любить снова

      По лужам медленно ползёт сетка тонкого льда. Миша наблюдает за мрачным и серым пейзажем за окном, попивая горячий чай, но даже он не может согреть его, как бы он не обжигал горло и язык. Клён под окном уже сбрасывает свои последние красные листья, приближая Декабрь всё сильнее. Картина за окном и правда удручающая, а настроение соответствующее. Миша выпивает залпом остаток чая, отставляет кружку и поднимается из-за стола. Но нет, он не идёт падать на кровать, чтобы дать унынию поглотить себя, ему ещё работать и собаку выгуливать – поэтому ему нужно подзарядиться.       Он подходит к большой пробковой доске, висящей около входа в кухню, и тянется к открытке, висящей в середине. На ней – красивый ялтинский пейзаж, песчаный берег, зелёные склоны и море, а ещё маленькая скрепка, прижимающая собой к обратной стороне нечто важное – воспоминания. Горшенёв снимает скрепку, и ему в руки падает несколько фотографий. Он гладит их большим пальцем, рассматривая, и постепенно в его груди зарождается тепло.       Он как сейчас помнит тот вечер пять лет назад, когда его спокойствие было украдено раз и навсегда парой чистых голубых глаз.       – Ой, простите, я не хотел! – выпаливает мужчина, поднимая Мишу. которого только что толкнул, за локоть.       – Да ничего страшного, бывает! – Миша отряхивает шорты, смеётся, и наконец смотрит на виновника.       Тот стоит, бледный, как смерть, хоть и загорелый, на лице чуть ли не праведный ужас, а в руке полупустой бокал яркого коктейля. Он смотрит то на лицо Мишу, то на его рубашку, и сам Горшок наконец обращает на неё своё внимание. По ней растекается тёмное пятно, оставляет липкий след на коже, а в каких-то местах остались кусочки апельсина.       – Тц, блядство… – шипит Миша себе под нос, разводя руки.       – Боже, мне так неловко… – лепечет мужчина, не понимая, куда себя деть – он вроде и к Мише подойти хочет, но как будто не решается сделать шаг или просто руку протянуть, и теперь дёргается на месте, не зная, что делать.       – Да, пф, ой, ладно! – отмахивается Миша. – Прям уж, катастрофа! Отстирается!       – Но…       – Пустяки! Всё в порядке!       – Нет, но я…       – Всё в порядке, видите! – Миша начинает расстегивать пуговицы рубашки, всё улыбаясь. Стягивает рубашку и вытирает ей же грудь и живот, куда успел стечь коктейль.       – Нет, правда! Позвольте загладить вину.       Видимо, он не отстанет, думает Миша, поэтому принимает желание помочь в стирке предмета одежды, тем более, он сам собирался сдавать её в стирку на днях. А тут кто-то сам добровольно вызывается этим заняться. Да и, надо признать, не кто-то, а очень даже красивый мужчина. И, конечно, Миша соглашается. Соглашается и выпить вместе, в номере Андрея, как представился мужчина.       В номере Андрей заказывает им выпивку, а сам уходит в ванную комнату, чтобы замочить рубашку («Хорошо, что с собой хозяйственное мыло взял, знал, что пригодится!»). Миша усмехается: вроде химчистка в отеле есть, зачем напрягаться? Но Андрей настаивает, что просто оплатить химчистку, в его понимании, – это как откупиться, а он предпочитает всё делать сам.       Рубашку оставляют на раковине, когда напитки приносят в номер, и мужчины, спустя некоторое время разговора и вливания в себя алкогольной продукции, под действием, видимо, градуса, жары на улице и располагающей обстановки в виде уже полуголого Миши, очень скоро оказываются полностью голые оба, а находят себя на кровати. Чистая удача и случайность, что она оказалась двуспальной.       Губы к другим губам, широкие ладони на чужой спине, руки, обвивающие шею, и ноги обхватившие талию, тихие стоны и резкое дыхание прямо в ухо. Миша зацеловывает чужую шею, пока князевские руки цепляются за его лопатки. Миша затуманено смотрит в поплывшие глаза напротив, прихватывает приоткрытые губы своими. И ему так хорошо.       Утром Миша продирает глаза, когда в них уже бьёт поднимающееся солнце. Он приподнимается на локтях, щурясь и матерясь себе под нос, ведь голова болит даже после одного бокала коньяка на ночь. О том, что случилось после выпивки, он вспоминает почти сразу после. Горшок поднимается ещё, осматривает номер, но никого не находит. Когда он уже собирается накручивать себя, как вентилятор под потолком, дверь ванной открывается и оттуда выплывает в полупрозрачном облаке пара Андрей, мокрый после душа, завёрнутый в полотенце и вытирающий вторым волосы. Он сообщает, что постирал рубашку, и та теперь сохнет на балконе, после чего сразу падает на кровать, и когда видит взгляд Миши, полный смеси чего-то сродни ужаса и удивления, коротко смеётся и тут же тянется за поцелуем. В этом ему не отказывают, наоборот, притягивают ближе и обнимают.       И каждый их день проходит так, будто они в этот отпуск приехали вместе: Андрей отвечает за культурное просвещение, таская Мишу по разным достопримечательностям, а Горшенёв – за активную часть отдыха, на которой они катаются на водных лыжах и ходят в горы. И фотографируются они везде, где Андрей посчитает вид красивым. Все фотографии в основном – селфи, сделанные Мишей, потому что у него руки длинные («Да не бери ты эту палку, у меня вон свои есть, целых две!») Они как-то даже заходят в фотобудку на пляже, чтобы уж совсем удариться в клише. Они улыбаются, смеются, кривляются – и целуют друг друга, конечно, как без этого. Будка выплёвывает две ленты фотокарточек в поддон вместо одной, и они решают, что это даже к лучшему. Каждый заберёт себе одну на память.       А потом – они снимают яхту.       Они плавают не далеко, в основном – вдоль береговой линии, смотрят на красивые виды прибрежья и ближних городов. Андрей не любит рыбу, но Миша всё равно взял с собой пару удочек, чтобы рыбачить чисто из спортивного интереса. И целуются под звёздами – всю ночь напролёт. Здесь небо чистое и красивое – не как в больших городах, наполненных искусственным светом. Здесь всё так, как оно должно быть. Возвращаются они под утро, сдают лодку и ключи, а потом возвращаются в отель, в номер Миши.       Сил у них нет, море все их впитало, поэтому они просто достают шампанское из мини бара и садятся на пластиковые стулья на балконе. Романтика и идиллия. Но эту самую идиллию нарушает Андрей, когда ставит пустой бокал на столик и подходит к перилам, мрачно свесив голову. И когда Миша интересуется, что же случилось, ответом ему служит тяжёлый вздох и тихий, грустный голос:       – Я уезжаю. Сегодня днём. Вещи уже собрал, – снова обречённый вздох. – Не хотел тебе говорить сначала, но потом подумал, что это как-то по-мудацки.       Миша, если честно, не знает, что было бы хуже: что он узнал об этом только сейчас, или не узнай он вовсе.       – Ну… Мы ведь можем видеться. Или звонить друг другу.       – Мих, ты в Питере живёшь, а я в Краснодаре. Как уж тут увидеться…       – Я приеду! Ты только адрес мне напиши, и я приеду!       – Нет.       Андрей мрачнеет только сильнее. У Миши, в глазах которого ещё плескались огоньки надежды, всё меркнет.       – П-почему?       – Просто… Понимаешь, я…       – Не понимаю! – Миша вскакивает со стула и нависает над Андреем грозной тучей. – Объясни!       – Когда я приеду в Москву, я женюсь.       С лица Миши резко пропадают все эмоции. Он опускается, почти падает на стул, бросая руки безвольно болтаться. Он не знает, что должен сказать, что должен сделать, может, спросить. Он в ступоре. В груди неожиданно больно колет, а в горле появляется ком. Ну как же так…       – Прости, – всё, что говорит Андрей перед тем, как уйти.       А утром Миша обнаруживает на прикроватной тумбе открытку из пляжного ларька и фотографию: на ней улыбчивый Андрей жмурится и морщит нос, пока Миша целует его в щёку и фотографирует не очень профессионально, отчего фото получается немного смазанным. А на обратной стороне обнаруживается номер телефона. Миша тогда не смог сдержать одну единственную мужскую скупую, и она упала прямо на середину номер, смазав несколько цифр.       Миша, уже нынешний, спустя пять лет и на своей новенькой после ремонта кухне в московской квартире, гладит фотографии и грустно улыбается. Рассматривает фотографии, сделанные в горах и на пляже, ленту из фотобудки, где они дурачились, и ту фотографию с яхты со смазанным номером телефона на обратной стороне. Горшенёв прижимает их все к груди, а по щекам вдруг струятся солёные ручейки. Миша быстро трёт лицо руками, вешает открытку на место, цепляет фотографии с обратной стороны и выходит с кухни. Нужно успокоиться и погулять со своей ненаглядной собакой Стеллой, иначе этот гиперактивный щенок рассел-терьера разнесёт всю квартиру.       Он уже зовёт её, когда в дверь звонят. Ещё проблем ему не хватало, ну спасибо! Если это ремонтники, сверлящие стены квартиры рядом, то, что бы они там ни просили, пойдут на три известных буквы. Трель звонка не прекращается, даже когда Миша раздрожённо кричит «Да иду я!», и когда злобно открывает дверь, меньше всего ожидает увидеть напротив два ярких голубых глаза и тараторящего мужчину, что-то объясняющего ему о своём, видимо, переезде. Миша в ступоре: он точно бредит, если видит сейчас напротив Андрея, только с густой щетиной и волосами чуть длиннее.       Мужчина всё время, пока говорил, крутился от коробки к коробке, на лестничной площадке, и на собеседника особо не глядел, пока Миша пялился во все глаза с открытым ртом, потому что с каждой секундой этот мужчина всё больше и больше походил на того Андрея из его воспоминаний. Мишу учили не перебивать, когда кто-то говорит, но желание оказаться не сумасшедшим превысило обязанность быть вежливым.       – …и я подумал, что вы…       – Андрей?       Мужчина поднимает голову на Мишу и его выражение лица тут же меняется с расслабленно-уставшего на ту самую смесь ужаса и удивления. Миша ни с чем её не спутает. Мужчина чуть не роняет коробку из рук, но вовремя очухивается, и просто ставит её на пол.       – Мишка?       Горшок, недолго думая, выскакивает за порог и заключает Андрея в объятия.       – Думал, никогда тебя больше не увижу… – шепчет он, когда чувствует, как по собственной спине ползут широкие ладони и цепляются за его худи.       – Не представляешь, как я рад, что это всё-таки случилось.       А потом, когда коробки занесены в квартиру, Миша ведёт Андрея на свою кухню и тот рассказывает всё: и как тогда, пять лет назад, вернулся в родной город, где родители, только вытащив его из поезда, поволокли его в ЗАГС; как он прожил в браке три года, обманывая жену, что искренне любит её; как она нашла их общие фотографии и ушла, подала на развод, без скандалов и разбирательств, как только услышала объяснение; как Андрей в тайне от родителей искал квартиру в Москве, чтобы уехать и начать новую жизнь; как почти каждый день вспоминал тот Август пять лет назад, и жалел, что сам не взял номер, и думал, что Миша не звонит, потому что забыл. Но Миша целует его, как только видит, что в голубых глазах стоят слёзы, и обнимает. Целует и обещает, что теперь – они не расстанутся только из-за того, что путёвка кончится. Ведь теперь – путёвки будут на двоих, а возвращаться придётся в одну квартиру.