Тоска водной глади

      Театр Эпиклез встречает своего Архонта взглядами счастья и восторженными вздохами, что только лелеят либидо правительницы. Любовь читается во всём её существе. Каждый жест Божества отточен по сотню раз, а потому выглядят завораживающе и до беспредела правильными. Словно грациозность у той в крови, но так ли далеки присвоенные людом качества от правды?       Архонт в сопровождении дуэлянтки проходит по красной дорожке, направляясь к своему месту. Она готовилась к этому суду несколько дней и ночей, что стало удивлением даже для себя. Но что уж говорить, когда собственный народ поднял панику, галдя по каждым улочкам: «Наше Божество чувствует себя плохо?», «Госпожа Фурина, явитесь нам, прошу. Без Вас народу невыносимо», «Нашего Архонта кто-то огорчил?».       На это Фокалорс пришлось публично принести извинения, но то не грех, когда твоё сознание занимает работа, а не любимые сердцем представления.       По правде, даже пред временная подготовка не помогла провести суд без проблем. К большому сожалению Архонта, человек, которого настиг приговор, имел при себе вполне уверенные доказательства своей невиновности. Но кем бы была посланница небес Селестии, если бы острыми коготками не цеплялась за оправдания как за последнюю возможность выжить? Напоминая собой дикого зверя, загрызенного сородичами ради пары дней пропитания.       Мораль — дело последнее, и вспоминают про неё именно тогда, когда алчные по себе людишки пытаются унизить других. Таким образом очищая себя в чужих глазах, делая собственное естество чистым и безгрешным, но в тени умалчивают о мерзких мыслях, о собственных чёрных руках и принадлежности. Не волнует их духовное очищение, такие никогда и в церковь не ходили отмаливать грехи, никогда и не были от них избавлены.       Эта вязкая жидкость, цвета глубокой ночи и пепла, оседает на людских телах, пока не покроет их с ног до головы, пока руки собственные не будут оставлять семена зла в чужих сердцах. И бремя Архонта справедливости, божества чистых вод и воплощение милости весов, заключается в том, чтобы судить грехи каждого человека.       Тогда и личность Фокалорс переместилась в устройство, определяющее виновность грешника и питая своей энергией все просторы Фонтейна. Справедливость в теле божества померкла, спряталась в глубинах сознания являя любовь к театру, фарсу и собственным людям, что любили её такую.       Фурина больше своих чувств ценила радость собственных детей, но так же боялась их осуждения и высокомерных взглядов. Но она обещала себе, что никто из обожаемого народа не узнает о сомнениях своего Архонта. Потому каждую ночь девушка запирается в собственной комнате, что располагалась на самом верхнем этаже, лишь бы не слышали они слёз и истерик. Не узнали, что не отличается она от человеческого рода ничем. Даже облака насмехаются над ней, не зная правды, но замечая промахи.       Зеркало на просьбы помощи и целое море вопросов лишь предательски молчит, отражая её собственное тело с лицом пойманного маньяка за преступлением — с испуганными глазами в слезах и защитной реакцией в виде улыбки. Фурина боится знать правду одна, боится и того, что отражение в зеркале было лишь её собственной фантазией для сохранения и без того шаткой психики. Она так хочет кому-то рассказать обо всём, но не может. Жизни всего живого Фонтейна не должны стоять на ровне с желанием найти поддержку хотя бы в чьих-то словах.       Нёвиллет, её дорогой дракон, замечает сомнения в блеске глаз, но не смеет сомневаться в своей госпоже. Он один из немногих, кто видел серьёзность эксцентричной личности. Потому и признавал власть гидро Архонта над просторами региона, несмотря на своё отношение к узурпаторам.       Солнце не может существовать без луны, как актёр не может выступать без помощников за кулисами. Они были отражением друг друга для Фонтейна, пока солнечный свет предназначен для действий Архонта, тьма принимает к себе её подчинённого, второго названого правителя.       Чувствовал ли Нёвиллет обман? Лживые речи, фальшивую улыбку и её беспомощность. Знал ли о том, что стихия гидро никогда не была ей подвластна.       Фурина не желает этого театра, устала от маски напыщенности и вечного веселья, даже в одиночестве она улыбается, потому что не помнит иного выражение лица. Словно застыл во времени оскал. Ещё чуть-чуть и она не справится, треснет подобно фарфору, и лишь молится под свет луны о милости. Потому что её отражение молчит, не вселяя надежду, и девушка шепчет небесам. Не важно, другим ли Архонтам или самой удаче, но только не Селестии, потому что её пророк каждый день отголосками звучит в голове, это и слышит в любом уголке Фонтейна.       Почему за желание дать своим детям приблизиться к людям приходиться расплачиваться такой ценой? Когда оно стало являться высшим грехом этого мира? Небеса молчат. Фурина, кажется, рассыпается на мелкие осколки. Давно ли они стали проводить вместе ночи? Кажется, никто из них и не вспомнит. Для долгожителей день словно секунда жизни, а год лишь пройденный тяжёлый день. Не так важно, какая дата положила этому начало, что за событие к этому подтолкнуло. Человеческие формальности не должны влиять на их связь, но в какой-то степени, всё-таки, имеют к этому силу.       Календарь Фурины отмечен любыми важными или не совсем, событиями, некоторые ради приличия она просто обводит, а какие-то удостоены красочного рисунка и восклицательных знаков. Для Нёвиллета подобное чуждо, но он готов сделать это и своей обыденностью только ради её смущённой улыбки и блеска сапфировых камней.       Нёвиллет не может дать большего, чем более открытой беседы и советов, которые не предлагал иным людям. Не может и опустить формальности, значащие для него комфорт, а не попытки показать отдаленность. Фурина благодарна даже за это, лишь бы не слушать шёпот сознания. Оно выедает дыру, пытается прибрать власть над Божественным телом и вершить своё правосудие. Умрут все, и лишь гидро Архонт будет восседать на троне со слезами на глазах. И смехом. Громким и горьким, безысходным и радостным от конца.       Под надзором дракона спится спокойно. Не всегда создание этого умиротворения свободно, и посланница небес отменила бы любую работу, да не может. Он — будет против. Она — не хочет самолично натягивать на него кандалы. Но Фурине безбожно одиноко, холодно даже, из-за чего лишь сильнее укутывает своё тело в одеяло. Желает вздохнуть полной грудью и познать счастье жизни, только выходит лишь сброситься в пропасть бездны.       Продолжает распространять шум о себе по всем государствам, сообщать о своей полной доброжелательности и любви к новому. Надрывно рыдает в поиске эфемерного спасения. Его попросту нет. Совсем. Ничего. Ни единого ответа о спасение. Собственная бесполезность убивает, бьёт о скалы сожаления и слабости, да крошит в прах за года. Будь Фурина той самой скалой у моря — давно бы рухнула, канула в небытие, не смея напоминать о своём существовании.       Гидро Архонт, больше его подобие, сидит на кровати и беспомощно ожидает, а чего конкретно не известно даже самой. Часы тикают, создавая единственный шум в комнате, словно отсчитывают последние деньки всего живого Фонтейна.       Фурина в них цепляется как за угрозу жизни и ломает на щебни, как тонкий картон, ни о чём не жалея. Нёвиллет на такую картину смотрит ошеломленно, не зная, что и подумать.       Не обращает внимание. Потому что ответа не дадут, разыграют спектакль и сбегут боязливой ланью. Проходили. Усаживается только в кресло и наблюдает, молчанием не взывая к совести и правде, а выпрашивая то, что готовы дать. И Фурина даёт, прижимаясь к чужом телу в объятиях, вновь не замечая скатывающихся с щек слёз на дорогую ткань одежды. Нёвиллет не против, лишь гладит по спине, да проходится пальцами другой руки по белоснежным волосам с голубыми локонами. И молчит.       Жить в неведении сложно, потому что хочется обо всём знать и суметь оказать помощь. Но правда стоит цены, а в этом случае очень огромной, если её утаивают всеми возможными способами. Во вред себе же. От этого хочется выть израненным волком, потому что юдекса тоже ломают, мужчину, который однажды не смог спасти дорогих сердцу друзей. Их имена помнит лишь проливной дождь, что так ненавистен всем людям.       Нёвиллет хочет успокоить своим присутствием. Так лучше. Этого способа «помочь» и желают, каждую ночь грезят, радуясь любому приходу как в последний раз. Юдекс оставляет поцелуи на волосах, закрытому челкой лбу, щеках и тонкому, ровному носу, невесомо касается её губ своими и слизывает капли хрусталя. Он исполнит всё, что захочет его госпожа и даже сделает больше, лишь бы не видеть тоску водной глади её глаз