СЛЕПЦЫ

После завтрака — действительно очень сытного: много каши, большая миска салата, рулеты с вареным мясом индейки, которые можно сначала брать, пока ему этого хочется, а потом не брать, когда он уже насытился, даже несмотря на то, что тарелка с ними еще не полностью опустела — сержант Барнс сообщает, что теперь его осмотрит врач. Солдат молча кивает. Он понимает, что и без того получил уже более чем достаточно удовольствий и всяких радостей. За все надо платить. Он не будет создавать проблемы сержанту Барнсу, тот явно делает для него все возможное. Солдат это понимает. Раздеваться он начинает, как только раздается вежливый стук во внешнюю дверь. Краем уха он слышит, как поднимается из-за стола сержант Барнс, как тот приглашает врача войти и приветствует его. Слышит, как тот здоровается в ответ, и они обмениваются какими-то дежурными банальностями. Солдата все это не касается. Он продолжает раздеваться. На ощупь складывает вещи и опускает их на стул, на котором сидел, и выпрямляется, нагой и готовый выполнять дальнейшие указания. Если, конечно, сумеет разобрать их за яростным грохотом крови у себя в висках… — Спокойно, спокойно. Я рядом, — прохладная бионика неожиданно обнимает его сзади, обхватив поперек груди. Сержант Барнс прижимается к нему со спины: тело вдоль тела, ноги вдоль ног, правая рука вдоль правой руки Солдата, кладет подбородок ему на плечо и шепчет в ухо: — Дыши, расслабься. У меня все под контролем. Это рутинный осмотр, я с тобой. Обещаю, будет быстро и безболезненно. Потом сержант говорит еще что-то врачу, но Солдату кажется, что он не понимает ни единого слова, как если бы они общались на другом языке. Это особенно дико, учитывая то, что Солдат в совершенстве владеет более чем двумя десятками языков. Без этого он был бы совершенно бесполезен… Вот как сейчас, когда позорно и жалко паникует от того, что уверенные руки врача чисто профессионально прикасаются к нему. Они не причиняют ему никакого особенного дискомфорта, но он чувствует, что буквально вдавливается спиной в стоящего позади Барнса. Ощущать его кожей в космическую бесконечность раз лучше, чем лежать, прикованным к металлическому столу в лаборатории или даже к его личному креслу, но одновременно Солдату кажется, что именно от этой не иллюзорной, не воображаемой поддержки у него буквально подкашиваются колени. Он даже не понимает, когда все заканчивается. Не понимает, что врач говорит сержанту Барнсу. Лишь цепляется слухом за оптимистичные одобрительные интонации. Сержант что-то отвечает, что-то спрашивает, а потом шепчет почти в самое ухо: — Вот видишь, ты в удовлетворительной форме. Надень, пожалуйста, обратно трусы и штаны, и мы продолжим. Солдат подчиняется, ощущая себя немного идиотом. Ниже пояса врач к нему не прикасался, а значит можно было и не раздеваться полностью. К тому же он умудряется запутаться в штанах: у них нет ширинки, и он начинает натягивать их задом наперед. В какой-то мере он даже рад, что не видит лица врача. А потом он слышит щелчок запирающего механизма какой-то большой коробки. — Иди на звук, — приказывает сзади сержант Барнс. — Я рядом с тобой. Ты в безопасности. Солдат ступает вперед осторожно. Уже привычно старается нащупать возможные преграды босыми пальцами ног. Любой обуви его лишили уже давно: почему-то даже тряпичные туфли были признаны чрезмерно опасным преимуществом для пленника Рафта. Хотя в условиях полной слепоты он быстро научился использовать в свою пользу дополнительные возможности осязания. Сержант Барнс тоже ходит в их апартаментах без обуви. Солдат почти сразу это заметил. Босые пальцы вовремя ощущают преграду, и Солдат останавливается. — Подними руку, — у самого уха произносит Барнс и сам поднимает свою правую руку, синхронно продолжая движение Солдата и немного направляя его. Их пальцы натыкаются на край какого-то ящика. Солдат осторожно ощупывает его и позволяет своему любопытству увлечь себя дальше — он трогает то, что лежит внутри. Твердый гладкий пластик, обтекаемые формы, основательный шарнир посередине корпуса, состоящего из двух неравномерных частей. Протез! Его пальцы сталкиваются с пальцами сержанта Барнса также изучающего сюрприз. Солдат вздрагивает. — Это тебе, — тихо говорит Барнс. — Модель довольно легкая, но лучше, чем ничего правда? Солдат сглатывает. Отпускает руку сержанта и ведет ладонью в сторону кисти протеза. Пальцы. У него снова будут пальцы. Он боится поверить. — Ты готов к тому, что врач поставит его прямо сейчас? — терпеливо спрашивает сержант Барнс, и Солдату хватает сил только на короткий кивок. К счастью, видимо, никаких других подтверждений от него и не требуется. — Большинство протезов предназначены для крепления на культю, — доносится до него голос врача (техника?), — так что ваш случай не совсем стандартный. Но у вас уже есть вмонтированное в кости основание, так что особой проблемы с установкой быть не должно. Солдату все равно. Он молча подставляет пустое плечо. Сердце заполошно стучит в груди. Ладонь сержанта Барнса поглаживает его правое плечо, будто загривок бойцового пса, который слишком хорошо выучен, чтобы атаковать ветеринара, делающего прививку, но все равно с благодарностью отзывается на ласку хозяина. Но ему не стыдно, не стыдно. Он просто хочет, чтобы все скорее кончилось. Он хочет вторую руку. Пусть пластиковую, пусть бесполезную в бою, хоть какую. Врач и сержант Барнс обмениваются какими-то фразами, но Солдат снова перестает воспринимать их речь. А что еще хуже, кажется, он опять выпадает из реальности. Возвращается он, чувствуя мягкие прикосновения к своим щекам, бровям, челюсти — живые и искусственные пальцы. Солдат тихо выдыхает и с благодарностью прячет лицо в металлической ладони чужой бионики. — Состояние? — ровным голосом спрашивает сержант и терпеливо повторяет: — Солдат, доложи состояние. — Дезориентирован, — шепотом отвечает Солдат, медлит несколько секунд и признает, хотя и обещал себе больше никому не сообщать о такого рода сбоях в своем состоянии: — Был провал. Не знаю, насколько долгий. — Головокружение? Тошнота? Болевые ощущения? — тут же спрашивает сержант Барнс. — Нет, нет и нет, — честно отвечает Солдат. — Функционирую нормально. «Только не переставай касаться меня», хочет попросить он, но замолкает, не желая ставить их обоих в неловкую ситуацию. Он и без этого подводит сержанта Барнса на каждом шагу. — Что последнее ты помнишь? — терпеливо интересуется тот, не убирая рук от лица Солдата. — Мне собирались установить новый протез, — отчитывается Солдат и у него будто разряд тока пробегает по позвоночнику. Протез! Он дергается, нелепо, неловко. Ощущает эластичные ремни, фиксирующие протез в обхват его груди и к креплению на шее. Они ни на что не давят, не создают дискомфорта, просто это странно и непривычно. На левой грудной мышце прилеплены несколько сенсоров. Солдат тянется пощупать их пальцами правой руки, и лишь тогда с запозданием осознает, что ощущает и ее — левую руку. Она непривычно легкая, она странная. Но она у него есть. Он обхватывает ей локоть собственной правой руки, все еще трогающей датчики на груди. И он чувствует. Пластиковые пальцы — кожей живой руки и твердость кости, а над ней упругую неуступчивость мышц предплечья — новой бионикой. Будто завороженный Солдат все сильнее сжимает искусственные пальцы, давит и давит, причиняя боль самому себе, пока его запястье не обхватывает ладонь сержанта. — Отставить, солдат, отставить. Смирно, руки по швам, — откуда-то издалека командует ему Прототип, и Солдат с изумлением ощущает его дыхание почти у себя на лице. Он подчиняется, он не может не подчиниться. И ему плохо и хорошо одновременно. Мышцы лица подрагивают, губы кривятся. Он может только надеяться, что у него не потекут опять слезы. Даже если сержант Барнс и не увидит их, он обязательно почувствует запах. — Молодец, молодец, солдат, — слышит он голос сержанта Барнса. И он знает, что ничем не заслужил этой похвалы. Он разваливается на части, он больше ни на что не годен для ГИДРЫ. Он провалил миссию, он не контролирует себя, он сломан окончательно и бесповоротно. Его декомиссовали. Он не должен быть здесь. Не должен спать в кровати, есть за одним столом с самим Прототипом, он не заслужил новую руку даже из пластика. Он… — Сержант Барнс, почему я до сих пор жив? — вдруг осознав всем собой, что еще хуже он провалится просто не может, спрашивает он. Сержант Барнс отвечает не сразу. Он молчит, вздыхает, проводит живой рукой по лбу Солдата, убирая с него перепутанные волосы. — Потому что Гидра, — наконец отвечает он. — Потому что мы оба творения Гидры. Это не так просто объяснить. — Сержант Барнс снова замолкает, Солдат чувствует, как бионика ощупью исследует его новую пластиковую ладонь и будто массирует ее. Чувствует силу и бережное отношение этих прикосновений. — Я тоже был декомиссован, — наконец говорит он, — но, как бы там ни сложилось, мое слово еще кое-что значит для Капитана Роджерса. Ты здесь, потому что я так захотел. Это было мое решение, и я настоял на нем. Несправедливо было бросать тебя в Рафте в таком состоянии. Ты ничем не хуже меня. А в чем-то, я знаю, даже лучше. И обращаться с тобой как с мусором я им не позволю. Ты заслуживаешь лучшего отношения, Солдат. И ты его получишь. Хотя бы от меня, если остальные так слепы. — Так слепы, — эхом повторяет за ним Солдат. Сержант Барнс замолкает, а потом вдруг фыркает, и Солдат слышит в его интонации смех. —Не лови меня на слове, — убрав из голоса тот яростный напор, который звучал в нем еще мгновение назад, предупреждает он. — Я тоже умею менять тему. Ладно, давай лучше посмотрим, что еще я для тебя приготовил. —Еще один врач? — хорошо осознавая, что играет с огнем, позволяя себе почти копировать шутливый тон сержанта Барнса, интересуется он. — Или техник? — Нет, — однозначно отрезает сержант Барнс, и Солдат почти уверен в том, что слышит в его голосе облегчение. — Никаких больше врачей и техников сегодня. Обещаю. Я видел, что Аделаида и так потрепала тебе нервы, хотя была предельно тактична. — Спасибо, — благодарит Солдат и рассеянно подмечает, что, судя по имени, смотревшим его, а после установившим протез врачом была женщина, а он не понял этого даже несмотря на то, что слышал ее голос. Барнс отходит куда-то в сторону: он ориентируется в просторной гостиной намного лучше Солдата, и тут же возвращается, судя по всему, с каким-то предметом в руках. — Пощупай и постарайся сам определить, что это, — предлагает он, встав напротив Солдата. Солдат протягивает обе руки, чтобы нащупать то, что он держит перед собой. Задание кажется предельно простым. — Хлыст? Палка? Лыжная палка? — Почти верно. Трость, — сразу же сообщает ему правильный вариант сержант Барнс. — Белая трость, как мне сказали. Сам я этого, конечно, подтвердить не могу. Для слепых. У меня тоже есть такая. Не скажу, что заменяет глаза, но как с твоим протезом — хоть что-то. Несколько часов после этого они тратят на то, что Солдат учится пользоваться тростью, исследуя с ее помощью гостиную и все, что в ней есть, свою комнату и общий длинных балкон. Конечно, это не особо компенсирует потерю зрения, но в сравнении с тем, что раньше он мог только передвигаться в полной тьме и неизвестности, выставив перед собой единственную руку, трость помогает ощущать себя куда увереннее. По факту настолько, что, запомнив с ее помощью расположение предметов, представлявших из себя преграды на открытом пространстве гостиной, он с подачи сержанта Барнса начинает изучать так же поверхности тумб, комода, столов и случайно роняет с одной из них тихо хрустнувшую сигаретную пачку. — Ага, так вот где я ее забыл, — радуется Барнс и принимается искать упавшую на пол пачку с помощью своей собственной трости, которую использовал, чтобы обучить Солдата обращению с этим полезным вспомогательным устройством. Солдат честно пытается помочь. И спустя несколько минут безуспешных попыток нащупать пачку, кончающихся преимущественно тем, что они сталкиваются палками на полу и буквально вышибают этим друг у друга легкую пачку, заставляя ее отлетать в сторону, они, уже не сговариваясь, гоняют ее по полу, намеренно пытаясь отбить друг у друга и запулить подальше. — Врешь, мое! — смеется сержант Барнс, когда они сшибаются тростями как клюшками в хоккее. — Попробуй отбери! Солдат знает, что это не приказ, и что он может в любой момент отказаться от этой бессмысленной игры, но ему совершенно не хочется. Он хорошо понимает, что это именно игра. Он много раз наблюдал за бойцами огневой поддержки, игравшими в карты, кости и даже в маджонг. Он понимает смысл игры. Он тоже хочет так! И если Прототип согласен играть с ним, Солдат не готов от этого отказаться. В горле в груди что-то скребется и щекочется, вроде кашля, и он совершенно теряется, догадавшись, что означают эти ощущения. Это же смех. От изумления Солдат застывает на месте и тихо перхает, осторожно позволяя себе выпустить смех наружу. В нескольких шагах от него Прототип нагибается, со второй попытки нащупывает и подбирает пачку сигарет. — Пошли покурим, — говорит он. Солдат следует за ним без колебаний. На балконе свежо. Если бы не сплошной коврик из искусственной травы, наверное, было бы даже зябко. Но дышится так легко. Солдат обеими руками цепляется за высокий железный парапет и жадно втягивает ноздрями воздух. Почти сразу к нему примешивается нотка табачного дыма. — Хочешь сигарету? — спрашивает Барнс. Это опасный вопрос. Солдат не помнит почему, но четко знает, что соглашаться нельзя. Это вопрос — провокация. Может быть, самому сержанту и можно курить, но не факт, что это разрешение распространяется и на него тоже. Солдат не готов так рисковать. Сержант Барнс все понимает правильно, когда он так и не отвечает. — Ну, не хочешь — как хочешь, — подчеркнуто равнодушно заключает он. И несколько минут они стоят рядом в молчании. — Спасибо, сэр, — наконец тихо произносит Солдат. Он не уточняет за что. Он очень надеется, что Прототип знает и так. Перевод из Рафта, ванна, мягкая кровать, сытный завтрак, протез, трость — все это ощущается каким-то неправдоподобным нескончаемым праздником. Это пугает, ведь ничего не бывает даром. А Солдат очень плохо представляет себе на что он сейчас годен и для чего может быть полезен. — Пожалуйста, — немного мрачно отвечает Барнс и глубоко затягивается. Если бы Солдат не знал, что он слеп, то решил бы, что сержант Барнс разглядывает его во время этой затянувшейся паузы, но все, что им обоим теперь остается — это прислушиваться и принюхиваться друг к другу. Сержант Барнс пахнет сигаретным дымом, крепким сладким чаем, немного тоской и немного Капитаном Америкой. — Гадаешь, что я собираюсь с тобой дальше делать? — наконец спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Следующей твоей задачей будет изучить шрифт Брайля. Я тебя помогу. — Слушаюсь, сэр, — сдержанно отвечает Солдат, пытаясь не показать своей радости. Возможность снова уметь читать и писать заранее кажется ему не меньшим окном обратно в нормальную жизнь, чем трость и протез. — А для чего мы будем его использовать? — Будем читать книги, — вздыхает Барнс и сминает сигарету. Солдат ловит себя на том, что хочет как собака склонить голову к плечу, пытаясь лучше понять его, расслышать в его дыхании, уловить в запахе причины его ухудшившегося настроения. — Сэр? — осторожно произносит он, так ничего и не придумав, чтобы поддержать Прототипа. — Не надо этого, пожалуйста. Я не твой хендлер. Я… наверное, я не так начал с тобой, — он тяжело вздыхает и пододвигается ближе. Солдат чувствует его ступню своей ступней и в ответ прижимается правым плечом к знакомой тяжелой бионике. — Для нас двоих война кончилась. Ты можешь звать меня просто Баки. Баки. Сержант Барнс. Солдат сглатывает. «Твое имя Джеймс Бьюкенен Барнс, — сказал ему Капитан Америка на мостике ведущем к центру управления хелликериером. А потом, когда Солдат проиграл и огромные авианосцы палили друг в друга, вытащил его из-под балки и не стал продолжать бой. — Ты мой друг, Баки, — сказал безумно красивый Капитан Америка, истекая кровью, и не отвечая на удары: — Я не буду с тобой драться». Легкая дрожь пробегает по всему телу Солдата, и бесполезно списывать ее на холодный осенний ветер. Он должен был раньше догадаться. Джеймс Бьюкенен Барнс, сержант Барнс, Баки. В тот день, когда Солдат с треском провалил свою миссию, Капитан Америка принял его за Прототипа. Это до него он пытался докричаться так отчаянно, что даже перестал сражаться. Он ждал, когда у того наконец активируется базовая программа защиты хендлера. Он фатально просчитался, потому что, вероятно, не знал о других Зимних Солдатах. Все те доведенные до предела эмоции, тот страстный призыв, который потрясли, сбили с толку и так запутали тогда Солдата, предназначались не ему — Прототипу. Сразу становится ясно, почему Капитан так злится теперь на него. Солдат вполне может его понять: обидно так обознаться, что едва не дать убить тебя копии, слепку, подделке… — Баки, — тихо произносит он, невольно опустив голову. — Хорошо, сэр, сержант Барнс. Я буду обращаться к вам Баки. Сержант Барнс как-то печально фыркает, и Солдату больно от того, что в этом звуке больше нет смеха. — Ладно, уже неплохо, Солдат, — говорит тот и гладит запястье Зимнего большим пальцем бионики. — Осталось определиться, как нам называть тебя. — Я — Зимний Солдат, — пожимает он плечами в ответ. — Другого имени у него нет. — Это я знаю, — интонации Барнса — Баки — ощутимо смягчаются. — Но это же не имя. Как бы ты хотел, чтобы тебя звали? — Я — Зимний Солдат, — упрямо повторяет Солдат и хмурится. — Трусы называли меня Призраком. Командный состав называл меня Ассет. Но это не меняет того, что я Зимний Солдат. — Я понял. Пойдем обратно в комнату, — Баки Барнс поворачивается обратно к балконной двери, и Солдат слышит, как его трость ударяет кончиком об искусственную траву. Свободной рукой он обхватывает Солдата за плечи, скользит ладонью вверх по загривку, приятно сжимает сзади шею, гладит, мнет пальцами. И в памяти Солдата россыпью мелькают короткие рваные вспышки бессвязных воспоминаний и среди них — руки женщины, обхватившие его сзади, зарывавшиеся ему в волосы, ласкавшие спину и шею. И шепот быстрый, пьяный и жадный: «Яша, Яшенька, Яшка!» Солдат порывисто шагает вслед за Барнсом и практически врезается в него, на порыве какой-то отчаянной смелости утыкается лбом ему в плечо и от всего сердца из самых глубин своей сущности делится этим затаенным сокровищем воспоминаний: — Ба… Баки. Ты можешь звать меня Яшей. — Он сам вздрагивает от звука произнесенного вслух имени и просит: — Только не говори никому. — Почему, Яша? — очень серьезно и твердо спрашивает Прототип, так надежно и тепло обнимая его за плечи, прижимаясь щекой к макушке. — Это хорошее имя. Мне оно нравится. Стиву… Капитану Роджерсу точно стоит узнать его. — Нет, — мотает головой Зимний Солдат. Капитану Роджерсу точно нельзя говорить. — Ему это не понравится. Он только разозлится. — Не понравится, — соглашается Барнс. — И он разозлится. Но узнать ему все равно стоит.