Сага о зеленом короле

             

Все, кроме меня, вкушали покой и радость, и только я, подобно сатане, носил в себе ад.

       Вторые сыновья редко грезят о чем-нибудь возвышенном, их мечты и желания сложно назвать благородными, а сердца и души чистыми. Эймонд не был праведным, не был грешником, скорее средним звеном, пустым сосудом, ни там, ни здесь, а всегда между. Его жизнь — сплошная вереница запретов, ограничений, непрерывные нотации и поучения о долге, чести и так мало свободы. Каждый его шаг был расписан протоколом, каждый его вздох упорядочен сводом правил, каждое его слово — точно выверенный и продуманный план. Блестяще образованный, прекрасно выученный, чинный и благородный Эймонд или мятежная душа, закованная в тяжелые цепи обязательств?        Родившись в центре Королевской Гавани, в одном из крупнейших городов известного мира, имея валирийские корни и драконью кровь, Эймонд отчаянно мечтал сбежать, отринуть свое имя и жить так, как желало его непокорное, пылающее сердце. Судьба была несправедлива, наделив его ролью бездушной тени, слонявшейся от места к месту, не находя свое предназначение и смысл в этой никчемной жизни. Что могло быть хуже? Родиться первым сыном и быть бастардом, или же вторым и быть законным ребенком, рожденным под благословением Семерых? Эймонд часто думал об этом, при виде черноволосых племянников, проносившихся по Красному замку как вихрь, круша и кошмаря все на своем пути. Мать не любила их — плотно поджимала губы и ограничивалась мизерной любезностью, как того требовал этикет. Отец искренне радовался, глядя на темные кудри внуков и славил дочь, которая так усердно исполняла роль «праведной» жены. Доходило до того, что в огромном замке, для Эймонда не находилось места, где его не потревожили бы Стронги или же его собственный, несносный брат. Эйгон — недоразумение и наказание, посланное Таргариенам за какой — то невероятный проступок! Знать бы еще за какой: их дом на протяжении десятилетий сеял пламя и кровь, гневил богов, ложился проклятьем на уста народа. И в моменты, когда становилось особенно невмоготу, Эймонд любил сбегать к … отцу. В те далекие дни, его солярий был полон солнечного света и еще не напоминал могильник, где поселился Неведомый на пару с разной нечистью. К тому же, Визерис встречал его с улыбкой, которая мало напоминала отцовскую, но тем не менее, от нее становилось легче.        Отец строил Валирию, а Эймонда увлекали карты, развешанные на стенах и расстеленные на столе. Принц мог часами сидеть над ними, изучать, запоминать причудливые обозначения и без устали обводить тонкими пальцами контур таинственного Эссоса. Визерис, видя интерес сына, с охотой рассказывал о Вольных городах — осколках великой Валирии, о чудных народах, населяющих эти земли, о степях, чьи масштабы были соразмерны морю, о таинственном Асшае и Крае Теней, который расположился за громадным городом и будто бы вобрал в себя весь ужас, все страхи людей, став местом неминуемой погибели. С меньшей охотой принц слушал и сказания о Вестеросе, о далеком и безграничном Севере, где простерлась Стена, о Ночном дозоре — щите, охраняющем царство людей и воинах, которые служат там, имея за плечами далеко не благородное прошлое; о Речных землях, где расположен проклятый замок, вотчина Стронгов — Харренхолл…        С этого момента Эймонд переставал вникать, все больше думая об уродливом замке и о том, что хорошо бы было его посетить. А еще лучше было бы сесть на спину своего дракона и покинуть эти скучные земли навсегда. Вот только у Эймонда не было дракона, лишь яйцо, которое все никак не хотело пробуждаться, несмотря на всяческие, даже порой опасные действия со стороны своего хозяина. Мечтами об отъезде, Эймонд делился лишь с матерью, но Алисента никогда не разделяла подобных желаний. Она, посвятившая себя служению короне, не могла даже подумать, что где-то там, далеко от привычных просторов, можно прожить полноценную жизнь. В особенности принцу. В особенности Таргариену.        — Человек не может быть счастлив где-то, счастливым его делают другие люди — королева часто повторяла эти слова и неизменно гладила сына по голове. И, следует отметить, эти слова действовали на принца неоднозначно. Почему-то они отдавались в нем какой-то непонятной тревожностью, холодом и необъяснимым чувством тоски. Эймонд давно уже вырос, но очень хорошо запомнил эти неприятные ощущения в груди. Сейчас он понимал, что они были предвестниками тяжелого события в его жизни, он на подсознательном уровне чувствовал приближение чего-то неизбежного и опустошающего. Этим событием стало внезапное увечье. Миг величайшего триумфа и величайшей скорби. Тогда принц и осознал, что за правду всегда приходится платить. Потому что само знание правды опасно.        Этот день был расписан в его голове буквально по секундам — даже спустя такое количество лет воспоминания никак не теряли цвет, не становились тише. К великому несчастью, Эймонд относился к такому типу людей, которых горе накрывает с головой только спустя некоторое время. Сначала он не чувствовал ничего, в его сознании мало что поменялось. Полная заморозка, какой-то слишком длинный сон, ведь так не бывает, не случается. Но как бы не думал человек, предначертанное его настигнет. Найдет даже на краю земли, оставив неизгладимый и незаживающий след в душе. Богам все равно кем является выбранная жертва — взрослый ли это человек или же неокрепший юношеский разум. Одно дело, как ведет себя тот несчастный, которого схватили подобно щенку и попытались утопить в этой реке из боли и отчуждения. Ребенку легче перенести страданья, нежели взрослому. Его разум и сознание подобны глине, они гибки, поэтому почти любые происшествия дети способны превратить в нечто бесформенное, которое имеет свойство рассеиваться. Разумеется, так происходит не всегда.        Утро после лихорадки принесло принцу много разочарований. Первое настигло его сразу же, в покоях, когда он встал с постели и на негнущихся ногах приблизился к зеркалу и почувствовал… то, о чем ему не хочется вспоминать по сей день. Стаскивая с лица повязку, Эймонд был готов ко всему, но все же не ожидал, что его рана будет иметь такой вид. Уродливый, обреченный, безобразный. Грубые стежки, скрепившие кожу выглядели омерзительно, кровь, сукровица, слизь и лечебные мази, смешались в единую, отвратную массу. Эймонда стошнило от собственного отражения в зеркале. На этом его расстройства не закончились.        Эймонд мечтал облететь Королевскую Гавань, мечтал, чтобы люди высыпали на улицы, задирали головы, громко цокали и восхищались его смелостью. Чтобы народ славил его имя, чтобы они молились о его здравии и радовались за него также, как радовался он сам. Маковое молоко действовало на неокрепший организм самым отвратительным образом, подавляя силы и волю. Рана практически не болела, но тело не желало слушаться — принц еле переставлял ноги и держал здоровый глаз открытым, всеми силами стараясь не врезаться в кого — нибудь. Невдалеке, Эйгон и Хелейна седлали своих драконов. Эймонд засмотрелся, немного завидуя тому, как Эйгон легко и играюче затягивал ремни и проверял все крепления. Это было единственным, чем себя утруждал его старший брат… Все же, любовь Таргариенов к драконам не имела границ. Эймонд перевел взгляд в сторону Хелейны. Ее огромная, старая драконица почти склонилась в смирении, подставляя свою длинную шею под ласковые ручки принцессы. Эймонд любовался ей всегда. Пламенная Мечта была крупным, сильным зверем, которая уж точно не должна была достаться слабенькой девчонке вроде его сестры. У богов скверное чувство юмора. Однако все осталось в прошлом. Эймонд, по сути, теперь сам стал объектом зависти — красноречивее всех слов, об этом твердили озлобленные взгляды Рейны и Бейлы, когда рев Вхагар сотряс всю округу, рябью прошелся по морской воде, взбудоражил сердца. Вот его трофей. Пугающая, непостижимая, воинственная драконица, поставившая на колени весь континент. Вхагар, сделав круг, опустилась на пригорок. Эймонд, счастливо улыбаясь, хотел тотчас оказаться рядом с ней и взобраться в седло, однако был остановлен чьей — то тяжелой рукой, опущенной ему на плечо. Обернувшись, Эймонд увидел Деймона. Того самого, о котором ходило столько легенд и небылиц. Того самого, вставшего на сторону грязного бастарда.Того самого, кто провел всю ночь в его покоях, наедине с матушкой. Может это был лихорадочный бред?        — Желаешь отправиться в столицу на Вхагар, племянник? — поинтересовался Деймон с тенью лукавой улыбки на белоснежном лице.        — Да, — коротко ответил Эймонд. — Мне бы этого хотелось.        — Это недопустимо, — позади раздался голос Алисенты. — Я не позволю. Королева стояла в шаге от них и гадала о том, как много она пропустила из беседы дяди и племянника. Что мог сказать Деймон ее сыну?        — Я хорошо себя чувствую, — Эймонд выглянул из — за широкой спины принца и столкнулся с непроницаемым выражением лица матери. — Прошу!        — Ты серьезно ранен, мой мальчик, — Алисента обошла Деймона и чуть ли не закрыла собой Эймонда от недоброго взора дяди. — Ты еще не окреп, ты под влиянием снадобий, я не могу разрешить тебе сесть в седло.        — Но я хочу этого! Моя королева, это мое право! Эйгон и Хелейна отправятся в путь на своих драконах, я желаю присоединиться к ним! — Эймонд не сдавался, пробуя воздействовать на мать уговорами и откровенным непослушанием. — Ты не можешь мне этого запретить!        — Может и будет, — Деймон вклинился в их разговор, совершенно неожиданно встав на сторону Алисенты. И мать, и сын оглядели его неверящими взглядами, однако Порочный принц, привыкший к любому вниманию к своей персоне, остался невозмутим. — Твоя мать права, дорогой племянник, я сам видел румянец смерти, который коснулся твоего лица. Но ты жив и вероятно, тому причиной молитвы королевы. Ты же не желаешь пустить под откос усилия любимой матушки?        — Я Таргариен, — Эймонду не понравился тон принца. — Мы ближе к богам, чем к людям, мы проживаем особую жизнь. Разве не так, дядя?        — Так, племянник. Ты испытываешь гордость, но не путай это чувство с гордыней. Даже Таргариенам не прощается сей смертный грех, — ответил Деймон.        — Я прошу тебя составить мне компанию, мой дорогой, — Алисента коснулась нежной рукой здоровой щеки принца. — Взойди на корабль. Ради меня. Вхагар полетит следом, ведь теперь вас связывают цепи, что не видны глазу. Те, что прочнее валирийской стали. Я права, принц Деймон? — королева взглянула на мужчину в упор и тот слегка улыбнулся ей в ответ. — Абсолютно верно, моя королева, — в глазах Деймона плясали насмешливые огоньки. Видимо он, как и Алисента, вспоминал их ночную беседу и теперь не упускал возможности поглумиться.        Эймонд, тем временем, опустил голову, безмолвно соглашаясь на просьбу матери, не смея более ей перечить и расстраивать. Не глядя в ее сторону, все еще шатаясь, принц пошел в сторону причала. Алисента провожала его взглядом, полным немой боли. — И все же он похож на меня, — шепнул ей Деймон, прежде чем убраться восвояси. — Гори в пекле, — также прошептала Алисента, не удостоив его и взглядом. Деймон ушел. К зеленой королеве шагал сир Кристон. Подставив ей руку, чтобы помочь спуститься вниз, гвардеец попросил:        — Не печальтесь, моя королева. Алисента измученно вздохнула. — Я воспитаю из принца сильного воина, которого никто не сможет сломить, — заверил ее Коль. — Я превращу его недостаток в его достоинство, я сделаю увечье его щитом, который ничто не сможет пробить. И когда это случится, все остальное потеряет важность, лишится смысла.        — Я верю вам, — отвечала королева. — Я верю…        Кристон Коль не давал пустых обещаний. По возвращении в Королевскую гавань, он взялся за увечного принца с тройным усердием. Отныне, дни Эймонда были подчинены строжайшей дисциплине. Сир Кристон тренировал его по утрам, затем принц был занят грамотой, изучением книг и всего, что могло развить его ум. Час, перед закатом, он проводил в компании матери, молился и сопровождал ее везде, если то было нужно. Эймонд не сразу смирился с этим, но Кристон Коль настаивал, уверяя, что затворничество будет понято превратно и ослабит его позиции перед поданными. Хотя, о каких позициях могла идти речь? Эймонд был вторым сыном, у которого не было никаких прав, зато был целый список обязательств. Однако, спорить было бесполезно и Эймонд просто сдавался, раз за разом демонстрируя свое увечье. А по вечерам он снова нападал на Коля с мечом наперевес, уворачивался от его ударов, падал, но всегда поднимался. Кристон не терпел нежностей и по отношению к принцу их не использовал. Мужской характер не мог закалиться в жалости, сострадании и прочей чепухе, которой Алисента так хотела одарить своего сына. Хотя, следует отдать ей должное — королева, хоть и слушала доводы гвардейца с нескрываемым расстройством, но вмешиваться не смела. Как ни крути, Коль был прав. Эймонд должен был научиться выживать в жестоком мире, не оглядываясь назад в поисках поддержки. Ведь она хотела видеть его сильным королем и несгибаемым человеком. Тянулись дни. Эймонд доползал до кровати и засыпал без чувств. У него не было времени на унизительную жалость к себе, на философские мысли о том, кто виноват в его судьбе, кто заслуживает кары небесной и гнева его дракона. При мысли о драконе, на лице юноши цвела искренняя улыбка. Вхагар, буквально, заменила принцу всех, в ком он раньше так нуждался. Старая драконица, завоевавшая целый континент, представляла собой грозную силу, с которой приходилось считаться абсолютно всем. Даже заносчивый Эйгон не желал находиться с ней рядом, а уж тем более делить небо. Эймонд был почти счастлив? Почти не считается! — Вы лишились глаза, мой принц и это, несомненно, серьезная утрата, — однажды заявил Кристон Коль, приведя его в одно из подземелий, выстроенных по приказу Мейгора. — Я вижу в вас страх и сомнения, вы стесняетесь своего увечья и думаете, что это будет мешать вам по жизни. Но что если я научу вас сражаться без зрения, опираясь лишь на свои внутренние ориентиры? — Сражаться вслепую? Это глупость! — рассмеялся Эймонд. — Давайте проверим? — с этими словами, гвардеец затушил факел, погружая и без того мрачное строение в непроглядную тьму.        — Что это значит? — осторожно спросил принц, инстинктивно вытягивая руки вперед.        — Прислушайтесь к тишине, — голос Кристона разлетелся по всему залу и ударившись об острые углы, вернулся обратно. — Выпрямьтесь, выровняйте дыхание, позвольте себе привыкнуть к темноте.        Эймонд, сам того не желая, последовал его указаниям, ощущая, что он уже не один в темном помещении.        — Чувствуете его присутствие? — спросил Кристон.        — Да, — неуверенно ответил принц. — Не спешите, подумайте, порассуждайте. Вселитесь в его разум, поймайте его волну, почувствуйте его кожей. Прислушайтесь, чтобы уловить стук его сердца, чтобы услышать шаги. Станьте одним целым со своим противником.        — Противником? — уточнил Эймонд, наконец понимая весь смысл этой затеи.        — Именно, — самодовольно ответил Коль.        Что же, деваться было некуда и Эймонд напрягся, пытаясь следовать советам наставника. Он думал, предполагал и практически угадал действия соперника, ведь буквально через две секунды почувствовал теплое дыхание у своей шеи и молниеносный удар, от которого еле успел увернуться.        «Он невысокого роста» — пронеслось в голове у юноши.        Невидимый противник бесшумно отдалился на безопасное расстояние, но Эймонд не собирался его упускать. Быстрыми, короткими шагами он подкрался к нему и абсолютно наугад ударил в темноту, но увы, промахнулся, услышав усмешку. Такую знакомую, такую до боли ненавистную!        Эймонд промолчал, сжал кулаки и принялся слушать, чувствовать, «видеть» сквозь темноту, гоняя невидимого противника по углам. Да, не удавалось его задеть, но и ему не под силу было нанести удар. Таргариен мастерски уворачивался.        — Желаете прекратить, мой принц? — спросил Кристон.        — Нет, — рявкнул Эймонд. — Я справлюсь.        Оглушительная тишина и слух, навостренный до предела, помогли Эймонду обнаружить противника и не теряя и секунды, принц бросился в атаку. Пропустив пару ударов, он сумел завалить его на пол, но тот с изящностью кошки выскользнул у него из рук и снова исчез в темноте. Бой «слепых» продолжился. Эймонд уже привык к темноте и успел выучить наизусть тактику соперника. Теперь он не гонялся за ним, а наоборот, бегал сам, тем самым изрядно его выматывая. А затем Эймонд решил сыграть по — грязному. Применив хитрость, принц затих, становясь по центру подземелья. Вдобавок, он задержал дыхание, чтобы окончательно сбить с толку своего противника. Сделав несколько кругов, второй слепой наконец разгадал уловку принца и осторожно подошел ближе. За долю секунды Эймонд, подобно броску ядовитой змеи, схватил его за руку и знакомым приемом уложил на лопатки.        — Я победил! — крикнул Эймонд в темноту и, конечно же, не увидел той довольной улыбки, озарившей лицо Коля. — Идите на мой голос, — велел гвардеец, шагая в сторону выхода, где горели факелы. Эймонда переполняло любопытство, он отчаянно желал увидеть лицо поверженного им воина. В его голове даже мелькали знакомые образы стражников, служивших в замке. Все они отличались недюжинной силой и принцу было приятно думать, что он смог победить кого — то из них. В полной темноте. Однако, его ждало полное разочарование, ведь в дрожащем свете чадящего факела он увидел…        — Мое почтение, братец! Ты сумел обыграть меня даже в таких невыносимых условиях, — Эйгон улыбнулся в своей привычной, наглой манере и протянул ему руку. Эймонд, потрясенный таким исходом, показательно отвернулся, не желая уступить брату даже в такой мелочи.        — Что он здесь делает? — злобно спросил принц, глядя на Коля. — Почему он знает о нашем секрете?        — Как давно твой вырезанный глаз стал секретом? — поинтересовался Эйгон, не дав ответить гвардейцу. — Я хотел тебе помочь.        — Ты? — переспросил Эймонд. — Помочь мне? Ступай вон, Эйгон и больше не смей появляться здесь! Это будет отличной помощью!        — Мелкий, озлобленный гаденыш! — сквозь зубы прошипел старший принц. — Я не виноват в том, что постигло тебя. Не я просил тебя лезть к дракону, не я обзывал Стронгов Стронгами и уж точно не я вспорол тебе лицо! Ты так легко отвергаешь родную кровь! Ты сам роешь себе яму!        — Пошел вон! Вон! Убирайся! — заорал Эймонд, теряя последние крупицы терпения. — Я ненавижу тебя! Я убью тебя когда — нибудь!        — Это мы еще посмотрим! Кто кого убьет! — Эйгон смачно сплюнул под ноги и с деловитым видом покинул подземелье. Когда его шаги стихли, гнев оскорбленной, юношеской души обрушился на Кристона Коля.        — Как ты посмел позвать его сюда? После всех лет унижений, издевок, порицаний, после всего, что он мне сделал? Отвечай, Коль!        — Принц Эйгон сам выразил желание участвовать в этом бою, мой принц, — Кристон Коль прекрасно понимал уязвленные чувства мальчика, но в силу своей должности, не имел права выказывать предпочтение королевским детям. — Он искренне сожалел о случившемся и был готов помочь вам быстрее прийти в форму.        — Ложь! Эйгон — одна большая ложь! Он никогда не желал мне добра, он был братом этим позорным Стронгам, но не мне! Я не желаю его видеть и слышать! Ты понял, Коль? Ты понял меня? — Эймонд почти сорвал голос, выкрикивая слова, полные лютой злости и ненависти.        В душе Кристона, слушавшего это с непроницаемым выражением лица, царило полное смятенье. Он, знающий обоих принцев с рождения, безусловно был свидетелем и радости, и горя, обуреваемых их, но подобное проявление вражды было для него в новинку. Как такое могло случиться? Как королева допустила такой разлад между собственными сыновьями, как позволила им оказаться по разные стороны мысленных баррикад? Ответа не было. Время неумолимо шло.              *** Прошедшая ночь была, можно сказать, плодотворной. Золотые плащи изловили несметное количество нарушителей закона и покарали их по усмотрению капитана стражи. Точнее, по желанию Эймонда. Кучки отрезанных частей тел заполнили улицы и мерно тлели, не желая сдаваться под натиском накрапывающего дождя. Город выглядел безжизненным, люди заперлись в домах, напуганные не столь действиями городской стражи, а Вхагар, кружившей в небе последние часы перед рассветом. Видят Боги, этой ночью сон не пришел ни к одному из жителей Королевской Гавани. Эймонд появился в замке ранним утром. Собранный с головы до ног, вооруженный до зубов, юноша бесшумным призраком спешил в свои покои, не оглядываясь на капли крови, стекавшие с его меча. Безродным собакам — собачья смерть.        — Мой принц, прошу простить за беспокойство, — на одном из поворотов его нагнала молоденькая служанка королевы. Оглядев его испачканную одежду и окровавленный меч, девочка моментально сникла, но приказ был важнее чувств.        — Что тебе нужно? — голос Эймонда прозвучал нежно и мягко, совершенно не сочетаясь с его лицом, со следами сажи и крови.        — Королева искала вас, — запинаясь ответила девушка. — Она хочет вас видеть.        — Не могу предстать перед королевой в таком виде, я ведь не свинья, — усмехнулся Эймонд. — Ступай и передай матери, что я навещу ее в ближайший час.        — Слушаюсь, мой принц, — девчонка поклонилась и буквально перешла на бег, пытаясь убраться от него подальше как можно быстрее.        Эймонд же, наконец, оказался в родных стенах.        В его распоряжении были просторные покои, которые едва ли можно было назвать богатыми или достойными отпрыска королевской крови. Но Эймонд и не гнался за роскошью, перепланировав пространство по своему желанию. Первая небольшая комнатка являлась кабинетом. Здесь расположились книжный шкаф, письменный стол, была развешана масштабная карта. В углу стоял гигантский канделябр с такими же толстыми свечами в комплекте — по ночам принц любил читать. Далее следовала аскетичная спальня, в которой не было даже кровати. Эймонд предпочитал каменный альков, справедливо отмечая, что мягкие перины лишают воли и подавляют стремления, если дело касается раннего подъема. Из спальни можно было выйти в крохотную ванную комнату, где тоже не было ничего лишнего, кроме деревянной купели, бадьи и кусочков мыла. Самая большая секция, к потолку которой был подвешен гигантский бурдюк, плотно наполненный шерстью и разным тряпьем, служила принцу небольшим тренировочным залом. Стены были голые, вместо гобеленов и фресок их украшало холодное оружие. Мечи самых разных размеров и нюансов ковки, дотракийские аракхи, топоры, древковые оружия — алебарда, копья; булавы и моргенштерны, метательные ножи и кинжалы, лук и стрелы… и ни одного затупленного или упаси Семеро, деревянного меча! Принц не терпел полумер. Ведь мастерство растет только с реальной угрозой. Эймонд принялся раздеваться. В покоях было достаточно прохладно и его кожа, по обыкновению, покрылась мурашками, но принц не обратил на это ни малейшего внимания. Холод — первый учитель на пути к стойкости тела и разума. Меч — великолепное оружие, но оно ненадежно. Ведь несмотря на пафосные изречения знаменитых вояк, он не мог стать продолжением руки. К сожалению. Именно по этой причине Эймонд никогда не пропускал свою утреннюю тренировку. Шумно вздыхая, принц обмотал ладони эластичной лентой и принялся за привычное дело. Первый удар по набитому бурдюку отозвался глухим звуком, расползшимся эхом по стенам покоев. Второй удар пришелся с удвоенной яростью, мешок качнулся и вновь встретил твердый кулак. Эймонд пробил серию ударов и смахнул с лица прилипшие волосы. Сейчас он бил в свое удовольствие, выплескивая весь скопившийся негатив, однако прекрасно понимал, что это не принесет ему нужной пользы. Кожаный мешок не может дать ему сдачи. Поединок — это, прежде всего, скорость, ловкость и готовность отразить удар любыми частями тела. И Эймонд потратил много лет, чтобы добиться своего идеала. Его тело было быстрее мысли, он не думал, он делал с пугающей скоростью, развив свою реакцию до предела. Кристон Коль мог им гордиться. Он и сам собой гордился, признавая, что ничего этого не было, если бы не его бешеное желание. Ограничения и дисциплина — вот ключ к переосмыслению себя и выбору истинной дороги. Но Эймонд не забыл причину, из — за которой ему пришлось встать на этот путь. Он копил в себе ярость, он жаждал обрушить свой гнев и покарать каждого, кто причинил ему боль. Вместе с боевым искусством, Эймонд воспитывал в себе и терпение. И кажется, его смирение принесло свои первые плоды. В глубине жестокой души, принц чувствовал, что совсем скоро время повернется вспять и он сможет воздать каждому по заслугам. Прежде он уничтожит Рейниру, а затем уберет со своего пути Эйгона. Что же будет дальше? Будет пламя. Будет кровь.              *** Умывшись и переодевшись, Эймонд неторопливо шел в сторону королевских покоев. Если верить прислуге, его мать провела здесь очередную ночь, на страже умирающего государя. Кто был с ней рядом? Дейрон или Хелейна? Эйгон вряд ли бы сунулся в логово разлагающегося заживо отца и, по правде говоря, Эймонд разделял его чувства.        Его мысли прервали быстрые шаги и характерный шорох ткани. В его сторону шла дама. Несколько дам. Королева и две ее служанки. Увидев сына, Алисента отослала девушек и сцепив руки в замок, подошла к нему ближе.        — Ты снова не ночевал в замке, — с ходу констатировала мать, окидывая его лицо осуждающим взглядом. — Сколько раз я просила тебя не ходить в ночной патруль вместе с городской стражей, принцу не пристало выполнять такую работу!        — Не пристало очищать свой город от гнили и падали, матушка? Эта зараза растет и плодится, превращая столицу в гадюшник. Вы, сидя в высокой башне, живете припеваюче, а как же быть простым людям? — взгляд Эймонда в один миг сделался колючим и злобным.        — Я тебя просила, Эймонд! — гневно прошипела Алисента, уводя его в сторону. — Неужели мое слово для тебя ничего не значит?        — Ваше слово значит для меня целый мир, мама, — мягко ответил Эймонд, чувствуя ее раздражение и усталость. — Но, действительно ли вас беспокоит мое участие в патруле или же есть что — то другое? Почему вы так против этого?        — Я не хочу, чтобы в будущем у тебя была такая же репутация, как у Деймона, — призналась Алисента. — Это было его любимым развлечением. Насилие и зверские расправы над всеми, кого он только заподозрит в неладном.        — У нас одна кровь, — возразил Эймонд. — И один взгляд на многие вещи. Негодяи должны нести наказание за свои дела.        Алисента, услышав это, отпрянула.        — Не ты им судья. Ты не должен пятнать свое имя подобным, как ты не понимаешь? — Алисента нервно коснулась рукой груди, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Слишком много огорчений за одни сутки, она смертельно устала.        — Ты плохо выглядишь, — Эймонд оглядел ее с ног до головы придирчивым взглядом, отмечая глубокие тени, что залегли под ее глазами и измятое платье, на котором виднелись пятна от еды. Видимо, она пыталась накормить полуживого мужа. Принца уколола совесть, черты его смягчились и он взял в свои ладони истерзанные руки матери. — Меня восхищает твоя доброта и жалость по отношению к нашему отцу, но никто не должен видеть королеву в таком виде.        — Ты прав, — согласилась растерянная женщина. — Я должна взять себя в руки.        — Мы переживем это. Ничто не длится вечно, — Эймонд слегка приобнял ее, даруя столь необходимую и желанную поддержку. Чувство покоя и защищенности. — У нас есть проблемы гораздо важнее, нежели моя репутация, — спустя время, добавил принц. — Рейнира и ее ублюдки уже в пути. Что вы намерены делать, мама? Чью сторону поддержите?        — Веларионы слишком долго терпели это оскорбление, — ответила Алисента, отстраняясь от сына. — Отдать их наследство бастарду в вечное владение будет слишком жестоко. Справедливость обязательно восторжествует.        — А король? — с интересом спросил Эймонд. — Его устраивает такая формулировка справедливости?        — Он борется за жизнь, мы не будем его тревожить по таким пустякам. Я — королева и я имею право вынести любое решение. Никто не посмеет его оспорить, — решительно заявила Алисента.        Эймонд промолчал, крайне довольный воинственным настроем матери. Это нужно было сделать давно.        — Я могу просить тебя сопровождать меня вечером? — королева вырвала его из омута мыслей. — Хочу помолиться в Великой Септе.        — Разумеется, мама. Я буду с тобой, — заверил ее Эймонд.        — Увидимся позже, мой мальчик, — Алисента слабо улыбнулась на прощание и медленно скрылась за поворотом.        Разговоры об усталости напомнили Эймонду и о его человеческой сущности. Бессонная ночь, проведенная на ногах и с мечом наперевес отозвались в его теле неприятным, тянущим чувством. Принцу был необходим отдых и у него было на это пару часов, однако искривленная фигура Лариса Стронга, застывшего перед ним на расстоянии нескольких метров, не сулила ничего приятного. Эймонд шумно вздохнул и принялся ждать, пока хромоногий мастер над шептунами подойдет к нему ближе.        — Мой принц, я должен сообщить вам важные новости, — лицо Лариса исказилось пренеприятнейшей улыбкой, а голос прозвучал подобно шипению ядовитой змеи. В нос Эймонда ударил тяжелый аромат благовоний, напоминающих ладан, а нечесаная макушка Стронга усугубила и без того неважное настроение принца.        — Говорите, — Эймонд внутренне напрягся, ощущая давно забытое чувство. Угрозу?        — Маяк Староместа вновь горит зеленым, — шепнул Ларис. — Принц Эйгон собирает сторонников и первым в этом списке значится некто Юджин Кидвелл. Он прибудет в замок с минуты на минуту, сопровождая брата нашей королевы — сира Гвейна.        — Гвейн Хайтауэр? — переспросил Эймонд, с трудом вспоминая лицо родного дяди.        — Десница пригласил сына в столицу, причина — пока неизвестна, но я думаю, что это связано с городской стражей. Конец государя близок, как бы нам не было тяжело это осознавать. В час, когда королевство накроет трагическая весть, нам будут нужны верные люди, — нараспев проговорил Ларис, неприятно постукивая тростью.        — Допустим, — согласился Эймонд. — Кто такой Кидвелл?        — Юджин Кидвелл — один из лучших убийц нашего времени, мой принц. Сын обнищавшего лорда, покинувший Вестерос в малолетнем возрасте. Молодые годы провел в Эссосе, несколько лет жил в Асшае, совершенствуя свой навык. Относительно недавно вернулся на родную землю, но поселился не в родовом замке, а в Староместе, — Ларис взглянул на Эймонда так, будто эта скупая информация открыла бы ему тайны мироздания.        — Что связывает головореза с Хайтауэрами? — спросил Эймонд, явно разочаровывая своего собеседника.        — Пока не могу вам ответить, мой принц, — лицо Лариса обрело слегка мрачный вид. — Но я узнаю. Непременно.        — И зачем он нужен Эйгону? — имя старшего брата Эймонд выплюнул с потрясающим отвращением.        — Вероятно, принц ищет поддержки, — многозначительно ответил Ларис. — Такой, какую вам оказывает сир Кристон Коль. Наставничество, помощь, отцовское внимание?        — Я думаю, вам не нужно напоминать о ваших обязанностях? — спросил Эймонд сквозь зубы, игнорируя неуместный выпад хромого. — Установите слежку за обоими, я желаю знать все, что будет с ними происходить, каждого, с кем они будут говорить.        — Мои пташки уже занимаются вашим поручением. Но, позвольте полюбопытствовать… Вы не доверяете своему дяде?        — Я не доверяю чужому уму, который будет руководить поступками моего дяди, — уточнил Эймонд. — Говорите, прибудут с минуты на минуту?        — Да, мой принц. Они уже в городе, — ответил Ларис. — Принц Эйгон, принцесса Хелейна и десница уже подготовились к встрече и ожидают гостей в Тронном зале. Королева, видимо, еще не осведомлена. Ночь была тяжелой — его величество промучался до утра, и ее милость вместе с ним. Принц Дейрон покинул замок ранним утром, отправившись в Драконье Логово.        — Достаточно, — Эймонд вскинул руку, не желая слушать доклад о каждом обитателе Красного замка. — Благодарю вас за службу, лорд Стронг. Ваши сведения оказались весьма полезными.        — Рад угодить, мой принц, — Ларис склонился в неуклюжем поклоне и заискивающе посмотрел Таргариену в лицо, — что вы намерены делать?        — Встретить дядю, разумеется, — Эймонд позволил себе тень улыбки, которая не предвещала ничего хорошего.