Mon coeur

Посмертие оказалось совсем не таким, как Баки ожидал. Ни в мечтах, ни в кошмарах Барнс не мог вообразить, что заточение в замке аукнется ему не только глухой тоской и кошмарами, но и сывороткой суперсолдата. Что ледяная могила отберёт у него не жизнь, а лишь десятилетия и левую руку. Новую, из вибраниума, ему сделал младший Старк (звать Железного человека Тони, Барнс выучился только через полгода). Новый век принёс новых друзей и вернул семью: Баки не застал в живых Бэкку, зато обзавёлся оравой племянников, а военная пенсия бывшего члена Ревущей команды позволяла им не беспокоиться о колледже. Новый век впечатлял. Новый век удивлял. Новый век не давал расслабиться: колдуны, пришельцы, боги. В новом веке Стив был знаменит: Суперсолдат, Капитан Америка, герой битвы за Нью-Йорк, и Баки тоже досталось славы как его правой руке (да-да, он оценил иронию). Сходить в музей предложил Сэм, и экскурсия вышла забавной, с долей тёплой ностальгии, но ровно до того момента, как Барнс заметил с края одного из стендов фотографию. Ту самую, что, как он думал, была похоронена во льдах с Валькирией. — Это моё, — тихо сказал Баки, пытаясь металлической рукой процарапать защитное стекло. Мир вокруг исчез, сознание ушло в штопор. — Это моё, моё… — повторял он снова и снова, пока Стив удерживал его от вандализма, а Сэм договаривался с музеем. Барнс не помнил как в тот день оказался дома, но оказался он там со старой фотографией в руках. В новом веке пришлось хоронить Картер, и, помня себя, Барнс не отходил от Стива: но тот переносил потерю первой любви легче, да и Шерон сглаживала углы. — Говорят, первая любовь всегда несчастна, — поднял Сэм бокал на похоронах. — Если вас разлучила жизнь или смерть, это не делает любовь несчастной. — Возразил Баки, положив руку на плечо Роджерсу. — Может болезненной, может незавершенной, но не несчастной. Стив лишь молча и благодарно кивнул. Гельмут остался в сердце тихой печалью, но полностью не исчез, периодически напоминая о себе самым неожиданным образом: однажды Баки выходил из кофейни со стаканчиком обжигающе горячего напитка в руках, когда столкнулся с молодой девушкой, и весь кофе оказался у него на футболке. Барнс высказал всё что думал в любимых Земо выражениях. — Я не о вас, я о ситуации в целом, — поспешил оправдаться он, увидев широко раскрытые глаза незнакомки. — Вы говорите на заковианском? — спросила она. — В основном знаю только ругательства. — Выбрали самый непопуляный факультатив в колледже? — усмехнулась она, помогая очистить футболку Баки салфетками. — Нет... просто... — Барнс замялся, не зная как объяснить такое незнакомому человеку, а главное самому себе. — Человек, которого я люблю, из Заковии. Я понахватался. — Он тоже живёт в Нью-Йорке? — Он умер. Много лет назад. — Рана ныла, но уже не болела. Так Баки подружился с Вандой Максимофф, когда в том же кафе, неожиданно для себя рассказал незнакомке с добрыми глазами историю своей любви. — Я знаю несколько фраз для плохих ситуаций, кроме тех, что ты уже слышала, — Баки перечислил, и, судя по тому как у Ванды покраснели кончики ушей, эти выражения он использовал правильно. — Ладно, а кроме ругани? — Можно подумать, я слышал что-то кроме ругани, — фыркнул Барнс. — Он называл меня «durerea mea de cap», надеюсь это что-то не очень ругательное. Ванда рассмеялась. — Это значит «моя головная боль». Баки улыбнулся и закусил губу, откидываясь на спинку стула. — Ладно, — протянул он, — это имеет смысл. Есть ещё одно, но это было редко. Inima mea. Надеюсь хотя бы это хорошее. — Да, — кивнула Ванда, и на этот раз улыбка у неё вышла сочувствующей. — Это хорошее. И, когда Альтрон решил уничтожить человечество, Алая ведьма пришла к Мстителям. И Нови-Град не успел подняться в воздух. Тем вечером Баки вернулся домой с бутылкой того, что Тор считал алкоголем. Слишком ударила по нервам знакомо-незнакомая речь. Тяжело опустился на кровать перед фотографией Гельмута. — Ты просил рассказать, если мне в жизни пригодятся заковианские ругательства. — Барнс глотнул прямо из бутылки. — Вот, пригодились… И впервые с той ночи в сорок третьем Баки заплакал.