Count to four and go

      Ниджи поднял лупу, наклонил её градусов на двадцать, поймал солнечный луч и принялся наблюдать, как приклеенный к полу паук задымился. Ниджи совершенно не выносил насекомых и пауков, находил их отвратительными, и, если бы это не было необходимо для его экспериментов, предпочёл бы держаться подальше от гадких тварей. Он постарался сосредоточиться на горении, понадеявшись, что после подобного другие пауки будут обходить его стороной.       Он давно заслышал приближающиеся шаги — знакомая походка, — но игнорировал их до последнего.       — Я узнал, что мама приняла ядовитый токсин, когда была беременна нами. Так что не только модификации Санджи могли повернуться вспять. Наши тоже, — небрежно сказал Ичиджи, присаживаясь рядом и стараясь не отбрасывать тень на увеличительное стекло.       — Наверное, она сильно разочаровалась, когда с Санджи так вышло, — уронил Ниджи, больше сосредоточенный на обугливающихся паучьих останках, чем на словах брата.       — Этот токсин вполне мог нас убить! — подтолкнул его Ичиджи. Тон его голоса чуточку взлетел.       Ниджи рассеянно уставился на светлую кожу своей руки, затем — на обиженное лицо брата и ответил:              — Не убил же. Как считаешь, муравьи горят так же, как и пауки?       — Плевать, как они горят, — Ичиджи поднялся и пошёл прочь. Ниджи закатил глаза.       Эх, где же младший брат, когда тебе так нужен кто-то, с кем хочется обсудить новые идеи?.. Подумав о Йонджи, он вспомнил ненароком и о другом младшем брате — о Санджи. Что, интересно, всё-таки сталось с этой «ошибкой»?       Останки паука меж тем догорели, и Ниджи нарисовал в своём воображении смерть Санджи в пожаре. А что, очень даже может быть, ведь он сбежал прямо на пылающее поле боя — на том островке, в Ист-Блю.       Так, теперь Ниджи определённо требовалось поделиться с кем-нибудь и этой теорией!.. Но для начала нужно было спрятать свой альбом с научными исследованиями и опытами в безопасное место.       Он прошел мимо вечно пустой комнаты Санджи, и его нос привычно дёрнулся, ощущая остатки запаха брата. Так же привычно Ниджи постарался выбросить запах из головы.       Как же раздражало, что этот душок сохранялся до сих пор — спустя годы после того, как Санджи покинул дворец! Или, вероятно, жил лишь в воспоминаниях Ниджи, которые никак не хотели оставлять его в покое. В следующую секунду вместо запаха брата он внезапно различил звук волн, обрушивающихся на прибрежные скалы, и вздрогнул.       Ниджи плотно прикрыл дверь своей комнаты и поискал наушники. Иногда его просто оглушали замковые звуки; уши выхватывали даже звяканье посуды на кухне, двумя этажами ниже. Полезное умение — для охоты или боя, но во дворце не было звуков, заслуживающих особого внимания… А иногда было достаточно обычного шума воды из-под крана или бьющегося о башни ветра, чтобы полностью перекрыть беспрестанную людскую болтовню.       Он моргнул, на него накатывала усталость и растерянность из-за этих новых, причудливых звуков. У Джермы не было берега, не было скал… Наконец подозрительный шум стих, остались только знакомые потрескивание стен да птичий щебет за окном. Следом ухо уловило слабый противный звук — похоже, за его прикроватной тумбочкой возилась крыса. Ниджи схватил нож, резко двинул тумбочку в сторону и прицельным броском пришпилил тварь к стене. Крыса была мерзкой, но ещё хуже была кровь, запачкавшая пол и стену, — отвратительное зрелище.       Покинув комнату в поисках уборщицы, он заметил Ичиджи, выходящего из комнаты Йонджи. Странно, конечно, — но Ниджи спокойно это проигнорировал и двинулся дальше. В парке он наткнулся на служанку, ухаживавшую за клумбой. Время от времени та поднимала голову и с интересом рассматривала росшее поблизости высокое дерево.       — Мерла, наведи порядок в моей комнате.       — Как пожелаете, молодой господин, — женщина поклонилась и немедленно, без возражений направилась в замок. Ниджи остался один и, в свою очередь, принялся изучать дерево — пока не заметил в его ветвях большую красивую птицу. Ему вдруг ужасно захотелось поймать её.       К сожалению, все его планы нарушил Йонджи: вместо того, чтобы присоединиться и ловить птиц вдвоём, младший братишка ни с того ни с сего шандарахнул по дереву, куда только что вскарабкался Ниджи, — да так сильно, что оно треснуло. Все птицы разом разлетелись.       Само собой, последовала яростная драка — Ниджи вышел победителем! — после чего оба недовольно разошлись по своим комнатам. Что ж, по крайней мере, за это время комната вновь стала чистой, ничто в ней не напоминало об убитой ранее крысе. Крысы переносили блох, уничтожали посевы, тем самым вызывая голод. Ну и мерзкие же твари! И с чего это Санджи так обожал крыс? Ведь эти существа были столь отталкивающими, что от одной только мысли о них у Ниджи мурашки разбегались по коже.       Затем он направился в класс на занятия, и всё вроде бы опять пошло своим чередом. До следующего завтрака.       Ниджи пропустил основное блюдо и сразу же потребовал десерт. Лишь сладкая карамель ощутимо прибавляла ему энергии, и оттого он проигнорировал обычное скучное мясо. То же повторилось и за обедом. Два дня подряд он избегал нормальных блюд и заменял их конфетами.       Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что нехватка белка и очень активный образ жизни — жизни солдата — вынудят его надорваться. Но отец сделал его сверхчеловеком, и сахар до поры до времени помогал ему бороться с усталостью, пока Ниджи всё-таки не начал сдавать. Передвигать ноги стало мучительно тяжело, поднялась температура, вдобавок он чувствовал, как лоб сдавливают невидимые тиски, которые напрочь отказывались разжиматься.       Однажды он просто ненадолго прикрыл глаза — решил немного передохнуть, вздремнуть в парке, перебороть дурацкую усталость, — но очнувшись, увидел склонившиеся над ним беспокойные лица солдат.       Его придирчиво допрашивали о распорядке дня за прошедший месяц, взяли чуть ли не сотню анализов крови, умудрились даже найти и осмотреть выброшенные останки крысы. Ничего. Ниджи поместили под неусыпное наблюдение в лазарет. Утром отец явился, чтобы присутствовать на одной из процедур. Но это был единственный раз, когда Ниджи видел его за всё время пребывания в больничной палате. Должно быть, Ниджи его разочаровал.       Следующие три дня, проведённые под контролем медиков, он питался относительно нормально, но на четвёртый стал способен переварить только маленькие кусочки пищи. Любые движения стали для него тяжёлым испытанием — казалось, мышцы поглощали сами себя. Врачи суетились вокруг него, переживали — как будто их сочувствие могло что-то изменить!       Как-то днём в его палату заглянул Йонджи. Йонджи был младшим братом, но машинально сравнив его рост со своим — используя высоту дверной ручки, за которую тот держался, в качестве точки отсчёта, — Ниджи машинально рассчитал, что Йонджи был выше его на пару сантиметров, не меньше.       — Ты тоже умрешь, как мама?       Вопрос был задан беспечно, но глаза Йонджи казались тусклыми, словно утратили способность отражать свет. Словно принадлежали не человеку, а машине.       Ниджи оглядел блёклую палату.       — Не исключено. Я всегда думал, что умру на поле боя. А умирать вот так — отстойно. Просто лежать и чахнуть на кровати…       Йонджи подошел ближе, и Ниджи постарался подвинуться. Все его мышцы протестовали от этого движения. Ну и чёрт с ними! Он хозяин своего тела — и оно ему подчинится, даже если кости от напряжения треснут!              — Да уж… у нас, кстати, завтра день рождения, — с усмешкой прокомментировал Йонджи, а Ниджи уставился в потолок. В глазах жгло, от каждого вздоха в груди разгорался огонь.              — Отец нам всё равно ничего не подарит. Он же занят рейдовыми костюмами, а им очень далеко до готовности.       Не будет никаких парадов и банкетов — так же, как и в тот год, когда умерла мама. Или в тот, когда отец инсценировал смерть Санджи. Мысли Ниджи снова вернулись к брату-потеряшке, чьё местонахождение было неизвестно. Скорее всего, он давным-давно погиб. Санджи вообще когда-нибудь о них вспоминал? А вдруг он жив — и переживёт его, Ниджи?       Ниджи прикрыл глаза. Сначала он ясно слышал сонное сопение Йонджи, приткнувшегося рядышком, а потом шум окружающего мира незаметно приглушился, стих.       …В следующий раз, когда он очнулся, то чувствовал себя бодрым, здоровым и готовым к бою. Ему даже разрешили прогулки. Там же, в лазарете, Ниджи узнал, что все близнецы переболели одной и той же таинственной хворью, и, чтобы впредь избежать её повторения, пришлось перестраховаться и уничтожить все их старые вещи. Раньше у Ниджи были дневники, альбомы и множество книг, в которых он прятал мелкие сувениры из тех краёв, что Джерме случалось посещать. Теперь не осталось ничего.       Он как раз подумывал о том, чтобы попросить новый альбом и постараться воспроизвести в нём по памяти то, что записывал в старых, когда внезапно различил болтовню Йонджи и Рэйджу на улице. И сердцебиение скрытого от его взора Ичиджи, который тоже был где-то близко, в соседней палате. Впервые за долгое время его братья и сестра собрались все вместе — за исключением обеденного стола. Ну, почти все вместе, однако столь незначительным расстоянием можно было и пренебречь. Все вместе, кроме одного.       Что ж, по крайней мере, окружающий мир обрёл старую добрую устойчивость. Похоже, всё вновь было хорошо.