воспоминание о детстве

      — Ты мое самое яркое воспоминание о детстве.       Ченлэ оборачивается на слова Джисона, которые едва слышно звучат у него за спиной. Старший первым принял душ, стоило им вернуться в отель, и уже натягивал футболку и шорты, чтобы, возможно, посмотреть сериал перед сном, заказать какой-нибудь еды и — как и весь предыдущий день — ничего не делать.       Джисон так и стоит там, где его обнаружил Лэ. У него в руках полотенце, которым он только что закончил сушить волосы. Оно отельное, не свое, и почему-то Чжона немного передергивает от этой мысли — он догадался взять с собой одно из тех комплектов, что всегда собирает на случай поездок. По одному полотенцу на одну страну или одну префектуру. Свое как-то всегда роднее, что ли. Ему сложно подобрать слова, почему это важно, таскаться с собственным полотенцем в чемодане по всему миру, — но да, уж такой он. Джисон никогда ничего не говорил ему на этот счет.       Найдя для отельного полотенца место на комоде, Пак делает шаг вперед.       — Ты спрашивал меня, что я хотел рассказать тогда на концерте в Осаке. Вот это и хотел.       Ченлэ не сразу понимает, о чем речь. Точно, еще зимой во время их прощальной речи Джисон собирался чем-то поделиться с фанатами, но решил попридержать историю на потом. Сколько бы его ни донимали ребята, он продолжал молчать; а сейчас с чего-то заговорил, и Лэ даже не мог понять, что послужило этому причиной.       — Спасибо, что поделился, Джисон-и, — улыбается он и внезапно чувствует повисшую между ними неловкость. Пак так и топчется у выхода из ванной, футболка прилипла к еще влажному телу и угадываются очертания талии, длинные ноги торчат из огромных шорт, а широкие ладони придерживают самый край, словно из-за незнания, куда деться. — Собираешься спать, или, может, посмотрим что-то?       — Дораму?       — Или что-то на YouTube, — кивает Лэ и направляется к комоду, чтобы убрать оттуда полотенце, а на ходу ловит тихое «Ой, прости» Джисона.       Ченлэ искренне улыбается, идет в ванную комнату и вешает полотенце на стенку душевой. Когда он возвращается, младший уже устроился на сдвинутых вместе кроватях, ищет что-то в интернете, но в рекомендациях только видео с котами. Чжон хихикает, не больно толкает друга, чтобы тот подвинулся, и пристраивается рядом, закинув ноги на колени Джисону и улегшись на кровати. Он берет телефон и пытается что-то найти сам, но его отвлекает прикосновение ладони младшего к ноге.       — Ты что-то хотел, Джисон-и? — Ченлэ поднимает голову и отрывается от телефона. На него смотрит пара внимательных глаз — парень явно хочет о чем-то поговорить.       — Ты ничего не скажешь?       — Насчет чего? — Лэ приподнимается на локтях. Он убирает телефон на прикроватную тумбочку и возвращается к Паку. Ему кажется — всего лишь на мгновение, — что парень напуган. Он словно сказал лишнего и теперь переживает, как бы это не вышло ему боком. — Говори, Джисон-и, все в порядке.       Младший мнется. Он отодвинул ноутбук в другой конец кровати и держит ладонь на своде стопы Лэ, от волнения несильно мнет ее и гладит, и Чжон не может не согласиться с тем, что ему нравится это ощущение — не случайный массаж ног, а именно тяжелое и теплое прикосновение Джисоновой руки к его телу. Тот делал это часто — трогал его в шутку тут и там, поправлял волосы или стряхивал крошки со щеки, — но каждый раз Лэ чувствовал только одно: раз это прикосновение такое спокойное и крепкое, оно исключительно дружеское, братское. Наверное, большего и желать не стоит; наверное, Чжон и не должен думать о том, как бы ощутилось другое прикосновение Джисона, с другим смыслом; наверное, он вообще все напутал у себя в голове и снова фантазирует не о том.       — Когда я попал в агентство, вокруг меня было так много старших. Конечно, я испугался, хотя, если быть честным, меня тут же окружили заботой. Почти каждый старался помочь, чтобы я не чувствовал себя одиноко — Марк-хен и Тэен-хен постоянно возились со мной, но… Знаешь же, это не то же самое.       Ченлэ согласно кивает. Он не может перестать думать о руке Джисона на своей ноге, о том, какой крупной она кажется и как обхватывает его лодыжку. У Чжона по груди бежит легкий жар — внезапно эта деталь кажется ему особенно важной. Он думает о том, как бы смотрелись руки Джисона на его запястьях или талии, насколько они — те самые руки, которые все вечно роняли и ломали — были бы больше его, о боже, бедер — смог бы он обхватить их? Лэ сглатывает. Он чувствует себя неправильно; хотя бы не сейчас, не тогда, когда парень делится с ним чем-то важным.       — А когда в агентство пришел ты, все стало по-другому. Понимаешь, о чем я говорю? Ты был одного со мной возраста; ты был таким же мелким как и я, таким же испуганным как и я. Мы же сразу подружились.       Чжон вспоминает его — мальчика с широко распахнутыми глазами и яркой улыбкой. Он протянул ему руку, назвал свое имя. А что сделал в ответ Лэ?.. Он не может сейчас думать ни о чем, кроме того, как Джисон скользит пальцами вверх по его ноге к колену и останавливается там.       — Я хотел рассказать об этом в Осаке, потому что подумал, что это может быть важно. Я хотел тогда рассказать о том, как ты помогал мне оставаться бодрым все это время, и как остальные ребята нас поддерживали, а потом и фанаты. Мне хотелось поблагодарить всех в тот вечер, но самым первым — тебя.       Ченлэ выпрямляется и садится на кровати. Рука Джисона соскальзывает с его ноги — тому месту холодно, и этот участок ощущается в форме ладони Пака. Лэ места себе не находит. Наверное, если он притянет ноги к себе, им станет теплее, но не будет ли его поза выглядеть слишком закрытой? Он не хочет, чтобы Джисон неверно его понял, будто бы его прикосновения ему противны или что-то такое. На самом деле Ченлэ борется с тем, чтобы не улечься ему на колени и попросить говорить дальше так долго, как только у того хватит терпения и тем для разговоров.       Чжон решает, что оставит все как есть. Самым носком стопы он касается колена Джисона. Если протянуть руку, можно будет дотронуться до локтя младшего. Он в пределах досягаемости, и от этого у Ченлэ теплеет в груди. И все эти годы было приятно от мысли, что он может касаться своего друга когда захочет, подшучивать над ним, обнимать и ворошить волосы. Лэ всегда хотел прикоснуться к Джисону, но еще больше жаждал ответного прикосновения. Тычок в ребра, шлепок, несильный удар в плечо — он не получал ничего такого. Ченлэ касались осторожно, мягко проводили открытой ладонью по волосам, нежно гладили плечо и перебирали пальцы. Наверное, на все это он бы не смог отреагировать иначе.       — Ты мне стал так дорог, и я не хотел бы от тебя что-то скрывать или обманывать тебя. — Младший продолжает говорить, но из-за этого мысли Лэ не останавливаются. Он гоняет их в голове как мячик, пытается понять, в какой момент он стал чувствовать то, что чувствует теперь, и насколько это плохо. Насколько это плохо для него, для Джисона, для всей их группы. Он боится, что испортит все и если скажет, и если не скажет тоже. — Мне кажется, что тебе стоит знать то, что я тебе собираюсь рассказать. Наверное, ты не ответишь сразу, что думаешь об этом — и ты имеешь на это право. Просто мне тяжело молчать, я хочу обсудить все это с тобой и решить, что делать дальше. И вообще понять для самого себя — должен ли я что-то делать. Если ты будешь злиться, я пойму, потому что…       — Джисон-и, — перебивает его Ченлэ. Он сидит ровно, словно вытянувшись по струнке. Его осенило, вот прямо сейчас — он уверен. — Мне кажется, я люблю тебя.       Пак замолкает. Он внимательно изучает лицо Лэ и пытается понять, что тот имеет в виду. Джисон смотрит на его губы и ищет потерявшуюся в них улыбку; смотрит на щеки и разглядывает просвечивающий сквозь кожу румянец; смотрит в глаза и не находит в них искорок озорства. Ченлэ сейчас серьезен, и он взволнован не меньше Джисона.       — Ты это серьезно, хен?       Лэ кивает.       — Я думал об этом. Раньше. И сейчас тоже. И мне показалось, что все-таки, да, я люблю тебя.       — Можно сказать «ты мне нравишься», ты же знаешь, как это по-корейски?       Ченлэ снова кивает. Его забавляет прямолинейность Джисона. Он подползает чуть ближе к младшему и смотрит ему прямо в глаза.       — Ну а я говорю «я люблю тебя». — Его взгляд падает на губы Пака. Они приоткрываются, чтобы вдохнуть побольше воздуха, а затем закрываются, немного сузившись и растянувшись в неловкой улыбке. — Такой вариант подходит?       Джисон кивает:       — Подходит.       — И ты не будешь злиться?       — А я должен?       Ченлэ мотает головой:       — Я бы этого не хотел.       Он ловит пристальный взгляд Джисона. Парень наблюдает за ним, словно высматривает подвох, ищет невысказанные слова и находит их на самой глубине радужки темных глаз.       — Я бы хотел поцеловать тебя, хен. Это подходит? Ты же знаешь, что значит «поцеловать» по-корейски?       Ченлэ видит, что младший серьезен. Джисон медленно повторяет «поцеловать» по буквам, словно Чжон глупый или глухой, и Лэ не сдерживает улыбки. Он кивает.       — Знаю, Джисон-и.       Пак касается его совсем невесомо, осторожно и по-детски чмокает в губы, и это мгновение не длится и доли секунды. Джисон выравнивается, кладет руки на колени и смотрит на них, изучая узор отпечатков пальцев. Ченлэ чувствует себя неловко — его в детстве так же целовала девочка, которой он нравился. А Лэ ей почему-то не отвечал. Но сейчас он смотрит на человека, который стал ему так дорог за последние годы, и этого мига ему мало.       Ченлэ хочет еще. Он двигается ближе и берет Джисона за руки. Он укладывает их себе на талию — они ложатся словно бы безвольно, парень внимательно следит за всеми действиями Лэ и почти не дышит. Когда старший расправляет плечи и наклоняется так, что их носы соприкасаются, он выдает:       — Давай попробуем еще раз, хорошо?       Джисон глупо улыбается и шутит:       — Я плохо целуюсь, хен?       — Я не успел попробовать, Джисон-и.       От низкого и тихого голоса Ченлэ у Пака кружится голова. «Он хочет попробовать, попробовать снова, снова поцеловать, поцеловать его, Джисона!» — гремит у парня в голове. Он кивает и позволяет себя поцеловать, приоткрывает губы, закрывает глаза и глубоко вдыхает, чувствуя, как приятно щекочет нос аромат геля для душа Лэ.       Старший действует осторожно. Он наклоняет голову и, соприкоснувшись с Джисоном носами, ловит его громкий выдох. Он не хочет выглядеть глупо, а потому сдерживается, чтобы не лизнуть губы младшего прежде, чем их поцеловать. Наверное, в нем говорят сейчас гормоны. Ченлэ ограничивается простым прикосновением: он мягко сминает верхнюю губу Джисона, легонько тянет ее на себя и осторожно лижет напоследок. Затем все повторяется. К его удивлению, Пак не двигается словно от испуга.       — Ты тоже можешь участвовать, Джисон-и, — шепчет Лэ. Он замечает, как расслабляются его плечи, и слышит, как громкий выдох покидает его горло. — Давай еще попробуем. В третий раз точно все получится.       Когда Джисон целует его, Ченлэ испытывает облегчение. Он чувствует себя как дома, когда руки Пака увереннее ложатся ему на талию. Джисон ведет себя аккуратно, несильно сминает футболку, осторожно напирает, словно чтобы не спугнуть. У Лэ ноет сердце от такой нежности, которая затапливает его с головой, заставляет чувствовать себя самым драгоценным в этом мире. С ним так бережно обращается сам Пак Джисон и целует его прямо сейчас в их общем гостиничном номере сам Пак Джисон.       Когда младший чуть сильнее сдавливает талию Лэ, тот разрывает поцелуй, чтобы шумно выдохнуть. Из груди вырывается свист, все упражнения, которыми учили его самые первые педагоги по вокалу, не помогают справиться с тем, как он теряется рядом с Джисоном. Пак наблюдает за ним сквозь прикрытые веки. Он переводит взгляд на губы старшего, опускает его на грудь — пытается поймать момент, когда дыхание замедлится, — и тянет парня на себя.       — Можешь забраться мне на колени, хен, — шепчет Джисон между поцелуями в основание шеи.       Ченлэ тут же поднимается с места. Он касался его сотни, тысячи раз; это совершенно то же самое, когда ты целуешь своего лучшего друга, когда сидишь у него на коленях, когда хочешь, чтобы он не прекращал гладить твою руку или держать за талию. Лэ хорошо умеет находить логичное объяснение самым безумным историям. Когда он широко разводит ноги, чтобы удобнее устроиться на бедрах Джисона, тот задерживает дыхание. Его руки все еще на талии старшего. Пак усиливает хватку, возвращается к губам Лэ и слышит, как он одобрительно скулит. Чжон заводит руки Джисону за шею и крепко обхватывает, прижимаясь к парню.       Что-то было в этом младшем с самого начала. И даже не с того времени, когда он начал привлекать Ченлэ; или когда тот заметил, как Джисон старается его рассмешить; или когда Пак был единственным, кто в первое же мгновение подружился с ним в агентстве.       Наверное, все началось очень давно — когда маленький Джисон, ростом почти с Лэ, протянул ему ладонь на том конкурсе и представился на корейском, а Ченлэ, нахмурившись, но помня, что нужно улыбаться каждому, пожал ее и назвал свое имя. Пак не удивился акценту — может быть, даже не заметил его, — улыбнулся еще шире и предложил сходить к автоматам со сладостями и газировкой. Когда вежливая помощница, нанятая дедушкой, за спиной Лэ повторила то же самое на китайском, старший ощутил две вещи: стыд за незнание корейского и восхищение из-за блеска в глазах Джисона. Тот улыбался, ждал, когда Ченлэ скажет что-то на китайском, и ему переведут его слова, а потом наоборот — и даже через постороннего человека разговор был теплым.       Они дошли до автомата. Лэ купил младшему шоколадный батончик в качестве благодарности за компанию и потому что «старший всегда должен платить». Джисон купил ему баночку газировки в качестве благодарности за благодарность и потому что «такой он бы точно не попробовал в Китае».       Сейчас Ченлэ пробует на вкус губы того самого дружелюбного и скромного мальчика. Он тихо скулит в поцелуй, он крепче держится за плечи Джисона, он с трудом сдерживается, чтобы не начать ерзать — потому что Лэ хочет, чтобы его касались как можно больше и чтобы это делал именно этот высокий и такой красивый придурок. Ченлэ перехватывает ладони Пака у себя на талии и отнимает их, чтобы через мгновение запустить себе под футболку. Он слишком бурно реагирует на прикосновение к голой коже: скулит еще громче, утыкается лбом в плечо младшего и дышит так глубоко, как позволяют легкие. Ченлэ никогда бы не подумал, что что-то сможет настолько сильно свести его с ума.       — Хен, все хорошо? — В голосе Джисона чистейший интерес и ни малейшего намека на шутку. Он кажется самым воспитанным мальчиком Кореи, но по какой-то причине скользит ладонями выше по телу старшего, легонько постукивает пальцами по ребрам, находит лопатки, но тут же возвращается по дорожке позвоночника обратно к талии, несильно впивается в мягкую кожу короткими ногтями и ловит очередной скулеж Лэ, наслаждается им и добавляет в мысленную коллекцию милых особенностей своего хена.       — Джисон-и, — шепчет тот и поднимает голову, оказываясь на одном уровне с младшим, — все хорошо. Не волнуйся, Джисон-и.       Ченлэ тоже улыбается, его взгляд расфокусирован, но парень сосредоточен только на Паке. Он кладет ладонь ему на щеку, снова улыбается и нежно касается губ Джисона своими. Лэ набирает в грудь побольше воздуха и прикрывает глаза, когда ощущает такое же прикосновение к своему лицу, как большая ладонь скользит ниже к шее и задерживается там, несильно давит и тянет вперед. Они снова целуются.       Ченлэ чувствует, как под ним подрагивают бедра Джисона. Младший приподнимает колени, заставляя Чжона съехать ниже. Лэ поддается всему, что происходит между ними, и чувствует себя так хорошо, как, наверное, никогда не чувствовал. Он снова спокоен и уверен — как и много лет назад; тогда ему помогла улыбка Джисона и приветливое «Как тебя зовут?» Сейчас его держат на земле его тихие стоны, нежные движения губ и прикосновения пылающих пальцев. Снова ладонь Пака на его талии, а другая — сбоку на шее. Он зарывается длинными пальцами в темные волосы Ченлэ, перебирает пряди, обращается с ним так нежно.       Когда Чжон привстает на коленях, поцелуй Джисона соскальзывает с губ и падает на подбородок, оттуда — на шею и ключицы. Он оттягивает ворот футболки Ченлэ и осторожно касается зубами выступающей косточки, едва заметно сводит челюсти и ловит довольный скулеж. Пальцы Лэ в его волосах, он так приятно массирует скальп широкими линиями от висков к затылку, что Пак не сдерживается, закидывает голову назад и прикрывает глаза от удовольствия.       Ченлэ любуется им. Он любуется тем, кто за все эти годы стал ему кем-то большим, чем просто возлюбленным. Наверное, Лэ слишком часто шептал ему — в ночи с грозой, в ярко-алые закаты, в нежно-розовые рассветы, — как любит его, никогда не уточняя, что именно значат эти слова. Каждый раз был разный. Это были и «Ты самый верный друг для меня», и «Ты самая большая драгоценность в моей жизни», и «Без тебя я бы погиб» с последующим «Спасибо, что спасаешь меня в этом шторме». Джисон лишь сжимал его пальцы в своей ладони, осторожно водил по ним ногтем, иногда — целовал, прижимал к щеке, опускал себе на грудь. Но каждый раз отвечал: «И ты, хен, для меня — ровно то же самое». «И ты для меня самый верный друг», «И ты для меня самая большая драгоценность в жизни», «И ты тоже всегда спасаешь меня». Он неловко улыбался, опускал взгляд на губы старшего, быстро краснел и — поворачивался на другой бок, уходил в соседнюю комнату, заговаривал с кем-то из одногруппников — избегал дальнейших событий.       Сейчас Лэ наслаждается моментом, когда Джисон не убегает. Он все так же пропускает между пальцев шелковые пряди его волос, внимательно следит за тем, как дрожат его ресницы, а с губ срывается шумное дыхание. Ченлэ жмется к парню всем телом, задевает вздувшуюся ткань шорт и давит стон, чтобы услышать, как сдастся ему младший. Тот, не открывая глаз, тянет голову Чжона к себе, его губы — к своим. Стоит их языкам столкнуться, он выпускает стон Лэ в рот, и тот пробует его на вкус, катает туда-сюда как сладкую карамель, шумно дышит носом, чтобы горлом глотать, скулить, рычать.       Обе ладони Джисона ложатся ему на бедра, скользят выше под кромку шорт. Колени подводят Ченлэ — он мелко дрожит, стоит обоим большим пальцам Пака оказаться на внутренней стороне бедер. Он выпускает дрожащее «Джисон-и» вместе с горячим выдохом, он подается вперед и прижимает голову младшего к груди, и тот едва заметно кусается через ткань футболки.       Чжон покачивается на месте, ощущая пустоту под собой и слабое давление на тазовых косточках и вокруг талии. Ему кажется, что ладони Джисона такие большие, что обхватили ее полностью и теперь это единственная опора, которая у него есть. Лэ тянется с нижнему краю футболки — он хочет чувствовать эти руки у себя на коже, — захватывает его и снимает одежду через голову.       Джисон замирает, держит парня в объятиях как драгоценность и почти не дышит. Перед ним раскрасневшийся Ченлэ, на пухлых губах выступила краска — настолько они зацелованные, — глаза совсем немного слезятся и широко вздымается грудь. Пак, не моргая и не сводя взгляда с лица, приподнимает туловище Лэ так, чтобы губами касаться тонких косточек ребер и сосков. Он медленно ведет по ним по очереди языком, губами, касается кончиком носа и выдыхает, чтобы от воздуха кожа покрылась мурашками. Он наблюдает снизу за Чжоном, видит, как тот тоже старается не отрывать взгляда, держится за его волосы и шепчет «Джисон-и» каждый раз, когда он грозится обнажить зубы.       Первый легкий укус приходится на бок Ченлэ под косточкой особо выступающего от глубокого вдоха ребра. Джисон закрывает глаза и погружается в мягкость кожи и сладость аромата геля для душа, Лэ приходится приподнять руку, под которую ныряет голова младшего. Его дыхание останавливается напротив нежного бока, скользит по коже и редким родинкам. Пак облизывает губы и действует неторопливо: целует, лижет, кусает, останавливается и ловит гулкий стон, затем — по кругу. Он приподнимает Ченлэ еще выше, сам — сгибается все ниже и оставляет такой же укус на талии и дальше, ближе к бедрам.       Джисон осторожно укладывает старшего на кровать — тот чувствует голыми лопатками холод постельного белья и сжимается. Когда его накрывает теплое тело Пака, он расслабляется, тянется к его волосам и жмурится от того, как по очереди — плечи, грудь, живот, бедра — притирается к нему парень. Он гнется волной — когда из-за этого плечи Джисона оказываются так высоко, а его голова — опущена к Лэ, щеки — красные, губы — влажные, — Чжон обвивает руки вокруг его шеи и тянет к себе, жмется к нему пахом, трется, скулит громко в самый рот, словно не боится — наверное, впервые в жизни настолько крепко не боится.       Ему хочется остаться в этом мгновении и прижимать к себе Джисона, целовать его, гладить между лопаток под футболкой — лишь бы он разрешил, — перебирать пряди его волос, шептать какие-то глупости и — если только разрешит, если точно-точно можно — тихонько стонать и просить не останавливаться. Ченлэ нравится, что и младший не боится — трется носом о его шею, кусается и лижется, громко дышит и — совсем немножко и едва слышно — постанывает ему в кожу, словно тоже волнуется — а можно ли?       Когда Чжон выставляет вперед колено и несильно трется им о пах Джисона через одежду, тот впервые за вечер скулит. Он прячет лицо в сгибе шеи старшего, дышит так громко и скользит по бедру Лэ, поднимаясь и опускаясь. Ченлэ чувствует искорки тока, бегущие по его позвоночнику от осознания того, что Пак хочет всего, что происходит сейчас, так же сильно, как и он. Джисон теряется в ощущениях: пальцы Лэ в его волосах (так приятно), он сам под ним (настолько нежный и спокойный), и тихие стоны старшего, смешивающиеся с его (у него такой красивый голос, Пак всегда думает об этом, когда парень поет).       Мягкое «Джисон-и» застает его врасплох, он понимает, что болезненно твердый и обжигающе — как раскаленное железо — податливый всем движениям. Джисон приподнимает верхнюю часть туловища на вытянутых руках, видит перед собой расслабленного и улыбающегося Ченлэ и, опустившись на локоть, другой рукой тянется к бедру старшего. Он запускает ладонь под ткань шорт, прижимает парня к себе и несильно толкается вперед, словно пробует. Дыхание Джисона соскальзывает на шею Лэ, когда тот запрокидывает голову и, зажав рот одной рукой, стонет, закатывает глаза и давится его именем, словно оно важнее воздуха.       Младший смотрит на Ченлэ, следит за каждым его действием, будто бы тот знает лучше, как надо и что можно. Джисон думает о многом и ни о чем одновременно. Ему кажется, что если найти ту самую точку, куда поцеловать Чжона, то самое место, к которому прикоснуться, и тот самый угол, под которым соединить их тела, откроется нечто прежде не доступное. Он пробует все сразу — он ищущий, ему интересно до частого сердцебиения в груди, ему приятно и вкусно (кожа Ченлэ — в разных местах разная), ему не терпится: прикоснутся, погладить, поцеловать, укусить, лизнуть, сжать. Пак внимательно ловит стоны Лэ, запоминает, где и как тому нравится больше — он хочет, чтобы ему нравилось еще больше, чтобы только он сам, Джисон, смог открыть в нем все те загадочные места, чтобы только он знал карту его тела, все ее рытвины и изгибы, долины, сладкие озера, острые возвышенности. Парень боится, что не имеет на все это права, но думает, что смог бы его заслужить, показать хену, насколько сильно тот ему дорог. Если Джисон сделает все верно, Ченлэ сможет полюбить его еще сильнее — ведь он сам смог, за один лишь поцелуй.       — Я хочу дотронуться до тебя, хен, — шепчет младший в самое ухо. Он краснеет, он теряется, он чувствует, как стыд гулом крови шумит у него в голове, но все равно продолжает двигаться, гладить кожу кончиками пальцем, а губами сминать мочку уха. Джисон старается быть смелее — не только ради Ченлэ, но и ради себя, — он позволяет телу двигаться естественно. Когда старший стонет, он поворачивает его к себе лицом и повторяет: — Я могу сделать это, хен?       Их губы очень близко, но Джисон прежде поцелуя хочет получить ответ, он хочет знать, что делает все верно. Ченлэ кивает и говорит: «Конечно»; Ченлэ опускает руки ему на плечи и говорит: «А я могу коснуться тебя?» Ченлэ краснеет, когда Пак сам встает на колени и снимает футболку через голову. Он кажется Лэ таким сильным, когда возвращается, снова прижимает его к себе под бедра и трется.       Ченлэ хватается за запястья Джисона. Ему едва достает сил сдвинуть одну его руку и опустить себе на живот, неловко дернуть ей — «Можешь и ниже. Пожалуйста», — а затем ощутить холод по всей спине и груди из-за отсутствия тела младшего на себе. Тот реагирует первым, надевает на Лэ свою футболку, осторожно приподняв его над кроватью, расправляет на плечах парня складки ткани и возвращает ладони на живот. Если сейчас опуститься на колени перед Ченлэ, думает Джисон, можно почувствовать аромат его кожи. А еще можно провести языком влажную дорожку до линии его шорт и, если хен позволит, снять их или хотя бы приспустить, и целовать его там, целовать. Джисон будет большими пальцами гладить тазовые косточки парня, внимательно слушать его загнанные стоны и целовать, целовать.       Футболка сбивается у Лэ на животе, и младшего завораживает это зрелище. Голая кожа, такая покрасневшая и чувствительная. Джисон сдвигается ниже, берется за пояс шорт и вопросительно смотрит на Чжона. Тот спокойно смотрит в ответ, на губах легкая улыбка и яркие звезды в глазах. Пак прячется лицом в ткани футболки и полоске голой кожи живота, целует открытым ртом и под тихие «Все правда хорошо, Джисон-и» спускает шорты и белье ниже, до коленок, помогая Лэ выпутаться из одежды. Парень не открывает глаз, все еще вдыхая аромат кожи живота, и чувствует на груди влажные капли прекама. Он вздрагивает, опускает к ним руку и скользит по дорожкам пальцами. В его голове образ Ченлэ, такого податливого и мягкого, обнаженного — лишь в его футболке — и прекрасного. Джисон переводит дыхание, опускает ладонь на бедро Лэ и понимает, что дрожит. Ему не страшно, но словно, чтобы сделать следующий шаг, нужно еще больше смелости.       — Все хорошо, Джисон-и, — говорит Лэ и запускает пальцы в его волосы. Он рад уже тому, что они так близко, будто все эти годы их разделяло что-то невидимое, а сейчас этого нет. Ему нравится чувствовать дыхание и поцелуи Пака на своей коже, наверное, он бы и не посмел мечтать о большем прямо сейчас. — Ты знаешь, как я тебя люблю, верно? Ты мой Джисон-и, — выдыхает Лэ, ощутив прикосновение губ к животу, — и всегда им будешь. Ты столько для меня значишь.       Младший обвивает его талию руками, перекрещивает их за спиной и, подтянувшись выше, поднимает Ченлэ и снова усаживает его себе на бедра.       — Я хочу дотронуться до тебя, — бормочет Джисон, когда разморенный Ченлэ открывает глаза.       — Хорошо. Можно, если ты спрашивал разрешения. — Губы старшего расплываются в мягкой улыбке. Он не смеется и не шутит, он чувствует тепло от того, как парень хочет быть уверен в каждом своем прикосновении.       Джисон кивает ему. Джисон опускает ладонь на складку между бедром и туловищем, устроив большой палец близко к члену Ченлэ. У того перехватывает дыхание — он чувствует жар руки, ему нравится это спокойное ожидание, не наполненное спешкой или страхом. Когда Пак нежно обхватывает его ладонью, Лэ кладет голову ему на плечо и тихо урчит. Ему хорошо; по его телу растекается удовольствие и тепло, и он осторожно толкается вперед, словно проверяя себя или Джисона, или их обоих. Чжон знает, что это будет ощущаться лучше, чем собственная рука — и так и есть. Пальцы младшего длиннее, рука — жарче. В этом прикосновении есть эмоции и чувства. Он негромко шепчет над ухом: «Хен, ты такой красивый», — и Лэ тает. Наверное, если он тоже скажет, насколько красивый Пак, тот почувствует то же самое.       Ченлэ кладет ладонь ему на грудь. Она широкая и тонкокостная, хотя руки у парня кажутся такими сильными. Под пальцами бьется сердце, и, устроившись своей грудью вплотную к Джисоновой, Лэ чувствует это еще отчетливее. Его пальцы снова в волосах младшего. Его губы на его голом плече, затем — выше по шее, поцелуи остаются на ухе, челюсти, щеках и, наконец, губах. Чжон жмется ближе, целует глубже и толкается, желая получить больше, чем, возможно, ему положено.       Джисон усиливает хватку и осторожно размазывает прекам большим пальцем. Ему хочется слизать его с подушечки пальца, попробовать на вкус, проверить, такой ли Лэ сладкий, какими оказались его губы и его кожа. Когда младший тянет ладонь к лицу и с громким звуком облизывает большой палец, Чжон не видит этого, но спиной ощущает движения и тихонько стонет, стоит ладони вернуться на прежнее место, влажной и горячей. Джисон двигает ей — осторожно, но не неумело, — жмется губами к шее Лэ. Он крепко закрыл глаза и воссоздает по памяти в своем воображении весь образ старшего, чтобы быть уверенным, что сможет вспомнить его в каждую следующую ночь своей жизни. Ему под кожу забираются высокие стоны Чжона, на плечах и лопатках остаются следы от крепкой хватки, а на ладонях — фантомное ощущение его мягкой кожи и острых косточек коленок и таза.       Лэ прижимается своей щекой к его щеке, и загнанный горячий шепот льется Паку прямо в ухо:       — Вот так, Джисон-и, чуть побыстрее. Ты же хочешь сделать своему хену приятно? Я вижу, как хорошо ты стараешься.       Его прошибает холодный пот. Джисон никогда бы не подумал, что будет чувствовать себя так правильно от похвалы Ченлэ, который сейчас — если быть честным — не выглядит как человек, который держит ситуацию под контролем. Его темные шорты вместе с боксерами собрались на одном колене, а белая широкая футболка, которая была в пору Паку, сбилась на животе и бедрах, уже немного влажная от пота и капель прекама.       Как и было велено, Джисон ускоряется. Он думает о том, как ему нравится быть вежливым для Ченлэ и слушать, что именно тот хочет от него получить. Когда старший сбивчиво шепчет ему куда-то в шею — чтобы сдержать очередной скулеж, — как правильно он все делает, Паку кажется, что он способен кончить только от этого низкого голоса Лэ. Он повторяет снова и снова «Ты заставляешь меня чувствовать себя так хорошо, Джисон-и» и «Только ты так можешь, нет никого лучше тебя»; он шепчет это ему в самую кожу, словно ставит отметины, от которых не избавиться, как маленькие ожоги; он небольно кусает плечи и основание шеи, чтобы сдержать подступающий к горлу стон.       У Джисона теплеет в груди от того, какой Лэ сейчас потерявшийся в своих чувствах, насколько он не заботится о том, как выглядит со стороны и позволяет моменту просто случиться. Пак убирает одну руку с его талии и приподнимает лицо старшего за подбородок. Его губы опухли от закусывания, а на щеках и ушах яркий румянец. Когда Ченлэ открывает глаза, младший видит, насколько тяжело фокусируется его взгляд, и улыбается, затягивая парня в поцелуй. Тот благодарно скулит, тянет Джисона за шею на себя, зажимая его руку между их телами, и ловит такой же одобрительный рык.       Ченлэ старается двигаться сам, подталкивает себя к краю. Он знает, что только после этого снова сможет мыслить ясно, снова сможет целовать парня так, как тот того заслуживает — внимательно и сладко, — снова сможет запомнить всего его, словно бы Джисона у Лэ кто-то отберет. Чжон скулит — ему и страшно и томно. Он трется о плечи Пака лицом как кот, он возвращается к его губам и целует вперемешку с укусами. Наверное, ему слишком хорошо сейчас, раз тело ведет себя так неразумно. Лэ поддается эмоциям, шепчет «Правда, люблю тебя» и «Мой Джисон-и», не замечая, как младший завороженно на него смотрит, стоит старшему выпрямиться и откинуть голову назад. Пак держит его за талию, позволяя косточкам груди натягивать кожу изнутри. Он касается его взглядом и запоминает каждый звук, который только слышит в их маленьком номере отеля: тяжелое дыхание Лэ, его шепот и стоны, влажное прикосновение кожи к коже, бешенный шум собственного сердца.       Джисон хочет его поцеловать. Джисон хочет его укусить. Джисон хочет прижать его к себе и не отпускать. Когда он чувствует пульсацию в ладони, растекающуюся по ней влагу, просачивающуюся между пальцами, и слышит низкий стон Ченлэ, парень жмется к старшему ближе, желая почувствовать, как по их телам скачут искры. Лэ соединяет их рты, открытые для шумных вдохов и глубоких поцелуев, скользит языком по зубам Джисона, по его небу и языку. Он вылизывает его как кот, переводя дыхание и прося «Еще, пожалуйста, еще немного». Его бьет дрожь от сверхстимуляции, но Лэ хочется больше. Он чувствует, как его тело напрягается и расслабляется в соответствии с движениями Пака.       Наверное, в нем не остается ни капли. Ченлэ падает на Джисона, и тот поддерживает его одной рукой за талию. Вторая так и остается влажной, он смотрит на капли, стекающие по пальцам дальше по ладони. Они собираются в ямке-лодочке, такие сладкие на вид. Пак тянет руку к себе и лижет. Лэ совсем немного соленый и скользкий, густой запах забивается младшему в ноздри. От его ладони словно идет пар.       — Джисон-и, — протяжно выдыхает Чжон, — тебе помочь? Я бы хотел тебе помочь, правда. — Его голос такой тихий, он едва различим.       Когда Ченлэ отстраняется и потягивается, несколько его косточек хрустят от долгого пребывания в одном положении. Он выпрямляет ноги за спиной Джисона и откидывается назад, опираясь на ладони. Лэ по-прежнему обнажен только ниже пояса, кожа там влажная и горячая — он медленно остывает.       — У тебя даже смазка есть, — улыбается по-лисьи Ченлэ. Он смотрит на раскрытую ладонь младшего и снова на него, а затем тянется к поясу его шорт.       — Ты уверен, хен? — охрипшим от долгого молчания голосом спрашивает Пак. — Ты не…       — Я бы хотел это сделать, Джисон-и.       Старший ведет себя спокойно и умело: немного спускает пояс шорт, запускает руку в белье и почти сразу принимается осторожно гладить. Он шепчет что-то одобрительное, Джисон понимает это по интонации. Он берет руку парня за запястье и направляет туда же, в белье, почему-то так и не снимая его. Паку становится жарко — сперма Ченлэ хлюпает в его ладони, и этот звук кажется постыдным, но старший, видимо, им наслаждается, снова улыбается и жмурит глаза, усиливая хватку своей руки на Джисоновой.       — Уступишь мне? — шепчет он и, стоит Паку убрать ладонь, возвращает свою, придвигается ближе и шепчет парню на ухо: — Ты был моим первым воспоминанием о Корее. И первым, что я в ней полюбил.       Джисон пару мгновений смотрит перед собой — на грудь Ченлэ, тяжело вздымающуюся от глубоких вдохов. Он видит на ключицах несколько едва заметных следов от его укусов, но знает, что они сойдут уже к утру. Пак прокручивает в голове слова старшего примерно сотню раз, снова и снова думая о том, как все эти годы не мог вспомнить своего первого друга на вокальном конкурсе, наверное, даже первого друга во всей жизни. Образ такого взрослого не по годам Ченлэ поселился в его памяти, утратив, правда, любые черты кроме звука голоса и прекрасной улыбки.       — Иногда мне кажется, что я решил сюда вернуться только из-за тебя.       Лэ оставляет легкие поцелуи на висках Джисона и вдыхает аромат шампуня. Его пальцы скользят по плечу парня, поднимаются по шее к нижней челюсти, иногда задевают мочку уха. Сейчас в его руках младший такой податливый. Ченлэ снова чувствует это — тепло, ощущение дома. Оно появляется только рядом с Джисоном. Его высокая стройная фигура, сильные руки и большие ладони, длинные ноги, узкие бедра — все это складывается в образ того самого, чего Лэ словно недоставало всю жизнь, его missing puzzle piece.       Чжон следит, как меняется выражение лица младшего: как ломается линия его бровей, как они хмурятся, как приоткрываются губы и опускаются их уголки, как румянец заливает уши и грудь. Джисон расслабляется, выдыхает вместе со стонами и хрипло просит не останавливаться. Ченлэ шепчет ему на ухо, что никогда бы так с ним не поступил, и младший испытывает благодарность. Он снова приближает испачканную ладонь к лицу и, глядя Лэ прямо в глаза, облизывает пальцы, один за другим, пока не чувствует, как хватка старшего усиливается, а движения ускоряются.       — Слижешь мою, хен? — хрипит Джисон и глотает. Сперма на ладони почти высохла, но от его слюны она размягчается, становится липкой и сладкой. Пак наслаждается этим вкусом, как, наверное, ничем раньше.       От этих слов и вида такого развратного и разрушенного младшего Ченлэ тихо стонет. Он часто-часто кивает, опускается губами на грудь парня и целует. Он прижимает его к себе, повторяя «Давай, Джисон-и, хен так хочет попробовать тебя»; он изнывает от этого тянущего чувства сам, а во рту от нетерпения копится слюна. Пак привлекает его к себе, зарывается в волосы обеими руками и запоздало думает о том, что может испачкать Лэ; глубоко целует и несильно морщится от того, как тянет вены по всему телу, как они наливаются возбуждением; а затем негромко стонет в рот Ченлэ, изливаясь ему в кулак, и тут же добавляет: «Остановись, пожалуйста. Я сейчас слишком чувствительный».       Чжон убирает руку и снова целует его. Их языки медленно касаются друг друга, и Лэ не может усидеть на месте от того, как в его голове роятся тысяча мелких мошек-вопросов «Какой Джисон на вкус?» Он отстраняется и, мазнув напоследок губами по подбородку парня, опускается к его животу и целует. А потом, положив голову на бедро Пака, достает руку из белья и кладет два пальца себе в рот. Консистенция и вкус тут же бьют по рецепторам, и Ченлэ, не сдержавшись, стонет, облизывает всю ладонь, причмокивая и благодарно потираясь щекой о бедро.       Он чувствует легкость, словно именно сейчас все окончательно встало на свои места. Чжон чувствует, как Джисон нежно гладит его по волосам, пытаясь привести их в порядок. Когда он поднимает взгляд, младший встречает его лучезарной улыбкой и легкой усталостью, поселившейся в глубине глаз. Они оба выбились из сил, но по-настоящему поняли это только сейчас.       — Я люблю тебя, — так просто и открыто говорит Ченлэ. Он знает, каково это, когда тебя любят — родные или друзья, — а потому уверен в том, что чувствует. Джисон внимательно смотрит на него и думает о чем-то своем.       — То же самое, хен, — шепчет парень. — Я тоже тебя люблю.       — Тебе страшно?       Когда Джисон снова задумывается, Лэ чувствует, что перестает дышать. Он по-прежнему ощущает его пальцы в своих волосах, а под ладонью старшего бьется пульс на бедре Пака. Он убеждает себя, что его не настолько сильно волнует ответ парня, чтобы изводиться. Но когда младший мотает головой и отрицательно мычит, Лэ чувствует облегчение.       — Мне, наверное, спокойно. Я знаю тебя всю жизнь — только ты и мог оказаться тем единственным. Больше некому, а я и не хочу никого другого.       Ченлэ поднимается, он тянется руками к плечам Джисона и шепчет «Иди ко мне». Когда он целует его, ему отвечают тем же. Когда он обнимает его, ему отвечают тем же. Наверное, когда Лэ полюбил его, во время той своей поездки в Корею, Джисон тоже ответил, пусть даже и годы спустя.       — Ты же знаешь, что никогда не был один все эти годы? — Пальцы Ченлэ останавливаются на щеках Пака, он оглаживает его скулы и подбородок. — Даже если я плохо это показывал, но я был рядом. Я был готов помочь. Всегда. Ты всем мог со мной поделиться.       — Я это и делал.       Джисон улыбается. Уголок его рта привычно вздергивается, и Лэ стирает морщинку, появившуюся на щеке. Он целует в нее, касается своим лбом виска младшего и снова шепчет:       — Ты тоже мое самое яркое воспоминание о детстве, Джисон-и. Ровно то же самое.