлось не мало постараться, да и императрица сама с подозрением отнеслась к своему внуку, но все равно решила доверить ему такое. Теперь лишь подчерк Наполеона заставлял его сердце замирать, а потом в один момент бешено стучать. Император Франции даже не подозревал, что играет на белокуром юнце как на самым изысканном инструменте. Он даже и не думал, что может тянуть Александра, как струну. Медленно и мучительно, но столь же сладострастно и учтиво. Голова Саши шла кругом изо дня в день, пока Бонапарт раздавал указы с приказами в своем Париже. Самое свежее письмо Эжена сразу же приоткрылось Александру. Его глаза пробегались по строчкам быстро, словно не пытаясь прочитать саму суть и вникнуть, а просто поискать имя отца его друга. "Cher Alexandre, et mon infiniment doux ami. Honnêtement, je ne comprends pas pourquoi tu m'évites. Peut-être ai-je fait quelque chose de mal, ou prononcé un gros mot en votre présence? Mais je suis vraiment désolée et je m'excuse du fond du cœur. Je te serai éternellement reconnaissant si tu me réponds au moins à cette lettre. Votre Eugène Beauharnais." Ничего не было. Александр отложил письмо в сторону, при этом продолжая открывать новые. Cher Alexandre, Cher Alexandre, Cher Alexandre, Cher Alexandre— В один прекрасный момент Саша с громким хлопком положил письма на стол. Он сам не ожидал от себя такого, при этом слегка подскакивая и смотря на свою руку, прижимающую письма к столу. Он проглотил ком в горле, осознавая, что поступает крайне некрасиво по отношению к Эжену. Он даже не мог больше назвать его другом, так как Александр явно не заслуживает того, чтобы быть его другом. Но, он лишь приоткрыл последнее письмо, решившись дать последний шанс. "Alexandre. C'est Napoléon Bonaparte qui vous écrit, mais la lettre sera remise au nom de mon fils, Eugène. Comme j'ai pu le voir et l'entendre, pour une raison ou une autre, tu ne souhaites pas répondre à ses lettres, et j'aimerais savoir pourquoi. Y a-t-il une raison particulière pour laquelle vous ne souhaitez pas communiquer avec lui ? Si c'est le cas, répondez à ce courriel et indiquez une date et un lieu de rencontre où nous pourrons discuter de tout ce qui s'est passé avant et après. Eugène Beauharnais." Глаза Александра расширились. Его сердце замерло, словно ему только что пригрозили чуть ли не смертной казнью. Очи юноши вновь пробежались по строчкам, словно пытаясь убедить в том, что это не сюр. Не вымысел, не чья-то грязная ложь и это действительно так. Ему написал письмо Бонапарт с целью перемирить мальчиков, хотя, мирить никого не надо было. Все что ему надо было, это просто обратиться к Александру. Сашенька почувствовал себя так, словно его окатили кипятком. Дышать становилось тяжелее, разум мерк, а мысли путались и создавали какую-то кашу. С одной стороны прекрасно, Наполеон был бы не против увидеться, но с другой стороны - вновь видеть его. Вновь смотреть на него, как на полубога, которого никто не может достичь. Даже если он схватит империи в свои руки, то Александр будет продолжать смотреть на него с скрытым обожанием. Если бы только отец его видел сейчас, то Саше бы пришлось не раз перечитывать книги с Петром Великим. И, честно говоря, Александр в свое время уже успел заучить эти текста. Это не составляло особого труда на деле, как могло показаться в первый раз самому юнцу. Но, сейчас его голова не была занята его родным отцом. Вовсе нет. В последнее время он совсем о нем не думал, его мысли были лишь зациклены и глаза требовали одного - Наполеона Бонапарта. Причем, Александр даже не понимал, что конкретно он хочет от императора Франции. Славы? Нет. Благодарений? Нет. Внимания? Может быть. Он не был уверен от слова совсем, да и не мог давать какие-либо гарантии. В нижней части живота что-то скрутило, и на минуту Александр подумал о том, что он будто бы сейчас умрет. Но это ощущение не было неприятным или словно режущим, нет. Оно было страстным, желающим и будто бы щекотало его изнутри. Его глаза прикрылись, и он слегка наклонился, не понимая до конца то, что происходит с ним. Это то, что называли люди? Похоть? Тогда, Александр решил стать грешником. Письмо уже давно валялось у него в ногах, а сам же мальчик стоял, опираясь кое-как на стол. Он не мог уже сдерживать свою бурю в голове, и не мог здраво рассуждать. Как оказалось, холод вовсе не привел его к уму, как он надеялся изначально. Наоборот, теперь его фантазия решила подставлять все так, что легкое дуновение прохладного ветерка это дыхание Бонапарта. И это сводило его с ума. Почему собственный же разум был против него? Где же та самая мораль, та самая чистая совесть? Почему, когда он почувствовал легкое трение к чему-то тому, что Александр никогда не трогал, он почувствовал себя на вершине всей Европы? Какой стыд и какой срам. Юноша, лишь тихо заскулил, при этом уходя от стола и понимая то, что ему ничего не остается сделать, как согрешить. И простит его сам Господь Бог, но он не может противостоять своему желанию. Своему позору, который нарастал и желал мужчину постарше, а не банально даже своего сверстника. Забираясь обратно на кровать, Александр прижался к подушке, оседлая его верхом. Юноша никогда не думал то, что ему придется буквально начинать с этого. Он был неопытен, он даже не знал как двигаться и как доставить себе удовольствие. Черт, он даже не мог прикоснуться к себе, так как он бы ощущал себя потом грязным и нечистым. Но, ему ничего не оставалось делать, лишь как залезть к себе в панталоны и медленно достать свой самый страшный грех. Раздвигая свои ноги пошире и вжимая свою неприкосновенность к подушке, мальчик дернулся. Это было слишком, даже до него. Он никогда не притрагивался к себе, и сейчас каждое вжимающее движение и трение заставляло его скулить, неосознанно пытаясь свести колени и убрать давящую стимуляцию. Но он продолжал. Ещё и ещё. Его голова закинулась назад, при этом пудра слегка слетела с его волос, но ему было все равно. Он двигался вперед назад, вжимаясь всем своей нижней частью тела в эту чертову подушку. Воображение уже не было таким невинным, оно нашептывало разные сцены, приоткрывало дверцу в то место, где было совершено грехопадение Адама и Евы. В определенный момент, фантазия нашептала Александру на ухо о том, а что было бы, если бы Наполеон был рядом с ним? Помог ли тот бы ему, иль же воспротивился всея картине? Белокурый юнец конечно же решился представлять то, что Бонапарт был бы и не против, не чувствовал бы отвращения или неприязни. Все, что он бы делал, это шептал бы на ухо Александру о том, какой же он прекрасный, послушный мальчик. Эти мысли заставили лицо мальчика покраснеть пуще прежнего, но задвигаться ещё сильнее. "Mon ange..." Голос Наполеона вновь прозвучал громко в голове Александра, и мальчишка громко заскулил. Его ноги задергались, при этом стимулируя себя ещё сильнее, и капли густой, жемчужной жидкости прямо таки излились прямо на ткань подушки. Казалось бы, вот и наступила разрядка мальца. Стоило лишь представить себе то, как Бонапарт медленно ведет рукой вверх и вниз, нашептывая эту фразу Саше — как тот сразу же закончил. Хотя, его ноги все ещё неосознанно двигались вперед назад, чему Александр явно не был особо доволен, так как стимуляция сейчас чувствовалась лишь как удар шоком. Его глаза медленно приоткрылись, при этом разум ещё даже не до конца осознавал происходящее. Его глаза были затуманенными, мыльными, они пробегались по белоснежной густоте, которая явно не сочеталась с темной подушкой. Но, когда он медленно слез и вновь одел свои панталоны обратно, то разум медленно вставал обратно на свои ноги, и выстрелило как чеховское ружье. Его лицо все ещё было красным, а дыхание крайне тяжелым. Одно из писем валялось на полу приоткрытым, и ему пришлось убрать его. Ему явно не хотелось бы, чтобы кто-то из поданных или даже сама императрица видела это. Будет ещё хуже, если они заметят саму подушку. Александр вновь взглянул на неё, понимая, что ему ничего не остается делать, как попросту поменять на одну из других. Не зря же у них есть прачки, которые хоть и не с радостью, но выстирают ту подушку. Про крайне мере без вопросов уж точно, так как они должны выполнять свою работу тихо и послушно. Хотя, это были лишь простые надежды. Он с дрожащими и бледными ногами приблизился к шкафу, который был не огромным, но про крайне мере вместительным. Приоткрывая дверцы, они заскрипели, и это заставило его занервничать, при этом сжимая в руках теперь приоткрытые дверцы шкафа. Сейчас ему явно не стоило создавать шуму, иначе пойдут вопросы, а там уже и можно будет лицезреть испачканную подушку. — Que Dieu sauve et préserve mon âme pécheresse. — Начал мямлить крайне тихо белокурый мальчишка, при этом ища мягкие и чистые подушки. Каждый раз когда ткань шелестела, то из уст Александра вылетала молитва, выученная ещё в более мелком возрасте. Ему действительно теперь стоило молиться чаще Господу, чтобы тот простил его за этот срам. Да и не только срам. Теперь этот позор он всегда будет носить с собой, и он не представляет себе то, как будет в глаза Бонапарта смотреть. А Эжену? Эжену ещё хуже, если они вообще пересекутся. Такими темпами, ему стоило ограничиться не только избеганием своего друга, да и всей Франции в целом. Это было непросто, но про крайне мере возможно. До взросления и до объявлением его новым царем. Вот тогда будут большие проблемы, но это уже будет дело будущего Александра. Сейчас же мальчишка по быстрому подменил подушку, убирая испачканную от греха подальше. Хоть его руки и подрагивали, а ноги не слушались, но разум теперь мыслил более менее здраво. Он начал вскарабкиваться на кровать, при этом зацепляясь и за простыни, и за одеяло и за все, что только было можно. Лишь бы не упасть на этот холодный пол. Накидывая на свое тело уже остывшее одеяло, он прижался к чистой подушке головой. Он чувствовал стыд за себя, за свои действия которые он совершил ранее. Разве можно было легко так теперь засыпать, понимая, что ты нагрешил перед не только Богом, но и самой своей Империей? Перед своей родиной? Его глаза медленно закрывались, хотя Александр пытался бороться с дремотой изо всех сил. Ему не стоило возвращаться в царство грез и снов вновь, ведь он этого не заслуживал. Но тело уже нуждалось в мягкости постели, и голова была слишком тяжелой, чтобы думать об своих извинениях и молиться. Таким образом, Сашенька уснул, давая себе расслабиться и забыться во снах. Давая себе наконец-таки выдохнуться, и не представлять в голове мужчину полу-бога, которым восхищается до мурашек по коже.