Соблюдение дистанции

      Гермиона хотела немедленно прекратить дышать, но не из-за того, что лёгкие уже покалывало от резко набираемого в них воздуха, а потому, что в помещении всё ещё витал флёр малфоевского одеколона. Головокружительная смесь пряно-восточных ароматов с примесью освежающей древесно-травянистой нотки, казалось, вот-вот въестся в ткань её платья и даже осядет на коже. Нужно срочно бежать отсюда! Благо, слёзы так и не пролились — ещё не хватало предстать перед Бернаром заплаканной.       Вылетев из туалетной комнаты, Гермиона зашагала обратно в зал. Да едва ли не поскакала, в отличие от Малфоя, который покинул это помещение с небывалым достоинством, заставив Гермиону ощущать себя не просто последней дурой, но ещё и истеричкой. Справедливости ради, он ни разу не назвал её грязнокровкой — ни до войны, ни во время, ни после. По крайней мере, в лицо. Доселе она искренее полагала, что малфоевский шовинизм — это константа. Что даже если мир кругом рухнет — выходцы из этой семейки не изменятся. Но мир неизбежно изменился. И Малфои вслед за ним. И вот сейчас, перед уходом, он мог покрыть её последними словами, но вместо Гермиона сделала это за него. Стало стыдно. Это правда. За свою опрометчивую импульсивность. За грубость. И ладно её резкость в рабочих моментах, но здесь… здесь личное.       Усевшись напротив Бернара и заверив, что у неё просто немного закружилась голова, потому она решила умыться, Грейнджер деланно-невозмутимо пригубила вино. А ведь даже не солгала: голова вправду кружилась… И, ко всему прочему, ту никак не хотел покидать Люциус Малфой.       Даже ночью, когда они с Бернаром занимались любовью, у неё, приоткрывающей глаза, складывалось впечатление, будто проклятый Люциус Малфой сидит в тёмном углу роскошной спальни и в любой момент может показаться из тени, нависнуть над ней и, покачав головой, как он это сделал совсем недавно, якобы осуждая Грейнджер за связь с женатым мужчиной, сверкнуть серо-грозовыми глазами. Ослепить. Гермиона так сильно зажмурилась, что Бернар замер, уточнив, не сделал ли ей больно. А она лишь промычала что-то в качестве отрицания, хотя мысленно буквально вопила, изгоняя прочь «третьего лишнего».       Утром тисками сжимало виски, хотя никакого похмелья не было. Гермиона списала всё на пасмурную погоду и, сидя в гостиной, помешивала кофе. Бернар, устроившийся напротив, читал утреннюю прессу, и его глаза казались совсем синими, когда не отражали отблески холодного света, льющегося из окна. Он ругался под нос на французском и курил одну за другой маггловские сигареты. Запах дыма, в конце концов, стал душить её, и Гермиона, извинившись, ушла в ванную.       Стоя под тёплыми струями, она прокручивала в памяти минувший вечер и нехотя признала, что до появления Бернара… ей было чертовски хорошо. Люциус Малфой всегда был в определённой степени харизматичным мужчиной. Хотя, что уж скрывать — он неоспоримо красив, и порой, будучи на совещаниях, она ловила себя на том, что украдкой разглядывала его. Смотреть на него было приятно. И, если абстрагироваться от смысла произносимых речей, так же приятно слушать его поставленный, глубокий, но, вместе с тем, шелковистый голос. Малфой как бы небрежно растягивал слова и каждую фразу заканчивал, понижая ноту. До скрежета в зубах манерный, но манерность эта ему, как ни странно, шла. Каждый жест был пронизан превосходством: соприкоснувшиеся «треугольником» ладони; украшенный драгоценным перстнем тонкий палец, водящий по впадинке на волевом гладковыбритом подбородке; столь контрастирующая с платиной волос тёмная бровь, скептически приподнятая вверх.       Прибавив холодной воды, Гермиона перевела дыхание. Нет. Невозможно даже предположить, что она каким-то волшебным — волшебнее самой магии, не иначе! — образом начала поддаваться чарам Малфоя. В школе его сын только и делал, что искал повод её задеть. Сам Малфой-старший чуть не угробил Джинни Уизли и полшколы впридачу, пускай не предполагал, что всё так обернётся с этим жутким дневником. Затем он руководил отрядом в Отделе Тайн против школьников! Там погиб Сириус Блэк… А могла погибнуть и она, Гермиона. Однако он делал всё, чтобы угомонить чокнутую Беллатрису, и сам не спешил кидаться непростительными или, по крайней мере, опасными заклинаниями… Но это его не оправдывает! Прибавить ко всему прочему тот ужас, что она пережила в его доме, когда та же Беллатриса с упоением пытала её Круциатусом. И Малфой-старший ничего не сделал, чтобы остановить вакханалию. Впрочем, он сам недавно покинул пропитанные смертью и страхом стены Азкабана…       Неужели его «мягкие методы», его неучастие — в том числе — в Битве за Хогвартс и стали причиной его полной свободы, учитывая то, что в показушных раскаяниях Малфоя не было искренности ни на йоту? А ведь Грейнджер торжествовала, стоило ей достойно парировать ему, стоило ощутить беззвучную ярость, что горячими волнами исходила от него. Ведь, когда его разорвало на шаблоны и догмы, странно, что он не исчез вовсе! Должно быть, от него осталось ещё что-то, но она так и не смогла понять что именно… И она ждала подтверждения своим доводам, ждала, когда в порыве гнева вылезет это «что-то» — чистейшее презрение ко всему сущему. Особенно, к ней и к таким, как она.       До недавнего времени Гермиона почти ненавидела Люциуса Малфоя, при этом поражаясь: как человек, внешне представляющий из себя нечто близкое к идеалу, внутри может быть прогнившим до мозга костей лицемером? Но накануне он доказал обратное. Что от него осталось? Он сам. Он — после всех бед, которые изумительно не отразились на его лице ни единым пятнышком или морщинкой, но, несомненно, оставили шрамы на сердце и даже глубже. Вчера Люциус Малфой, несмотря на присущую ему иронию, показался ей совершенно незнакомым человеком.       Или то была лишь игра? Вынужденная либеральность? И ради чего? Чтобы ввести в заблуждение и заставить смягчиться на работе? Дабы затащить её в постель? Но зачем? Он же пытался соблазнить её… Или нет? Чёрт его разберёшь, этого Малфоя!       Закутавшись в халат, Гермиона вернулась в пустующую гостиную. Налив кофе, она сделала глоток и поморщилась — тот остыл, а потому был разогрет чарами. Откинувшись на спинку кресла, Гермиона обратила взгляд на горный пейзаж за окном. Неспешно кружась, порхали вниз пушистые хлопья снега. Вид был таким умиротворяющим, что Грейнджер почувствовала лёгкое раздражение, когда в гостиной появился недовольный Бернар.       — Мне надо возвращаться в Париж, — он поцеловал её в лоб.       — Так скоро? — раздражение моментально испарилось, сменившись тоской.       Через три дня Рождество, и Гермиона не хотела коротать оставшееся до праздника время в одиночестве. Бернар очень сильно ей нравился, был незамудрённым в общении, ничего от неё не требовал, ни в чём не ограничивал и никогда не ревновал. Понятное дело, он сам был женат, а потому поступал по справедливости в этих вопросах, хотя, признаться, Гермиона доселе не давала поводов для ревности. А вот реакция на Малфоя была… неожиданной. И это понятно… Может, де Арели просто отдавал себе отчёт в том, что Гермиона не заинтересована в иных интрижках? Тут-то прямо под носом нарисовался Люциус Малфой — мужчина, который одним своим видом буквально сносил крышу у многих женщин. Но сама Грейнджер никогда бы не прыгнула к нему в постель! Да, её рефлексия по теме его внешних данных и внутренних изменений была лишь констатацией факта. Даже такой харизматичный засранец, как Малфой, время от времени мог заставить окружающих поверить, что его прошлое осталось в прошлом.       — Эти придурки из маггловского правительства решили испортить мне праздники и устроить закрытый вечер, — проговорил Бернар на французском, допив свой кофе и звучно отставив кружку. — Мне придётся идти туда с Амели.       Что ж, они планировали провести вместе сочельник, а уже потом Бернар отправился бы к семье. Амели, его жена, была довольно странной дамочкой, прощающей мужу все прегрешения за новую побрякушку — так говорил де Арели. В самом деле, Гермиона полагала, что у Амели просто-напросто есть любовник, однако, не собиралась озвучивать эти домыслы. Мужское самолюбие никто не исключал. Да и не её, Гермионы, это дело.       — Номер оплачен до пятого января, — Бернар, наклонившись, поцеловал её в щёку, потом — в губы, выпрямился, пригладил чёрные как смоль волосы и поправил галстук. — Но можешь уехать раньше.       — Хорошо… — она вздохнула и натянуто улыбнулась. — Я подумаю. Спасибо тебе.       — Будем на связи, — он, накидывая мантию, подмигнул. — Не скучай.       И исчез в пламени камина, вспыхнувшем зелёным.       — Не скучай… — вполголоса передразнила Гермиона и, скинув халат, направилась в спальню. — Как же.       В самом деле, отмечать Рождество было не с кем. Можно, конечно, ходить на вечеринки и пить коктейли, но… Опять же, не с кем. А лишнего внимания Грейнджер старалась избегать. Распахнув шкаф, дабы выбрать одежду для прогулки по городу, Гермиона обнаружила на одной из полок мешочек, толстый конверт и футляр красного дерева. Он снова за своё! Оставляет и галлеоны, и маггловские купюры, а ко всему этому… Грейнджер распахнула футляр и ахнула. Лаконично-изящное колье сверкало десятками рубинов. Сверкало, с громогласной горделивостью оповещая, насколько же оно дорогое.       Чертыхнувшись, Грейнджер захлопнула подарок. За полтора года, что они видятся, это уже десятое украшение. Но ей не нужны украшения или деньги. Она сама может многое себе позволить — в Министерстве платят неплохо, а Орден Мерлина всю оставшуюся жизнь будет приносить добавок. Гермиона просто хотела быть с кем-то рядом. Желательно, с Бернаром. Лучше бы магглы отменили этот вечер… Он не обладал выдающимся остроумием, не был любителем пофилософствовать, но, несмотря на всю его деловую хваткость и политическую хитрость, присутствовало в нём нечто… тёплое. Он мог часами вещать о винах, и Гермиона, примостившись у его плеча, даже не вслушивалась, а просто отдыхала. Эта теплота порой до жути напоминала кое о ком, кто сам предпочёл не идти вместе с ней в будущее.       Закрыв лицо ладонями, Гермиона рухнула в кровать и помотала головой. Нет. Нельзя унывать. Она, во имя Мерлина, на альпийском курорте! И грехом станет, если она не займёт себя чем-нибудь захватывающим.       До ночи Гермиона просидела над бумагами, которых тайком захватила с собой в безразмерной сумке, тем самым нарушив данное себе обещание, что до официального окончания отпуска одно лишь упоминание слова «работа» — табу.       На следующий день она решила выветрить всю дурь из головы, прокатившись на сноуборде. Собственно, трасса поддалась намного лучше и без феерических падений, и Грейнджер была чрезвычайно собой довольна. Настолько довольна, что, подхватив сноуборд и запрыгнув в летающую кабинку подъёмника, не сразу заметила, что не одна она решила спуститься со склона в самую рань.       Напротив неё на кожаной обивке сиденья, словно на троне, восседал Люциус Малфой в своём чёрном комбинезоне, на фоне которого особенно ярко выделялась платина его длинных волос, и буднично поздоровался в ответ на её несколько смущённое бурчание в качестве пожеланий доброго утра. Надо же, окрылённая успехом Гермиона даже не заметила, как он туда вошёл. Подъёмник тем временем оторвался от земли и полетел к вершине. Малфой, приподняв волевой подбородок, отрешённо глядел в окно, и его безмолвие внезапно ввело в замешательство. Что, даже едкого замечания не случится? На полпути стало даже несколько обидно… Позавчера они общались вполне нормально, если не учитывать драматичный финал в туалете. Грейнджер, прикрыв рот, невольно хихикнула, и он медленно повернулся, как только к этому неловкому звуку прибавилось спешное объяснение:       — Это было забавно.       — Что именно вы нашли забавным? — помедлив, уточнил Малфой.       — Как мы прятались в туалете, — незаметно переведя дыхание, как можно более спокойно произнесла Гермиона. — Женском.       Он вздёрнул тёмные брови и, опустив голову, усмехнулся.       — Зачем вы пошли за мной? — спросила она.       — Вы выглядели так, словно желаете утопиться. И убежали столь быстро, что я решил, будто сделать вышеуказанное вам необходимо как можно скорее.       Коротко рассмеявшись, Гермиона умолкла и прочистила горло. Малфой побарабанил пальцами по лыжной палке. Они уже почти достигли вершины, как подъёмник, качнувшись, завис на месте. Испуганно заозиравшись, Грейнджер пришла к выводу, что… они застряли! Но как?       — Магия дала сбой, — пояснил Люциус. — Сейчас устранят.       — Почему дала сбой? — она сглотнула, ведь ненавидела находиться в подвешенном состоянии — во всех смыслах. — Как они вообще летают? Какого рода эти чары левитации?       — Принцип почти тот же, что и у золотого снитча. С учётом размеров, чёткого маршрута и отсутствия крыльев. В целом, нюансы технические, — он выдержал паузу. — Но вы правы, подобные чары редко подводят.       Мимо них спокойно пролетел ещё один подъёмник, и Гермиона была в шаге от того, чтобы запаниковать.       — Мы упадём… — прошептала она. — Мы разобьёмся!       — Грейнджер, вы же волшебница, — скептически хмыкнув, напомнил он. — Так что угомонитесь. Не умрём уж точно. Может, сломаем пару костей… пустяки.       — Приободрили, — нервозно фыркнула Гермиона. — Вы можете заставить его полететь дальше?       — Нет, и это логично, — спокойно откликнулся Малфой. — Не я его зачаровывал.       — Я вообще-то высоты боюсь, — выговорила Гермиона.       — До меня дошли слухи, что вы летали на фестралах, — вкрадчиво протянул Малфой и, закинув ногу на ногу, вальяжно отклонился назад. — И на драконе, кажется?       — Да, но… Но это было…       — Необходимым риском и самоотверженной отвагой во имя спасения мира? — он сардонически улыбнулся. — Что ж, иного я и не ожидал. Ведь нынче спасать мир не надо…       — Вы опять, мистер Малфой, — вспыхнула Грейнджер. — Я больше не хочу обсуждать пункты, по которым я соответствую или не соответствую факультету Гриффиндор.       — Вы давно не в школе, мисс Грейнджер. Но, признаю, ваша привязанность к Хогвартсу и факультету весьма… трогательна. И даже некий налёт инфантильности не перекроет этого определения.       — Я просто хочу выбраться отсюда! — воскликнула Гермиона.       — Дверь, — Люциус указал ладонью вбок. — Желаю мягкой посадки.       Покосившись на дверь, Гермиона прикусила нижнюю губу и устремила глаза на Люциуса, тотчас словив его взгляд. Зрачки его дёрнулись в сторону, но он всё-таки не прервал зрительный контакт, глядя на неё с некоторым укором. Гермиона вспомнила, что она, в общем-то, повела себя с ним неподобающе, и внутри неё разразилась настоящая битва между чувствами собственного достоинства и честности. С одной стороны, её высказывания вправду могли его оскорбить, с другой же — до недавних пор и сам Малфой вовсе не стеснялся в выражениях. В итоге, свершилась ничья: она решила, что принести извинения стоит хотя бы ради того, дабы подчеркнуть своё благородство, а соответственно, возвысить себя над этим снобом.       — Я прошу прощения, — приосанившись, чётко выговорила Грейнджер.       — За что?       Его тон прозвучал ровно, словно ничего не было: ни её припадка в дамской комнате, — теперь Гермиона не могла подобрать иного описания её поведению, — ни последующих, весьма, кстати, снисходительных извинений. Тем не менее, его реакция не вызвала гнева, а, скорее, смутила. То есть, он всё же захотел вознести себя над ней? Или действительно не обижается?       — За невыпитый кофе, — понизив голос, серьёзно обозначила она. — Некрасивая ситуация.       — Не вы же позвали де Аре… — он умолк на полуслове, и на лице его мелькнула догадка. — Ах вот оно что… Не беспокойтесь, извинения приняты.       Ещё прикинулся, будто с самого начала не понял! Хитрец!       — Прекрасно… — чуть ли не сквозь зубы выдохнула она и натянула уголки губ.       — Вы всё ещё должны мне кофе, — вдруг вспомнил он.       Так это был коварный план, чтобы заманить её на встречу? Тут и обстоятельства сыграли: они застряли в этом треклятом подъёмнике на неопределённый срок. А, в целом, идея неплохая. Всё равно у Гермионы нет компании, а знакомиться с кем-то неохота да и не совсем уместно.       — Нет, так не пойдёт, — возразила Гермиона, с удовольствием отмечая, что Малфой на миг нахмурился. — Кофе — нерабочая схема. Быть может, попробуем чай?       — Принято, мисс Грейнджер, — его пальцы коротко отбили ритм по коленке.       — Сходим в город? — предложила она.       Малфой утвердительно кивнул, и тут подъёмник вновь покачнулся, заставив Гермиону вцепиться в сноуборд, и задвигался.       — О, мисс Грейнджер! Видите, баланс восстановлен, — не без издёвки отметил Малфой. — Стоило вам раскаяться, как сама магия стала благосклонной.       Рассмеявшись, Гермиона ощутила лёгкость. Когда они вышли на вершину и добрались до начала трассы, то, не сговариваясь, почти синхронно начали крепить лыжи и сноуборд. Гермиона справилась первой и уже готова была поехать вниз, уставившись под ноги, как Малфой придержал её за локоть.       — Не опускайте голову, мисс Грейнджер, иначе окажетесь внизу. Смотрите вперёд, — проинструктировал он. — Куда смотришь — там и будешь.       «Куда смотришь — там и будешь», — мысленно повторила она и приготовилась.       — Не зажимайтесь, — добавил он. — Будьте пластичнее. И, Салазара ради, соблюдайте дистанцию.       Движение они начали вместе и финиша достигли почти одновременно. Этот спуск из-за его, казалось бы, таких простых советов, стал лучшим в её жизни. Хотя, возможно, она сконцентрировалась, потому что Малфой катился совсем рядом и наверняка за ней наблюдал.       Путь на вершину прошёл без заминок подъёмника и препирательств между ними. Малфой снова общался, как нормальный человек, и Гермиона расслабилась. Прежде, чем разойтись, они условились о месте и времени встречи. Настроение было чудесным.

***

      Люциус Абрахас Малфой, двенадцати лет от роду, в гордом одиночестве восседал за громадным столом ресторана и от души веселился. Его небольшими, аккуратненькими ладошками была сжата громадная хрустальная кружка на низкой ножке, в которой бордовыми оттенками переливался напиток, благоухающий воистину дурманящим паром. Палочки корицы, дольки апельсина, нарезанные яблоки и груши, красные ягоды вкупе с подогретым виноградным соком составляли такой непередаваемый, восхитительный аромат и вкус, что эта самая кружка была уже пятой по счёту.       Люциус слушал звуки живой музыки — на небольшой сцене исполняли джаз — и, пока отец не рядом, совершенно по-детски побалтывал ей в такт облачёнными в лыжную обувь ногами. Мужчины в смокингах играли на инструментах: пианист то и дело запрокидывал голову от удовольствия, саксофонист усердно раздувал щёки, а барабанщик плавно постукивал по сверкающим в полумраке золотистым тарелкам. Высокая, фигуристая дама, облачённая в алое платье, мелодично пела, иногда чуть ли не касаясь губами микрофона. По окончании композиции Люциус, предварительно вскочив со стула, захлопал громче всех немногочисленных гостей, за что был награждён подмигиванием со стороны певицы. Его и без того румяные щёчки запылали сильнее, но он чинно уселся на место, с видом абсолютно взрослого, несомненно состоятельного мужчины отсалютовал кружкой и сделал очередной глоток сего божественного нектара.       Он потянулся к тарталеткам, опрометчиво заглотил одну целиком и начал пытаться прожевать оказавшийся слишком объёмным для его рта десерт, при всём при этом сохранив самую что ни на есть серьёзность. Так что мальчик с щеками, раздутыми даже больше, чем у саксофониста, вновь принявшегося играть, оглянулся по сторонам, дабы удостовериться, что отец не вышел из комнаты, где сейчас проводил встречу с какими-то внушительными дяденьками.       Шумно проглотив тарталетку, Люциус подавился. Кашляя, потянулся за напитком и в три обжигающих глотка выпил до дна. Размазав выступившие слёзы, он махнул рукой официанту, и через минуту перед ним оказался шестой по счёту горячий виноградный сок с фруктами. Он слизнул остатки крема с губ и нетерпеливо отпил. Во рту стоял приторно-сладкий вкус, а в голову новыми волнами накатывала какая-то совершенно безудержная радость. Люциус готов был вскочить с мягкого стула, подбежать к сцене, отобрать у этой красивой дамы микрофон и начать петь свою любимую композицию «Homeward Bound», которую дома до дыр заслушивал на пластинках… Однако вместо этого он, поразмыслив, буквально подорвался в туалет. Освежив раскрасневшееся плавными пятнами личико, он тихонько направился к комнате, где должен был находится отец. Захотелось отпроситься в шале, чтобы без лишних ушей попеть наедине с собой перед зеркалом, как он это частенько делал. Но сейчас это желание было особенно велико, потому маленький Малфой, набравшись смелости, решил рискнуть правилами приличия и не дожидаться того момента, когда отец покинет комнату.       Приоткрыв дверь, Люциус увидел его, вальяжно устроившегося в кресле, потягивающего ароматную сигару и пригубливающего нечто из пузатого бокала в окружении утончённых леди и солидных джентльменов. Помещение было небольшим, затуманенным полупрозрачной дымкой, с широким игральным столом посередине. Но даже сквозь эту дымку Люциус уловил неодобрение, мелькнувшее в отцовских голубых глазах. Впрочем, вскоре после повисшей паузы Абрахас лёгким движением головы позволил Люциусу войти.       — Прошу прощения, господа, — раздался его голос. — Мой сын, по всей видимости, сильно заскучал. Люциус, у тебя что-то срочное?       Мальчик поглядел на свои лыжные ботинки, и в его мыслях появилась идея, заставившая тут же приосаниться да напустить как можно более достопочтенный вид.       — Прошу прощения, господа, — повторил он. — Я лишь хотел отпроситься у вас, отец, на полчаса… Прокатиться на лыжах.       — Что ж. Ступай, но только под присмотром мсье Левалуа.       Люциус окинул отца восторженным, благодарным взором.       — Внимательнее. И чтобы без глупостей, — велел Абрахас и вернулся к беседе, тем самым давая понять, что присутствие Люциуса здесь более не к месту.       Младший Малфой с необъяснимым внутренним трепетом направился к гардеробной, где оставил свои лыжи, и только на пути к склону вспомнил, что за мсье Левалуа — их с отцом сопровождающего-инструктора — стоило бы послать домового эльфа. Но дух авантюризма, внезапно всколыхнувший Люциуса безудержной лавиной, настырно шепнул, что мсье никогда не позволит спуститься с самого крутого склона!       Пять минут, затраченные на приготовления, прошли настолько стремительно, что Люциус и не заметил, как ещё стремительней покатился вниз, неловко взмахнув палками, тем не менее, быстро принял позицию, восстановив равновесие.       Крутой спуск казался ему белоснежным обрывом, блистающим до ряби в глазах от освещавших его поздним вечером многочисленных огней. И Люциус летел в эту завораживающую бездну, не ощущая под лыжами земли. Прекрасный пейзаж с тонкой красноватой полоской догоревшего заката, обводящей горные вершины, сосны на периферии зрения, подъёмник, промелькнувший мимо где-то сбоку над головой, — всё это запечалелось в сознании Люциуса неподвижным мгновением. Ноздри обжигались холодом, волосы, выбившиеся из-под шлема, распустились и хлестнули по очкам, когда Люциус резко объехал какой-то снежный валун.       Он не помнил, как оказался внизу и, в очередной раз взмахнув руками, затормозил. Как триумфально задрал подбородок и оглушительно воскликнул: «Малфоям и го-о-оры ни-по-чём!». Как кто-то окликнул его… Помнил лишь то, что через полчаса был в шале, раскидал зимнюю одежду и, быстро приняв душ, распластался на постели, тут же провалившись в сон.       Утром его разбудил домовой эльф и попросил немедленно спуститься к завтраку. Люциус потянулся, наскоро умылся, собрался и направился в небольшую столовую, где его уже ждал отец, увлечённый газетой, потому машинально и беззвучно помешивающий кофе. Люциус чувствовал себя свежим, бодрым и выспавшимся, потому полностью готовым снова кататься и пинтами пить вчерашний сок.       — Доброе утро, отец!       — Доброе, — Абрахас отложил газету и пристально посмотрел на сына, уже наливающего себе горячий шоколад. — Как прокатился?       — Мы же катались вместе с тобой, — замерев, непонимающе нахмурился Люциус. — Перед ужином.       Абрахас хмыкнул и покачал головой, снова углубляясь в чтение, а затем как бы между прочим поинтересовался:       — Голова не болит?       — Нет. А должна? — потянувшись за круассанами, спросил Люциус.       Отец лишь пожал плечами, изо всех сил сдерживая усмешку.       — Советую не налегать на мучное, а то заболевший живот воинственности твоему виду не придаст, — протянул отец и отложил газету. — А она тебе пригодится, ведь сегодня нам с тобой предстоит покорить «чёрную» трассу.       — Самую крутую? — изумился Люциус.       — Верно. Покорить в очередной раз, — подчеркнул Абрахас и отпил из чашки. — Для тебя же это не впервые, не так ли?       Люциус начал перебирать в памяти, когда он мог спускаться с самого крутого, особенно опасного и устрашающего склона, но так и не вспомнил. Как, впрочем, не вспомнил своего пути из ресторана в шале… Должно быть, в сок было добавлено какое-то усыпляющее зелье! Люциусу уже не терпелось прожевать круассан, дабы поинтересоваться по поводу этой диверсии, но отец уже встал и, распорядившись быть готовым через сорок минут, покинул комнату. Волнение охватило мальчика. Отец, верно, пошутил по поводу склона, хоть и выглядел серьёзным. И тут же Малфой успокоил себя осознанием того, что отец обладает весьма полезной способностью шутить на полном серьёзе. Или быть шутливо-серьёзным… Не поймёшь его, ей-Мерлину!       Тем не менее, окончательно Люциус удостоверился в серьёзности отцовских намерений тогда, когда оказался на лыжах перед тем самым склоном!       — Ну, ты первый, а я следом, — поправляя очки, уведомил Абрахас.       Дрожащими руками Люциус перехватил палки и умоляюще посмотрел на отца.       — Вперёд! — скомандовал Абрахас, указывая своей палкой в сторону «обрыва».       — Но… но… но… — пролепетал мальчик.       — Только с глинтвейном горы нипочём, а, сынок? — насмешливо полюбопытствовал старший Малфой.       — Г…глинтвейном?       — Да, с тем самым алкогольным напитком, — отчеканил он, — что ты выпил накануне в количестве шести кружек.       — А…алкогольным?       — Святая наивность! Так боишься или нет?       И мальчик, решивший попытать последний шанс, выкрикнул:       — Боюсь!       — Малфои способны на всё. И никогда не испытывают страха перед трудностями! — прогремел Абрахас. — Вперёд!       Люциус согнул колени, и в следующее мгновение сильная отцовская рука уверенно толкнула его вниз…       Сжимая бумажный стакан, наполненный глинтвейном, Гермиона смеялась до слёз. Они шли к центральной площади, и золотисто-багровое зарево заката розовато мерцало на покрытых снегом треугольниках крыш невысоких светлых домиков. Малфой, увлечённый своим рассказом, казалось, не обращал внимание на окружающих их магглов, что сперва озадачивало Гермиону, но затем она отмахнулась от посторонних размышлений, не упуская ни единой детали. Описывал он всё в красках и очень забавно. А чтобы так его разговорить, она, пока они ждали напитки, всего лишь поведала ему историю из детства — о том, как она выдумывала самые абсурдные доводы, чтобы съехать с трассы покруче.       — Клянусь, так громко я не кричал никогда, — со смешком признался Люциус. — Так что, мисс Грейнджер, немедленно отставить хохотать!       — Не свалились хоть? — отсмеявшись, уточнила Гермиона.       — Обижаете, — театрально вздохнул Люциус. — С победоносным кличем героически доехал до конца.       — Ну вот! Глаза боятся, а руки делают.       — И ноги, — резонно отметил Люциус и отсалютовал ей своим стаканчиком, чем вновь вызвал тихий смех. — Вот так, собственно, начался мой путь не только горнолыжный, но и по замене воды на вино.       — Да уж, верно, мы вновь пьём что угодно, но только не кофе. Или чай.       — Наслаждайтесь, мисс Грейнджер, пока в отпуске.       И она наслаждалась. С наступлением темноты городок зажёгся огоньками, а посреди центральной площади, над которой возвышалась белокаменная ратуша, стояла раскидистая изысканно украшенная ель. Гермиона куталась в пушистую шубку глубокого синего оттенка, увлечённая рассказами Малфоя об истории Межева. Она и не знала, что название города произошло от кельтского «Магева», что означало «деревня посреди вод»… После этой информации город представился ещё более волшебным! Они обошли его вдоль и поперёк, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть, и порой Малфой умолкал, задумчиво поглаживая набалдашник трости в виде змеиной головы с глазами-изумрудами. Удивительно, но это не навеивало неприятных воспоминаний, но зато заставляло преисполниться желанием потрогать этот неизменный малфоевский атрибут. Конечно, вряд ли он позволит это сделать…       — Это трость моего отца, — по всей видимости, почуяв её заинтересованность, приглушённо сообщил он. — А он получил её от своего. И так несколько поколений.       — Палочку тоже?       — К сожалению, сейчас там моя старая палочка, — Люциус помрачнел. — Та палочка уничтожена Томом Реддлом. Я хотел заменить её, чтобы сохранить наверняка. Но это вызвало бы вопросы.       — Жизнь всяко дороже волшебной палочки, — утешающе промолвила Гермиона, мельком дотронувшись до его тёмно-коричневой дублёнки. — Не думаю, что ваши предки сильно бы огорчились. Ведь вы живы и здоровы, а это главное.       — Разумеется, — он деланно приободрился, и они продолжили путь. — До какого числа в Межеве?       — До пятого. Шестого же на работу. Но, быть может, уеду пораньше.       — Где де Арели?       — С семьёй, — Гермиона как ни в чём не бывало пожала плечами.       — А почему вы не с семьёй? Насколько я помню, вы сумели вернуть родителям воспоминания.       — Да, но они не горят желанием со мной общаться. А я не горю желанием об этом говорить, — отрезала Грейнджер, и Малфой примирительно поднял обтянутую в кожаную перчатку ладонь.       — Что же ваши друзья?       — К чему этот допрос? — она замерла и смерила его недоверчивым взглядом. — С чего бы вам так интересоваться моей жизнью, мистер Малфой?       — Я полагал, мы гуляем. Надо же поддерживать диалог.       — Друзья… — она замялась. — У Гарри служба и подготовка к свадьбе, а Уизли… у них полно своих дел.       Какая-то проницательная искра блеснула в его зрачках, и его губы растянулись в усмешке. Должно быть, он всё знал или, по крайней мере, догадывался.       — О да, гордое племя Уизли. Радуйтесь, что не связались с ними, мисс Грейнджер.       — Скорее, они не стали связываться со мной. Я… я стала другой.       — А они, несмотря на все законы логики, остались прежними. Сложно жить, не умея приспосабливаться под обстоятельства, — философски изрёк Малфой.       — Они хорошие люди, — встала в защиту Грейнджер. — А вот вы, сэр, пример приспособленца. Даже эталон.       — Не буду спорить. Но, как вы выразились, я жив. К тому же, мой капитал растёт, а влияние не угасает.       — Зато семья распалась, — ехидно припомнила Грейнджер, и её тут же обдало холодом его взгляда. — А они даже после гибели Фреда сумели сохранить…       — Вас не волнует, что вы ставите под угрозу целостность семьи де Арели? — перебил Малфой.       — Так вы озабочены не только моей жизнью, но и жизнью Бернара? — парировала Гермиона, поморщившись, когда на её нос упала крупная снежинка.       — Я просто не могу взять в толк, зачем вам эта связь. Ради карьеры? Денег?       — Не угадали, мистер Малфой. Я просто влюблена в него.       Это было не совсем правдой, но нечто близкое Гермиона явно к Бернару испытывала. Но вряд ли она способна полюбить кого-либо ещё раз…       — Сентиментальная чушь, — скептически прокомментировал Люциус. — Вы сами осознаёте, что из-за вас он не разведётся.       — Но вы же развелись.       — Это Нарцисса развелась со мной, — он сжал челюсти, очевидно сдерживая гнев. — И, поверьте мне, не ради кого-то.       — Потому что вы невыносимый, и она предпочла дистанцироваться.       — Да-да. Только вы постоянно липнете ко мне и заставляете напоминать о дистанции.       Это уже ни в какие ворота! Она — липнет? В какой такой параллельной вселенной Гермиона Грейнджер могла липнуть к Люциусу Малфою? Да это он, этот павлин напыщенный, намекал на близость, а теперь ещё и передёргивает!       — Всё с вами ясно, — она сложила на груди руки. — У острого на язычок лорда Малфоя истощились запасы сарказма.       — А у слабой на передок мисс Грейнджер исчерпались запасы морали, — язвительно осклабился он.       Медленно стянув кашемировую перчатку, Гермиона размахнулась так, точно собралась побить мировой рекорд по метанию диска, и резко впечатала свою ладонь в его щёку.       — Это было низко, — кожу обжигающе засаднило, и, тряхнув кистью, она зашипела.       Крутанувшись на невысоких каблуках утеплённых полусапожек, Грейнджер зашагала подальше и от него, и от греха, потому что вожделение буквально захлестнуло всю её сущность. Вожделение проклясть его напоследок каким-нибудь мерзопакостным сглазом. Спустя мгновение все негативные эмоции перекрылись хохотом. Гермиона же собрала целое комбо! Она врезала гадёнышу Драко Малфою на третьем курсе за его поганые высказывания, а теперь и его папаше! Завершение приятного разговора на столь неприятной ноте нежданно-негаданно ввело её в какое-то злорадное воодушевление. Грейнджер едва ли не вприпрыжку добралась до закутка для трансгрессии и переместилась на крыльцо отеля.       Охваченная азартом, она ложилась спать с думой о том, что надо бы поддаться возникшей идее немного покощунствовать в завтрашний сочельник и проиграть все оставленные Бернаром деньги в покер.       Идея её, в общем-то, не покинула. До наступления вечера время пролетело стремительно, и Гермиона, изящно уложившая волосы, одевшаяся в изумительное багровое платье-футляр с довольно глубоким декольте, нацепившая на себя драгоценную побрякушку-подарок Бернара, направлялась в игральный зал. Взяв себе лёгкий коктейль, Гермиона оглядывала играющих, которых, в общем-то, оказалось довольно много. Солидные мужчины дымили сигарами, в бокалах с виски разноцветно преломлялся свет, рассыпчато-переливисто звучал блюз… Грейнджер ощутила себя героиней старого фильма про мафию и с удовольствием сделала очередной глоток. Только вот она не догадывалась, что подошедший к ней крупье с приглашением от «тех достопочтенных мсье», за которым, недолго раздумывая, Гермиона и последовала, отведёт её за стол не просто к «достопочтенным мсье», а к самой настоящей мафии. И, как впоследствии оказалось, русской мафии; только один из них говорил на английском. Он же и напомнил ей правила игры, когда она с энтузиазмом согласилась взяться за карты. Затем, невзирая на протесты, поделился фишками.       — У меня много денег, — шепнула Гермиона и, приоткрыв клатч, продемонстрировала, что тот забит золотыми галлеонами.       — Ну вот и побалуете себя чем-то, — с добродушной усмешкой откликнулся тот самый Александр, который очень неплохо владел английским.       Игра началась, ставки росли, и Гермиона отметила, что русские просто потрясающе умеют скрывать эмоции и блефовать — и это совершенно без использования запрещённых в этой игре легилименции и окклюменции. Первый раз она пасовала, потому что комбинация выпала откровенно слабой. Второй раз у неё был намёк на выигрыш, но, к сожалению, такового не свершилось. Третья игра стала в разы напряжённее. Атмосфера накалялась. Карты вскрывались. Один из игроков, сматернувшись на русском, пасовал. За ним ещё двое. Гермиона пошла ва-банк и одержала победу с фулл-хаусом. Русские зааплодировали и заказали очередную бутылку шампанского, не забывая щедро Гермионе подливать. Они, сделав передышку от покера, через переводящего Александра начали обсуждать путешествия, и в самый разгар беседы к её плечу прикоснулся кто-то, появившийся позади.       — Вот так встреча, мисс Грейнджер, — промурлыкал склонившийся к её уху Люциус.       — Какие люди! — встав, Александр пожал ему руку. — Люциус, мать твою, Малфой! Давно не виделись.       — Я временно самоустранился от игр, — Малфой покрутил трость.       Все заговорили между собой на немецком, который знал каждый из собравшихся русских, и Гермиона, не понимающая ни единого предложения, но тщетно пытающаяся уловить хоть что-то, упустила тот момент, когда Малфой уселся за стол.       — Снова всех разденешь, Люциус? — иронично полюбопытствовал Александр, пригладив каштановые с проседью волосы. — Вы представляете, Гермиона, этот шулер однажды увёл у меня ложу в Большом театре! А ведь я оплатил аренду на год вперёд! Это было прискорбным упущением, и на спектакли мы с женой ходили в партер… Она чуть не бросила меня!       — Так значит, это вы, сэр, разрушаете браки? — сощурилась Гермиона.       Но он никак не отреагировал. Пожав плечами, Гермиона осушила фужер и следила за тем, как крупье раздаёт карты. Как и предсказывал Александр, Малфой всех оставил с носом, но всем почему-то было весело. Часы едва ли показывали десять вечера, когда Люциус начал прощаться и ни с того ни с сего потащил уже порядком захмелевшую Гермиону, на ходу помахавшую рукой этим дружелюбным господам, за собой. Они остановились у выхода из зала, и только тогда Малфой выпустил её ладонь.       — Мисс Грейнджер, я хочу сгладить свою резкость и пригласить вас в гости на бутылочку выдержанного Château Latour. Закуска в комплекте. Как и моё великолепное общество.       Разум подсказывал, что надо послать Малфоя вместе с его великолепным обществом к болотным гоблинам, пока она сама не напилась до пляшущих троллей. Тем не менее, шея, задвигавшись так, что голова с охотой закивала, однозначно решила обратное.