Un enfant d’amour

Драться совсем не больно. Больно ходить каждый день в школу и строить из себя невесть кого, дабы показать, что обидели. Достаточно сильно и настолько, что тошно на эти руки мужские смотреть, которые мелом на доске выводят чёрт пойми какие знаки. Чонгук не вникает в тему, лишь ощущая свои рёбра как содержимое для коктейля. Там плещутся обида, желания, воспоминания, чувства. Всё это такое крепкое, что не позволяет мальчику спрятать свою любовь под замок. Вместо этого он показывает, как его задела та ситуация неделю назад. Тэхён на это никак не реагирует. Ни во время урока, ни на переменах, когда они секундными взглядами пересекаются, просто проходя мимо. Кажется, сэнсэй действительно настолько бессердечный и каменный, что Чону самого себя хочется придушить за слабости и неумение быть таким же безразличным. Чонгук просто хочет каплю внимания. Каплю понимания. Маленькую долю от сердца Тэхёна. Он многого просит? Наверняка, да. Бинты с костяшек Чон давно снял. Остались лишь следы от ран: некоторые полностью сгладятся, а некоторые, более глубокие, рубцами вживутся в кожу. Парень плевать на это хотел. Плевать хотел на внешний вид, на тупые и редкие боли в теле, потому что его обидели, укололи, обесценили. Снова много ужасных и отрицательных чувств, от которых необходимо срочно избавиться. Хотя бы на пару секунд ощутить иллюзорную пустоту — ту, что физическая боль создаёт своей магией. У Чонгука не было выбора. Он не умеет по-другому справляться, потому парень снова снимает школьную форму и надевает найковские шорты, слыша, как люди рядом перешёптываются о его свихнутости, потому что на боях Чон стал участвовать намного чаще. Парню, если честно, безразлично, что говорят другие, но если смотреть со стороны, то это, наверное, действительно глупо. Драться до износа несколько раз за месяц — глупо, но он ничего не может с собой поделать. Ему некуда выплеснуть свои мысли и ощущения, комом скапливающиеся каждый божий день. Его не научили по-другому. Не показали, как надо справляться с огненными вихрями в груди. Не сказали, что это нормально — влюбиться в человека. Это не страшно, не позорно, даже если человек старше тебя, даже если одного пола с тобой. Размышляя про выплёскивание душевной грязи на ринге, Чонгук тут же вспоминает дополнительные по математике, руку учителя в их общем замке, тепло кожи, а ещё пальцы в волосах. Тогда он позволил нежности выйти из клетки, и это прекрасное ощущение. Мальчик помнит то безмятежное спокойствие, что овладело им, и теперь испытывает голод. Даже от драк становится тошно, когда осознаёшь, что вытолкнуть в них из себя ты можешь исключительно отрицательное. Но ему бы хотелось вытолкнуть из себя сонную заботу, ласковую теплоту, безграничную нежность. Это всё всегда сидело в мальчике, но подарить кому-то такого себя он не мог. Некому было, а потом Тэхён появился, который по своей сути не может позволить Чонгуку накрыть себя одеялом, связанным из чего-то мягкого, воздушного, светлого и безгранично тёплого. Поэтому остаётся голодать по чужой ладони в своей, а потом и на кудрявой макушке, вновь стоя на ринге, очерчивая взглядом нового соперника. Его даже запоминать не хочется. Просчитывать ничего не хочется. В принципе нет желания ничего делать, кроме как поскорее ударить и ощутить хоть что-то в ответ. Сегодня Чонгук с рассудком дружит, потому и делает полуприсед, когда паренёк напротив совершает беглый и резкий удар, целясь куда-то в голову. Думать много нельзя, поэтому, не выходя из такого положения, Чон врезается кулаком в чужое солнечное сплетение и сразу же отходит назад. Толпа привычно гудит и дарит восхищённые взгляды в искрящихся глазах. Откуда у них такая любовь к боям? Парню вот не нравится смотреть и делать ставки. Он больше предпочитает участвовать. Его жутко прельщает чувство нахождения на ринге, а прямо сейчас его пытаются ударить в грудь, но попадают в плечо, и из-за этой силы Чонгуку приходится сделать два шага назад, чтобы не упасть. Он без промедления рвётся вперёд, а соперник стоит в позе готовности, согнув локти и выставив кулаки на уровне груди, и только сейчас Чон замечает запрещённый предмет, который либо забыли снять, либо сделали это специально — кольцо. Массивное, серебряное, сияющие в тусклом свете ламп. Парень на миг теряется, потому что в голову быстрыми отрывками яркого света лезут картинки, где это кольцо больно вспарывает кожу, попадает в глаз, в переносицу. Неприятно… Чонгук лишь секунду медлит, но это позволяет противнику атаковать первым — тот ударяет кулаком с украшением прямо в скулу, разрывая кожу острым концом, оставляя рану приблизительно на сантиметр в глубину. Чон быстро отворачивает голову в противоположную сторону, чувствуя, как густая струйка крови щекочет, моментально стекая по щеке вниз, достигая линии челюсти. Скользит дальше — к шее, обрамляя её бордовым и сочным оттенком. Бой по факту необходимо остановить, но мальчику так не понравилась эта выходка, что он тут же заносит руку для удара, попадая в изгиб чужой шеи, а второй рукой бьёт в бок, из-за чего противник шипит и немного скручивается. Чонгуку приходится отойти назад, хотя он может нанести ещё пару ударов, чтобы добить и выйти победителем, но есть одна проблема — он очень недоволен. Даже чересчур. Это недовольство смешивается с въевшейся прошлой обидой, образовывая жуткий коктейль агрессии, орущей о несправедливости в жизни Чона. Почему его сначала так жестоко ударяют под дых обычными словами, а потом на ринге хотят вспороть кожу и пустить больше крови, которая уже давно внутри океаном разлилась? Чонгук жмурит глаза, делает глубокий вдох и на медленном выдохе шагает к сопернику, но ему вдруг не дают. Неожиданная большая рука на плече больновато сжимает, а потом с силой разворачивает к себе. Что необходимо чувствовать в такой ситуации?

***

Тэхён решает, что завтра проверит оставшиеся тесты, потому что сил совсем не осталось. Голова и глаза невероятно тяжёлые, а мысли долбят молотком по гвоздям в череп. У него плохое предчувствие. Всю неделю мужчина видел поведение Чонгука, настораживаясь с каждым днём всё больше. Молился, чтобы на следующее утро тот пришёл в школу, чтобы староста не сказал, что мальчика нет. Якобы он заболел. Обычно Чон болеет таким образом, что через недели две возвращается в школу со следами боя на руках и пятнами от чужих кулаков на лице. Тэхён ничего не может поделать, сказать, ведь его не услышат. Чонгук сам по себе упрямый, а ещё с жёстким стержнем своего мировоззрения и взглядами на жизнь. Он не будет слушаться человека, в которого безответно влюблён. Тэхёну просто не по силам ситуация, в которой он оказался. Мужчина не видит развилок для решения. Чувствует лишь стены тупика, сжимающие его со всех сторон. Что он может? Как он может успокоить Чонгука? Как он может облегчить его ношу? Как он может облегчить свою ношу? Такая несправедливость настигает его впервые. Это как первое понимание того, что родители не всегда будут опекать, заботиться и помогать во всём, находясь рядом. За свои двадцать семь лет мужчина впервые не знает, что делать. Не знает, как лучше поступить. Не знает, что сказать, как ответить. Он словно проигравший воин, ожидающий казни в темнице. Это ощущается липко и безнадёжно. Тэхён всегда жил по принципу, что безвыходных ситуаций не бывает. Мужчина всегда мог выкрутиться, найти решение, но сейчас реальность так сильно огрела его, оставляя жуткие ожоги по всему телу, что это до жути пугает. Ему не хочется разбивать Чонгука сильнее, потому что Тэхёну это просто не под силу. Ему не хочется давать Чонгуку надежд, потому что Тэхён сам в себе не уверен. Учитель идёт по коридору, не спеша застёгивая темно-зеленую дутую куртку. Не уверен, правильно ли поступает, но ответ сам находит его. За спиной спешат двое мальчиков, обгоняя сэнсэя, поздоровавшись. Они куда-то торопятся, громким шёпотом переговариваются, но Тэхён останавливает их, и ученикам приходится развернуться. По глазам видно, что немного раздражены этим. Чертами лица и мимикой показывают, что им некогда, но сейчас мужчину волнует не это. — Вы, я так понимаю, в клуб по тхэквондо? — хочет улыбнуться, потому что знает, что такого клуба нет. — Верно, — быстро отвечает парень, резко кивнув, трясясь от нетерпения. — Как вас зовут? — интонация такая, будто Тэхён знает их, но не может вспомнить. — Я Кимура Даики, а это Маэда Йори, — отчитывается староста, чтобы быстрее отпустили. Да, точно. Тэхён знает, что это близкие друзья Чонгука. Он постоянно с ними на переменах. — Чонгук тоже туда ходит? — Верно, сэнсэй, — отвечает всё тот же староста, кидая короткие взгляды на друга, видя его нетерпение. Он чувствует то же самое, потому что они опаздывают на бой Чона. — Пойти, что ли, с вами?… — задумчиво, но с оттенком удовольствия говорит Тэхён, тут же видя растерянность в каждой эмоции чужих лиц. — Ни разу ещё не видел, чем вы там занимаетесь. — Не стоит, сэнсэй, — пугается Йори. — Мы сейчас очень заняты. — Я просто посмотрю. Мешать не буду. Парни абсолютно не знают, что сказать. Это очень видно по их трясущемуся страху в больших глазах. Тэхён хочет усмехнуться, но сдерживает себя. — Может… — зажато мямлит староста, но мужчина не даёт ему договорить: — Давайте, пойдёмте, — и первым шагает в сторону подвала. Ученикам ничего не остается, кроме как в панике развернуться и тут же достать телефоны, чтобы написать главе. Сейчас им прилетит… Всех отчислят без раздумий. А если уж сэнсэй увидит окровавленного Чонгука, то это вообще крах всей их жизни. Даики и Йори мельтешат за спиной учителя, чуть ли не дрожа всем телом. Их стягивает вязкий страх. Даже представить сложно, какая реакция будет у их сэнсэя на эту вакханалию. Они глупо переглядываются между собой, не имея понятия, как поступить, чтобы остановить учителя. Когда дверь в подвал уже перед ними, оба хотят схватить Тэхёна и уговорить уйти, но, видя, как уверенно он проходит внутрь, сомнений не остаётся — учитель не уйдёт. Мужчину захлёстывает волна воспоминаний, когда он слышит мужские громкие голоса и свисты. Подумать только, он не был здесь больше девяти лет, а сейчас ощущение, словно только вчера бывший Ким Минхёк с розовыми волосами дрался на грязных матах, раздирая свою и чужую кожу. Сразу вспоминаются все подростковые страхи, мысли, угрызения и обиды. Ими все стены в подвале пропитались. Лишь приятное чувство ностальгии затмевает все отрицательные воспоминания, что навечно упокоились в этом месте. Тэхён выглядит молодо, и все азартные глаза толпы направлены в центр импровизированного круга, потому мужчину никто не замечает. Он расталкивает учеников, надеясь, что на ринге не Чонгук, который пытается вывалить все эмоции и чувства из себя, смешивая их с кровью. Тэхён почти сразу заметил, что мальчик убивает свою любовь на ринге. Когда он осознал, что Чон в него с головой, то потихоньку стал неосознанно всё больше и больше замечать приливы нежности в молодых глазах, которые всё никак не находили для себя отдачи. После этого Чонгук, очевидно, поникал, а потом и вовсе пропадал из школы, приходя через пару недель с почти зажившими ранами. Анализу было поддаться не трудно, и Тэхён пожалел, что вообще это сделал, ведь такие знания просто съедали его заживо. Школьник Чон Чонгук, влюблённый в учителя, освобождает себя на ринге голыми кулаками, и мужчине стало до жути неприятно, что именно из-за него такое происходит. Это… больно, потому что он ничего не может сделать. Когда приливов не было, парень ходил в школу, долго не дрался, но сердце не всегда бывает такое спокойное и послушное. Тэхён спать ночами не мог, не понимая, как ему поступить, чтобы всё было верно, правильно. Он до сих пор не знает. Ни в чём не уверен, от того и путается больше, делая несуразные вещи время от времени. Как, например, в классе, когда сказал, что волосы Чонгука ему нравятся. Или когда своими же руками зарылся в них, в тот же момент осознавая, что он очень глупый взрослый, которому скоро тридцать, а он всё никак не может привести свои мысли в порядок и справедливо взвесить свои решения и поступки. Будто бы всё ещё застрял в теле Ким Минхёка — в мальчике, не знающем любви и заботы. И в этом мальчике всегда было много злости, которую мужчина долго прорабатывал с психотерапевтом. Ни черта он ещё не взрослый… Ещё больше он это понимает, когда видит на ринге Чонгука, и его сердце словно останавливается на пару секунд, громко заныв. Он ещё никогда не видел парня прямо во время боя. Мальчик в одних заляпанных кровью шортах тяжело дышит, в стойке готовности стоит. Голая спина напряжена, блестит от пота. Волосы на затылке намокли, ещё больше завились, отливая великолепным каштаном в тусклом свете помещения. Чон хочет сделать шаг к скорчившемуся сопернику, но Тэхён, словно на инстинктах, хватает того за плечо, а потом разворачивает к себе. Что необходимо чувствовать в такой ситуации? По чужому телу течёт струйка крови, начинающаяся от раны на скуле. В глазах какой-то огненный танец демонов, и всё его тело, лицо, конечности напряжены, словно наэлектризованные. Словно мальчик готов наброситься, не думая и секунды и не разбирая, кто перед ним. Словно он уже так отчаялся и разбился, что готов на всё, чтобы исцелиться. Как же, чёрт возьми, на это мучительно смотреть. Ни один из них не знает, что сказать. Смотрят друг на друга, как будто обнимают и оторваться не могут. Множество учеников, что были в толпе, как только увидели и узнали учителя, под шумок начали уходить, чтобы не попасться ему на глаза. Но некоторые всё никак с места сдвинуться не могут, всё больше и больше округляя глаза. — Вы зачем… — почти шепчет Чонгук, не веря в происходящее. Ему начинает казаться, что он настолько сошёл с ума, что теперь Тэхён является к нему уж слишком реальным, ведь его рука на голом плече просто искрится. — Я же просил прекратить, — обжигает своим голосом учитель, давая понять, что живой и настоящий стоит перед мальчиком. Толпа давно затихла. Мужчина опускает свою руку вниз и оглядывает всех вокруг лёгким взглядом, на дне которого теплится ностальгия. — Вот это клуб у вас, ребята, — усмехается. Глава тут же выбегает в центр ринга, становясь позади Чонгука. — Сэнсэй, вы не подумайте, мы не убиваем тут друг друга. Просто… — Просто вы хотите, чтобы вас всех выгнали из школы? «Он лишает меня отдушины», — долбится в голове Чона, который не может оторвать глаз от лица взрослого. Жестокий… — Да что вы говорите, — не успевают раздражение и злость выветриться из разума Чонгука, как они с новой силой разъярённого цунами толкают его в пропасть. Он говорит и смотрит язвительно. Тэхён смотрит в ответ. — Да вы же ничего не сделаете, Ким Мин… — Не глупи, — железно перебивает мужчина, и его бас эхом отдаётся в рёбрах. — Чонгук, — глава, Такэда, кладёт руку на плечо мальчика, — ты чего говоришь такое? Он наш сэнсэй. — Манерами нашего Чон Чонгука обделили, — вновь подаёт голос Тэхён. Он многое может позволить Чонгуку, когда они наедине, потому что… просто. Вот только на людях ему это не нравится. Да, Тэхён никакой ещё не взрослый. — Вы извините его, — быстро берёт всё в руки Такэда, очень разнервничавшись. — Он сейчас не в духе. — Пошли, — кивает головой в сторону выхода Тэхён, смотря на Чона. Ученики в удивлении смотрят на учителя, ожидая кары в свою сторону, но мужчина с самого начала не собирался ничего делать с их клубом. Он пришёл сюда с одной целью: убедиться, что Чонгука тут нет. Убедился… — На сегодня расход, — громко добавляет, чтобы школьники уже перестали пялиться и расходились. — На сегодня? — хмурится Такэда. Тэхён лишь поворачивает к нему голову и слегка улыбается, а потом снова переводит взгляд на Чонгука. Другой взгляд. Меняет его, превращая из лёгкого в серьёзный, слегка виноватый, тяжёлый. Парень понимает, что от него ждут ответа. Пока расходящаяся шпана толкается, выбираясь из подвала, Чон не отводит глаз от медовых, а потом слегка вздёргивает подбородок, отвечая: — Я домой. — Нет, ты идёшь в класс. Одевайся. — Властью пользуетесь? — нагло усмехается. — Пользуюсь, — спокойный ответ, а потом Тэхён просто разворачивается и выходит. Он знает, что Чонгук не придёт, если не проконтролировать, потому и наваливается спиной на стену около двери подвала, сложив руки на груди, упирая грузный и задумчивый взгляд в противоположную стену. Чон размашисто стирает шортами кровь с тела, чтобы рубашка не испачкалась. Кое-как надевает школьную форму, не заправив рубашку и не застегнув её на две пуговицы сверху. Галстук пихает в портфель так же, как и шорты, предварительно засунув их в пакет. Выходит с курткой в руках, сразу же замечая по правое плечо Тэхёна, устало выдыхает в желании закатить глаза, что, собственно, он и делает. Лениво поворачивается и наблюдает за тем, как его быстро сканируют взглядом. Мужчина поднимает глаза и видит лишь открытую рану, из которой до сих пор медленно-медленно сочится кровь, которую забыли стереть с шеи. Хотя нет, видит не только это. Глаза. Глаза у Чонгука буйные, слегка потерянные и уставшие от этих вечных эмоций, чувств, которые накрывают и накрывают. Продыха не дают. Тэхёну всё тяжелее и тяжелее смотреть на парня. — Что вы хотите от меня? — Для начала — обработать рану. — Сам могу. — Верю. Чон делает шаг, потом второй, с безразличным лицом уходя, ничего больше не сказав. Сил у него нет на это. Но, несмотря на свою упёртость, всё равно идёт в класс, где они всегда занимаются, потому что мужчине он не в силах отказать. Это одно из его негласных законов, которые невозможно нарушить. Тэхён шуршит курткой позади, и парню очень хочется остановиться, чтобы мужчина врезался своей подтянутой грудью в его спину, чтобы… чтобы просто так, без причины. Класс встречает привычными партами и учительским столом. Чонгук кидает куртку и рюкзак на первое место, останавливаясь, и смотрит в окно. В каждом классе есть аптечка и он слышит, как Тэхён достаёт её, ставя на стол. — Подойди. Парень просовывает руки в карманы школьных брюк, всего лишь на миг прикрывая глаза, выдохнув, а потом разворачивается, слушаясь, шагая к учителю. Встаёт напротив, не брезгуя смотреть в сладость мёда, в котором тонет зрачок, ведь уверенность после незаконченного боя всё ещё шипит в венах. Его глаза скрыты прядями волос, волнами от корней спускающимися вниз и закручивающимися на концах. Тэхён тянет руку, пятернёй проведя от виска до затылка, зачёсывая их назад, но Чонгук тут же дёргает головой, говоря: — Я ведь попросил не трогать меня. — Мне нужно проверить: нет ли у тебя ещё ран. Парень самостоятельно заправляет пряди за уши с двух сторон, давая больше доступа к лицу. И вот мужчина вновь обрабатывает его рану, находясь предельно близко, и Чон уже устал захлёбываться в его запахе и глазах, в которых сейчас полная сосредоточенность и внимательность. — Зачем вы пришли? — спрашивает мальчик, а потом морщится от шипящей перекиси на ране. Тэхён снова не отвечает. Он считает подобные вопросы чем-то личным и интимным? Или почему он всегда отмалчивается, когда дело касается Чонгука не как ученика, а как именно Чонгука, его личности. — Опять в молчанку играть будете? Мужчина с непоколебимым лицом заклеивает рану. Ловко и быстро. Даже Чон ещё не научился так скоро заканчивать с обработкой. Он отстраняется и берёт влажную салфетку, начиная аккуратно стирать засыхающую кровь со щеки, шеи. Парню приходится слегка приподнять подбородок, чтобы дать больше доступа, от чего, что уж греха таить, дрожит внутренне. Через тонкую ткань он ощущает чужие пальцы на своей коже, задерживает зачем-то дыхание и не глотает. Смотрит из-под ресниц на спокойное лицо, вновь подавая голос: — Правда молчать будете? — А что мне нужно сказать? — Ну, не знаю, на вопрос, может, ответите? — еле заметно пожимает плечами, не в силах сдержать язвительный яд зверя. — Зачем я пришёл? — Именно. Тэхён кидает грязную салфетку на стол, а потом облокачивается о него, складывая руки на груди, в то время как Чонгук не двинулся и с места, оставаясь справа от мужчины. — Убедиться в том, что ты не послушал меня. — А я обязан был? — Ты как-то совсем стёр грань между нами. Я твой учитель, Чонгук. Мне не составит труда доложить директору о том, чем ты занимаешься, — поворачивает голову к мальчику, а лицо приобретает окрас чего-то слабого, уязвлённого, но с отдушиной привычной строгости. Чон и сам думал об этой грани. Раньше он лишь холодно и покорно выполнял всё, о чём просил учитель Ким Тэхён, а после того, как тот ужалил своим «я вижу, почему ты дерёшься», то эта самая грань социального статуса сама развеялась по ветру. Парень и не понял, как стал вести себя немного грубо и неуважительно. Их связывает лишь общее знание, что Чонгук влюблён, и ничего более. Это не даёт права мальчику так разговаривать с учителем, который с самого начала и был им. Но сейчас Ким Тэхён как будто отделяется от слова учитель. После воспоминаний в машине. После воспоминаний в его доме. После воспоминаний в этом классе. Это всё затмило разум, стирая напоминание о том, что мужчина старше на девять лет и вкладывает в голову Чона знания, являясь сэнсэем, к которому надо иметь уважение. Но теперь не получается… Не получается, как раньше. Просто холодно. Просто безразлично. Просто с железным замком на сердце. Сейчас это сердце многое повидало, многое почувствовало, познало сладость нежных действий Тэхёна, начиная испытывать сущий голод. Животный просто. Даже стоя рядом, Чонгук так многого хочет. Тэхён стал значить слишком много. Безгранично много. На него не хватает бедного сердца, которое одновременно и кровь гоняет, и движение своё ускоряет лишь при виде мужчины. При виде его в рубашке, брюках, с зачёсанными волосами, что цвета стёртого в пыльцу угля. При виде его в домашней футболке, его раненых прошлым рук, его шеи с особыми изгибами и острым кадыком. Это всё слишком. Эти детали такие болезненные. — Я знаю, что вы ничего не скажете директору, — спустя какое-то время отвечает Чонгук. — Почему ты так уверен? — хмыкает, всё так же стоя с руками у груди. — Потому что… — немного молчит, а потом выдаёт: — Потому что вы меня понимаете. Он так думает. Он так видит. Бывает странное ощущение, что Тэхён умеет читать его всего. Полностью уже изучил и выучил. Даже если их ситуации не похожи, мужчина способен его понимать, не говоря этого. Это чувствуется на ментальном уровне, где-то в воздухе и глубоко в сознании. Учитель смотрит как-то необычно. Будто чего-то хочет, но тянет себя за плечи, оттаскивая назад. Чонгук успевает ухватиться за слепую надежду, тут же говоря: — Я бы хотел послушать вас и не ходить на бои. Думаю, вы уже знаете, какой вес имеете в моей жизни. — Что-то он увидел в чужих глазах и мимике лица. Что-то такое, что заставило сказать эти слова, а потом продолжить: — Я бы хотел вас послушать, но не могу, потому что не знаю, как по-другому справляться с тем, что внутри. Если я не буду драться, меня сожрут собственные чувства, понимаете? Парень видит, как ломает мужчину. Давит в какие-то точки. Чонгук заметил какой-то проблеск в Тэхёне. Может, он был иллюзорным, но сейчас не хочется гадать, потому что такое ощущение, что каждая секунда на счету. Ему необходимо было подтолкнуть учителя, если это будет правильным словом. — Понимаю… — всё, что может ответить мужчина на выдохе. Конечно, он понимает. Сам такое ощущал, только с чувствами злости и агрессии. Но они точно также поглощали его, хотя Тэхён считает, что Чонгуку в разы сложнее. Быть агрессивным по одну сторону, а по вторую — быть влюблённым кажется немного неравноценным. Хотя бы потому, что с агрессией можно справиться, а вот заставить свои сердце и разум не сходить с ума лишь при виде одного человека — это совсем другое. Это не лечится. Даже время иногда не способно сгладить углы, и ты становишься моногамным до мозга костей, превращаясь в ручного пса для рук того, кто никогда не погладит. Тэхёну до скрежета зубов тошно лишь от этой мысли. Ему горько просто от того, что Чонгук смотрит на него. Но что, если ты понимаешь, что можешь ответить на чужую любовь к себе, но ты собственными руками строишь кирпичную стену между вами, потому что так правильно? Насколько это равноценно невзаимной любви? Чонгук не считает себя смельчаком хотя бы потому, что даже не пробовал по собственной воле намекнуть Тэхёну, что неравнодушен к нему. Да что уж намекнуть — он даже друзьям о своей любви рассказать не мог, но он — человек. Человек, который умеет ломаться, опускать руки или вмиг становиться сильнее и смелее. Просто, без причины. Просто потому, что наш мозг очень интересно устроен. Чонгук — человек, который просто хочет утешения, оттого и делает шаг к учителю, грудью упираясь в его плечо, а потом вот так, с виду просто, но внутри с крупной дрожью, тянется вперёд, чтобы носом уткнуться в изгиб шеи и постараться очень тихо втянуть запах кожи, о которой часто мечтал. Замирает. Не смеет двигаться, дабы не отпугнуть любимое и тяжело дающееся. Хочет протянуть руки и окольцевать, но сжимает кулаки в карманах брюк и боится открыть глаза. — Вы ко мне плохо относитесь? — тихо бубнит с оттенком надежды отрицания в словах, движениям губ лаская кожу. — Совсем нет. — Тэхён звучит болезненно. Словно у него сейчас сердце тянуще ноет и готово разорваться. Чонгук делает шаг в сторону, не отклеиваясь от чужой шеи, чтобы встать прямо напротив, носом проводит от изгиба до кадыка, из-за чего мужчине приходится слегка поднять голову, чтобы разрешить это сделать. Парень медленно вытаскивает руки из своих карманов и с особой осторожностью прикасается к предплечьям, к сгибу локтя, дабы мужчина перестал их скрещивать на груди, чтобы позволил мальчику встать ближе и удобнее, упираясь рёбрами к рёбрам, стыкуя свои клетки, в которых запечатано нечто большее, чем люди вокруг могут представить. Чон не обнимает. Никто из них двоих не обнимает, держа руки вдоль тела. Чонгук нежно укладывается щекой на чужое плечо, касаясь ключиц, повернув голову к изгибу шеи, не в силах разомкнуть веки. — Вы позволяете это из жалости ко мне? — тихо задаёт интересующий вопрос, напитывая свои лёгкие новым, совершенно незнакомым запахом, которой под слоем духов является лично Тэхёновым. — Ответьте, пожалуйста. Это важно для меня. Мужчина молчит. Видимо, пытается взвесить «за» и «против» либо же просто ищет правильные слова, чтобы вдребезги не разбить парня, а аккуратно сломать до самого конца, чтобы в ушах хруст костей стоял и набат сердца воплями кричал, что не хочется ему так. Чонгук смиренно ждёт. Не торопит. Чувствует, как тихо дышит Тэхён, как еле заметно пульсирует венка, воспринимающее биение сердца, которое так хочется заполучить себе. — Я не жалею тебя, — всё, что отвечает мужчина спустя несколько минут тишины, и этого вполне хватает, чтобы парень уже громко вдохнул аромат с шеи и прильнул ближе, хотя ближе, кажется, уже некуда. Что-то внутри него вздрогнуло. Он парень не глупый, но и не уникум, чтобы отчётливо разглядеть блёклую одёжку в сказанных словах. Мальчик для себя решает, что это зелёный свет для чего-то нового, более уверенного. И эта уверенность поднимается до самого мозга в горячих венах, дав возможность вести носом от изгиба шеи вверх — к линии челюсти, всё так же не открывая глаз. Он проводит кончиком из стороны в сторону, а потом ещё выше — к щеке, обходя уголок губ стороной, хотя безудержно хочется голову немного вправо и утопиться окончательно. Ощущается в воздухе чужое напряжение и лёгкое желание оттолкнуть. Чонгук кожей чувствует, как мужчина сжимает челюсть, а потом, наконец, сам открывает глаза, совсем немного отстраняясь, чтобы увидеть, что у Тэхёна веки сомкнуты, а брови в боли заломлены. Будто у него внутри война кровавая и страшная. Будто бы в нём сейчас кисло и вязко. — Противно? — мягко, вполголоса спрашивает, обдавая горячим дыханием щеку. Учитель медленно открывает глаза, врезаясь в мальчишечьи, где звездопад плачет и планеты сталкиваются. Вот такие у этого парнишки красивые космические глаза. — Не подходящее слово. — Не хотите? Боитесь, что я всем расскажу? — всё так же тихо и ласково говорит, взглядом бегая от одной медовой пучины до другой. А потом по густым бровям, носу, позволяет себе взглянуть на губы, находясь так близко, что через жалкий сантиметр сможет столкнуться с такой желанной мягкостью и теплотой уст, если стать чуть смелее и получить одобрение. — Чонгук… — выдыхает, и мальчик ловит горячее дыхание, неосознанно приоткрыв губы, а потом снова — к глазам, к взрослым страхам и боли, своими зрачками выжигая чужие. — Почему мне нельзя? Тэхён наконец-то двигается. Поднимает руки и касается плеч Чона, немного и аккуратно оттолкнув от себя, добавляя к их расстоянию в один сантиметр ещё двадцать. — Потому что мне нельзя уделять особое внимание ученику. Тем более в таком плане. — Но я хочу быть особенным. И он чувствовал себя им, когда Тэхён зарывался в его пряди. Когда Тэхён привёз к себе домой, спасая от снега и дрожи. Когда Тэхён обрабатывал раны. Когда Тэхён позволил сплести их пальцы и когда он вот так разрешал блуждать кончику носа по его коже. — Это запрещено, Чонгук. Я и так слишком много себе позволил. Где-то здесь открывается отсек человеческого желания быть любимым, нужным, важным. Где эти желания воют и хотят бороться, чтобы оплести своими лианами хозяина и подарить спокойствие, потому и загораются мальчишечьи глаза каким-то звериным огоньком с отблеском пылающей надежды. — Мы никому не скажем. Мы можем молчать, если вы согласитесь… — тушуется, потому что все равно страшно. Потому что всё равно боязно, — согласитесь быть моим. Я хочу быть вашим, я никому ничего не расскажу, честно. Чонгук всё понял. Под вуалью слов Тэхёна он нашёл то, что заставило его сказать это. Взгляд Тэхёна начинает надламываться, крошиться, превращаться в пепел под натиском этого искреннего напора, где просто хотят ощутить особенность себя именно в жизни мужчины. Ни в чьей больше. Но Тэхёну двадцать семь, он учитель, а Чонгук — его ученик. Это не поменяется до самого конца марта, и то, что уже сделал Тэхён — запрещено во всех знакомых нам книжках. Он попросту не может поверить и осознать, что в двадцать семь идёт именно по этой дорожке, на которой встретил мальчика, его ученика, который махом и разом перевернул всё, не угомонившись, продолжая хаосом проходится по всему тому, что с таким усердием складывал и собирал мужчина. — Просто подожди до выпуска. Я не смогу перейти такую черту, — всё, что он может сказать. — Но я уже совершеннолетний. — Ты мой ученик, — напоминают, чтобы угомонили свой напор. — Пожалуйста, Чонгук, просто подожди до выпуска. Чон почувствовал что-то вроде власти. Какого-то пинка с запахом предвкушения чего-то сладкого, и это всё сейчас пожирает его тело изнутри и снаружи. Это даёт книжку в руки с новыми словами, которые он никогда бы в жизни не произнёс: — А вы будете меня ждать? Я хочу, чтобы у меня была гарантия, что вы дождётесь меня. У вас-то есть гарантия. Вы видите, как я желаю вас… — У меня нет гарантий, — перебивает. — Подростки непостоянны, именно поэтому я попрошу подождать, чтобы ты, наконец, понял, на что идёшь, — чётко, строго по полочкам и со странной уверенностью в глазах, которая и не кажется такой уверенной. Больше отчаявшейся, скользкой, больной. — Такая любовь обычно недолговечна. Насытишься новыми ощущениями со взрослым человеком, а потом уйдёшь к более подходящему по возрасту, потому что так легче. Там не существует пропасти… — Замолчите, — он делает шаг назад, перенимая строгость Тэхёна в свои глаза. — Чонгук, это важно сказать. Ты должен знать, что такая любовь обязательно пройдёт, когда ты выпустишься. Всё-всё переосмыслишь, осознав, что я тебе не подх… — Помолчите, я сказал! — неожиданно для себя повышает голос, а потом, осознав это, тут же тушуется, более спокойно продолжая: — Не надо за меня решать. Не смейте этого делать. Вы не знаете наверняка. Вы не знаете, что происходит внутри меня, что я чувствую, как я вижу вас. Вы ни черта не знаете, поэтому не поступайте так со мной. Если вы что-то чувствуете в ответ, то просто позвольте стать вашим. Позвольте мне чуточку больше. Дайте гарантию, что не перегорите. Что не найдётся кто-то, кто будет лучше меня, красивее, умн… — Чонгук, — прерывает Тэхён, кажется, сильнее выйдя из строя, — не найдётся… Поверь, уже не найдётся. Я хоть и недостаточно стар, но понимаю, как ты ощущаешься во мне и насколько сильно это засело в сердце. Его состояние видно по опущенным плечами, слегка сгорбленной спине, сдающемуся выражению лица и вселенской эмоции страдания в глубоких зрачках. — А я не настолько мал, чтобы не понимать, насколько сильно я в вас влюблён. Тишина. Резкая и звонкая после огромного количества мыслей, вываленных на рожон. Чонгук признался вслух. Впервые. И от этого будто второе дыхание открылось. Словно большой, липкий, острый и стальной ком внутри треснул и превратился в стекло, которое разом раскрошилось на мелкие осколки, превращаясь в пыль. Это «влюблён» болезненной преградой сидело везде: на языке, в горле, в лёгких, в сердце, в разуме, во всех нервных путях и окончаниях. Оно будто бы заставляло Чона сжиматься, строить перед собой стены и не пытаться обходить их. Но теперь это искреннее слово свободно. Теперь оно отдано тому, кому и должно принадлежать, даже если Тэхён этого не хотел. Эгоистично, глупо, по-детски и необдуманно, но сейчас так было нужно. Сейчас Чонгук почувствовал, что это необходимо сказать, дабы не только в глазах и действиях увидели, но ещё и услышали, ведь по ту сторону тоже что-то неровно бьётся, верно? — Ваши прошлые слова… Это значит, что вы… — неуверенно подаёт голос, бегло рассматривая чужое выражение лица. — На «ты» Чонгук. Сейчас уже на «ты», — это сказано не грубо. Просто устало, измотанно. Чонгук как-то резко замирает на чужих бурлящих глазах, мёдом марая себе пальцы и обмазывая ими своё тело. — Ты… — пробует на языке доселе недозволенное обращение, — ты влюблён в меня? — Больше, чем ты думаешь. Решающий выстрел решил для Чонгука всё. Не важен теперь этот мир, другие миры и Вселенные. Сейчас это всё схлопнулось на чужих устах и галактических зрачках, окунувшиеся в приторную сладость радужки. Сердце даже по-другому биться стало. Не так, словно тащит на себе кандалы, а так, будто выпустили на волю пробежаться по бескрайнему полю, такому же бесконечному, как и любовь к этому учителю, который вот так просто позволяет снова шагнуть в свою сторону и обнять себя. Разрешает окольцевать шею и зарыться в смоляные волосы за ухом, а самому обернуть руки вокруг талии мальчишки и утонуть в изгибе его шеи, прикрыв глаза. Мужчина даёт согласие на то, чтобы сжать себя сильнее, ощутить, как мечтали о нём и как хотели вот так крепко-крепко обнять и перекрыть воздух, чтобы не забывали, что этот воздух для Чонгука был перекрыт всё то время, что он не смел вот так стоять с Тэхёном и чувствовать его в своих руках. Хочется снять тёмно-зеленую куртку с него, чтобы мужчина стал ближе, но так не хочется отрываться, потому Чон и меняет позу и, как всегда мечтал, окольцовывает талию, ныряя под верхнюю тёплую одежду. Теперь Тэхён прижимает мальчика за плечи и дышит в висок, а Чонгук опаляет горячим дыханием кожу шеи и совсем невесомо касается её губами, а потом невольно улыбается. Как же ему сейчас захотелось это сделать. Тэхён чувствует улыбку, но не может даже уголки губ кверху подтянуть. Ему по-своему страшно, по-своему больно. Ему бы очень хотелось лишь на мгновение забыть, что он учитель, а Чонгук — его ученик. Лишь на секунду ощутить лёгкость и перестать ругать себя за то, что не сумел проконтролировать своё взрослое сердце. Но Тэхён, даже скованный своими барьерами, всё равно щекой прижимается к виску, прикрывая глаза, осознавая, как хорошо ему в таком недолговечном мгновении. Наверное, эти объятия звучат слишком просто, если не знать, как взрослый и юный дошли до того, чтобы просто вот так прижаться друг к другу, не желая думать о будущем, забываясь в моменте. Обо всём они подумают позже, а сейчас пусть мир смолкнет и подарит им тёплое одеяло, укутывая в долгожданное спокойствие.