Соблюдение дистанции

      Выведя Гермиону на крыльцо, Малфой прижал её к себе — она неловко ткнулась носом в его грудь, чуть не напоровшись глазом на золотую фибулу, и всё вокруг завертелось в волнах трансгрессии. Не размыкая кольцо своих рук, Люциус подождал, пока Грейнджер восстановит равновесие, и провёл её в дом. Усадив её на диван в просторной гостиной с двойным светом, Люциус, взмахнув тростью, разжёг камин; на столе появились закуски, которые Грейнджер принялась уплетать без разбору. Усмехнувшись, он разлил доставленное эльфом обещанное Château Latour; ему же отдал мантию и пиджак, оставшись в рубашке.       — А вы всё эксплуатируете домовых эльфов? — жуя намазанный паштетом багет, спросила она.       — Законом не запрещено, — парировал устроившийся в кресле сбоку от дивана Люциус и сделал маленький глоток вина.       Показательно состроив недовольную мордашку, Грейнджер осушила сразу половину бокала, и Малфой недовольно цокнул языком.       — Как вы пьёте? — возмутился он. — К вину надо относиться с уважением, особенно — к этому, ведь, более того, оно старше вас!       — Вы тоже старше меня, но всё равно стремитесь меня споить и затащить в постель, — она постаралась недоверчиво прищуриться.       — Мои методы соблазнения более изящны, можете мне верить.       — Ладно, — теперь она пригубила почти как следует, но вот глаза её сверкнули любознательностью, а потому предсказуемый вопрос не заставил себя ждать: — И какие же?       — Секрет фирмы, — увильнул Малфой, с удовольствием отмечая, как она надула губки.       Этот жест позабавил. Вне работы Грейнджер оказалась не такой чопорной занудой, а с примесью вина и вовсе превратилась в довольно открытую особу. Пускай и немного кусалась, но от привычек избавляться трудно — он по себе знал. А ещё Грейнджер вполне искусно забалтывала — так, что Люциус сам не замечал, как становился разговорчивее. Конечно, поговорить он всегда любил, но вот не думал, что увлечётся беседой с Грейнджер. Да и подтрунивать над ней было приятно, но каждый раз всё заканчивалось ссорой, что ему, откровенно говоря, отнюдь перестало нравиться. Даже их вполне приемлемая прогулка завершилась тем, что он перешёл границы. Но, что ж, теперь они квиты.       А ведь она не стала жалеть его, когда он разоткровенничался про палочку — семейную реликвию. Люциус не уважал жалость, считая её проявление пустым сотрясением воздуха. И жалость с её стороны была ожидаема, ведь Грейнджер склонна жалеть всех, кого посчитает страждущим. Но она не стала. Тут два варианта: либо Грейнджер изменилась, либо не сочла его достаточно страждущим. Малфой усмехнулся, покачав головой.       Тем временем Грейнджер сняла с себя туфли — он мазнул взглядом по её изящным ножкам — и, неловко махнув рукой, случайно скинула с дивана клатч, который, раскрывшись, осыпал ковёр золотыми галлеонами. Надо же! Охнув, Гермиона, чуть развернувшись, наклонилась и принялась вручную собирать монеты, этим самым демонстрируя своё декольте. Немного поглазев, Люциус решил, что не стоит искушать судьбу и, сделав плавный пас ладонью, заставил всё золото вернуться на своё место. Невнятно поблагодарив, Грейнджер зачем-то встала, отложила клатч и вновь рухнула на диван.       — Надеюсь, вы не спустите все его деньги на свои принципы? — полюбопытствовал Малфой, хотя не был окончательно уверен, что это деньги де Арели.       — Я хотела спустить их в покер, но русские мне этого не позволили, — как ни в чём не бывало отмахнулась Грейнджер и, пригубив вина, закинула в рот оливку. — Они вправду мафиози?       Признаться, Малфой был удивлён, когда, полюбопытствовав у портье по поводу её номера, в ответ получил не привычное «мы не имеем права разглашать…», а вполне неожиданное «мисс Грейнджер в игральном зале». И удивился ещё больше. На работе он имел сомнительную честь наблюдать за азартом Грейнджер, но не подразумевал, что этим она не ограничивается, распыляясь ещё и на всяческие игры. Хотя, помнится, квиддича она сторонилась. Ах да… мётлы. Боязнь высоты. Однако выглядела она великолепно, но, вместе с тем, довольно вызывающе. И какая мандрагора её укусила — да так, что девчонка вспомнила о своей принадлежности к женскому полу?       — Не все русские волшебники относятся к мафии, мисс Грейнджер, — Малфой поднялся и подлил им вина. — Больше ничего сказать не могу.       — Какой вы скрытный, мистер Малфой, — она даже насупилась. — А вы их откуда знаете?       Хотелось съязвить, что сидели в одной камере Азкабана, но это выглядело бы неуместно. Да и вспоминать те страшные времена совершенно не хотелось. К тому же, у них в магической России своя тюрьма и, кстати, никогда там не было всяких тварей вроде дементоров. Довольно демократично, учитывая то, что многие до сих пор нагнетают по теме призраков коммунизма.       — У меня обширные связи по всему миру, что вполне естественно, — расплывчато отозвался Люциус. — Но этим господам я даже благодарен. Особенно, тому самому Александру.       — За ложу в Большом театре? — ухмыльнулась Грейнджер.       — Не только, — Малфой призадумался, но всё же принял решение рассказать эту историю: — Лет двенадцать назад он приезжал в Лондон и поделился со мной просто потрясающим стихотворением одного маггловского поэта. Бродского. Тогда оно мне понравилось — я даже выучил его наизусть, но не догадывался, что со временем в полной мере прочувствую каждую букву. Конечно, в оригинале оно, по словам Александра, более искромётное, но и перевод…       — Какое стихотворение? — перебила явно изумлённая Гермиона. — Ой, извините… Я просто читала много его стихотворений, ведь подруга моей мамы, живущая в Америке, постоянно говорила о нём. Её дочь ходила на его лекции, представляете?       — С чем я её поздравляю, — без насмешки произнёс Люциус, только лишь дёрнув уголком губ. — Стихотворение же называется «I Sit by the Window». Но перевод с русского не авторский, так что, всего скорее, вы о таком не слышали.       — Не слышала… Но почему… что вы прочувствовали?       Малфой не нашёлся, как в полной мере объяснить то, что он испытывал каждый раз, когда эти строфы всплывали в памяти, а потому, сжав кожаные подлокотники кресла и на миг прикрыв веки, продекламировал:       — I said fate plays a game without a score. And who needs fish when you’ve got caviar?       Она слушала внимательно, а звучание слов вырывалось наружу, пройдя путь, казалось бы, из самой души. Это стихотворение Люциус выучил незадолго до того, как в его жизни начался кромешный ад. Это не просто буквы, написанные каким-то магглом, — хотя, пожалуй, маггловских деятелей искусства он уважал всегда, — это было предзнаменованием.       «I sit by the window. And while I sit my youth comes back. Sometimes I smile. Or spit».       Это стихотворение-признание. Стихотворение-откровение. Стихотворение-раскаяние, если угодно. Но за строками, напечатанными в том старом, завалявшемся в лондонском особнячке Александра Нью-Йоркском журнале, вполне удачно оставленном предыдущими владельцами и добродушно подаренном самим Александром, Люциус Малфой с определённого момента окончательно не мог развидеть себя.       «A loyal subject of these second-rate years, I proudly admit that my finest ideas Are second-rate, and may the future take them as trophies of my struggle against suffocation».       Оказалось, он вновь закрыл глаза, но когда открыл их — увидел, что Грейнджер жмурится, сводя бровки к переносице, словно проживает это всё вместе с ним.       — I sit in the dark. And it would be hard to figure out which is worse: the dark inside, or the darkness out, — понизив тон, завершил он.       Повисла тишина, и только треск поленьев не давал ей зазвенеть — на них, остро ласкаемых пламенем, Люциус и уставился. Внезапно к этому звуку прибавился ещё один, заставивший сморгнуть мутную пелену и посмотреть на его источник. Всхлип. Грейнджер, закрыв лицо ладонями, надрывно всхлипнула.       — Мисс Грейнджер… — ошарашено проговорил Люциус. — Я, конечно, понимаю, что поэзия часто затрагивает все фибры души, но не до такой же степени…       Но она лишь помотала головой. Вино, что ли, на неё так подействовало? Сам виноват! Не пресёк её возлияний за покером, а потом ещё и добавки предложил. Ясно же, что умение распивать алкогольные напитки не входит в число гриффиндорских добродетелей. Тем не менее, успокаиваться девчонка не спешила. Этого ещё не хватало… Слегка нахмурившись, Люциус оттолкнулся от подлокотников, приблизился к ней и, одёрнув брюки, сел на корточки.       — Ну-ну, это я должен был разреветься. А вы лишаете меня этой возможности, — попытался пошутить он, невесомо дотронувшись до её коленки. — Мисс Грейнджер, обещаю, что никуда не выпаду и меня не продует, я ведь не у окна сижу.       — И не в т-т-темноте. Б-б-больше нет, — голос её дрожал, но она всё ещё не отнимала от лица ладони, так что Люциус, потянувшись, мягко обхватил её запястья и отвёл вниз.       — Как мило, мисс Грейнджер. Правда. Не ожидал от вас подобной эмоциональности по отношению ко мне.       Подбородок её подрагивал; она то и дело кусала губы, а ключицы всё сильнее выделялись с каждым судорожным вдохом. Малфой подбирал в уме слова утешения, но ничего толкового не приходило. Он, прежде редко теряющийся перед женскими слезами, просто не понимал полной причины её слёз.       — Я стёрла все воспоминания о себе у родителей и отправила их в Австралию. Они даже не догадывались, что у них есть дочь…       — Знаю, мисс Грейнджер, — прошептал он, внутренне насторожившись. — Мне Кингсли проболтался. Но не злитесь на него, это я его напоил.       С чего она вернулась к этой малоприятной теме? А слёзы катились по её раскрасневшимся щекам, оставляя тёмные разводы от туши…       — Я не продумала все детали… Я спешила. Утешала себя тем… О господи… — она отвернулась. — Я утешала себя, приговаривая: «Я просто спасаю их от таких подонков, как Малфой».       — Я, быть может, и подонок, но не убийца, — не стал обращать внимание на её выпад Люциус. — Я бы не стал…       — Ещё как стали бы, — вдруг процедила она, сжав под его ладонью кулачок. — Стоило Волдеморту что-то приказать, как вы бы выполнили, дабы спасти свою шкуру.       Справедливости ради, Волдеморт вообще перестал поручать Люциусу что-либо в тот год. Сам Малфой просто заливал виски всяческими зельями, часто со спиртным не сочетающимися, и медленно, но верно сходил с ума — толку от него было ноль. Что ж, в этом его тихом безумии обнаружился хоть какой-то плюс — неучастие во всём происходившем кошмаре. Видимо, Грейнджер пришла к подобному выводу, потому что замолчала, и только плечики её подрагивали в беззвучных рыданиях.       — Простите… Простите, мистер Малфой. Я… не должна была так говорить. Да даже если бы вы… — она осеклась и быстро забормотала: — Многие поступили аналогично на вашем месте. На кону была ваша семья. Это безвыходное положение, но, конечно, я бы вас ненавидела и, наверное, прикончила бы, сделай вы…       — Мисс Грейнджер, — прервал её Люциус. — Успокойтесь. Все живы. Приканчивать никого не придётся, ведь всё кончено. И, я уверен, ни в какой квантовой реальности ваших родителей никто не убивал. Тем более, я.       — Что уж там, и я бы наверняка совершила то же самое… Я бы убила за своих родных кого угодно… — чуть заикаясь, продолжила Грейнджер, отняла свои руки и вновь уронила в них лицо. — Но вместо этого я фактически убила их, лишила огромной части жизни… За всё надо платить. Их у меня больше нет. Они не простили меня. Заявили, что это было несправедливо… Я могла бы, могла бы придумать иной способ! Их было миллион, этих способов! Но я выбрала самый эгоистичный…       Договорив, Грейнджер выпрямилась и сквозь пальцы поглядела на него совершенно безумным взглядом. Стало жутковато, и Люциус сел на диван рядом с ней, но она уже никак на него не реагировала.       — Мисс Грейнджер… — он коснулся её предплечья и, стараясь отгородиться от всколыхнувшихся напоминаний об ужасе, что настиг каждого по-своему, сглотнул — горло совсем пересохло. — Гермиона. Я сожалею. Я очень сожалею.       — Если бы Тёмный Лорд одержал победу… — интонации её прозвучали отрешённо. — Вы бы сумели убить меня?       Беседа приобрела столь сюрреалистичный оборот, что по спине Малфоя пробежал холодок. Почему-то он был убеждён, что это всё — накопившиеся переживания и обиды, а потому ему даже не верилось, что делится она этим именно с ним. Тем не менее, никакого раздражения или злости не возникло, зато сложилось впечатление, будто она мало с кем это обсуждала. Или вообще ни с кем. Это даже каким-то странным — явно не по ситуации — образом польстило…       — Он бы не одержал победу, — заверил Люциус. — И я никогда не хотел никого убивать. Посмотрите на меня, мисс Грейнджер.       — Но всё-таки вы убивали… — проигнорировав его, просипела она.       — Нет, — Малфой осторожно заключил её лицо в ладони и заставил повернуться. — Я не скрываю, что люди гибли по моей вине. Но я не отбирал жизни собственноручно. Ни разу.       Глаза её блестели и показались огромными — едва ли не в пол-лица. Внезапно Грейнджер расхохоталась. Она смеялась так долго, что полились новые слёзы, но Малфой, выжидая, не выпускал её лицо, с несвойственным ему терпением пережидая эту вспышку. Да уж… она тоже сходила с ума. Однозначно. И, пожалуй, ей в ту пору пришлось намного тяжелее, нежели ему: в восемнадцать лет бегать по лесам, ежечасно — если не ежеминутно! — рискуя жизнью и неся такую ответственность… Ответственность не только за себя, но за многих, очень многих… Проклятый Дамблдор, земля ему пухом! Сперва вечная опасность для детей в Хогвартсе, хотя Люциус пытался убедить этих баранов из попечительского совета, что Дамблдор вкупе с доброй половиной преподавательского состава совершенно не в курсе, как именно работать с детьми, а после — трио едва достигших совершеннолетия недоучек, брошенных на произвол судьбы, дабы выполнить его — уже посмертные — сумасбродные задания! Будто взрослые, опытные бойцы из треклятого Ордена не могли хотя бы подстраховать! Но нет, им даже было неизвестно о крестражах… А если бы эта троица погибла? Что тогда? Невиданная удача — вот как бы окрестил Люциус итог войны. Бредовый план старого интригана сработал не иначе как чудом! Дамблдор явно не отличался логикой, и единственное, в чём он был по-настоящему хорош, так это в составлении образа великого и могучего, которому научился-таки соответствовать, тем самым внушая эту видимость окружающим! Малфой даже разозлился, но от праведного гнева и совершенно нецензурных высказываний его отвлекла резко притихшая Грейнджер.       — Десять, — ни с того ни с сего назвала она это число.       — Что — десять? — растерялся Люциус.       — Десять волшебников погибло от моих заклинаний во время Битвы за Хогвартс. И это только те, кого я успела запомнить… — она болезненно скривилась и схватилась за рукав его рубашки. — Я бы могла убить вас, Люциус… Что ж это получается… Убийца из нас вовсе не вы.       — Гермиона… — он, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, притянул её и заключил в объятия. — Но ты меня не убила. Следовательно, расклад таков, что, если бы не ты, то, всего скорее, я был бы убит. Или замучен до смерти, что, по факту, одно и то же. Полегли бы ещё многие другие… И я, наверное, сейчас покажусь тебе кем угодно, но только не Люциусом Малфоем, однако, я действительно благодарен тебе, мистеру Поттеру и остальным, что вы избавили мир от… мрачных перспектив.       Чуть шевельнувшись в его руках, Грейнджер обняла его в ответ. Она была горячей, словно у неё поднялась температура, и Люциус мельком прислонился скулой к её лбу. Нет, вряд ли простуда — должно быть, вино, слёзы и нервы…       — Стоило вам заговорить о поэзии, — забормотала она куда-то в его грудь, — я решила: вот и методы соблазнения… Но когда я поняла смысл… сопоставила это со всем, что знаю про вас. Вы… Вы даже представить себе не можете, насколько перевернулся мой мир. Я должна вам рассказать… В общем, у меня синдром отличницы. И я ненавижу признавать ошибки. А вы свои признали. Я считала, что вам на всех всё равно, но вы нашли в себе силу стать другим. Я же становлюсь только черствее и хуже. А вы оказались хорошим человеком.       Оба канули в безмолвие, задумавшись. Дыхание её успокаивалось, становилось размеренным, но Люциус чувствовал, что она не спит. Если бы пару недель назад кто-то заявил, что он будет успокаивающе прижимать к себе Гермиону Грейнджер после того, как сам поделился с ней чем-то сокровенным — Малфой бы рассмеялся. Но в эту минуту смеха не было совсем.       — Нет, мисс Грейнджер. Я не хороший. Война не прибавила мне человеколюбия. И вы правы: я бы убил кого угодно, чтобы моей семье ничто не угрожало. Нас отличает лишь то, что вы это сделали. А у меня не было волшебной палочки. Но таков наш мир. Хвала Мерлину, что нам не пришлось держать на прицеле друг друга, — он ожидал, что она отпрянет, но Гермиона лишь задержала дыхание. — И мне до сих пор плевать на всех, кто не мой близкий. На магглов, на магглорождённых, полукровок и чистокровных. Мне важно лишь то, чтобы моя стая была в безопасности. Понимаете, мисс Грейнджер? На остальных мне плевать, пускай и ненависти во мне никакой нет.       — И вы ещё участвуете в разработке законов, — приглушенно фыркнула Грейнджер.       — Порядок должен быть в любом случае. Я педант до мозга костей, — он отстранил её от себя, устанавливая зрительный контакт. — Я не гуманист. Я циник. И готов делать всё для этой самой стаи. Правда, стаи-то особо не осталось. Наверное, это моя плата за то, чего я изменить всё же не в силах… К-хм… Или думаете, мне стоит называть не «стая», а «клубок»? Так как вы думаете, мисс Грейнджер?       Улыбнувшаяся на одну сторону, Гермиона моргнула как бы в отрицании. Ну вот, утихомирилась. И уже не такая раскрасневшаяся, только волосы растрепались, делая её похожей на львёнка. Люциус немедленно отогнал от себя такие сравнения.       — Драко… что с ним? — неуверенно полюбопытствовала она.       — Он тоже не простил меня. Заявил, что не хочет меня знать, — Малфой горько усмехнулся. — Надо же, никогда тема отцов и детей не ощущалась столь остро, как в этот вечер. Какая-то беда и у вас, и у меня…       — Напишите ему… Поздравьте с Рождеством. Подберите правильные слова… он же ваша стая, — она сочувственно свела бровки. — Прошу прощения, что лезу не в своё дело, но он так любил вас… И любит. В Хогвартсе только и слышно от него было, насколько вы потрясающий…       За окном прогремел фейерверк, приглушив конец предложения. Люциус бросил взгляд на наручные часы. Двенадцать. Уже двенадцать. Это поистине самое странное Рождество в его жизни.       — С Рождеством, мисс Грейнджер.       — С Рождеством, мистер Малфой, — шепнула она. — Спасибо вам, что выслушали, что не разгневались из-за моего нытья. Это дорогого стоит… Я привыкла быть сильной и вовсе не хотела показаться слабой. Тем более, вам… Не хотела наседать на вас и действовать на нервы, но почему-то…       Приложив палец к её губам, он заставил Грейнджер замолчать, а потом этим же пальцем вытер подтёки от туши, заправил вьющийся локон за ушко. Какая всё-таки красивая… Это его желание затащить Гермиону в постель с самого начала было неправильным, ведь она не просто молоденькая девушка, — были у него и молоденькие, — она училась вместе с Драко. Более того, когда-то они находились по разные стороны баррикад. Когда-то… Но порой, после очередных прений в Министерстве, Люциусу поистине казалось, что из неё просто надо вытрахать всю дурь. Он не то чтобы часто заглядывался на неё, а просто мельком прикидывал, что было бы, если бы все эти колоссальные запасы её энергии направить в правильное русло.       Но в это точно бы замедленное мгновение весь вид её был настолько трогательным, что у Люциуса поперёк горла встал сладковато-тягучий ком. Она одинока. У неё не осталось ни родных, ни, судя по всему, друзей. Даже любовник смотался, откупившись мешком с галлеонами, от которого Гермиона хотела просто-напросто поскорее избавиться. Если бы Люциус не решил извиниться перед ней за грубость и не явился в отель — она в лучшем случае отметила бы Рождество с русскими, мешая игристое с водкой. Но он пришёл. А она пошла за ним. И этот сложный, надрывный разговор представил собою нечто… переломное. Воспользоваться ею расхотелось. Захотелось доказать ей, что она, чёрт возьми, сейчас, в этом пространстве и времени, не одна. И не только ей. Себе. Ведь ощущения его были схожи.       Его губы накрыли её, а ладонь легла чуть ниже затылка, на шею, отрезая пути к отступлению. Но Гермиона, шумно вдохнувшая через нос, и не думала отступать — мягкие губки приоткрылись, давая ему власть углубить поцелуй. Однако Люциус не спешил этого делать, и вдруг… начал беззастенчиво наслаждаться. Гермиона буквально порхала по его губам, иногда их чуть прикусывая… Так сладко, почти невинно — он чуть ли не разомлел, чего, наверное, никогда не случалось во время поцелуев… Люциус целовал кого-то, не подразумевая продолжения, лишь в юности. Ну, или Нарциссу, но она была его женой… Для него поцелуи давно лишь часть от общего. А тут Грейнджер сломила привычные устои, фактически затянув его в искрящийся водоворот. Каждое её прикосновение стало ощущаться столь остро, словно все нервы оголились. О, она однозначно умела действовать на нервы. И Люциус загадал желание, чтобы впредь на нервы она действовала, разве что, именно таким способом. Желания, загаданные в Рождество, должны сбываться, не так ли?       Когда её пальчики пробежались по его скулам, а язычок — по зубам, весь этот сладостный водоворот захлестнул его безвозвратно. Люциус прижал её к себе ещё теснее, и она всхлипнула, но только теперь от удовольствия. Он решительно и теперь окончательно свихнулся, но целовать её было сплошным наслаждением, и он бы делал это вечно. Это было похоже на смакование любимого десерта, только лучше, хотя, казалось бы, куда ещё лучше? Но воздух неминуемо иссякал, а вожделение возрастало… С разочарованием Люциус осознал, что необходимо это закончить, иначе он не остановится, даже если задохнётся. Когда он оторвался от неё — Гермиона прерывисто вздохнула. Её зрачки слились с радужками, и в этой глубине мерцало что-то по-настоящему магическое. Люциус спешно прервал любые касания и даже отодвинулся — для верности.       — Ты не договорила… — хрипло промолвил он, незаметно ущипнув себя за бедро, дабы отвлечься.       — Я не помню, что именно… — она несколько раз поморгала и повела плечами. — Я… я пойду. Наверное, пойду.       В ушах ухнуло нечто — безусловно, не кровь, быстро перекачиваемая в очередной раз сбившимся с ритма сердцем. Вопреки здравому смыслу, Малфою абсолютно не хотелось, чтобы Гермиона уходила.       — В отель? Ну уж нет, в таком состоянии вам лучше не трансгрессировать, — напустивший на себя безмятежность, Люциус сдержанно приподнял бровь. — Оставайтесь у меня. Тут есть гостевые комнаты.       — Мне как-то неудобно… Но если вы не возражаете…       Молча взяв её за руку, он повёл Грейнджер к лестнице на второй этаж, но она то и дело спотыкалась, а потому он решительно поднял её на руки. Она даже не пикнула, тотчас обвив его шею. И стоило им достигнуть цели — Люциус вдруг развернулся и понёс её в собственную спальню. Не включая свет, уложил Гермиону в кровать и накрыл пледом.       — В душ? — спросил он.       — Сил нет… — Грейнджер вытащила из-под покрывала подушку и обняла её.       — У меня тоже, — улёгшись рядом, Люциус уставился в потолок.       — Вы будете спать здесь? — подавив зевок, Грейнджер поёрзала, устраиваясь поудобнее.       Кивнув, он не был уверен, что она это заметила, однако, протестов не последовало. Зато выдала она кое-что другое:       — Кстати, я смотрела на вас. В Министерстве тоже.       — Неужели? — со смешком отозвался Люциус.       Порой он вправду подмечал её мимолётное внимание, но не придавал таковому особого значения, хотя это, конечно же, не могло ему не прельщать.       — Угу. Вы симпатичный.       — Вы так считаете? — он повернулся к ней, отмечая, насколько хрупкими стали её и без того тонкие черты в лунном свете, проливающемся из окна. — А я-то сомневался. И волновался, что зеркала мне врут.       — Я тут комплименты делаю, а он… — Грейнджер смешно надула щёки. — А вы смотрели на меня?       — Как на кого?       — Как на женщину…       Так-так. Вот это впрямь любопытно. Только ради подобных изречений стоило в прямом смысле уложить её в свою постель. Но вот складывать оружие Люциус без боя не собирался.       — Скорее, как на занозу в одном месте.       — Занозу в заднице непросто разглядеть, — философски протянула Гермиона и приподняла голову. — То есть, вы не смотрели на меня?       — Конечно, смотрел, — он легонько надавил ей на лоб, заставив вернуться на подушку.       — Правда?       — Вас, в принципе, трудно не заметить. Вы же настоящая ходячая проблема.       — Вообще-то я лежу.       — И то верно. Значит, вы не только ходячая, но и лежачая, сидячая, а порой — скачущая проблема. Устроит ли вас, мисс Грейнджер, такое определение?       — Почти. Почему скачущая?       — Потому что вечно носитесь туда-сюда. Тогда бегающая?       — Хорошо. Так лучше. А то я ж вам не лошадь, — она снова зевнула, прикрыв рот ладонью. — Спафибо, мстер Мафой.       — Вот и решили, — Люциус укрыл её плечико пледом. — Спи давай, проблема моя прекрасная.       — Угу, — она уткнулась носом в подушку. — Спокочи.       — И вам того же, мисс Грейнджер, — он тихо и коротко засмеялся. — Что бы это ни означало…

***

      Едва разлепив веки, Гермиона даже немного испугалась. Перед глазами, немного покачиваясь, оказалась незнакомая спальня. Плотно задвинутые тёмно-багровые гардины; стены обиты красным деревом — кроме той, обложенной рельефным камнем, что напротив кровати, со встроенным камином, над которым висел какой-то пейзаж… Это определённо не её номер.       В это же мгновение воспоминания прошедшего вечера нахлынули на неё.       Покер, Малфой, вино… много вина… После — душещипательное стихотворение. Святой Годрик, она же разрыдалась при Малфое! Теперь он будет вечно припоминать это! При каждом удобном случае… Гермиона села в кровати, в голове затрещало, и она со стоном помассировала виски. Но отрицать то, что его речи поразили её, бессмысленно. В большинстве своём люди видят мир очень однозначно: убил — значит, убийца! Тем не менее, её знают как умную, отважную и стойкую волшебницу, а ведь в иных обстоятельствах вполне могли бы поставить в одну шеренгу с преступниками. Или взять того же Люциуса Малфоя, который не шибко любим общественностью, даже будучи полностью амнистированным и, более того, не убившим ни одного человека… И то, о чём он ей толковал, пускай и вспоминающееся пока что обрывками, заставило задуматься. Нужно сосредоточиться и напрячь мозг…       Вот… дьявол! Она же, помимо откровений, вывалила на Малфоя огромную порцию нытья, так ещё… самозабвенно ответила на его поцелуй.       Так, а с чего он вообще вдруг поцеловал её? Да ещё так, словно она что-то для него значила… Вот эти бредни в голову пускать нельзя! Они просто выпили, просто поделились друг с другом тем, что тревожит. Но то, что произошло, было восхитительно… Нет-нет! Это просто подтверждение её наблюдениям: властные мужчины нежно целуются! По крайней мере, Бернар тоже был ласков, но… он никогда не целовал её так.       Появившийся посреди спальни домовой эльф — неожиданно одетый в ливрею, схожую с той, что носят дворецкие — учтиво поклонился и поставил на прикроватную тумбочку поднос с одним-единственным стаканом. Принюхавшись, Гермиона поняла, что там противопохмельное зелье, и залпом его осушила.       — Моё имя Шанни, — представился эльф.       — Гермиона, — хрипло выговорила она.       — Мисс Гермиона, — он снова чуть поклонился, и его уши забавно взметнулись в воздухе. — Хозяин просил передать, что вы можете воспользоваться ванной. Она за дверью слева от камина. Ещё он просит прощения, что без вашего ведома распорядился приобрести вам удобную одежду, которую вы также найдёте в ванной. Если нужна помощь — зовите мою помощницу Никки.       — Спасибо, Шанни, — Гермиона коротко глянула на домовика; мысли её метались, словно взбешённые птицы. — Погоди… это спальня мистера Малфоя?       — Да. Это спальня милорда.       Договорив, эльф исчез. Гермиона выпуталась из пледа и обнаружила, что она… в нижнем белье. И при этом в постели Малфоя. А то, что было после поцелуя, она напрочь забыла.       Найдя волшебную палочку на прикроватной тумбе и добредя до указанной двери, она очутилась в просторной ванной комнате: всё было изысканно и ненавязчиво отделано чёрным мрамором с вязью светло-серых прожилок. Подойдя к раковине, Гермиона умылась холодной водой, почистила заклинанием зубы и уставилась на своё отражение в зеркале.       — Я трахалась со старшим Малфоем?.. — полувопросительно проговорила она и принялась аккуратно вытаскивать шпильки из вконец перепутанных волос.       Отражение, мало того, что не ответило, так, ко всему прочему, вовсе не порадовало. Заплаканные покрасневшие глаза, под которыми залегли опухшие мешки; ещё и эти волосы, сбившиеся колтунами! У Малфоя явно странный вкус, раз он захотел однозначно пьяную, полусумасшедшую Грейнджер… Надо срочно приводить себя в порядок и мыслить рационально. Оскалившись и отвернувшись, Гермиона принялась открывать и нюхать каждую скляночку, выставленную на этажерке. Поглядите-ка, и шампуни у него, и гели всякие, и бальзамы, и масла, и пены, и крема! Всё пахло просто умопомрачительно…       Прикрыв веки, она вдохнула аромат масла для волос. Та самая травянистая богатая нотка… Как хорошо сочетается с его одеколоном…       Даже у неё самой нет подобной коллекции! Не поцелуй он её накануне, Гермиона решила бы, что он играет в другой лиге. Чёрт, нет! Никаких других лиг! Он просто любит, нет, видимо, боготворит себя — вот и всё. Это же ясно, как смысл заклинания «Lumos». Самовлюблённый мерзавец, обожающий распустить хвост — во всех смыслах! Хм, а почему бы не позаимствовать у него пару капелек этого чудо-масла? Волосы у него роскошны…       Отмахнувшись от возникшей перед глазами картины, где Малфой наносит на свои волосы всякие ароматные субстанции, Гермиона, сбросив бельё, взяла пару склянок и залезла в ванну.       Каков окончательный вердикт? Она спала с Малфоем в одной кровати. После поцелуя. Проснулась практически голой. Плюс она ни черта не помнит. Следовательно, почти всё указывало на то, что они переспали. Как теперь смотреть ему в глаза? Да уж, алкоголь в больших количествах ей явно противопоказан…       Но Гермиона не какая-то там легкодоступная девица! Может, даже хорошо, что всё действо напрочь вылетело из головы: они вполне могут сделать вид, что ничего не было. С другой стороны… стало даже немного жаль, что она не в состоянии ухватиться даже за малейший кусочек воспоминания и…       Стоп. У неё есть Бернар. И пока они встречаются — Грейнджер не собирается ложиться в чью бы то ни было постель. Тем более, Малфоя! Но она легла… В любом случае, это пока не подтверждённый факт… А что, если спросить у Малфоя? Абсурд. Ситуацию ещё более несуразную представить сложно.       Остервенело намыливая голову в попытке прийти хоть к какому-то логичному умозаключению, Гермиона поняла, что, в конце концов, любопытство сожрёт её изнутри.       Выбравшись из ванны, она, поразмыслив, щедро плеснула это масло и распределила по волосам, а потом замотала тех полотенцем. От неё чертовски пахло Люциусом Малфоем. Ругнувшись, Гермиона осмотрелась по сторонам: на небольшой банкетке в углу была сложена обещанная одежда — белый кашемировый свитер с треугольным вырезом и глубокого винного оттенка брюки-клёш. И… лаковые лоферы. Откуда он, во имя Годрика, разузнал размеры? Эльфийка, что ли, взяла мерки, пока Гермиона спала? Переведя дыхание, Грейнджер оделась и, покрутившись перед зеркалом, отметила, что выглядит очень стильно. Стянув полотенце и трансфигурировав его в расчёску, Гермиона привела волосы в божеский вид, отметив, что масло это оказалось чудодейственным: теперь её лицо обрамляли блестящие тугие кудряшки. Что ж, и отёк спал. Чудесно! Можно идти устраивать допрос Малфою.       Вызванная эльфийка провела её до кабинета, а Гермиона всё никак не могла прекратить оглядываться по сторонам. Интерьеры были изящными, с преобладанием тёмного дерева, но из-за большого количества окон казались совсем не тяжёлыми. Замерев у двери, Гермиона, поколебавшись, постучалась. Услышав глухое «войдите», перевела дух и нажала на ручку.       — Доброе утро, — с порога сказала она и на долю секунды остановилась.       Он сидел в кожаном кресле за массивным столом и перебирал какие-то бумаги. Забранные в низкий хвост волосы подсвечивались лучами солнца, что пробивались сквозь вытянутые окна, и не будь он Малфоем, Гермиона окрестила бы это зрелище «ангел за столом». Не так. «Падший ангел вершит земные судьбы». Не хотелось об этом размышлять, но вид его был идеальным.       — О, мисс Грейнджер, — он отложил бумаги и жестом предложил сесть. — Выспались?       Ведёт себя как ни в чём не бывало! А бывало ли? Деланно нахмурившись, Гермиона села на стул. Люциус смял листок, бросил в ванночку и испепелил невербальным заклинанием.       — Вы что, работаете, мистер Малфой?       — Всё может быть, — он неспешно сложил листы в стопку.       Усмехнувшись, она скользнула по нему взглядом и ощутила, что краснеет. Тёмно-голубой жилет, из-за оттенка которого и радужки его показались голубыми; под ним — белоснежная рубашка; рукава закатаны, демонстрируя абсолютно чистое левое предплечье. Он скрывает Чёрную метку… что, впрочем, естественно. Хотя и совсем непросто — косметические чары не всегда помогали. Проследив за её взором, Люциус испытующе заглянул прямо в её правый зрачок, тем самым ещё больше вгоняя в краску.       — Я… — неуверенно начала Гермиона. — Я спала в вашей кровати.       — Да, мисс Грейнджер, — после непродолжительной паузы буднично отозвался Малфой. — Очень точно подмечено.       — А где спали вы? — попытала удачу Грейнджер.       — В своей кровати, — он мелодично побарабанил длинными пальцами по столешнице.       — То есть, мы спали вместе?..       — Вы абсолютно правы.       Гермиона полагала, что намёк её был столь тонок, как тонка Дракучая Ива. А он тем временем просто пытался разрушить её самообладание! И это ему превосходно удавалось.       — Но… мы же ничего…? — потеряв терпение, она выжидающе подняла брови.       — О чём вы?       — Довольно издеваться, мистер Малфой, — добавив интонациям прохлады, отчеканила Грейнджер.       — Издеваться над вами — это отдельный вид удовольствия, — он вальяжно откинулся на спинку кресла. — Так что конкретно вас интересует, мисс Грейнджер?       — Переспали мы или нет?       — Вам вправду нельзя много пить, — он негромко рассмеялся и сцепил ладони на подтянутом животе. — Неужели вы совсем ничего не помните?       — Малфой! — она вскочила и, оперевшись о стол, грозно над ним нависла. — Я помню, что мы поцеловались, а потом вы понесли меня в спальню.       Задумчиво оглядев её, Люциус выпрямился, слегка подался вперёд, и Гермиона инстинктивно уселась обратно в кресло. Он, несомненно, самым наглым образом забавлялся!       — Успокойтесь, мисс Грейджер, я смог сдержать себя в… руках и не посмел покуситься на вашу добродетель, — искры веселья всё ещё плясали в его глазах.       — Вы врёте? — недоверчиво уточнила она.       — Клянусь.       — Вы клянётесь, что врёте или что не врёте?       — Я не вру, что клянусь, что мы не канули в пучину сладострастия, — подняв подбородок, он дёрнул уголком губ. — Кстати, от сладкого всё же не отказывайтесь.       — Мистер Малфой… — она укоризненно на него посмотрела.       — Я про круассаны. С шоколадом. Очень вкусные.       — Их буду, — она выдохнула. — Кто снял с меня платье?       Щёлкнув пальцами, Люциус призвал домового Шанни, у которого весьма вежливо попросил кофе и те самые круассаны. Как только они остались вдвоём — Малфой ответил:       — Никки, моя эльфийка. Вы плохо спали под утро. Разбудили меня своим храпом. Я предположил, что это из-за платья, ибо в одежде спать неудобно.       — Я не храплю… — пробурчала Гермиона. — Даже если так, то почему вы не разбудили меня?       — Шучу же, мисс Грейнджер. На самом деле вы очень крепко спали. Не хотел тревожить, — он, судя по всему, прочёл недоверие в её взгляде, а потому прояснил: — Я проснулся около восьми и распорядился снять с вас платье, потом сразу ушёл, так что не беспокойтесь, я ничего не видел.       Это было… трогательно. Гермиона и не ожидала, что Малфой, во-первых, приютит, а, во-вторых, так серьёзно отнесётся к её спокойствию. Ещё и позаботился о том, что ей надеть. Просто неправдоподобно!       — Не стоило тратиться на свитер и эти брюки… и туфли, — Гермиона перебирала пальцы под столом, но, одёрнув себя, приосанилась. — В любом случае, я всё компенсирую.       — Бросьте, — мягко возразил Малфой. — Не ставьте меня в неловкое положение разговорами о тратах.       — Справедливости ради, это вы ставите меня в неловкое положение, сэр.       — Ну вот и не будем ставить друг друга в неловкое положение. Расслабьтесь, мисс Грейнджер.       На столешнице появился серебряный кофейник и фарфоровые чашки, а после — тарелки с небольшими круассанами. Люциус налил кофе, и горьковато-душистый аромат развеялся по помещению, смешиваясь с аппетитно-сладковатым запахом выпечки. Стараясь действовать как можно элегантнее, Грейнджер откусила круассан. Не солгал Малфой: вкусно было до умопомрачения. А он же, потягивая кофе, вернулся к своим бумагам, и Гермиона, исподтишка приглядевшись, поняла, что он не работает — он пишет письма. Или, учитывая количество уже перепачканных и, наверное, принесённых в жертву Инсендио листов, одно-единственное письмо. И Гермиона догадывалась наверняка, какова личность адресата. Она и помыслить не могла, что Люциус Малфой, переступив через гордыню, послушает её и возьмётся за написание…       — Ну как вам круассаны и кофе? — поинтересовался он, отложив перьевую ручку и взявшись за чашку.       — Всё чудесно, — с искренностью объявила Гермиона. — Благодарю вас, мистер Малфой.       — Что ж, — Малфой полуулыбнулся. — Раз мы с вами практически переспали, а что самое главное — наконец-то выпили кофе, то не проще ли называть друг друга по имени?       — Пусть так, — она, подавив очередную волну смущения, деланно беспечно пожала плечами. — Люциус…       — Какие планы?       — В общем-то, никаких, — она поднесла ко рту очередной круассан. — Зачем вы спрашиваете?       — Мне скучно, разве это не очевидно? Я никогда не был затворником и не хочу им быть, а потому…       — Потому я должна вас развлекать? — слегка возмутилась Гермиона.       — Не совсем. Речь идёт о сделке, условия которой, скорее всего, покажутся вам весьма выгодными, — он посерьезнел, и Гермиона даже немного напряглась, но тут он продолжил: — Мы составляем друг другу компанию и стараемся сделать наше бренное существование менее тоскливым. Согласны?       — В целом, перспектива неплохая.       — Вот и договорились.       — Значит, перемирие?       — Тут лучше подойдёт иная формулировка, вы не находите?       — М… пакт о ненападении? — предположила Грейнджер, и вдруг Малфой, качнув головой, улыбнулся.       — Мир, Гермиона, — великодушно заключил он. — Я предлагаю мир.       Поглядев сперва на Люциуса, а затем — на следы его тщетных попыток сочинить письмо, Гермиона приняла его условия безоговорочно.       — Ну, раз всё так сложилось, у меня есть идея, чем мы с вами, Люциус, можем заняться…