Count to four and go

      Йонджи в последний раз глянул на Крошку Санджи, свою плюшевую голубую собачку, — и зашвырнул её в корзину для мусора. Кто-то из братьев оторвал игрушке голову, и теперь Йонджи задавался вопросом, кого из них ему следовало в отместку выбросить за борт. Отец бы разозлился, но Йонджи было уже почти одиннадцать, его клонило к подростковому бунту и агрессии. В прочитанных им книгах это вроде бы называлось «мятежный переходный возраст» — ну, или похожая тупая теория. Да какая разница, если это отлично работало как отмазка!       — Прощай, Крошка Санджи, — уронил он со угрюмой ухмылкой, затем повернулся к ящику возле своей кровати и вытащил новую игрушку. Деревянного солдатика номер три, пожалуй, будут звать Мини Санджи.       Йонджи положил солдатика на прикроватную тумбочку и выдвинулся из комнаты на поиски братьев. Стопроцентно забросит в море — неважно, кто попадётся первым, любого! Но вместо них он натолкнулся на Рэйджу.       Рэйджу была старшей — старшей сестрой, старшей во всём детском мире Йонджи, — оттого считалась самой умной и сильной. Он мог бы и её поколотить со злости, но, во-первых, это отчего-то казалось ему неправильным, а во-вторых, та сама могла ему навалять. Очень не хотелось бы выпрямлять вмятины на лбу от её ударов.       — Ты Ичиджи или Ниджи не видела?       — Нет, — мимоходом ответила Рэйджу, не придав большого значения его вопросу. Вечно она такая: отрешённая, игнорирует Йонджи целыми днями, как будто он мебель… Он кивнул: нет так нет. И продолжил розыски братьев.       Следующим, кого он встретил, стал Ичиджи, но тот, как назло, общался с парой учёных, чему-то кивая время от времени. Йонджи постарался уклониться от их группы. Можно было задержаться и послушать, но Ичиджи выглядел необычайно оживлённым, разговорчивым. А Йонджи в такие редкие приступы братской «разговорчивости» предпочёл бы сам сигануть в море. С недавних пор тот начал всем рассказывать, что мама пыталась убить их в утробе — ведь они не вышли такими неудачниками, как Санджи. Йонджи поверил. Но никогда не зацикливался на этом, подобно Ичиджи, и не понимал, почему старший брат постоянно об этом твердил. Одного раза достаточно, хватит!       В конце концов, после четверти часа неустанных поисков, он обнаружил Ниджи — увы, в чересчур удалённом от моря месте.       — Хочешь поохотиться со мной на птиц? — спросил Ниджи с верхушки паркового дерева.       — За борт тебя столкнуть хочу!       — Мне как-то не до плавания.       — Да плевать до чего тебе там! Пошли к причалу!       — Не-а. Птиц ловить интереснее!              Йонджи от души засадил кулаком по стволу дерева — то с треском начало валиться вниз, заставив Ниджи спрыгнуть на землю. С веток порхнули птицы, штук семь, и старший брат в ярости зыркнул на младшего. Мгновение спустя они сцепились в драке; замелькали кулаки, бьющие совсем не по-детски: так, чтобы рассечь кожу, сломать кости, нанести раны и оставить увечья… Обоим понадобилось время, чтобы выпустить пар, прийти в себя. Но потом, когда подустали и ощутили растущий голод, хмуро разошлись — принять душ и привести себя в порядок к обеду.       — …Добавки!       Слуга уставился на опустевшие тарелки, прошёлся взглядом по лицам остальных, пару секунд выжидая похожего запроса, но, похоже, только Йонджи нуждался в добавке. А тот, после того как прикончил вторую поданную ему порцию, потребовал третью. Необычно — но не настолько, чтобы у кого-то это вызвало беспокойство. Однако на другой день всё повторилось.       Йонджи был голоден; он проснулся рано утром и приказал повару сварить ему полдесятка яиц, которые проглотил практически за один присест. Он не стал завтракать с братьями, и все посчитали, что он сыт — Йонджи и был сыт. Но уже к полудню прервал уроки фехтования для набега на стол с закусками. А позже, после полноценного обеда, валяясь на кровати в своей комнате, безотчётно впился зубами в Мини Санджи. Потому что внезапно испытал мучительную потребность что-нибудь пожевать, ощутить вкус чего-то иного, нежели собственной слюны.       Вечером третьего дня отец вернулся домой и вызвал к себе Йонджи.       — Мне доложили, что ты переедаешь, — Джадж произнёс это таким тоном, будто ждал объяснений.       — Я голоден.       Это простое оправдание прокатило лишь однажды. Йонджи едва ли мог притупить голод едой, даже когда съедал слишком много для своего детского тела. Поначалу его приёмы пищи пытались регулировать, но перестали — когда Йонджи не сумел удержать ручку на уроке математики, оттого что, по его словам, обессилел от голода.       Тогда ему разрешили есть в любое время, когда он пожелает (разумеется, с лёгкими ограничениями, чтобы избежать переедания). И Йонджи, как по волшебству, снова стал бодр и весел — чуть ли не на голове стоял! — выполнял на тренировках все нормативы и старался на уроках.       — Эй, Ниджи, какой у тебя ответ получился в шестой задаче? — спросил Йонджи, когда учитель вышел ненадолго из классной комнаты, но глаза брата были закрыты, как если бы он спал. Более того — Ичиджи, сидящий впереди, за первой партой, тоже заметно клевал носом. Удачненько!       Йонджи быстренько стащил с парты Ниджи яркий ластик и запустил им в макушку Ичиджи. В любой другой день тот уловил бы, что траектория полёта вышла неправильная. Однако Ичиджи, не задумываясь, швырнул ластик обратно — и, конечно же, в сторону Ниджи! Йонджи прыснул с них обоих.       После пятнадцати дней ставшего привычным голода Йонджи уже склонялся к мысли, что, в принципе, вполне может жить и так.       …Он, как обычно, пришёл к столу самым первым. Но в этот раз только Рэйджу и отец присоединились вовремя. Ичиджи опоздал; тёмные круги под его глазами выдавали, что он не выспался. А вот Ниджи так и не показался.       — Ниджи! Ты где?! Отец выйдет из себя, если ты не явишься! — Йонджи высунулся в окно, но брата нигде не было видно. Отец был зол и запретил приступать к еде, пока не появится Ниджи. Спустя какое-то время Йонджи почувствовал, что начинает проигрывать свою вечную борьбу с голодом. Побежденный, он улизнул на кухню и стащил оттуда немного хлеба. Ну, как стащил… хлеб и так ему принадлежал, потому что он был принцем, так что технически это не считалось воровством. Но и не дозволялось.       В конце концов Ниджи нашли в парке без сознания. Вокруг него в изобилии валялись обёртки от шоколадок.       — Жутко захотелось спать, вот и всё, — объяснил Ниджи, но отец ему не поверил.       Той же ночью комната Ниджи стала тихой и пустой. Как и комната Санджи.       Йонджи покопался в коробке с игрушками, достал синий резиновый кораблик и крепко-крепко обнял его. Лёжа в кровати, он прижимал его к себе, опасаясь, что кто-нибудь зайдёт и опять сломает игрушку. Вместе с корабликом под одеяло нырнул и деревянный солдатик — Йонджи и его взял под защиту.       За пять дней до одиннадцатого дня рождения Йонджи проснулся от звука шагов за дверью своей комнаты. Он открыл глаза, поднялся, высунул нос в коридор, после чего последовал за мелкой подозрительной тенью, уходящей прочь из замка. Тихий шум разбудил и Рэйджу — сестра присоединилась к Йонджи, когда он в своём преследовании перемахнул через стену казармы, чтобы срезать путь к причалу.       Тенью, как обнаружилось, был Ичиджи, зачем-то уставившийся в ночное море. Он провёл так остаток ночи — ничего не делал, просто неотрывно смотрел вдаль — и, когда на рассвете им всем пришлось вернуться в свои комнаты, игнорировал любые расспросы Рэйджу. Йонджи, интереса ради, всё это время тоже пялился на море, стараясь больше сосредоточиться на тёмной линии горизонта, чем на поведении брата.       — А в чём было дело-то? — напоследок Рэйджу попыталась снова — наблюдение за морем незаметно увлекло и её саму.       — Что, если появится корабль?       — Джерма сильна, обычный корабль нам не угроза.       — Да, ты права…       С Ичиджи что-то было не так. Йонджи хоть и заметил это, но смолчал.       За два дня до их дня рождения Ичиджи внезапно перестал принимать пищу — медики обеспокоились не на шутку, но объяснений этому не было.       Йонджи переселили в лазарет последним. Заодно, как самого крепкого, сводили в лабораторию и там, раздев догола, тщательнейшим образом провели тесты его организма — в попытках найти причины неведомой хвори, охватившей по очереди всех близнецов.       — …У Ичиджи-сама наблюдаются явные признаки истощения.       — Как? — рявкнул Джадж на одного из докторов. — Как такое вообще возможно?!       Йонджи, одевавшийся в соседней комнатушке, слышал эти крики, но они были ему до лампочки. Его волновало другое. Он отправился в больничную палату Ниджи и по-простому, без привычных выкрутасов, открыл дверь.       Брат выглядел таким маленьким на огромной белой кровати.       — Ты тоже умрешь, как мама?       — Не исключено, — ответил Ниджи и чуть сдвинулся, высвобождая место, чтобы Йонджи присел рядом с ним. — Я всё время чувствую себя таким усталым… Знаешь, я столько стран мечтал завоевать, прежде чем умру. А умирать вот так — отстойно.       — Да уж… у нас, кстати, завтра день рождения.       — Отец нам всё равно ничего не подарит. Он же занят рейдовыми костюмами, а им очень далеко до готовности.       Йонджи кивнул и, закрыв глаза, позволил себе немного подремать на кровати Ниджи — как тогда, когда они были совсем маленькими. Но запах старшего брата изменился. Теперь он пах больницей — прямо как мама.       Свой одиннадцатый день рождения Йонджи провёл один, в палате лазарета. Бледный и нервный доктор сообщил ему, что Ниджи впал в кому, а Ичиджи находился в лихорадке и бредил.       Рэйджу явно не планировала навещать Йонджи. Хотя могла бы и навестить — она же была его сестрой. Кто знает, вдруг всё-таки соскучилась за долгое время его отсутствия?       На всякий случай он потребовал принести ему нарядную одежду, тщательно причесался, заставил одного из работников лазарета украсить палату воздушными шарами и ленточками и принялся ждать перед дверью. Мимо проходили медики и учёные, поздравляли его, даже спели ему праздничную песню, но никто из семьи так и не появился. Йонджи следил, как стрелки часов дошли до полуночи, и, наконец, снова натянул на себя белую медицинскую пижаму. Больничная кровать казалась ему чересчур большой и пустой, поэтому он улёгся прямо на полу. Пол, правда, был в разы больше, но, в отличие от кровати, эта пустота не раздражала — чего ещё ожидать от пола?       Проснулся Йонджи от того, как кто-то переложил его в постель. Отец всё же зашёл к нему — чтобы снять очередные показания и взять анализ крови.       — Скоро тебе станет лучше, — попытался утешить его Джадж, и Йонджи для приличия кивнул. Бессмысленные пустые заявления. Они навевали на Йонджи скуку.       Зато после этого короткого визита Йонджи разрешили прогулку по парку.       В одном из замковых окон он заметил Рэйджу. Йонджи помахал ей рукой, но она проигнорировала брата. Может быть, Рэйджу вовсе не смотрела в его сторону. Может быть, хотела притвориться, что Йонджи для неё — невидимка. Интересная всё-таки способность — невидимость… Она ему нравилась и, определённо, была его фаворитом — сразу после суперсилы. Иногда во время игры Йонджи притворялся, что действительно обладает такой способностью. Поэтому при общении с Рэйджу он не возражал, чтобы та считала его невидимым. Или исчезнувшим. Или мёртвым.       — …Можно мне взять в палату пару игрушек из своей комнаты?       — Простите, Йонджи-сама, причина вашей болезни нам до сих пор неизвестна. Пришлось уничтожить всё, что потенциально было способно переносить заразу.       — Вот как… Логично.       «Прощайте, Мини Санджи и Ниджи-кораблик, хорошо провели время…»       Он вернулся к себе и хмуро проглотил вкусный и сытный ужин. Ночью Йонджи ускользнул ненадолго, чтобы повидать Ниджи.       — Эй, если собираешься умереть — умри уже, — буркнул он через стеклянное окно в двери. Внутри палаты толклись медики, поэтому войти он не решился, а в голове скреблась противная мысль: «Тогда тебя вскроют — и наконец-то найдут причину!» Но брат так и не умер, вскрывать не пришлось.       А на следующий день Ниджи и вовсе очнулся.       В этот раз Йонджи опять наблюдал за ним через окошко, положив на стекло ладонь и позволяя лёгкой прохладе окутать кожу. Ниджи его не заметил.       Через сорок дней после начала голодных приступов Йонджи посетил лежавшего в горячке Ичиджи. Старший брат тоже страдал от голода, но при этом совсем не мог есть. Его часто преследовали галлюцинации. Он осунулся, ослабел, отощал, и его волосы — прежде пылающе-красного цвета — словно подёрнулись пеплом.       — Сегодня шёл дождь! — заявил ему Ичиджи с диким выражением в глазах.       — Нет, не было никакого дождя…       Но Ичиджи больше ничего не добавил, вместо этого принялся лихорадочно листать одну из своих книг, совершенно перестав обращать внимание на Йонджи. Ну и ладно, пусть. Уж лучше смотреть, как Ичиджи читает, чем возвращаться обратно в пустую палату…       Наконец, к пятидесятому дню загадочная напасть прошла столь же внезапно, как и началась.       Йонджи перестал испытывать голод, Ниджи переполняла энергия, а Ичиджи обрёл ясный ум. Будто и не было никакой болезни. Через неделю близнецы полностью оправились и окрепли, и скоро им разрешили вернуться в замок.       Отец поздравил их с выздоровлением, коротко сообщил о последних изменениях в рейдовых костюмах, после чего поспешил вернуться к работе — безо всяких улыбок и объятий. Он был всецело поглощён делом.       Рэйджу тоже вела себя так, словно ничего примечательного не произошло.       — А почему ты не навещала нас? — Йонджи пришло в голову спросить у неё об этом только месяц спустя.       — Я никогда и никого не навещаю в лазарете, — очень просто ответила она.       — Знаешь, Ниджи был в коме… Но он оказался таким тупым, что у него даже умереть не вышло!       — Ой, не тупее тебя. Вы же одинаковые, — напомнила ему Рэйджу. Назвала тупым прямо в лицо, но Йонджи не любил драться с Рэйджу, поэтому он пропустил это мимо ушей. К тому же сестра, по сути, была права — Йонджи был таким же, как Ниджи. Близнецы же.       — Слышала? Отец добавил новые модификации в наши костюмы. С ними мы будем суперкрутыми и суперсильными! — вместо этого похвастался Йонджи, и Рэйджу отчего-то засмеялась — пожалуй, в их детском мире всё снова было в порядке.