Прости меня, Лололошка

      «До аварии ты был другим. Ты чаще улыбался, уделял время не только друзьям, но и себе. Ты будто светился изнутри, радовался жизни и всему, что происходит вокруг. Сейчас ты потускнел, как старая картинка. Ты изменился.       Больше нет улыбки на твоём лице, твои глаза стали кукольно стеклянными, и ты перестал интересоваться хоть чем-то! Стал каменной статуей, которой наплевать на всё…       Я любил тебя прошлого, того неспокойного парня с весёлой улыбкой на губах, со светящимися и чертовски яркими глазами нежного цвета голубого неба. Но сейчас ты больше не являешься им.       Я правда старался понять тебя, войти в твоё положение, как-никак, ты чуть не умер! Раньше мне хотелось проводить с тобой всё своё время, я не хотел уходить от тебя, а сейчас… Как только я захожу в нашу с тобой комнату, в груди появляется склизкое ощущение скуки и разочарования.       Я эгоист. Я стал холоден к тебе именно в тот момент, когда ты так нуждался во мне, в моей помощи и поддержке. В тот момент, когда ты начал терять себя, я начал терять к тебе любовь…       Прости меня, хоть я и знаю, что все мои извинения сейчас просто пустой звук. Тем более, словами я всё равно не смогу искупить свою вину, но я извинюсь столько, сколько нужно.       Потеря Брэндона была для нас всех ужасным событием, но смотреть на то, как ещё и ты начинаешь терять себя, я не в силах. Я не могу помочь тебе, Лололошка. Прости.       Я не тот человек, который смог бы подарить тебе то спокойствие и ту поддержку, в которой ты сейчас так отчаянно нуждаешься. Мои чувства к тебе погасли так же, как и твои глаза.       Знай, я правда любил тебя, правда хотел провести с тобой всю свою жизнь, но в этой ситуации я сам себя не понимаю… Не понимаю почему в груди появляется это удушающее чувство при одном взгляде тебя, почему мне больно даже посмотреть тебе в глаза. Почему я не хочу больше быть с тобой…       Надеюсь ты сможешь когда-нибудь меня простить. Я знаю, что поступаю сейчас как последняя паскуда, бросая тебя в таком положении, но я не могу врать, смотря тебе в глаза. Ты сильный. Ты со всем справишься. Прощай, Лололошка, ты подарил мне самые чудесные мгновения в моей жизни. — Дилан»       Лололошка смял в руке клочок бумаги, на котором с удивительным усердием были выведены эти буквы. Было больно. Чертовски больно.       Пребывая эти несколько недель в состоянии, граничащем с абсолютным отчаянием и даже в какой-то степени безумием, Лололошка едва ли мог выдержать такое предательство со стороны Дилана. Это стало для него последней каплей. Он устал бороться. Он устал быть сам для себя поддержкой. Дилан ошибался, называя его сильным, очень ошибался.       Мысли в голове мешались, путались, сбивались в одну кучу и снова разбегались в стороны, стоило Лололошке попытаться ухватить хотя бы одну из них. Было сложно поверить в то, что человек, который был рядом столько месяцев, с которым они вместе через столько прошли, просто-напросто свалил. Ушёл, оставив эту чёртову бумажку на его кровати и всё.       Руки била крупная дрожь. Было сложно совладать со своим телом и разумом перед очередной истерикой. Ему хотелось рвать на себе волосы, сметать всё, что попадётся под руку, вокруг на пол, бить стёкла, ломать мебель. Было больно и обидно. Обидно, что человек, в котором он видел лучик надежды, просто плюнул ему в лицо и ушёл, лично не сказав ни слова.       Только недавно Лололошка вернулся с учёбы, а вещей Дилана, как и его самого, уже не было в общежитии. Карл и Чед лишь отводили глаза в пол на вопросы соседа, куда же подевался хикка. Впрочем, это было до того, как он нашёл проклятое письмо. После его прочтения причины странного поведения соседей и исчезновение Дилана стали понятны.       В горле встал ком, из глаз потекли слёзы, а в голове появились нехорошие мысли.

***

      Дилан чувствовал себя отвратительно. То, как он поступил с человеком, который раньше был для него всем миром, было не просто ужасно, это было аморально. Он же не должен был так поступать, он должен был поддержать его, помочь, вывести Лололошку из этого состояния, но никак не бросать одного.       Дилану казалось, что единственно верным вариантом был именно тот, который он выбрал. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, не так ли? При виде того Лололошки, который появился после аварии, становилось плохо. Он больше не мог этого выносить.       Или это просто оправдания из-за нежелания быть с ним?       Глубоко вздохнув, Дилан очистил свою голову от дурных мысли и полез в карман за телефоном. Он временно остановился на съёмной квартире, которую нашёл пару дней назад; проблем с деньгами не было, а потому он смог легко и быстро переехать. Снова растерянно пошарив в кармане, Дилан так и застыл. Телефона там не было. Руки дрогнули, по телу промчался табун мурашек. Похоже, он забыл его в общежитии, что, к слову, было малость хреново. Придётся возвращаться. Сейчас только в телефоне был доступ ко всем его денежным средствам, которые очень скоро потребует владелец квартиры.       Нервно встряхнув свои волосы и глубоко вздохнув, парень вышел на улицу. Ситуацию постыднее, смешнее и ужаснее, чем эта, придумать невозможно. Грудь железными тисками сдавливал недостаток кислорода. При одной мысли о том, что ему снова придётся смотреть в его глаза, становилось плохо. Поступил как козёл, а сейчас возвращается, как ни в чём не бывало.       Потратив этот час поездки на автобусе на мысли о том, как же он будет заходить туда и забирать этот несчастный телефон, Дилану с каждой секундой становилось всё совестнее. Видеть Лололошку сейчас не хотелось ещё больше, чем раньше, но сейчас причина была в том, что Дилан чувствовал вину.       Парень неторопливо поднимался по ступенькам общежития и всё время ловил себя на мысли, что, возможно, он ещё может передумать, что ему дадут второй шанс. Тело машинально двигалось вперёд. Ступенька за ступенькой, пролёт за пролётом, и вот, он стоит перед дверью седьмого блока. Дышать становилось всё тяжелее.       Позвонив в дверь, Дилан молился всем богам, чтобы ему открыл любой, но только не Лололошка. За дверью было на удивление тихо. Прошло уже несколько минут, а ему всё не открывали. Это было странно — вечер уже опустился, на улице вовсю горели фонари. Все должны были быть дома.       Дилан потоптался на пороге ещё с минуту и всё же спустился вниз, но не за тем, чтобы уйти, а за ключом, который вахтерша отдала ему с очень и очень большим раздражением, недоверчиво косясь на него исподлобья.       Открыв дверь, Дилан наконец зашёл внутрь. Было тихо, только мерно жужжали лампы. Может быть, все они разом ушли куда-то по делам. Ну, ему же лучше, спокойно заберёт телефон, ни на кого не наткнувшись.       На подходе к своей бывшей комнате в нос ударил резкий запах железа, от которого сразу стало дурно. С трудом унимая подступающую к горлу тошноту, Дилан повернул ручку двери и медленно открыл её.       Сердце пропустило удар, а потом забилось с бешеной скоростью. Что я наделал? Перед глазами всё поплыло, и Дилану пришлось ухватиться за косяк, чтобы не свалиться мешком. Это моя вина, моя-моя-моя... Парень схватился за голову, медленно съезжая вниз. Что я наделал?! Теперь-то он понял, что значит "хреново".       Всё было красным. Покрывало, подушка, пол, стены — всё. Их комнату будто обили слоем бархата. Кровь, её тёмно-бордовые брызги и подсохшие пятна коснулись всего. Легли, как лениво брошенные художником мазки.       Лололошка привалился к стене, чуть склонив голову на плечо. Казалось, он всего лишь задремал, устав после длинного, тяжёлого дня в универе, и сейчас мирно спит, проиграв в схватке с дремотой. В это можно было поверить, только вот... Его глаза, словно застывшие в стоп-кадре, безразлично стеклянные, направленные куда-то сквозь пол, безжизненно отливали желтоватым блеском уличного фонаря. Из разорванной толстовки торчала рукоять меча. Красивая, резная. Наверное, она удобно лежит в ладони... Правая рука мягко покоилась на животе. Обескровленные кончики пальцев лишь чуть-чуть тронул синий.       Даже мёртвым он был красивым.       Лололошка не справился. Он так и не смог найти в себе силы изменить хоть что-то. Дилан ошибся, решив, что он сильный и справится один. Теперь единственное, что оставалось делать Дилану — приходить на его могилу и каждый раз просить прощения за то, что в тот день он оставил его одного.