Время шло медленно; каждый участник запинался на моментах, связанных с прошлым, или на откровенных вопросах, отвечать на которые значило бы обнажиться.
Дазаю было откровенно скучно. Половину фраз он сымпровизировал — другим незачем знать подробности его жизни. Консультации походили на лекции в университете: такие же скучные и заурядные, будто никто не знал об элементарных методах помощи себе или причинах формирования расстройства, которые интуитивно понятны. Оставалось делать вид, что происходящее очень важно, интересно и что все техники понадобятся в будущем. Акико хороший специалист, но выбранная терапия — не что иное как детский сад: садись решай тесты, рисуй маму с папой, изобрази животное, которого больше всего боишься и разорви листок. Утрированно, но похоже на то, чем занималась группа взрослых людей.
Йосано твердила про генетическую расположенность, травмирующие события, родителей, отвержение и пренебрежение, будто сейчас это имеет значение. Как часто мы вспоминаем о своих травмах и родителях, когда мысли уже давно в работе, семье или в забытье, — что более вероятно для Дазая. Дефект есть, но воспоминаний о нем меньше, нежели последствий в виде различных психических недугов.
Мужчина поглядывал на часы, висящие немного выше ряда дипломов. Осталось несколько минут до обеда. Акико явно задержала пациентов, позабыв о распорядке дня. Дазаю не терпелось попробовать новые кулинарные изыски в столовой, но больше всего хотелось увидеть Ацуши и пожаловаться на обстановку, прогуляться и покурить на свежем воздухе. Не помешало бы поспать, но в последнюю неделю сон перестал быть отдушиной: снова появилась бессонница, навязчивые мысли, отчего Дазай подолгу сидел на кровати и смотрел в темноту, которую прерывал свет от фонаря. Это схоже с медитацией, когда мысли утекают, и тело постепенно расслабляется: происходит перестраивание организма.
— Спасибо всем за участие! Мне очень понравилось заниматься с вами. Вы отличная и активная группа. На сегодня консультация окончена, жду вас на следующей неделе.
Дазай выдохнул. Наконец-то можно выйти из дурно пахнувшего помещения, чего не хватало еще часа назад. Но запахи, доносящиеся из столовой, не представляли из себя ничего лучше: тушёная капуста, суп с той же зажаркой, картошка и нотки чего-то неуловимого. Весь бюджет точно уходил не на фонд поликлиники, иначе хотя бы инвентарь и медицинская аппаратура были бы в надлежащем состоянии.
Закончив трапезу, Дазай пошёл на поиски Ацуши, пытаясь не попасться на глаза другим Мегерам. Он ощущал себя ребёнком, который провинился перед родителями и теперь ищет уловки, чтобы увернуться от наказания, но цель есть цель, и её нужно добиться. Искать Накаджиму пришлось недолго: парень сам попался охотнику.
— Ацуши, здравствуй! Сводишь прогуляться? — бесцеремонно спросил Осаму, заложив руки за спину и покачиваясь на пятках.
— Какое обращение! Где ваше уважение, молодой человек? — они вместе засмеялись, — Хорошо, пойдем.
На улице было тепло. Тихий ветер умиротворял. Дазай давно не чувствовал себя так хорошо, как сейчас, смотря на уходящее солнце, колеблющиеся листья, нежно струящиеся солнечные лучи. Он раскурил сигарету и через пламя посмотрел Ацуши, который явно хотел о чём-то спросить.
— Дазай, сделай одолжение, дай, пожалуйста, покурить. — парень замялся.
Было странно слышать подобную просьбу от Ацуши. Его невинный взгляд и неуверенность не внушали, что Накаджима и вправду хочет попробовать, но Дазай не стал сопротивляться.
— Держи, — он подал сигарету, — но с чего такое решение?
— Стало интересно, пока наблюдал за тобой все эти две недели. Мне тоже захотелось попробовать, чисто ради любопытства и опыта.
— Подойди ко мне ближе, — он подозвал Ацуши рукой, — подкури и сразу затянись.
Парень затянулся, но так удачно, что весь дым попал в лёгкие, и ему ещё долго пришлось кашлять, вытирая слезящиеся глаза. Никакого удовольствия он не получил, кроме ощущения боли в горле, лёгких и непреодолимого желания выпить воды. Однако Ацуши хотел походить на Дазая, который каждый раз курил на закате солнца, его бежевое пальто развевалось на ветру, а на лицо падала длинная челка, которую он тщетно пытался убрать за ухо.
— Впервые всегда так, — отшутился Дазай и забрал сигарету, — но тебе лучше не начинать, особенно если кто-то подтолкнул. Ты как никто знаешь последствия.
Они ещё долго стояли и смотрели на больных, которые разговаривали между собой, смеялись и жаловались на дни, проведённые в заключении. Подходить и вливаться в социум не хотелось, им было спокойно вдали от лишнего шума. Что удивительно, персонал никогда не делал замечаний насчёт уединенных прогулок; миловидная внешность и прилежность сыграли свою роль: начальство хвалило и уважало парня, а пациенты, особенно молодые девушки, давали в презент шоколадки, различные побрякушки и, в том числе, любовные письма, которые он пытался игнорировать. Накаджима не мог себе позволить отвечать на признания, во-первых, потому что существуют правила, во-вторых, он давал клятву Гиппократа, в которой говорится: «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами», и, в-третьих, ему не нужны лишние проблемы. Отношения без взаимных чувств — эгоистично, тем более за 19 лет Ацуши ни разу не задумывался и не фантазировал насчёт интимных отношений. Поэтому игнорирование было хорошим способом закрыть глаза на влюбленные взгляды.
— Через неделю тебя выписывают, — Ацуши положил руку на плечо мужчины, — Надеюсь, лечение пошло тебе на пользу.
— Не сомневайся в этом, — сказал Дазай и предложил зайти обратно в помещение.
Неделя прошла мучительно. Утро с везде слоняющимися санитарками, врачи, завтрак, запах спирта и препаратов, капельницы, обход, сон и небольшие передышки на чтение. Днём тошные сессии с психотерапевтом, страх больных, смущенные полуулыбки, зардевшиеся лица, скудный обед, таблетки, смех, прогулки, Ацуши. Вечером ужин, капельницы, чьи-то слёзы, книги, бессоница, которая вновь настигла Дазая. Ночью беспокойство, тоска, воспоминания и двухчасовой сон. Ему снова хотелось снотворных, чтобы забыться и успокоить несмолкаемые мысли. Осаму нашёл пристанище, но спокойствие быстро забрали, вернув его в геену огненную. После выписки он вернется к жене, которая будет бдить и следить за ним, отец оставит сына одного, придётся искать новую работу либо писать что-то максимально абсурдное и неприличное, чтобы сыскать интерес людей и увеличить продажи. Прокормить себя и жену с ребёнком, когда нет постоянного заработка, — та ещё проблема. С ума сойдешь, если ранее не заботился о будущем, а лишь писал картины со своим другом-алкоголиком, бегал за каждой юбкой и думал о смерти.
***
Ацуши застал Дазая за работой.
— Впервые вижу, чтобы ты писал в стенах больницы. Можно взглянуть?
— В последний день у меня появилось вдохновение. Это маленькое стихотворение, секстина, — Осаму протянул блокнот.
Дождик прошёл,
Грязный пруд взбаламутив.
В мутной воде
Не отражаются больше
Волны цветущих глициний.
— Я читал несколько твоих произведений. Теперь буду ждать сборник стихов. Обязательно напиши хотя бы несколько, ради меня и моего удовольствия, — Ацуши искренне улыбнулся, но радость быстро сошла с лица. — Я был рад встретиться с тобой, Дазай, но, как ты понимаешь, пора прощаться. Давай провожу до поста, — он взял мужчину за локоть и повёл из палаты.
