Кормление

Сегодня Адам голоден больше, чем обычно, и речь идет не о привычной пище. Возможно, дело в том, что незаживающие раны его души решили потреблять больше священной крови, даже, если ее обладатель уже бесконечно много лет не является святым. Но факт остается фактом — божественная благодать в сладком нектаре, что течет по сосудам серафима, сегодня востребована, как никогда. Люцифер чувствует это по голодному, пустому взгляду полностью черных глаз, на дне которых ярко светится красный точечный зрачок. Видит, как стекает полупрозрачная, бледно-розовая слюна с уголков губ. Слышит, как урчит желудок, жаждущий его крови. И вздыхает, с легким сожалением откладывая книгу на прикроватный столик — чтение на ночь уже давно является одним из его ежедневных ритуалов, но, видимо, не сегодня. Переведя взгляд обратно на Адама, застывшего в дверях в королевские покои, он замечает, как по животному жадно раздуваются его ноздри, чуявшие серафимскую сущность. Пускай и падшую, но владеющую тем, что он сейчас так жаждет. Люцифер лениво поправляет гору подушек под своей спиной, усаживается на кровати поудобнее и протягивает руку к перерожденному демону в приглашающем жесте — тот сам никогда не пересекает границу в царские покои, будто знает или ощущает, что существо внутри обладает невообразимой силой, мощью и властью. Адам, тяжело фыркая и не сводя взгляда с Люцифера, пахнущего во всех смыслах до безумия вкусно, направляется к нему. Цокающая поступь его копыт заглушается, когда он ступает на мягкий ковер (обязательно красно-бордовый с мудреными узорами вездесущих яблок и шестикрылых змей). Люцифер в который раз за эти дни задумывается, почему не оставил истекающего кровью Адама на месте боя. Его восхитила его живучесть? Или то, что его остановившееся сердце забилось вновь, разделяя не-жизнь Первого Человека на былую святость и теперешнюю нечестивость? Возможно, дело в том, что теплые воспоминания со времен Эдема все еще хранятся в блондинистой голове. Перерожденный демон, кем бы он ранее ни был в прошлом, теперь является его собственностью, богомерзкой душой, полностью зависящей от своего Господина. Это было бы слишком низко даже для Ада — не дать ему второго шанса. Чарли может гордиться своим папочкой. Бинты, опоясывающие грудь взбиравшегося на кровать демона, запачканы постоянно проступающей алой кровью — священное оружие все еще не дает ранам нормально регенерировать. Оставь его Люцифер там, Адам бы умер окончательно и бесповоротно. Ему повезло, что сам Повелитель Ада взял его под свое крыло (одно из шести) — так уж случилось, что жидкое золото, сияющее божественным светом в его венах обладает абсолютным заживляющим фактором. Однако ее оказалось недостаточно, чтобы все эти раны сразу затянулись, но они хотя бы уже не изливаются кровью так обильно, как раньше. Кровать проминается под тяжестью демона, и Люцифер расплывается в странной улыбке — Адам действительно слишком расслабился в Раю, но по какой-то причине это вызывает больше симпатии, чем стройное и подтянутое тело. Наверное, Люциферу просто нравится мять эти полноватые бока — общая мягкость падшего ангела приятная, руки сами ложатся на эти восхитительные лишние килограммы, с упоением сминают, наслаждаются и заставляют Люцифера чувствовать прекрасное умиротворение. Вспомнит ли Адам все это, когда защитный механизм падшей души отступит, позволяя разуму вновь взять бразды правления? Пока раны, истязающие его, не залечатся, его демоническая сущность будет постоянно проявлять форму порочного существа, отрезая сознание от происходящего. Это не даст ему вернуться в первоначальный облик, который точно откинет копыта (смешно, но буквально) от ран. — Голоден? — урчит Люцифер, автоматически сжимает белые пальцы на мягких боках, совершенно ничем не скрытые, гладит и мнет, из-за чего чувствует воистину непередаваемое удовольствие. Он успел отвыкнуть от того, как это приятно — просто прикоснуться к кому-то. За прошедшее столетие Лилит не позволяла ему этого, она слишком охладела к нему после рождения дочери, и причина этого все еще оставалась для него тайной. Люцифер же был очень тактильным созданием, и отсутствие не секса даже, а возможности пригладить, обнять да и просто дотронуться до любимой женщины только сильнее поспособствовало его затяжной депрессии. Сейчас он искренне рад иметь возможность удовлетворить свою потребность в этом. И определенно точно рад, что «озверевший» Адам продолжает игнорировать поведение цивилизованного человека. Не носит одежду, если быть точнее, что, возможно, является следствием его жизни в Эдеме. Это не только дает Люциферу прижаться к теплому телу, обнять и потискать без лишних препятствий, но еще и непонятным образом заставляет чувствовать удовлетворение от созерцания полностью нагой души. Даже Чарли замечает, что он больше не задыхается в мимолетных панических атаках, стоит заговорить об Рае и прочих очень неприятных для него вещах. Люциферу удается бороться с депрессией без того, чтобы пичкать себя таблетками, которые теперь ненужным хламом лежат вскрытыми пачками на прикроватном столике. И он считает безумием то, что ему в этом (пускай и без своего ведома) помогает Адам. Совершенное сумасшествие, что их долгая история, полная распрей, боли и ненависти, привела к такому результату. Вполне мирному и даже в какой-то степени милому. Как их первая встреча в Эдеме когда-то. Адам угрюмо и тихо рычит что-то сквозь тонкие, острые зубы, неясно каким образом помещающиеся у него во рту. Длинные иглы красные от крови, выкашлянной порезанными легкими. Она вместе с бледно-розовой слюной неторопливо стекает по подбородку, капает вниз, снова пачкает свежую простынь, но это последнее, о чем Люцифер мог бы забеспокоиться. Он наблюдает, как губы демона, нависшего над ним, растягиваются буквально от уха до уха, страшная пасть приоткрывается, практически разделяя голову на две половины. Слюны становится больше, она смешивается с кровью и приобретает красивый алый цвет. Белые ладони опускаются на потемневшие щеки, чуть выше невозможного зубастого рта, и косматая голова, украшенная массивными (и довольно красивыми) изогнутыми рогами, склоняется, ведомая чужими руками. Люцифер приобнимает ее, заставляет Адама сгорбиться, жмется щекой к все еще мягким каштановым волосам и легонько, но ласково трется, наслаждаясь тесной близостью. Все-таки он очень об этом соскучился, и то, что он ластится к бывшему экзорцисту, не умаляет получаемое удовольствие. Он надеется, что после всего, когда Адам придет в себя, он не сильно… расстроится. Иначе Ад станет свидетелем самой фееричной истерии за всю свою историю. С белоснежного плеча скидывают спальный халат, и к оголенной коже сжатым частоколом зубов прижимается страшная пасть, Люцифер с непрошенным волнением ощущает, как горячее, влажное дыхание через приоткрытые челюсти опаляет его шею и плечо. А потом почти обжигающий язык вываливается изо рта демона и с привычной жадностью облизывает все, до чего может дотянуться. Кожа быстро пачкается в кровавой слюне, которая начинает стекать по плечу на спину и грудь. Люцифер не возражает. Ему нравится эта ненамеренная ласка перед кровавой трапезой. Так же ему нравится то, как пахнет Адам. Будоражаще и знакомо. Но даже зная, что это последствия его любви к Лилит, которая была так же создана Небесами из той же звездной пыли, он все равно с удовольствием и глубоко дышит, насыщаясь, наслаждаясь и преисполняясь прекрасным умиротворением. Которое тут же проходит, когда Адам резко распахивает пасть и порывисто впивается острозубым частоколом в основание серафимской шеи. — Сукин сын! — болезненно стонет Люцифер и чувствует, как в его плоть вгрызаются, практически полностью вонзая вглубь его тела иглы зубов. Воздух стремительно насыщается запахом божественной крови. Она сияющим золотом стекает со спины, обильно пропитывает простынь и подушки. И жадно слизывается горячим языком, всасывается чужими губами, непрерывно глотается и заполняет желудок падшего ангела. Не был бы Люцифер тем, кто он есть, мог бы и помереть от такой потери. Но все это воистину несусветная ерунда для Божьего Сына. Люцифер перестает мучительно шипеть и скалиться, одной рукой он обнимает плечи Адама, другую укладывает ладонь на его загривок, зарывается пальцами во взлохмаченные волосы и впервые за эти дни слышит, как Адам урчит. Низко, глухо, что можно было бы принять за рычание, но слишком для этого мягкого и мелодичного. От этого звука мурашки бегут по коже, они заставляют волосы на блондинистой голове шевелиться и спускаются по позвоночнику ниже, останавливаются на выпущенном шипастом хвосте, чей черно-красный кончик без передышки шевелится. Почему-то становится жарко. Люцифер нервозно сглатывает и дрожит. Острые пальцы, пропоровшие бедную простынь, прикасаются к спине, чья белоснежность на половину скрывается редкими красными и почти сплошными золотыми разводами. Сильные руки обнимают крепко, прижимают к урчащему телу. Обычно кормление не вызывает этого неясного волнения и непонятного ожидания чего-то. Серафим чует свою кровь, светящийся сладкий нектар, и кровь демона, красными цветами пропитывающей бинты. В воздухе витает напряженность, и Люцифер внезапно понимает, что Адам возбужден. Это становится ясно по тому, как его когтистые пальцы скользят с его спины на бедра, все еще скрытых складками спущенного и безбожно запачканного халата, по тому, как… — Так, так, так… — мягко замечает Люцифер, чувствуя, как в него упирается возбужденное хозяйство насытившегося Адама. Хороший признак, на самом деле, говорящий о том, что регенерация пошла полным ходом, и низменные инстинкты демона начинают проявлять себя. В полу дохлом теле такое невозможно. Почему-то Люциферу льстит желание Адама заняться с ним сексом, и он не хочет думать, что все дело в том, что только Лилит хотела своего мужа когда-то. Он чувствует себя вновь желанным и утопает в нахлынувших эмоциях. Очень приятных, заставляющих его падшую сущность трепетать от нарастающего возбуждения и хотеть секса с Адамом не менее сильно. Импульсивное решение, очень нехарактерное для небесного (хоть и в бесконечно далеком прошлом) жителя, владеющего воистину непревзойденным самообладанием. Люцифер довольно растягивает губы в своей фирменной острозубой улыбке и опускает одну руку вниз, чтобы нащупать горячий, подрагивающий демонический член. В шею тут же глухо мычат и начинают жарко вылизывать, но уже без цели покормиться. А когда мокрый язык сменяется ласковыми поцелуями, будто осознанными, Люцифер теряет свое королевское хладнокровие. Как юная пташка в прекрасный весенний день. Как жаждущий муж в первую брачную ночь. Как серафим, изголодавшийся по любви и ласке, утерянных им в тот же миг, когда он пал. Он безмерно счастлив, что в тот миг с ним была Лилит. Он безмерно счастлив, что в этот миг с ним Адам. Люцифер позволяет чужим рукам смахнуть на пол испорченный халат и властно, но довольно мягко сжимает пальцы на побагровевшем члене. Адам жалобно скулит и пытается толкнуться бедрами в ласкающую руку. — Не торопись, — удовлетворенный такой реакцией мурчит Люцифер, смыкает синие веки и сам тихо мычит от удовольствия, когда страшные зубы игриво смыкаются на его плече, нежно и безболезненно, словно не они минуты назад погружались в белую плоть. Черный хвост вновь приходит в движение, царапая своими шипами многострадальную простынь. Адам, будто ободренный этим, вновь целует покусанную шею, чьи раны уже успели затянуться, облизывается, смахивая с губ жидкое золото, и целеустремленно заваливает на миг растерявшегося от такой наглости Люцифера на кровать. — Возможно, я тебя удивлю, — начинает владыка Ада, без труда переворачиваясь и подминая под себя Адама, словно тот ничего не весит, — но в своем доме я Главный Хуй. Он на миг замирает, вспоминая рассказы Чарли, с которой у него должна состояться встреча ранним утром (ее планы по организации Отеля Хазбин не знают границ), смотрит в черные глаза с красным точечным зрачком и неторопливо склоняется. Одновременно с этим его руки опускаются на обворожительные, мягкие бока демона, с удовольствием массируют, целенаправленно игнорируя его влажный, очень готовый действовать член. Адам выглядит недовольным, шумно фыркает и тяжело дышит. В уголках его губ блестит божественная кровь, и Люцифер, откровенно забавляясь, слизывает эти золотые капли. Мягко целует в край рта, а потом властно прижимается к его губам. Раздвоенный язык с интересом устремляется внутрь горячего и слишком зубастого нутра, изучающе ощупывает иглоподобные зубы и трется о широкий гладкий язык. Ввиду своего не совсем разумного состояния Адам не может ответить так, как этого хочет Люцифер, но честно старается, и серафим неожиданно для себя чувствует к нему нежность. Он не может и не хочет забыть все то, что творил этот ебаный псих, но прекрасно понимает, что в этом есть и его, Люцифера, вина. Он начинает ощущать нарастающее приятное волнение, как невообразимо много лет назад в Эдеме, когда шел на первую встречу с Первым Человеком, будто сейчас не собирается исполнить свои слова, ошибочно брошенные на поле боя несколько дней назад. — Поднимайся, — мягко шепчет Люцифер в чужие губы и сползает назад, чтобы Адам выполнил его приказ. Никакой свободы воли в этом демоническом облике все еще не наблюдается. Его тут же на коленях разворачивают спиной к падшему серафиму и вновь жадно сминают полные бедра. В достаточно мускулистое плечо утыкается белокожее лицо, старательно трется в ласке, будто мартовский кот, и устремляется выше, чтобы прижаться губами к основанию шею. Люцифер снова замечает, как восхитительно пахнет Адам, прижимается к его спине и чувствует, как шерсть, спускающаяся с холки вдоль позвоночника щекочет его голую грудь. Если бы не бинты, скрывающие часть этой звериной черты, то можно было бы провести рукой по спине и насладиться этой шелковистой мягкостью. Похоже, что искажение души падшего ангела — баран. Особенно, если учесть, что позвоночник заканчивается небольшим хвостиком, таким же каштановым и волнистым, как волосы на рогатой голове. Символично. Адам был воистину упертым в своих убеждениях, что в Эдеме, что на Небесах. Он так же был бы уверен в словах своих небесных покровителей, если бы вместо Евы принял угощение из рук падшего серафима? Как можно быть таким упрямым и ведомым одновременно? Люцифер переводит свои руки с упитанных боков на такой же упитанный живот и сдавлено мычит от удовольствия, когда пальцы чувствуют эту упоительную мягкость, сносящую крышу сильнее, чем предвкушение того, что он собирается сделать. Вдруг он отстраненно думает о согласии Адама на это, ведь сейчас тот не отдает себе отчета в своих действиях, следуя инстинктам. А они, как и было заложено в первых людях, требовали плодиться и размножаться. — Не сегодня, мой агнец, — выдыхает Люцифер, решив, что пользоваться ситуацией для своих утех до отвращения подло (и это в Аду!), а потом нежно целует чужое плечо уже натурально скулящего от неудовлетворения Адама. Серафим, продолжая обнимать его, опускает одну руку с его живота на жаждущий действовать демонический член. Сжимает уверенно и переходит по стволу от корня до головки, чтобы потереться о ее охуенно чувствительную от долгого ожидания поверхность. Адам начинает несдержанно двигаться, старается толкнуться в белые пальцы, смахнувшие проступившую смазку и с легкостью скользившие по его горячей плоти. Звуки, которые он издает, заставляют Люцифера дрожать, гореть от возбуждения и невероятно сильно хотеть сунуться под этот очаровательный хвостик. — Блять… — шипит Люцифер, понимая, что ему приходится прилагать немалые усилия, чтобы не начать тереться своим твердым и сладко ноющим хозяйством о такие желанные сейчас бедра Адама. Он слегка отдаляется от демона, но продолжает ласкать его пульсирующий, влажный член, опускает руку к своему паху и растирает пальцами проступившую смазку по своей плоти. Запевшие нервы готовы отправить к далеким звездам, Люцифер тихо стонет сквозь поджатые губы и, убедившись, что собственный член смазан достаточно, заставляет Адама опуститься на руки. Нависает сверху, жадно целует кожу, свободную от бинтов, и помогает себе протолкнуться между несильно расставленных чужих ног. Люцифер не будет склонять Адама к сексу, пока тот совершенно беспомощен. Но он получит свою дозу удовольствия, которую давно не получал. Поэтому он наваливается на горячую, успевшую вспотеть, спину, толкается между слегка разведенных ног Адама и сладостно стонет от потрясающего трения своей плоти о его кожу. Одновременно с этим он умудряется обнять его поперек упитанного живота одной рукой, пока второй тянется к его паху. Вновь обхватывает его член, скользит к головке и коротко, но до искр в черных глазах трет ее большим пальцем, прежде чем снова спуститься по лоснящемуся стволу вниз. Адам сдавленно рычит, стонет, рвет когтями остатки испорченной простыни и начинает несдержанно двигаться. От его тела пышет жаром и развратом, он с удовольствием толкается в белую ладонь и неосознанно стимулирует член Люцифера. Тот начинает дрожать от ощущения надвигающейся огненной волны, его белые губы беспрестанно обхаживают не скрытые бинтами участки кожи. А потом в безудержном любовном порыве он вдруг смыкает свои великолепные острые зубы на этих ебучих мешающих бинтах. При этом он неизбежно царапает и без того порезанную спину, но Адам, кажется, не замечает этого. Как и то, что горячий раздвоенный язык ненасытно слизывает проступившую алую кровь. — Мой милый агнец, — слова шипящим эхом отражаются от стен, насыщают воздух чем-то обжигающим и нематериальным, сгущаются вокруг двух фигур на кровати небывалым сладострастием, и комната наполняется несдержанным стоном, громким и торжествующим. Люцифер почти не в силах выдержать окатившее его удовольствие, он дрожит под напором сладких и оглушающих волн, отдаленно чувствуя, как с рычащим стоном изливается ему в руку Адам. Спустя несколько мгновений, рогатый демон умиротворенно опускается на кровать и с удовольствием потягивается, распространяя приятную после оргазма негу по телу. Он не обращает внимания, как обессиленно на нем сопит Люцифер, все еще ошеломленный полученным удовольствием и тем, что произошло. — Адам… — тяжело и с придыханием шепчет он через некоторое время приготовившемуся ко сну демону и замечает, что под порванными бинтами раны невозможно медленно, но неостановимо затягиваются. Еще дня два-три, и от них даже шрамов не останется. — Не хочется портить твой настрой, но нам обоим надо в душ. — Люцифер сглатывает переизбыток слюны и старается угомонить свое тяжелое дыхание. Он лениво, но с нежностью трется щекой о взмокшую спину недовольно заворчавшего Адама и думает, что эту ночь придется провести в его гнезде, которое тот устроил в выделенной ему гостевой комнате королевского поместья — эта кровать из-за всевозможных загрязнений и повреждений не годится для сна. Намного позже, после всех водных процедур и смены повязок, Люцифер решит, что это, оказывается, очень уютно — предаваться сну в комнате черноглазого демона. Даже если вместо кровати гора сброшенной на пол одежды и постельного белья, а сзади теплый и периодически урчащий Адам, нахально обнимающий впервые за долгие десятилетия безмятежно дремлющего серафима. Встречу с Чарли он благополучно проспал.