«Я надеюсь, это что-то безобидное, — подумал Виктор, холодея. — Что-то, на что несложно будет отвечать. Или лгать хотя бы будет несложно… Без всяких стратегий, иначе я не выдержу».
«А надо было раньше думать, когда шёл убивать первого и второго ублюдка», — укорил его голос.
«Уже всё».
«Ага, сейчас-то, конечно, уже всё, а раньше ты чем думал?» — прохихикал голос и больше ничего не сказал.
— Да, конечно, — максимально ровным голосом сказал Виктор.
— В каких городах и странах Вы побывали в своей жизни?
«Что за ерунда? — возмутился голос, вновь вернувшись и комментируя всё и вся. — К чему это? Какое отношение имеет этот вопрос ко всему происходящему?!»
Виктор напрягся.
— Я никогда не выезжал за пределы Великобритании. Я был только в Англии.
— Хорошо, значит, Вы не были в других странах. Понял. А в каких городах Англии Вы уже были, не считая Брайтона?
Элфорду сейчас же захотелось закончить этот разговор и покинуть полицейский участок, потому что он уже догадывался, к чему ведет Клоуз.
— В Лондоне и Портсмуте, — сухо сказал Виктор, наступая себе на горло.
— В Портсмуте, — повторил Клоуз, зачем-то улыбнувшись. — В Портсмуте, значит, — его улыбка стала шире, у Виктора же, наоборот, всё сжалось внутри.
— Да, — как можно спокойнее подтвердил Виктор. — А почему Вы интересуетесь, я могу узнать?
— Чуть позже, — пообещал Клоуз. — И как давно Вы были там, в Портсмуте?
— Вчера вернулся, — сглотнул Виктор.
— Сколько пробыли там?
— Один день, не считая дня приезда и отъезда.
«Ты влип, — решительно сказал голос. — Очень серьезно влип».
— Один день, — продолжая улыбаться, повторил Клоуз. Он довольно потёр руки. — Вы знакомы с Барбарой Тафт?
«Вот теперь время солгать», — подсказал голос. Виктор не стал додумывать стратегии и просчитывать, насколько сейчас удачной будет его ложь. Ему хотелось отрицать то, что он с ней знаком. И он решил всё отрицать, доверяя своему внутреннему «я».
— Нет, — коротко сказал Виктор.
— И это имя Вам ни о чем не говорит?
— Не говорит.
— Хорошо, — сказал Клоуз и встал со стула. Он перестал улыбаться. — Теперь Вы подозреваетесь в убийстве Барбары Тафт в Портсмуте.
Виктор как можно более непринужденно и невзволнованно поморщился.
— Я же не убивал её. И не убивал мистера Хамфри. И Томаса тоже не убивал.
— Насчёт Барбары ещё под вопросом, но штука в том, что Вас точно подозревают в убийстве Вашего преподавателя и Вашего одногруппника. А почерк убийцы Барбары очень похож на почерк убийцы Ваших знакомых из университета. Так что если Вы подозреваетесь в убийстве мистера Хамфри и Томaca, при том, что Вы ещё и были в Портсмуте в момент смерти Барбары, то Вы также подозреваетесь в убийстве этой женщины. Ничего личного, — пожал плечами Клоуз. — Вы свободны. Можете идти, Виктор. И да, позовите сюда, пожалуйста, Виолу. Мы опросим и её.
Виктор с мрачным видом встал со стула, и его лицо оказалось на уровне лица Клоуза.
— Удачи, — пожелал Клоуз, глянув на дверь.
Элфорд через силу кивнул полицейскому и вышел из камеры допроса.
— Как всё прошло? — облизнув губы, спрашивает Виола и вскакивает с места, едва увидев Виктора в коридоре.
— Давай чуть позже я тебе расскажу, — вздыхая, обещает Виктор, подходя всё ближе к матери.
— Почему? — не понимает она и хмурится.
— Теперь твоя очередь, — хмыкнул Виктор, поведя левым плечом в сторону двери камеры опроса. — Тебя уже ждут.
— Меня что, тоже будут обо всём спрашивать? — растерялась Виола.
— Ага, — почти безразлично ответил Виктор, плюхнувшись на стул в коридоре.
«Она выглядит так, будто это она убила человека, будто это ей сейчас придётся всё время лгать ради того, чтобы остаться на свободе», — с тоской подумал Виктор.
«И не говори. Ей-то как раз сейчас будет легко. Она максимум будет немного напряжена, но её мозг не перегрузится и не закипит от того, что он устал каждую секунду выдумывать ложь поправдоподобнее. Ей везёт больше, чем некоторым», — заметил голос.
«Так она и не убивала никого».
«Тоже верно».
— Ладно, я пошла, — нерешительно сказала Виола, пытаясь встретиться с сыном взглядом. — Не уходи никуда, сиди тут, потом вместе выйдем отсюда. Хорошо?
— Хорошо, — устало кивнул Виктор. — Иди.
Женщина кивнула ему в ответ, пошла по коридору дальше и вскоре скрылась, повернув направо в камеру допроса и закрыв за собой дверь.
Виктор, фыркнув, откинулся на спинку неудобного стула. Он закрыл глаза и постарался подумать о чём-то приятном и неволнующем, но в голову лезло лишь неприятное и волнующее; Виктор нервно заёрзал на стуле в тускло освещённом коридоре и постарался унять дрожь в руках. Атмосфера вокруг него, казалось, сгустилась, пытаясь перекрыть кислород.
«Была бы моя мама адекватнее, я бы рассказал ей всё, она бы непременно поняла меня, — с тяжестью на сердце подумал Виктор. — Я бы сказал ей, что надо говорить, и сейчас она бы говорила на допросе то, что нужно говорить, а не то, что она думает или знает. Сейчас сморозит какую-то глупость, а мне потом придётся отдуваться за неё. Очень жалко».
«Тебе придётся отдуваться за себя, а не за неё. Она тут ни при чём. Не вмешивай мать, её вины здесь нет. Ты сам во всем виноват», — холодным тоном сказал голос.
«Ладно, — не стал спорить Виктор, так как понимал, что голос пусть и воображаемый, но говорит умные вещи. — Как жаль, что я остаюсь в неведении относительно деталей расследования», — поделился мыслями Виктор в своих же мыслях. Как иронично.
Он не был посвящён в разговор, который проходил в комнате рядом, где на волоске висела его судьба; но это не мешало разыгрываться его воображению, придумывать сценарии, которые одновременно пугали и интриговали.
Время, казалось, тянулось бесконечно, пока он обдумывал — велик ли шанс, что его мать неосознанно скажет что-то такое, что может привести к отвратительным последствиям? Эта мысль тяготила его. Среди беспокойства и паники за своё будущее в уме Виктора затесалось нездоровое любопытство: что там говорит Виола, как она справляется с давлением, которое на неё оказывает Клоуз при допросе, получится ли у неё достаточно невинно отвечать на вопросы, чтобы в её ответах невозможно было разглядеть причастность Виктора к убийствам?.. Или она, сама того не подозревая, скажет что-то такое, что открыто намекнёт Клоузу и Барлоу на то, что убийца — её собственный сын; расскажет что-то, благодаря чему эти двое сразу обнаружат ужасные тайны, которые Виктор, к его несчастью, так плохо хранит?
Сердце Виктора колотилось всё чаще от противоречивых чувств. Он любил свою мать, дорожил их более-менее тесными отношениями, но в глубине души знал, что его поступки непростительны. Чувство вины терзало его совесть, раздирало и бередило и так воспалённые раны, нашёптывая ему, напоминая о жизнях, которые он отнял, о боли, которую он причинил не только трём ныне покойным, а в том числе их близким и знакомым.
Его мысли закружились, переплетая заботу о благополучии матери со страхом разоблачения. Каждая проходящая минута казалась вечностью, усиливая напряжение и затягивая узел страха в груди.
Без ведома Виолы он держал свою тёмную тайну под замком, ограждая мать от тревожной правды. Он научился скрывать своё истинное «я», надевая маску нормальности, которая удачно скрывала его мрачную сущность. Но коридор стал полем битвы желаний, которые противоречили друг другу: с одной стороны, ему хотелось сейчас ворваться в камеру допроса и с порога признаться в своих злодеяниях, только бы мама сейчас там не мучилась и не отдувалась за него, а с другой… ему не хотелось, чтобы она обнаружила Истинного Виктора, который без своего прикрытия, в сущности, был настоящим чудовищем, жаждущим мести, желающим почувствовать горячую липкую кровь на своих руках, мечтающим наблюдать, как алые струи вытекают из ещё не остывшего тела и окрашивают всё в красный, заливая пол.
Когда дверь комнаты для допросов наконец открылась, сердце Виктора ёкнуло. Его глаза метнулись к фигуре Виолы, когда она только появилась в коридоре. Он искал любые признаки горя или печали во взгляде матери, но выражение её лица оставалось таким же, каким оно было до допроса.
Это одновременно успокаивало и мучило Виктора. Он страстно желал попросить её всё рассказать сейчас же, облегчить давящее на него бремя, но он знал, что в данный момент они не могут обсуждать это.
Едва Виола подошла к нему и оказалась на расстоянии вытянутой руки, Виктор, подвинувшись совсем на край стула, чтобы быть ближе к ней, тихо спросил еë:
— Ну? Как всё прошло?
Виола не ответила. Это очень насторожило, даже напугало Виктора. Ему больше всего на свете не хотелось, чтобы родная мама считала его убийцей. Впрочем, тогда и не нужно быть убийцей, чтобы тебя не считали убийцей, что тоже логично.
Из комнаты вслед за Виолой вышел Клоуз. Он демонстративно засунул руки в карманы.
— Что ж, — медленно сказал он, — суду быть.
— Что? — разъярённо вскричал Виктор, вскакивая со стула. Он уже забыл, что ему нужно играть роль хорошего милого мальчика, а не вспыльчивого и импульсивного маньяка. — Какому ещё суду, Вы не всех опросили!
— Всех, — спокойно сказал Клоуз. — Вы были последними.
— Быть не может! Вы сказали, что когда опросите всех, тогда примете решение.
— Я опросил всех. Вашу маму должны были опрашивать последней. Так и случилось, — без эмоций разъяснил Клоуз. — То, что проведут судебное заседание, — уже решено. Дату, время и место заседания Вы узнаете из уведомления, которое получите по почте.
Виктор гневно глянул на Клоуза. Он не мог скрыть своей злобы, хоть и внутренний голос ему отчаянно кричал: «Не забывай о своей роли, помни, ты должен быть хорошим!»
«Суд всё равно уже назначили, — отрезал он. — Какой смысл притворяться хорошим, если это ничего уже не изменит?»
«Справедливо», — вздохнул голос.
— Ничего личного, — пожал плечами Клоуз.
— Пойдём, мам, — пробормотал Виктор, взяв Виолу за руку. — Опрос кончился, нам пора…
— Пойдём, — согласилась женщина, не вырываясь из хватки сына. — Что, теперь за продуктами? — поинтересовалась она как ни в чём не бывало.
Виктор утвердительно хмыкнул.
— Кстати, сэр, где наши деньги за проезд? Нам пришлось из-за вас кататься сюда за наш счёт, при том, что от времени, проведённого здесь, нам, по сути, никакой пользы не было. Мы зря приехали сюда, — напомнил Виктор, внимательно взглянув на следователя и пытаясь по выражению его лица понять, даст ли он денег им на автобус или нет.
Клоуз медленно моргнул.
— Вы принесли пользу стране, — аргументировал он.
— Мы не хотим приносить пользу стране и, как бы это эгоистично ни звучало, нас в первую очередь интересует собственная выгода, — усмехнулся Виктор. — Так Вы оплатите нам проезд или нет?
— Я пообещал оплатить вам проезд в том случае, если опрос завершится удачно, а… — Клоуз не успел договорить, Виктор перебил его, потому как не хотел выслушивать этот бред дальше:
— Он и завершился удачно, разве нет? Вы узнали то, что хотели узнать, я дал полные ответы на Ваши вопросы, мама, видимо, тоже, иначе бы Вы её не отпустили. По-моему, это и называется «удачно проведённый опрос».
— Да, — коротко подтвердила Виола, потому что у неё тоже не было желания вновь тратить деньги, тем более что лишних у неё нет.
Виктор раскрыл ладонь и требовательно посмотрел на Клоуза.
Клоуз, коротко вздохнув, вытащил из кармана брюк деньги. Он протянул руку и всыпал монеты в ладонь Виктора.
Похоже, Клоуз не хотел тратить бумажки, поэтому он насобирал мелочи, что так весело зазвенела при передаче Элфорду.
— Здесь хватит вам на автобус туда. Автобус обратно до вашего дома я не обещал оплачивать, — холодно и совсем капельку устало сказал Клоуз. — До свидания и удачи. Встретимся уже на судебном заседании. Не раньше, я надеюсь.
— Я тоже надеюсь, — криво улыбнулась Виола.
— И я, — прокомментировал Виктор и увлёк за собой маму прочь из ненавистного полицейского участка.
Он проверял почтовый ящик каждый день по несколько раз в надежде не увидеть то самое уведомление. Или увидеть, но чтобы там было написано, что суд отменяется. С каждым днём без приглашения на суд надежда Виктора всё крепла, и перед днём, в который уведомление пришло, он было даже с лёгкостью на сердце подумал, что суд отменили, что как всё хорошо разрешилось, но… увы, уведомление, всё же, попало в почтовый ящик дома Элфордов.
Виктор с разочарованием, мешавшимся с некоторым испугом, распечатал пыльноватый конверт и развернул сложенную втрое бумагу. Внутри его ожидало:
«Уважаемые Виктор и Виола Элфорд!
Ожидаем вас на судебном заседании 31 августа на Эдуард-стрит в Law Courts.
Кабинет уточнять у стойки регистрации.
Начало в 15:00»
— Весьма неприятное известие, — тихо сказал Виктор, с неприязнью перечитывая сообщение в третий раз. Поджав губы, он скатал бумагу в плотный комок и сунул в карман, после этого с силой захлопнув дверцу почтового ящика — тот аж задребезжал. — Через неделю, значит, — проговорил он без особого удовольствия. — Ну-ну.
По мере приближения дня предстоящего суда, Виктора охватывала буря эмоций. Глубоко в уголках его разума беспокойство и нервозность вели напряжённую борьбу против осознания того, что люди не станут его считать невиновным до тех пор, пока им это не скажет судья. Мрачные мысли отягощали существование и образовывали узел в животе, который отказывался развязываться и с каждой минутой становился только туже.
Его свобода и репутация висели на волоске. Они подвергали сомнению каждое принятое решение, каждую совершённую ошибку и потенциальные последствия, маячащие на горизонте. Беспокойство охватывало Виктора и давило, усиливало тревогу, которая грызла всё его существо.
Каждую ночь заснуть было всё труднее, а если и получалось задремать, то совсем ненадолго, потому что кошмары начинали душить его ледяными щупальцами, окутывать своей холодной вязкой слизью. Возможное будущее проникало в его сны и пугало, заставляя всё больше сомневаться в том, что суд разрешится в его пользу.
Видения зала суда разыгрывались в ярких деталях. Виктор прекрасно ощущал на себе тяжёлый взгляд судьи, отчётливо слышал пронзительные повизгивания и покрикивания обвиняющих, встречался глазами с присяжными, что хмурили брови, оглядывая Виктора. Он оказался в ловушке петли различных сценариев, представляя возможные результаты и их влияние, которое они окажут на его последующую жизнь.
Но среди моря страха и опасений в его мыслях эхом раздавался шёпот, диктующий, что он не должен повиноваться ситуации. Внутренний голос напоминал Виктору, что если он так долго с успехом скрывался и существовал под маской порядочного человека, бороздя коварные воды обмана и мрачной тайны, то почему сейчас, на судебном заседании, ему обязательно не повезёт? Разум Виктора отчаянно цеплялся за этот крохотный островок надежды в его сердце, пытаясь убедить себя в том, что всё будет хорошо.
Порой он находил утешение в мимолётных моментах, которые отвлекали его от совестливых мыслей и старались заблокировать все представления о предстоящем суде. Выполняя повседневные обязанности и живя рутиной, вроде поливания клумб и готовки простого завтрака, он искал убежище в этом, цеплялся за нормальность тогда, когда хаотичное будущее угрожало поглотить его. Тем не менее затаившиеся мысли о процессе судебного заседания никогда не покидали его, и Виктор всегда помнил о том, что совсем скоро его судьба будет решена.
Предвкушение встречи с семьями и друзьями своих жертв, знание того опустошения, которое он причинил всем этим людям, стало бременем. Сердце Виктора сжималось от угрызений совести, осознавая всю ту боль, которую он нанёс.
Но Виктору было жаль не людей, которых он убил, а людей, которые любили тех, кого он убил. Всё же это разные вещи, и близкие покойников наверняка не виноваты в том, что эти покойники при жизни были такими гадкими личностями.
Если бы можно было вернуться в прошлое и всё изменить, Виктор вернулся бы в прошлое и убил тех людей ещё более жестоко.
Заглушая чувство вины перед близкими тех, кого он убил, Виктор, облизываясь, представлял, как распарывает толстой Барбаре еë выпяченное брюхо и выпускает кишки наружу, потроша её, словно свинью. Но она и была по жизни свиньёй. Свиньи заслуживают умереть как свиньи, а не как несчастненькие жертвы, которым «не повезло» наткнуться на Виктора, жаждущего мести за своё прошлое.
«Еще неплохо было бы подвесить её к потолку на крючок, как это делают в мясных магазинах», — улыбаясь, подумал Виктор.
«Идея хорошая», — одобрил голос.
«И почему я так не сделал?» — со светлой печалью вздохнул Виктор.
«Времени не было. И возможности. Нужен был бы какой-то специальный хороший потолок, который может выдержать её тушу, и такой же хороший крюк. Она же жиробасина, ну! Обычный крючок её не выдержит. К тому же это довольно грязная работа, если ты не брезгуешь и…»
«Я не брезгую, — перебил Виктор. — Было бы весело слышать, как озвучивают всё это в новостях, — сладко размышлял он. — Такая слава…»
«Бесславная слава!»
«Почему это?»
«Никто бы не знал, что с Барбарой так поступил именно ты. Никто бы не показывал на тебя пальцем и не говорил восторженно или испуганно: «Это он!»
«Зато обо мне бы говорили, — гордо подумал Виктор. — Это слава. Не бесславная».
«Пусть так, — согласился голос, не желая спорить, — но ты в курсе, что если бы ты занялся расчленением Барбары или подвешиванием её, то где-нибудь могли бы остаться отпечатки твоих пальцев или любые другие следы?»
«В курсе. Но я бы всё делал аккуратно».
«Скажи ещё, что в перчатках, специальном костюме и обуви…»
«Ну, это сложно. Могу сказать, что если человек не готов стараться хорошо заметать следы, то лучше и не начинать возиться в крови и потрохах».
«Да, всё просто! Как ты сделал — так и нужно всем делать».
«Именно. Ножом по горлу, да и дело с концом».
«Или несколько ударов в живот».
«Или так», — подтвердил голос.
