СЛЕПЦЫ

Солдат просыпается все в той же постели. А, значит, все, что было вчера, ему не приснилось. Большое мягкое одеяло под ним все сбито и скомкано, но в пижаме совершенно не холодно. Без возможности видеть солнечный свет, он не может сходу определить: день сейчас или ночь, но ему кажется, что прошло не меньше десяти часов. Никто не пришел разбудить его. С непривычки то, что он, кажется, отоспался за все то время, что ему не давали спать вдосталь, ощущается почти как похмелье. Ему надо помочиться и очень сильно хочется пить, но он лишь наползает грудью и животом на смятое одеяло и две из четырех имеющихся у него на кровати подушек, подгребает это все под себя и тупо лежит так. Впитывает возможность расслабиться, комфорт, тепло, удовольствие от стиснутой бедрами подушки и одеяла в своих объятиях. Заряжается от всего этого, как аккумуляторная батарея. Ему удается пролежать так еще почти полчаса, прежде чем настойчивый зов природы все же гонит его в сторону санузла. Слив в унитазе срабатывает автоматически, и это тоже здорово. Он еще вчера успел оценить то, что ему не пришлось даже разбираться, как смыть воду. Вода в раковине безвкусная, не отдает ни железом, ни плесенью. Ему это скорее даже нравится. Потом он осторожно шарит рукой вдоль того бортика раковины, которым она прикреплена к стене, и над ним, и находит емкость с жидким мылом, а чуть ниже уровня подбородка — полочку, на которой лежат безопасная бритва, запечатанная зубная щетка и тюбик, вероятнее всего с зубной пастой. Щетку вскрыть удается без труда, надо просто зажать пластиковую упаковку зубами и дернуть, а вот распечатать тюбик зубной пасты вслепую оказывается намного сложнее. Какой-либо понятной крышечки или колпачка на нем нет, а давить слишком сильно на корпус он боится, чтобы не уделать все вокруг, если тот просто лопнет. В итоге оставив эту проблему на потом, Солдат возвращается в комнату и приступает к планомерному ее осмотру. Находит шкаф: открытый, но пустой, два мягких кресла-мешка у низенького столика, совершенно бесполезные для него теперь письменный школ и книжный стеллаж. И наконец шведскую стенку! Солдат вцепляется в нее с такой жадной радостью, что его буквально трясет. В Рафте ему не позволяли даже делать зарядку. А когда он притворился, что не понял запрета и продолжил делать отжимания, избили его шоковыми дубинками с такой ничем необъяснимой яростью и жестокостью, что он предпочел в дальнейшем не рисковать. После этого случая единственным, что он себе позволял, было напряжение и плавное медленное разжатие различных мускулов для того, чтобы хоть как-то поддерживать свое тело в форме. Солдат подпрыгивает, вскинув над собой руку, ударяется пальцами о планку, корректирует свое положение и подпрыгивает еще раз. Теперь точно. Он подтягивается, прислушиваясь к своему телу, оценивая, в чем он сдал, как теперь приводить себя в порядок. Подтягивается снова и снова до тех пор, пока рука не начинает дрожать от усталости. Он не разрешает себе думать о том, что это ему тоже могут запретить. Ведь стенка в его комнате — значит она для него. Но все равно хочется урвать побольше. Вымотав себя настолько, что хочется просто повалиться на пол и тупо лежать без движения, Солдат все равно заставляет себя собраться в кучку и начинает делать приседания. Затем — растяжки. За ним по-прежнему никто не приходит, снаружи его комнаты тихо и безлюдно. Солдат помнит, что вчера сержант Барнс разрешил ему самостоятельно исследовать гостиную, независимо от того будет ли там сам сержант Барнс или нет, но… Солдат подходит к двери, ведущей туда из его комнаты. Он даже кладет ладонь на дверную ручку, и… И просто стоит так. Сердце заходится в груди невероятным галопом, виски сдавливает с беспощадной силой, во рту сухо, как в чертовой пустыне — сглотнуть не удается. Это всего лишь чертова дверь. У него есть сраное разрешение ее открывать. Он не в камере! Его комиссовали! Сержант Барнс разрешил ему! Черт, почему сержант Барнс не мог просто приказать ему? Он бы любую хуйню сделал после приказа. Уж сержант Барнс-то должен был это понимать! Солдат пытается сжать пальцами и повернуть ручку двери. Это же так просто. Пот течет у него по затылку и по шее, а пальцы не подчиняются. И так немыслимо стыдно. И страшно. И стыдно за свой страх. Кажется, открой он эту несчастную дверь и… его встретит удар тока, выстрел в живот, шприц с ядовитой дрянью, превращающей кровь в жгучую кислоту, прямо в шею. Открой он дверь — и все твари ада бросятся на него и будут медленно и с наслаждением рвать его тело на части. Солдату хочется закричать от бессилия, но ни единого звука не вырывается из его горла. Он не может открыть чертову дверь. Время будто замирает, превращается в вязкую патоку, обволакивает его с головой. Он не знает, сколько стоит так, вцепившись в несчастную ручку одеревеневшими пальцами в неподвижности, в беззвучии, в темноте. Возможно, он ненадолго пропадает. Выпадает из реальности. С ним так бывает. Ему говорили об этом. На него уже из-за этого орали. Кто-то из техников объяснял это травматическими повреждениями мозга из-за обнулений, кто-то считал результатом несоблюдения правильной последовательности действий при погружении в криостаз, что, впрочем, не исключало и равно авторитетного мнения, что Солдат просто симулирует и пытается откосить. Поэтому, как только в его сознание проникают звуки голосов по ту сторону двери, Солдат делает все возможное, чтобы вернуть себе контроль над восприятием реальности. Он слышит, что один из людей снаружи — сержант Барнс. Он не может так его подвести. — Вот видишь, он даже не выходил из комнаты. А ты готов заранее обвинить его во всех смертных грехах, — звучит по ту сторону двери голос Прототипа. — Ты совершенно его не знаешь, а сразу же судишь о нем предвзято. — Я ориентируюсь на известные нам факты, — жестко отвечает ему голос Капитана Америки. В напряженных интонациях отчетливо ощущается ясный посул, что он не хочет обсуждать эту тему. И уступать не намерен. — Ты даже шанса ему дать не хочешь? — без агрессии, с мягким осуждением парирует сержант Барнс, и звук его шагов приближается к двери Солдата. — Нет. Достаточно и того, что я пошел тебе навстречу и мы забрали его из Рафта, — холодно огрызается капитан. — На большее можешь не рассчитывать. — Голос его удаляется. — Мне надо переодеться к пресс-конференции, а потом у меня будет еще работа в главном здании. К ужину меня не жди, приду поздно. — Как скажешь, дорогой, — елейным тоном отвечает сержант Барнс, и Солдату кажется: он по одной интонации может угадать, в какую улыбку складываются при этом его точно такие же как у самого Солдата губы. — Буду ждать тебя в кроватке. Сильно не напивайся! Капитан Америка громко фыркает уже издалека, но без злобы, и Солдат слышит, как он открывает и закрывает за собой дверь где-то вдалеке. Шаги сержанта замедляются у его собственной двери, а потом он слышит негромкий стук, похожий на какой-то старый, напрочь забытый позывной. — Зимний Солдат, состояние? — спрашивает голос Барнса через дверь. — Стабильное, — отвечает Солдат. — Я хочу открыть дверь. Ты готов к этому? — Барнс говорит совсем тихо и так монотонно, что Солдат невольно чувствует, как постепенно успокаивается его пульс, зашкаливший, когда он услышал гнев в голосе Капитана. — Не беспокойся, как бы ты там ни выглядел и чем бы ни занимался, я все равно не увижу, помнишь? Дыши нормально, сейчас я войду. Солдат едва успевает отдернуть руку от дверной ручки, прежде чем слышит, как плавно отжимается обычный дверной замок. Дверь действительно была не заперта. Он чувствует воздух, устремляющийся в его комнату из помещения снаружи, а потом ощущает, как оттуда прямо на него шагает Прототип, и на автомате резко делает шаг назад, чтобы они не столкнулись лбами. — Доброе утро, Солдат! — с не слишком убедительным оптимизмом приветствует его сержант Барнс. — У меня для тебя три хорошие новости. Сначала тебя ждет плотный здоровый завтрак, а потом у меня есть для тебя два сюрприза. Солдат не любит сюрпризы. Обычно они не сулят ему ничего хорошего. Но от сержанта Барнса, который на особом хорошем счету у Капитана Америки и при этом почему-то согласен защищать Зимнего, он готов принять что угодно. Он смело делает шаг к нему навстречу и не удивляется, когда его пальцы встречают в темноте и пустоте ответно потянувшуюся к нему руку.