Twins Bound to Death

Другого себя я так ненавидел, что к чёрту разбил зеркала. — Control. Когда у них заболела голова Эдвард уже не помнит. С чего появилось глазное давление — непонятно. На лице легче было держать безэмоциональную маску, нежели грусть, ненависть, непонимание. Раздражение. Глухое раздражение заполняло их разум и руки. Третья кружка горячего чая за день была разбита. Раздражающая сонливость и болящие глаза. Малое движение глазных яблок и бровных дуг вызывало тягучую боль. Веки горели, тяжёлые, словно налитые свинцом. Он делает глоток из горячей кружки, рассматривая белое дно.Четвёртая кружка. На такое же дно спускались и они. Угольные волосы разметались по плечам, торча в разные стороны. Мрачная кухня, освещение давит резкой болью на глаза, но Эдвард не отводит их от голубой глади неба. Рассматривает всё пространство, будто видит его впервые. Он протёр холодной рукой лицо, желая избавиться от сонного состояния как от навождения, но всё без толку. — Помнишь, одну притчу, рассказанную нам в детстве? —Хайд посмотрел на чужое отражение в окне. Кривые уголки его губ дрогнули в подобии лёгкой ухмылки, тут же возвращая былую сонливость. — Однажды лягушка гуляла по берегу большой и глубокой реки. —Он сделал паузу, всматриваясь в чужое своё лицо. —К ней подошел скорпион. Он хотел переправиться на другой берег реки. — Перевези меня через реку, — предложил он лягушке. — Давай, я сяду тебе на спину. — Я ещё не сошла с ума! —всплестнул рукой он, затем понизил тон голоса до спокойного. — сказала лягушка. — Ты сядешь мне на спину, только я отплыву, как ты тут же меня ужалишь. — Уважаемая лягушка, — начал Эдвард, приторно мягко и тихо — ответил вежливо скорпион. — Если я тебя ужалю, ты утонешь, тогда утону и я, ведь я не умею плавать. А я совсем не хочу умирать. —На последнем предложении послышались нотки стали и обиды в грубом и низком, скрипучем голосе. — Что ж, такие доводы показались лягушке очень разумными, поэтому она разрешила скорпиону сесть себе на спину. — Когда они были на середине реки, скорпион все же ужалил лягушку. — Умирая, она спросила: — Зачем ты это сделал, ведь ты умрешь вместе со мной? — Скорпион ответил: — Потому что я — скорпион. Молчание и тишина. В этот раз, они решили выпить чего-нибудь покрепче. Джона он встретил как всегда с молчанием, и без приветствия. Двуликая тварь— про себя произносил адвокат, пытаясь понять какая половина доминирует в данное время, в разговоре с ним. Зеркала по особняку были все разбиты. Они жаловались на тесноту и иногда были более задумчивы и заторможены в общении. Лицо, поделившееся на два чужих, на две не ровные половины, лицо, которое, соеденял один общий разум выглядело убого, аспидно-чёрные волосы, очень густые и кудрявые сейчас выглядели взъерошенно, но чисто. Некоторые черные пряди побели, словно сединой, как снег, который припорашивает голову если ты на улице находишься без шапки и других головных уборов. При Джоне лицо они занавешивали шатром распущенных волос. Никогда не заплетали и никогда не убирали пряди за уши. Не смотрели в окна, где могло отразиться их отражение, не смотрели в зеркало, последнее разбив с кулака, да неудачно. Без крови не обошлось. Они всё пуще ненавидели друг друга. — Мы застряли Джон. Помоги нам. — как-то он услышал единственное предложение от них в своё оправдание произошедшего с ними инцидента. Сидя за одним длинным, прямоугольным столом богатой столовой, накрытым белой скатертью. А по середине- свежие, розовые пионы. Запах холода, воды и цветов распространялся по помещению. Эдвард сидел неподвижно, невидяще пялясь в стол. Всё такой же субтильный и хрупкий на вид. — Можно увидеть это? — тихо предложил ему адвокат. Нерно сложив скрещеные ладони на стол. Столовая разнесла слова эхом, ударяясь от пустых стен с обоями в белую лилию. Эдвард замер, что-то обдумывая и давольно много времени. Он нугнулся вперёд: будто голова — это невероятная тяжесть, ссутулившись, а затем поднял взгляд на адвоката, грызя отросшие ногти, с покрасневшей кутикулой и заусенцами. На некоторых ногтевых пластинах были видны чёрно-фиолетовые пятна-синяки как и по кривоватым, худым фалангам пальцев. И один отёкший- на ребре ладони, плавно перетекающий на внутреннюю сторону. Чтож. Непослушные Волосы пришлось забрать за уши, а свисающие на лоб забрать рукой, придавая им объём. Волосы пришлось придержать, чтобы открыть лицо. Губы слегка с запозданием дёрнула слабая улыбка, прежде вернувшись в обычную, уже ставшей повседневной равнодушие. Сердце забилось быстрее, а в горле образовался ком, от страха их непринятия, оставшееся единственного друга. На лице адвоката нельзя было считать эмоции и Эдвард опустил руку на свои колени, и опустил её ещё ниже, чтобы достать припрятаный складной нож в голенище сапога. Ножи, спрятанные давольно умело Эдвард носил с собой со третьего дня своего существования отдельной личностью. Будучи ассоциальной, мизантропичной натурой, мог при любом спектре раздрожимости, вонизить острый металл в чужую руку, приковав её этим к столу, смельчаков после одного такого случая больше не находилось. — Что вы такое? — серьёзный вопрос обратил на себя внимание брюнета. — Мы одно целое, делящееся на две части. — Вас никогда не существовало. — Как же? — он состроил сострадательное лицо. — Я прятался в его слезах. — он провёл от нижнего покрасневшего от большого количества солёной воды века, вниз по щеке, оставляя когтём красную полосу на мраморном лице. Ужасно-прекрасном. — Я прятался в его ненависти, в его протестах. Мистер Аттерсон отнёсся с недоверием к этим словам, прожигая в двуликой твари дыру строгим взглядом. Хайд замолчал, вернул лицу безэмоциональный вид и притих, будто гипсовая фигура. Они уже проходили этот разговор. *** — Помните, мы говорили вам, что боимся темноты? — голос успокоился, стал тише и более хриплым. — А вы сказали нам, что мы боимся не самой темноты, а того что находиться в ней. Наше воображение порой играет с нами злую шутку. — втроил один голос, другому. Голос Джона и Эдварда. Адвокат повернулся с шоком в глазах. — Вы не можете этого знать… Генри бы никогда этого никому не рассказал.—Он близко нагнулся, к маленькому и ужасно-нежному лицу. Словно лицу ребёнка. Эдвард дёрнулся навстречу на стуле, к облакотникам, которого, были привязанны его руки, для защиты от него же самого и для него же от прошлого инцендента с цианидом калия. — Ищите правду в глазах? —поинтересоваться хриплый, низкий, гортанный голос, что ни разу не равнился с его образом маленького человека. — Что же вы на самом деле такое? — прошептал Джон, смотря на лицо напротив. По позвоночнику пробежали мурашки. Чем больше Джон всматривался в тёмные глаза, тем больше повышалась его тревожность. — Вы всё знаете. Вы же читали письмо в моё… Отсутствие? Джон бросил взгляд на стол, затем вернул его к собеседнику. Эдвард чуть наклонил голову в бок, приподнял брови в жесте скорби и легко улыбнулся кривыми тонкими губами. Оттенок кожи его лица была настолько бел, что казалось, кожа светилась. — С меня довольно… —Джон впечал кулак В стол. Эдвард вздрогнул, подняв кисти рук и попробовав покрутить запястьями. Крепко, руки привязаны очень крепко. Мимолётный напуганный взгляд метнулся на адвоката. —Вы хотите видеть лишь то, что хотите… Но никак не правду. — он засмеялся, громко и нездорово. Склонив голову, занавесив лицо аспидно-чёрными непослушными кудрявыми волосами. Его плечи напряженны, руки тоже, постоянно елозят в попытке освободиться или ослабить. Щелчок. И резкая вспышка раздражённости. Ненависти. И страха. « Тебе никто не верит, Эдвард. Никто никогда тебе не поверит. Письмо оказалось для него меньшим доказательством твоей невиновности в исчезновении Генри.» — Мысли так и жужжали роем ос в голове. Подогревая страх за свою жизнь. Эдвард психанул, задёргался, стараясь вырваться, сорваться с этого ненавистного стула и сбежать прочь, в относительную для его жизни безопасность. Мысли всё твердили: «Спаси себя» Ничего не получается. Всё напрасно. Ему не выбраться из этой в миг ставшей душной комнаты. — Спокойно, спокойно, Эдвард. — Отвяжи меня, мразь!!! — хрипло и громко прокричал он. Не переставая дёргаться. Тишина. Тяжёлое, сбившееся дыхание и острый оскал. В следующие минуты тишины Джон услышал тихие всхлипы. Он плачет? — Что случилось? — адвокат присел перед ним на корточки, ошеломлённый от такого резкого перепада настроения. В сердце кольнула жалость. Это неправильно. Это опасно вот так, поддавшись жалости освободить монстра из оков. — Мы не можем ошибиться в человеке снова… Пожалуйста…— Он приподнял заплаканное лицо.— отвяжи нас… Джон не знает, что им овладело в данный момент. Почему он послушался его. Ему кажется, что услышал голос своего друга… Или просто имитацию его интонации? Он развязал его руки. Эдвард резко, подорвясь со стула кинулся адвокату в объятья, всё рыдая, обнимая его за шею, из-за значительной разницы в росте Джону пришлось чуть нагнуться. — Всё хорошо. Успакоитесь. Чего вы так испугались? — он не решался его обнимать, поэтому руки держал на весу, но вскоре он почувствовал боль в районе плеча. До него быстро дошло, что его укусили и пришлось откинуть от себя Эдварда, который, не растерялся, повалил стул и выскочил рывками в открытое окно. Боль отдала в ноги при точном приземлении на корточки, он резко вскочил и пустился в бег по ночной, пустой улочке умещённой брусчаткой, пробегал по широкой дороге, перескакивая камни широким шагом. И лишь Джон, держась за раненное плечо, смотрел тому вслед, пока его маленькая фигура не завернула за угол. *** Фигура на стуле поменяла позу, этим движением вытащив Габриэля из воспоминаний. « Вы всё знаете. Вы же читали письмо в моё… Отсутствие?» — Я хотел спросить вас, как ваше самочувствие? Нет тошноты и нехватки кислорода? Эдвард тут же изподлобья посмотрел на него. — Нет, только гнусавость голоса и лёгкий дискомфорт. Какую цель преследуете в этом опросе, дорогой Аттерсон? Эдвард сложил пальцы веером. — Никто не желает вам смерти. «Любой встречный, будь он смельчак иль напрочь отбитый на голову псих, хотел со мной бы поквитаться» — Я записал вас на консультацию одного хорошого психолога. Эдвард молча посмотрел с лёгкой улыбкой в стол, а затем поднял безумные глаза на адвоката. — Как вы сейчас себя чувствуете? Через несколько минут раздался хриплый смех, Эдвард прикрыл лицо руками. Смех перерос в истерические завовывания. — Мы не сошли с ума! — Он резко дёрнулся вонзая нож меж пальцев Аттерсона. Рука прилично опухла, а пальцы с трудом сгинались. Рука задрожала, чертя по столу прямым лезвием. — Послушай… Те… — Кофе сегодня отвратительно холодный. Вы что-то предпочтёте, мистер Хайд?