I try to call you every day I'm rehearsing what to say when the truth comes out (Of my very own mouth) I've been working on a unified theory If I make it through tonight everybody's gonna hear me out Cause I'm the right one On my touch-tone, touch-tone telephone I'm the only one, hey! On your A.M., A.M. radio
— Короче. — Серёжа трëт глаза, смахнув пальцем запись гс на телефоне. Театрально и тяжело вздыхает, гулко сглотнув. — Это мрак. Я, честно, уже не выдерживаю, — облизывает губы и отходит в сторону, как-то особо кривит лицо и продолжает скачнувшим вверх голосом. — Ну, я выдерживаю, а нервы мои не очень. И реально совсем не очень, потому что думаю прям. Размышляю. Представляю. Влад, блять, я представляю как он меня целует. У меня точно едет крыша. Горошко делает несколько шагов к кровати и грузно опадает на неё тут же наклонив голову к полу. Подходит Китти, резво мяукает и трётся об ноги хозяина. Смотрит так весело довольно и снова мяукает. Серёжа с полуулыбкой тянет к ней ладони, гладит за ухом и поднимает на руки, усаживая на свои колени. Голосовая успешно улетает Владу, с некоторых пор ставшим постоянным, и по сути, единственным слушателем радио «Горошко страдает FM», ибо гс и кружки, где парень просто на протяжении нескольких секунд томно смотрит, курит и матерится, абсолютно заполнили их диалог. Непонятно как Отто ещё не слился с таких их Тарантиновских «диалогов», но пока он его не заблокировал Серёжа продолжает присылать ему всё больше и больше голосовых. С другой стороны, а кому ему на такую тему ещё ныть и жаловаться? У него два проверенных кандидата, которые не скажут, а если и скажут, то не поверят — Отто и Китти. Оба надëжные, проверенные... Существа. Серёжа в них уверен. Да и даже если пройтись по контактам, что у него есть... Сказать никому из них Серёжа не сможет, это точно. Свора друзей с детства и юношества — просто нет; подруги с театра — типично было бы видеть ситуацию наоборот, поэтому тоже нет; кто-то из коллег-актеров... Ну, тут уж кандидаты вовсе никакие. Даже если тыкнуть пальцем в небо и выбрать кого-то... Нормального диалога не выйдет. Тихон вот, к примеру. Сразу посмеётся конечно, по голове потреплет, начнёт шутки свои шутить и окончит это типичным «нет, ну слушай...» начав как батя поучать. Нет уж, увольте. Рома? Пф, не-не, с ним такое обсуждать будет во-первых, сложнее (хотя, блин, будто бы с Тихоном вот прям легче!), а во-вторых, как-то неловко. Дружба дружбой, но мешать сюда отношения и приколы Горошко как-то совсем не хочется. Из таких весомых кандидатов остаётся разве что мама. Серёжа прыскает. Ну, так и видит, гс на две минуты, его мама включает его, вслушивается... «Мам, представляешь, как-то так получилось, что прошло уже года два, а я только сейчас понял, что люблю одного мужика с которым играю в фильме. И нет, теперь это не просто возраст и восхищённый порыв, я теперь смотрю ему в рот не потому, что восхищаюсь им и наблюдаю за игрой, а потому, что хочу засосать его. Или отсосать, пока не определился. Наверно, внуков тебе ждать от меня не нужно. Ну, может и к лучшему, знаешь, такие бешеные гены новым поколениям передавать — это же ужас, не?» Горошко вздыхает и падает головой куда-то в мягкую шерсть Китти окончательно. Кошка довольно и спокойно урчит, мягко устроившись на его коленях и вот уже почти-почти задремав. — Китти, мне бы твоë спокойствие, — вздыхает с смешком парень и гладит питомца по шее, чешет выше за ухом и снова прикрывает глаза. — Вот ни забот тебе, ни переживаний. Не думаешь о том, как не думать о чём-то. Красота. Китти, будто бы в подтверждение, довольно мяукнула и свернулась окончательным клубочком, прикрыв глаза. Ну и впрямь довольное счастье без забот и мыслей. Хотя, наверно у неё есть какие-то мысли и идеи, но явно не такие как у Серёжи. Горошко уставше посмотрел в сторону и потëр рукой лицо. Постоянно думать так выматывает, хоть на стену лезь, честное слово. Мозг работает двадцать четыре на семь без отдыха и продыха, постоянно размышляет и представляет. Серёжа думал, что его мозг может закипеть только при решении каких-то задач по точным наукам. Но, видимо, от обычных мыслей тоже вполне может. Парень цокнул. Ну, вот опять. Нет-нет, надо заканчивать как-то, на мгновение перестать думать, всё... Горошко мельком глянул в зеркало и моргнул. Словно бы залез в свою голову и вроде как улыбнулся, ощущая как в голове наконец стало свободно и девственно чисто без всяких этих мыслей... А потом вспомнил об этих всяких мыслях опять. И вновь упал спиной на кровать, надавливая ладонями на глаза, задрано поскуливая. Нет, это уже пожалуй конечная. — Ну сколько ж можно! — низко, с рыком, протянул он и завозился в постели (но осторожно и не сильно, стараясь не беспокоить спящую на ногах кошку). Схватил подушку и ткнулся в неё носом, став яростно выдыхать в неё что-то, крича и чуть ли слюни не пуская. Мини-истерика ну или просто момент самодурства. Сам пока не особо определился. Именно в этот момент булькнуло сообщение от Влада и Серёжа лениво, выдохнув тяжёлый и болезненный выдох, протянул руку ниже, доставая телефон.Влад:
Опять по Чеботарёву своему ноешь?
сорри, послушать не могу, на саундчеке щас
он не мой , поэтому и ною, — быстро печатает Серёжа и со вздохом роняет телефон на грудь, закрывая глаза. Да, всё это время бедный-несчастный Серёжа убивался именно по этому крайне улыбчивому, счастливому, весёлому, красивому и доброму мужчине... Серёжа бы продолжил этот список ещё более и более яркими эпитетами и это вполне красноречиво показывает степень того насколько он пал в эту яму. А пал он конкретно. Особенно конкретно во снах. Потому, что что только Серёже не снилось все эти два года, такие там сценарии интересные были. Конечно, Горошко никогда бы такой сценарий не взял и не стал бы отыгрывать. Но вполне бы реализовал в реальности, впрочем. Однако изначально (ну, первые полгода, может быть) парень списывал всё это на свою излишнюю впечатлительность. Возможно, через край бьющие эмоции от любимой работы в таком интересном проекте, который Горошко искренне нравился и нравится, являлись фактором из-за которого он обо всем думал. Тогда себя с утра можно было ещё оправдать впечатлением и слишком сильной привязкой к персонажу. Впрочем, и сейчас так можно было сделать, ибо спустя два года он снова играет Разумовского, снова пропитывается его эмоциями и переживаниями и живёт его мыслями. Но вот проблема — даже когда Разумовского в его жизни толком не было, его всё равно продолжало крыть. За всё это время по честному Серёжа не думал о нëм... Ну, слишком мало. Может быть когда вот совсем с головой был отдан какому-то моменту на съëмках или концертах. Всё же в профессии и на людях Горошко всегда старался отдавать всего себя или камере или людям соответственно. Но вот дома, в спокойной атмосфере, за закрытыми дверями, с любимой кошкой под боком и на мягкой кровати, после долгого и изнурительного дня, опустив одну руку в ведро с крыльями кфс (ибо день на съëмках — поесть нет времени), а другой нелепо листая каналы, Серёжа только тем и занимался, что думал. Размышлял, представлял, до блевотного романтично вздыхал и морально сдыхал, растекаясь бухтящей лужей, хватаясь за телефон всё принимаясь снова записывать Владу гс. Хуже, конечно, было когда он с Димой виделся, потому что тут уже точно конечная, пиши пропало и заодно завещание на имя Сергея Дмитриевича, ибо пережить встречу с ним можно было (если можно назвать это жизнью), конечно. Но вот выжить от мыслей после этой встречи... — Чувствую себя просто пубертатным школьником, — как-то жаловался Горошко. — Ни поспать, ни поесть. Мысли везде и постоянно. И это состояние в буквальном смысле пубертатной язвы преследовало его уже который год и теперь, кажется, докипело до конца. Ибо приближение премьеры игры, на которой им с Димой хочешь-не хочешь, а взаимодействовать придётся, концерты, квартирники, долбанная весна из-за которой воет и орёт ночами не только Китти, но уже и он, потому что невозможно! До банального сильно зудит и чешет, уж очень хочется... Хотя б чтоб обняли там, притянули, поцеловали и не отпускали. Пора же романтичная такая, розово-сопливая, милая... Ну вот разве он не заслужил немножечко этой сопливости получить? Вот прям никак-никак? И конечно не с кем попало. С Димой. Таким ласковым, таким добрым, таким нежным, таким приятным, таким, таким, таким... С таким Димой Чеботарёвым, который существует в единственном экземпляре, в единственном роде просто. Вообще, очень печально, на самом деле, что Дима такой только один! Это ж урвать его успеть надо, захапать себе в руки и не отпускать (хотя, Серёжа не уверен почему именно не отпускать, потому как искренне не может представить отчего мужчина вдруг станет сопротивляться и вырываться. Он скорее застынет и будет хорошее что-то говорить пока его тискают), глядеть чтобы другие не забрали ненароком. Не-е-е, такие весёлые старты не для Горошко. Точно в дураках без Димы останется... А без Димы уже наверное и никак. Без человека, мысли о котором всплывают в голове так часто, точно никак, совершенно. Нет, Серёжа конечно как-то пытался отвлечься, попробовать с другими. Всё же Отто иногда вслушивался в его голосовые и советовал найти кого-то хотя бы на одну ночь. Серёжа находил и парней и девушек. Получалось изредка хорошо, изредка ужасно, но вот не было чего-то такого. Всё не Дима, всё не то. Да и формат «на ночь» вообще перестал привлекать — хотелось больше и дольше и не только лишь во тьме комнаты. Иногда, по честному, особенно сильно накрывало (после встреч с ним, как правило. Когда и взгляды эти снова как бы загорались и касания были, и диалоги. И хорошо вдвоём прям, приятно) по утрам при мысли, что Дима мог бы быть рядом. Стоять и пить с ним кофе. И болтать о чём-то. Как тогда, на ранней смене мги, когда все как-то резко исчезли и они остались одни. Дима разговаривал с ним, интересовался всем произошедшим за время их разлуки, смеялся, веселился. Серёжа рядом с ним тоже смеялся и веселился. Рядом с ним всегда было легко, хорошо и тепло. От Чеботарёва непередаваемо веяло солнцем, ранним июнем или поздним маем. Пахло свежестью словно бы перед летней грозой. Конечно, не существует такого парфюма, но Серёжа ощущал именно этот запах от него. Такой приятный, хороший, как воспоминание. От него никогда не хотелось уходить, да и он, что самое главное, никогда не спешил уходить. Даже если опаздывал куда-то — никогда просто так не сбегал, оставляя горькое послевкусие. Всегда был заинтересован, вовлечён и кажется действительно искренне. Да нет, не кажется. Правда искренне. Такой Дима человек. И да, с ним было легко, лишь возможно чуть-чуть неловко. А вот без него уже гложило. Горошко понимал, что наверное это неправильно и не так, как нужно. Что нельзя вот так вот в омут и с головой. Но что он мог поделать, если правда думал, если искренне мечтал и представлял? Правда мечтал о том, что когда-то Дима обнимет его снова и на этот раз сильнее, прижмёт к себе и поцелует, уколов щëки своей бородой. Ему правда хотелось показать Диме свою любовь, касаться его без смущения, целовать, просто быть рядом, лениво уложив на его плечо голову. Просто переплетать пальцы и замирать, когда он разглядывает пятнышки на его ладонях. Он и сейчас честно на них заглядывается — Серёжа заметил совсем недавно, стоило Чеботарёву с полуулыбкой взглянуть на его руки и с тех пор такую картинку из головы не выкинуть. В конце концов просто очень хотелось быть и жить с Димой... «...но для этого, пожалуй, стоило хотя бы рассказать ему о чувствах???» Горошко вздыхает и закатывает глаза, увидев сообщение от Влада на очередную его страдальческую тираду. Ну, спасибо, капитан очевидность, а то без тебя не знали! Китти на коленях довольно потягивается и спрыгивает, направляясь видимо к миске с едой, пока её хозяин лужей лежит на кровати и снова записывает голосовое сообщение. — Как я ему вот по твоему признаюсь, — тянет он устало и трëт рукой глаза. — Приду и скажу: привет, я сохну по тебе два года, давай уже встречаться, иначе мой друг застрелит меня и себя, потому что не намерен слушать моё нытьё. И он после этого такой: да-а, клёво ты это придумал, я вот это и ждал!Влад:
тупо написать не вариант?
— Сиди на своём саундчеке, ты не помогаешь, — фыркает Горошко, блокируя телефон, уложив его себе на грудь. Похоже, самый надёжный кандидат на роль того кто всегда выслушает, поймёт и примет, это Китти.***
Сергей Горошко в ночь на первое апреля окончательно сошёл с ума. Со свистом и ором слетела его и без того хлипкая крыша, навернулась, полетела и развалилась где-то у него под ногами, открыв его бедовую головушку к звёздному небу. Красота, природа, свежий воздух и конечно уехавшая крыша, кирпичиками лежащая на земле. Потому, что вот уже битый час, если точнее то второй час ночи как, Горошко только тем и занят, что думает как и что написать Диме. «хей, Дим, привет... — Нахрен, — грустно вздыхает и стирает всё подчистую, ладонью проводит по лицу и мучениски стонет. — Что за хей блять, мы в 10-х что-ли.... Дим ещё это. Будто бы каждый день общаемся. Ещё бы Митя написал, вообще бы хорошо пошло! ...давно не общались — «Давно не слышались, Михалыч, пойдём на рыбалку», — грустно усмехается парень и снова всё стирает. как дела? — Боже, — Горошко откидывает телефон в сторону и поднимает руки, скрывая ими лицо. — Ну, что за имбицил то, ну где твои мозги... Ко второму часу ночи затея, подкинутая Отто, всё также не сверкает радугой веселья и кажется до одури тупой. Потому, что признаваться по соцсетям норм, когда тебе не больше двадцати. Да и твоей пассии тоже не под сорок... Всё же он взрослый, самостоятельный парень, который хочет признаться в любви и как-то право не солидно делать это через телегу. — А как солидно? — размышляет вслух Горошко, постукивая пальцами по кухонному столу, ногой отбивая какой-то бешеный ритм по полу. — В телеграмме — не солидно, при встрече — страшно и вообще лучше убейте... По телефону только если? Серёжа хлопает глазами, вглядываясь в стол. Одна его половина яростно орёт «нет-нет-нет, ты такой чепухи нанести можешь, что с его ушей свисать начнёт-», а другая потирает руки и одобрительно кивает. Совершенно ожидаемо Горошко занимает сторону второй половины и прождав меньше минуты берёт телефон в руку. Пальцы по кнопкам не попадают и на губах у парня кривая улыбка вырисовывается. Приплыли, тремор от нервов потому, что он не может рассказать о своих чувствах. Нет, всё же клиника, окончательная клиника... Но, как бы то ни было, а Горошко бьёт себя по рукам, коротко шипит и всё же набирает димин номер телефона тут же, как по команде, приложив телефон к уху. Гудки — длинные и заунывные до ужаса, тянутся так долго и так нудно, что Серёжа готов уже сгрызть кого-то или что-то лишь бы хоть как-то справиться с нервами. Ибо вот, та самая ситуация настала — сейчас Чеботарёв возьмёт трубку, ответит ему, начнёт говорить этим своим невероятным голосом и Серёжа потеряется. Ну, не сможет он с ним говорит, ну вот что затеял вообще, ну... А гудки тем временем продолжаются и воют также серо и уныло, явно испытывая нервы Горошко напрочность. «интересно», — раздумывает с истерическими смешками парень, сжимая в руке телефон уже чуть взмокшей ладонью. — «как много времени Диме понадобиться, чтобы доехать с Москвы до Питера дабы вдарить по моей безумной голове, посчитавшей гениальной идеей позвонить своему коллеге в два часа ночи?» Горошко нервно хихикает... Гудки идут... Нервы едва-едва не рвутся... Неожиданно, они прерываются. Горошко весь чуть ли не вскакивает, вслушивается в последний длинный гудок и долго моргает, ожидая услышать наконец Чеботарёва... «В данный момент абонент разговаривает», — единственное, что слышит Серёжа, после долгих длинных, раздражающих слух гудков. Единственное. То, что абонент сейчас разговаривает. Не сказать, что в нём теперь горит ревность от того, что Дима с кем-то разговаривает. Нет, в нём скорее просто горит. Потому, что сорвалось, не получилось. И, кажется, уже не получится, ибо запасов смелости внутри себя он не чувствует. Да и вообще ничего толком, кроме огня, не чувствует... — Сука! — кричит он в порыве эмоций и падает спиной на спинку стула, опираясь на неё так, что ножки опасно скрипят, откинув телефон куда-то за себя на диванчик. Руки крючковатыми пальцами намертво вцепляются в волосы, натягивают их сильно-сильно. Зубы сжимаются и едва ли не скрипят пока на щеках выступают желваки. — За что! Это гулкое, сорваное «за что» резко падает посреди пустой квартиры куда-то вниз и там так и остаётся лежать единым нерешённым вопросом. В голове дцать новых и старых мыслей, что шепчут ему наперебой обо всём и сразу и Горошко искренне мечтает теперь, чтобы голоса в голове, его же голоса, орущие во всё горло, заткнулись. Чтобы прошло мгновение и он свыкся, привык и принял тот факт, что просто не сможет сказать Диме о том насколько сильно он его любит. Не сможет признаться и даже перед самим собой признать то, что он по уши в этом и уже не первый год. Не сможет по щелчку от этого отвязаться, да и не понятно сможет ли с годами. Потому, что горит. Потому, что пылает просто адовым огнём. Потому, что тянет магнитом и липнет так, будто мëдом помазано. От того, что просто хочется, а запретить Горошко себе попросту не может. И потому наверно и страдает — нельзя же всё себе разрешать, что-то стоит запретить. Видимо, его организм или судьба или все вместе разом, решили, что Диму Серёже надо запретить. Обвесить красными лентами, поставить знак «не влезай, убьёт!» и оттянуть Горошко на безопасное состояние, как можно подальше, чтобы даже запах летней грозы ощутить не мог и только вспоминал...бульк
Раздаётся звук сообщения откуда-то с диванчика. Серёжа зло шмыгает носом и отводит взгляд в сторону, шкрябая ногтем стол. Опять Влад наверно пишет. Или ещё кто-то не особо важный.бульк
Вновь раздаётся, но на этот раз бьёт по мозгам сильнее. Горошко трëт лоб ладонью и тяжело поднимается, шаркающим шагом идёт до диванчика по дороге взирая на всё хмурым взглядом едва молнии не метая. Доходит и наконец берёт в руки телефон. — Кто там... — начинает было, желая начать вслух бухтеть и материться на вселенную, но...Дима:
Серëжа, привет. Звонил, да?
У Серёжи, судя по ощущениям и резком потемнении в глазах, падает сердце, отрывается тромб и взрывается салют в голове. И всё это одновременно, всё это разом и всё это потому, что Дима написал. И заметил. Господи, спасибо, что не перезвонил, спасибо Горошко первые пару секунд по честному вообще не понимает, что делать дальше. Сальто назад, победный танец или песню? Похоже, всё, что только может быть, но только не ответ Диме... — Так, так, — поднося палец к губам, деловито постукивая ногой об пол, тянет он и ставит пальцы на клавиатуру. Длинно, долго вздыхает, прикрывает глаза и материться внутри себя из-за слишком яркой радости, отражённой сейчас даже на его широченной улыбке. — Так, ответить надо, да... привет . Звонил, ага. Просто узнать как ты, — печатает Серёжа и резко падает задницей на диванчик, скрючившись над телефоном, смотря на то, что Дима печатает в ответ. Так быстро, что за ужас вообще происходит...Дима:
Да что я, всё хорошо. Приятно, что интересуешься) В Питер сейчас приехал.
Сердце у Серёжи падает во второй раз. Глаза из орбит тоже заметно выскакивают, постоянно моргают. — Сплю, нет, — шёпотом говорит Горошко и щипает себя за руку. Шипит чуть, чувствуя и коротко взвывает. Не спит, это реально происходит сейчас с ним. Дима в Питере. Пиздец. А чего так?Дима:
Захотелось. Годовщина фильма, всё таки.
Горошко подносит руку к голове, ведёт по лбу, проверяя наличие у себя жара. Да, он явно горячий, но кажется, что жар всё же пришёл от смущения, а не температуры. В таком случае снова конечная, снова до свидания разум, тащите ручку и листок, время для завещания. А Дима тем временем всё не успокаивается, даже из сети не выходит и вновь пишет что-то. — Блять. Сука. Блять. — подряд выдаёт Серёжа и трет руками лицо, кричит в них откровенно, совершенно не справляясь со своими эмоциями (а как тут вообще можно справляться?!), когда получает от Чеботарёва такое сообщение:Дима:
Кстати, ты же дома сейчас? Я тут как раз рядом. Можешь спуститься, пожалуйста, кое-что передать нужно
Серёжа внутри себя орёт на всех языках, распевает все песни, которые знает, в мыслях затискивает Китти в руках (пока на самом деле кошечка спокойно дрыхнет на его кровати) и представляет как будет в скором времени об этом орать Владу в самые уши. Но Диме отвечает скромно и коротко: Окей, сейчас спущусь. ...и едва не влетев в кошку, решившую всё же проведать буйного хозяина, по дороге, схватив с полки первое попавшееся пальто, нифига его не застегнув и сунув в карманы лишь телефон, сигареты и ключи, вылетает из квартиры, скатываясь как ребёнок по перилам вниз. Внутри чувствуется такое великое ликование, которое так ударяет в голову и так заставляет Серёжу взрываться изнутри, что просто не верится.***
Серёжа долго, обстоятельно и томно, будто его сейчас снимают камеры, курит. Выпускает дым, смотря куда-то вперёд в определённую точку далеко отсюда. Словно бы уже сейчас взглядом выискивая чертового Чеботарёва, что точно как черт из табакерки ворвался в его ночь. Кончики пальцев, едва нервно трясущиеся, чуть обмерзают — вроде апрель, а погодка конечно такая, что в одном пальто прохладно и как минимум некомфортно. Серёжа воробьëм в него вжимается, пушится и вздыхает. Нервно-неловкое настроение окутывает и заполняет всю голову, с силой давит и вновь не даёт думать ни о чëм кроме как о Диме. Впрочем, в такой ситуации Серёже больше и не о чем думать кроме как не о нëм. Разве что вновь про погоду побухтеть про себя, но это не очень-то интересно, если честно. А вот подумать про то, что Дима ему сейчас принесёт... Ему, лично, в два часа ночи. Если бы Горошко не стоял сейчас на морозной улице и не мëрз под тонким пальто он конечно подумал бы, что спит, но это действительность. Парень сразу начинает перебирать в голове все предметы, которые он в теории мог оставить в гримёрке. Думает, размышляет и представляет опять, а потом до него доходит, что пускай Дима человек широкой души, всегда поможет и утешит, но очень навряд ли из-за какой-то его забытой расчёски решит сорваться из Москвы в Питер. Хотя... Серёжа тушит окурок об асфальт и шипит: блин, ну точно нет. Это что-то другое. Что-то... Димино прям. В его стиле такое. А в его стиле как будто что угодно может быть. И это что угодно Серёжа понравится. К щекам припекает и Горошко нелепо хихикает. Ну, хоть успокоился. Чтобы это не было, а всё равно приятно даже будет увидеть Диму. Конечно, желательно ещё умолчать или срезать при случае тему его ночного звонка, но в целом... — Привет, — раздаётся рядом доброжелательный, ласковый димин голос. Серёжа только его слышит и улыбка сразу по губам ползёт. Колдун чëртов. — Давно ждёшь? — Нет, только вышел. Серёжа бегло оглядывает Чеботарёва и едва только влюбленно не вздыхает. Потому, что красивый. И какой-то нежный в этом своём пальто кремового цвета, с красным тёплым шарфом, с чёрными туфлями. И руками, в чëрных кожаных перчатках. Таких неимоверно элегантных, что Серёжа искренне пытается не взвыть, желая взять Диму за руку или погладить по ней пальцами. Ну, и чтобы в ответ конечно погладили. Такими ладонями только гладит ласково и нежно... — Прохладно, конечно, — вздыхает Дима как-то неловко и Серёжа осторожно косит взгляд в бок, замечая то, что одну руку держит за спиной. Непонятливо поднимает глаза на него, хлопает ими, а мужчина неловко смеётся. — Не буду тебя морозить. Держи. С годовщиной. И протягивает ему в руки большой букет красных роз. Серёжа задыхается во вздохе и искренне пытается не уронить букет на землю, как-то глупо-нелепо обхватив его двумя руками. Глаза по пять копеек тут же устремляются и буквально втыкаются в Чеботарёва и почти даже не моргают. А тот лишь хохочет чуть скованно, трëт шею отведя взор в сторону. — Захотелось поздравить, — поясняет мужчина. — Столько всего связано с этой датой. Для тебя и для меня. Ну, и для всех конечно, но... — А ты, — прерывает его, осипише пыхтя, высматривая что-то среди роз. — Всем сегодня букеты роз отвозишь? Дима долго молчит. Смотрит в пол и раздумывает над тем, что можно ответить пока Горошко буквально прожигает его взглядом. — Нет. Только тебе, — всё же отвечает честно и помолчав ещё с мгновение наконец произносит с едва отличимой на губах улыбкой. — А зачем ты мне звонил? И вот уже момент для того, чтобы Серёжа, уткнувшись носом в розы, загадочно и долго молчать. — Тоже некому было в два ночи позвонить, — вздыхает Горошко и не сдерживает короткий смешок, делая один шаг к Диме. Всего один шаг, но кажется, что расстояние лишь ближе и ближе, теснее и приятнее. Едва уловим уже становиться запах грозы и Горошко немного прикрывает глаза, не желая, чтобы этот момент прекращался. Букет роз давит на грудь, но Серёже сейчас совсем нет дела. Дима близко с нему и стоит спокойно, разглядывает его лицо, подсчеченое тусклым серым фонарём, переводит взгляд точно на глаза и после просто не сводит с них взора. Серёжа опускает голову снова вниз и хохочет откровенно и громко, раскатом. Поднимает ладонь до лица и прикрывает глаза, чуть сгибаясь. — Мне кажется у нас сегодня с тобой прям хорошо начинается день дурака. Один приехал с Москвы, чтобы букет подарить, другой в два ночи позвонил, чтобы признаться... Ой. — Серёжа застывает и весь на глазах сереет, а после вовсе расцветает всеми цветами радуги, переливаясь как гирлянда в новогоднюю ночь. — Серёж, — зовёт заботливо Дима и улыбается тоже на грани со смехом. Осторожно поднимает руку и касается щеки. — Давай уже честно. Ты знаешь. Я знаю. Хватит играться. Я тебя люблю. И после этих слов спокойно наклоняется. И целует осторожно, аккуратно, словно бы лучиком солнца огрев, в холодную щëку под глазом. Серёжа закрывает глаза. А в ушах повторяется «с годовщиной», перед глазами же Дима, так рядом, так близко, нежно и осторожно касается, совершенно невинно целуя то в одну, то в другую щëчку. И так хорошо на душе. Так приятно. И наконец спокойно. День дурака начался с нелепых, но таких нужных именно сейчас дурачеств.