Наша Нiва

      Юля сама проводила Владимира к школе. День был светлый и солнечный — подходящий, одним словом, для спонтанных прогулок. Пан Белый вежливо поблагодарил новую соседку и пообещал, что дорогу обратно найдет сам. К ужину нового постояльца Краевого поместья будут ждать драники с фаршем, заботливо пожаренные хозяйкой дома. Юля уточнила примерное время возвращения пана Белого и, убедившись в том, что часа на прогулку достаточно, решила взять левее, за здание школы.       Там, спустя полчаса пешей прогулки полем, можно было набрести на закрытую теперь ферму. Несмотря на то, что всех ее обитетелей переселили, перепродали или переработали, посмотреть было на что. На конеферму даже водили школьные экскурсии из ближайших поселений. Юля однажды в подобную прогулку по заброшенной территории встретилась с ностальгирующим мужчиной предпенсионного возраста, но все же хорошо сохранившимся. Он представился настоящим казаком, местным экскурсоводом. Даже без главного достояния конефермы, непосредственно, коней, смог увлекательно рассказать о сражениях, уходе за «верным товарищем казака» и даже показал несколько боевых движений с палкой, разумеется, попросив Юлю представить, что это шашка.       Возвращаться домой было пора, когда солнце стало клониться к опушкам лесных сосен. Затемно было возвращаться страшно, хотя бы потому, что палкой Юля владела не так искусно, как местный казак. И если время от времени приходил ностальгировать он, то вполне могли возле денников собраться отпраздновать очередной прожитый безработный день бывшие трактористы, охранник, конюхи. А с ними тепличная городская девочка Юля не так ловко находила общий язык, как с сельской интеллигенцией.       — А мы с паном ужинать сели, — поприветствовала мама Нина по возвращении Юли.       — Факультатив отменился, на него никто не пришел, — оправдался Владимир за преждевременное вяртанне.       — Приятного аппетита.       Кушали молча, после Нина задала пану Владимиру несколько дежурных вопросов. Он ответил, что школа понравилась, хоть и непривычно маленькая и провинциальная. «Старая и ветхая» — метко и менее деликатно поправила Нина. Пан несколько смущенно согласился.       — У вас сегодня не было уроков, — заметил он, обращаясь к Юле. Ей было интересно, сохранит ли пан зваротак «вы» и в школе, хотя и не поправляла его ни в первую встречу, ни сейчас, за столом. Сложно представить фамильярное «ты» по отношению к хозяйской дочери, хоть хозяйство теперь — Нина, Юля да несколько лошадей, которых после ареста деда Юли и отца Нины пожалели продавать.       — Были, — признала Юля, и без смущения продолжила, предвосхищая вопрос. — Я их пропустила. Как и ваши ученики — факультатив.       «Что за поселок, что за свободное посещение» — сетовали, как правило, городские преподаватели, которые надолго здесь не задерживались. Владимир Белый лишь с легким сожалением улыбнулся. * Фартэпьяна *       Музычная зала не любiла цiшыню. Лакiраванае фартэпьяна ведала некалькi вынiкаў, калi цiшыня была толькi зацiшам перад бурай. Негледзячы на гэта, кранальная струны (душы i раяля) усё роўна былi непрыемнай нечаканасцю. Гаспадарскаму госцю не было дазволена нарушаць пакой Краявога маёнтка.       Гучала «Да Элiзы».       — Пан Белы! — пляснула рукамi гаспадыня. — Яно ж столькi год пыл збiрае!       — Але гучыць добра, — адарваўшыся ад свайго занятка, адказаў малады пан. Яго белыя рукавы ўжо былi ў пылу. — Такi цудоўны iнструмент павiнен гучаць часцей, яму сумна ў цiхай зале, панi Нiна.       Дагэтуль Уладзiмiр нiколi не дазваляў сабе лiшняга слова.       — Дык каму ж на iм iграць, пане? Мы людзi немузычныя, ды i слухаць няма каму.       — Я б слухаў.       «Я б слухаў» — дражнiла гаспадарская дачка, паднiмаючыся па лесвiцы ў крыло з пакоямi. Гэты пан Белы, якi парушае замкавы пакой, сёння не выклiкаў яе на адказ зробленнага замежмоўнага задання. Не дапамог у ноч, хоць ведаў, што дапамога патрэбна.       Увогулi, гэты настаўнiк быў дзiўны.       — Запрашаю да стала, заўтрак пакрыты, — было вядома, што iншаземцы Нiне нялёгка давалася беларуская размова. *       Юля, постучав и получив разрешение войти, однако же не войдя, а оставшись на пороге, отворила светлую резную дверь.       — Дзень добры!       Владимир застегивал манжету на рубашке. Он не был обнажен, но сам факт того, что пан переодевался, когда она постучала, ввел Юлю в легкое смятение. Однако, преодолевая растерянность и отводя взгляд в левый верхний угол покоев, девушка спросила, не желает ли пан составить ей компанию на чердаке.       — Чердаке? — удивился Владимир.       — Чердаке, — подтвердила Юля. — Мне показалось, вам было бы интересно, — поспешила оправдаться, только бы пан Белый не подумал про нее дурного. — Там… антиквариат разный, вы упоминали, что увлекаетесь.       — Спасибо за приглашение, пани, — мягко ответил Владимир. — С удовольствием схожу с вами на чердак.       Юля отвесила Белому шутливый реверанс и закрыла дверь его покоев, когда Владимир, преисполненный энтузиазмом, поспешил выйти в коридор.       Лестница на чердак была выполнена, как и все прочее в этом доме, искусно и не жалея средств. Металлические вензеля на перилах были заботливо укрыты белыми простынями (как и большинство мебели в огромном доме), а ручка двери, что ведет на чердак, покрыта слоем пыли, словно бы последней, кто этот чердак посещал, была сама Юля, в младенчесве приезжавшая в поместье погостить у деда.       Дед водил Юлю смотреть лошадок (сам он ходил курить), лазил с ней на этом же чердаке, показывая разноцветные пышные дамские платья; угощал дикими яблоками. Просторное помещение встретило запохом затхлости и пыли, которая кружилась над вещами, словно снежинки, что было заменто под лучами дневного света, падающими из окон. Сами эти окна были мансардные, в круглых, деревянных рамах.       — Там радиотехника, — заметила Юля интерес Владимира. Пан разглядывал выставленный на витрину, словно в музее, телеграф.       Владимир протянул руку и коснулся стекла. Сделал несколько пробных ударов подушечками пальцев, а следом уже более осмысленное: _. ._. . __. ._. ._ ._.       — Морзе, — безошибочно узнала Юля.       — Владеете? — Владимир, казалось, уже было обрадовался: всегда приятно встретить человека, разделяющего твои увлечения. Пан Белый в свое время вышел за рамки лингвистики в поисках того, за что ее можно полюбить. И нашел шифры: простые, сложные, азбуки Брайля и Морзе, симафорная… Теперь он не учит языки, а разгадывает их.       — Нет, — покачала головой Юля. — Дедов Завхоз трудился радистом на фронте. Ему нравилось травить военные байки, а мне — жаловаться на развод родителей. Но мы понимали друг друга, когда говорили на Морзе. Сейчас уже ничего не помню.       — Скучаете, — понял пан Белый.       — То ли по детству, то ли по шифру, то ли по Завхозу, а, может, по всему сразу.       — Это сближает, — сказал Владимир. оборачиваясь к Юле, которая так и замерла у самого входа. Пылинки-снежинки садились ей в волосы и на одежду. — Делать что-то не всем понятное: говорить на выдуманном языке, жестами или на морзянке, не важно. Вы были совсем разными, но общая тайна сделала вас близкими.       Юля недолго обдумывала, но так ничего и не ответила, хотя была не согласна: не тайны сближают. Она, наоборот, считала, что тайны не сближают, а отстраняют людей друг от друга.       — Платья! — непонятно, чему Юля обрадовалась больше: возможности прервать диалог или выглянувшему из-за старой портьеры, когда-то яркой, но сейчас безнадежно выцвевшей, подолу пышной юбки. Владимир с полуулыбкой наблюдал, как Юля принялась, словно впервой, изучать гардероб своей прародительницы. * Сукенка *       — Мне нiколi не дазвалялi iх прымерыць, — сумна казала Юля, паказаўшы пальцам на вышываную разнастайнымi ўзорамi сукенку.       — Чаму?       — Размучею, спачатку з-за памеру — мне было менш за дзесяць гадоў. А потым сукенкi гэтыя, як i ўсё астатнее, раптоўна ўтварылiся ў антыкварыят.       — Крыўдна?       — I да, i не… — Юля крыху задумалася, твар яе прыняў такi выгляд, нiбы яна зноў дзесяяцiгадовая дзяўчына, паўабдымае падол сукенкi, а пан Уладзiмiр забараняе яе надзець.       Беламу надумалася, што ён бы ўсё на свеце ёй дазволiў, толькi бы Юля не глядзела на яго так, як зараз.       — Хлушу! — нечакана прызналася панi. — Крыўдна за ўсякае, але ж за гэта — больш за ўсё. Звычайная сукенка… Iм было шкада звычайную сукенку адсюль, а яна нават не была патрэбна нiкому — пыл цяпер збiрае. Я б тады абмяняла ўсе свае ўборы на такую сукенку.       — А зараз?       Юля са здзiўленнем паглядзела на пана, аб прысутнасцi якога ўжо паспела забыць.       — I зараз. *       — Надевайте. — Пан поддразнил, видя, что Юля никак не реагирует на его слова: — Я отвернусь, не переживайте.       Она немного подумала и заявила:       — Я не переживаю, — и неуместно, искрене улыбнулась.       Она выбрала бархатное, брусничного цвета платье, на которое в детстве бы не обратила никакого внимания, решив, что его подол — всего лишь штора. Тогда она любила яркое, аляпистое, как и все дети. А сейчас это платье казалось Юле абсолютно прекрасным. С повседневной прической, поверх белой школьной блузы, платье все равно оставалось роскошным. Тонкие жемчужные нити украшений на манжетах, мягкий, но плотный корсет приподнимает небольшую грудь. Это было ее, идеальное платье. Ее ногти в тон, браслет на изящном запястье, трогательная ямка между ключиц, лебединая шея. Красное платье оттеняет бледную кожу.       Запыленное винтажное зеркало отражало тонкий девичий стан и темную фигуру мужчины за ее спиной — Владимир придерживал завязки корсета, будто полуобнимал. Юля смотрела на себя и не могла насмотреться.       — Будто вся жизнь ради этого мгновения, — восторженно-смущенно подначила сама себя она, неловко проведя рукой по волосам, растрепав их. Была бы Юля одна в помещении, она бы вообще ничего говорить не стала. Сейчас же ощущала потребность чувственность, что видела (и наверняка видел спутник) в зеркале. Владимир обладал каким-то особенным чувством такта, потому что смиренно промолчал.       Когда спускались, они не разговаривали, только попрощались перед дверью его покоев и, поблагодарив за компанию, Юля ушла к себе. *       На школьный субботник так не собираются, точно нет. Это плохая шалость. «И одновременно хороший способ привлечь внимание» — шептал на ухо чертенок с левого плеча. А возможно ли противостоять его сладкому голосу, особенно, если прихватила с чердака не только улучшевшуюся самооценку?       — Ух… ты, — вздохнула Нина, с которой пересеклись в прихожей, — Смело. Игорь, один из немногочисленных школьных друзей, кто остался в старших классах здесь, тоже оценил ее вид:       — Моя госпожа, наступи на меня!       Юля очень злым и не очень тихим шепотом умоляла его встать с колена. Все-таки желать внимания и находиться в его центре — разные вещи. Юля не хотела, но заходила в класс, где проводился сегодняшний субботник, уловила лишь мимолетно скользнувшие по ней взгляды преподавателей, которые уже начали работу, и более заинтересованные — выпускников, которые законно бездельничали до десяти утра. Юля нарочито громче обычного смеялась с, опять, шуток про господ и, опять, смелость. Юля искрене считала, что смелости надеть античный черный корсет на школьную форму — много не нужно. Но вот чтобы ответить хоть кому-то, сказавшему про смелость — смелости у Юли и не хватило.       В ноль-ноль учителя с удовольствием бросили бумажную работу на отличников, ребята, кто учился похуже, пошли отрабатывать на пришкольную территорию. А за старшего, аргументируя это тем, что он самый молодой из «старших», оставили Белого. Вместе с ним пожелали задержаться в классе еще несколько преподавателей: немудрено, ведь Владимир был человеком новым, человеком-окном в другую, городскую жизнь.       Но и те вскоре оставили его, поспешив на дневной автобус.       Юля закончила с французскими сочинениями пятиклассников и оторвала с удовольствием взор от лакированной поверхности темного стола. Он был длинный и Юля сегодня сидела во главе. Это место, как правило, занимала директор на совещаниях и его предлагали поначалу пану Белому. Но тот со смехом заявил, что не намерен подсиживать начальницу и сел с противоположной стороны. Юля поймала его взгляд. .._.. ._. ___ _ . ___. _. ___       Легкие, почти незаметные удары ручки по поверхности стола. Но хорошо слышимые, особенно человеку, который понимает, что это — неслучайный набор из ударов и пауз, но не понимает, что он означает. «Слышу звон, но не знаю, где он.»       Выходя из помещения, Юля задержалась, чтобы пропустить остальной поток. Ребята спешили на заключительный на сегодня, третий рейс автобуса. Юля ходила пешком. И Владимир, по ее примеру, тоже.       — Что это было? — нерешительно спросила Юля, неуверенная, что спустя несколько часов эту тему вообще нужно было поднимать. Но Владимир, судя по выражению лица, довольный, что она все это время думала о проишествии, заинтересованно приподнялся над столом, ожидая предположений. — Комплимент?       Юля была уверена, что прозвучало без надежды.       — Вроде… — пан Белый стал суетлив, поспешил собрать свои вещи в портфель: скоро пора было уходить. -… того.       — Вроде?.. — непонимающе надавила Юля.       — Вроде «смело», — сдался Владимир. Однако Юля не считала это неправдоподобное признание неправдоподобным тоном за белый флаг.       — То есть, «смело»? — уточнила она.       — Смело, — подтвердил Владимир.       — Лживо.       Юля поморщилась, а пан напрягся.       — Слово, что вы сказали мне за столом, длиннее, — пояснила она, а Владимир заметно расслабился.       — Ты не знаешь азбуку Морзе, — то ли утверждение, то ли отголосок прежнего напряжения в голосе.       — Но я знаю людей. — Спорное высказывание, — Вы смутились.       — Это было не смущение.       — Это было не важно.       — Пойдем домой?       — Пора.       В поместье явились затемно. Проходя мимо кованных ворот, в калитку, Владимир неожиданно попросил об услуге.       — Могла бы показать мне конюшню?       Юлю такая просьба удивила, но все оказалось просто — пан Белый в юношестве увлекался спортом для джентльменов: фехтованием на шпаге и конкуром.       — Прогулка в конюшню не так интересна, как конная.       — Это приглашение? — поддразнил Владимир, не дав закончить. Говорить что-то во время чужих драматических пауз — верх невежества. Что-то Юле подсказывало, что у Владимира просто отсутствует совесть, иначе как он спит по ночам?       — Вы хотите, чтобы это было приглашением, — безошибочно указала на его слабость, но пан не стал юлить или отнекиваться, поэтому Юля назначила прогулку на выходной день.       Нина уже спала, и они оба, без ужина, разошлись по комнатам, только Юля взяла с собой фарфоровый заварник с чаем и банку варенья. *       Утро пахло солнцем и весной, нель обещал быть ясным. Через прорези в деревянных створках окна в дом проникали яркие лучи, оставляя блики на лице и обнаженных руках. Тени обретали очертания фигуристого орнмента на коже, напоминая хитроисплетения татуировок.       — Теперь поправь волосы, только медленно, — камера Нины издавала резкие щелчки, вырывающие из утренней идилии. Юля послушно запустила руку в светлые волосы, расправляя спутавшиеся после сна локоны пальцами.       — Как тебе пан Белый? — неожиданно спросила мама.       — Интеллигенция, — вздохнула Юля, медленно распрямив спину, отводя усеянные веснушками плечи назад.       — Ты тоже к ней относишься, — справедливо отметила Нина после очередного кадра. Юля задумчво засмотрелась на холодильник.       — Это другое, — наконец, она покачала головой с более осмысленным взглядом. — У него эта деликатность, выверенность внутри.       — А у тебя? — Нина из раза в раз переводила тему обратно к Юле. Девушка вздохнула, разворачиваясь к Нине полностью. Прежде, чем начать говорить, она еще недолго пощурилась на солнце по просьбе фотографа.       — «В голове моей опилки, да-да-да», — печально процитировала известного философа Винни Пуха.       — Сочиняй кричалки и вопилки.       — Что? — Юля не поняла, на что мама принялась объяснять:       — Мы же совсем не про Белого пана теперь говорим. Делай, как в песне, если цитируешь ее.       Юля тяжело оперлась о столешницу, на которой сидела, рукой. Поморщилась:       — В форме метафоры любая ерунда звучит как философское учение, а на практике это — как?       — Поступай туда, куда лежит душа, — заучено повторила вымученную фразу Нина.       Юля мысленно тяжело вздохнула: опять этот надоевший диалог. Нина успела попросить сделать лицо попроще, прежде чем на кухню для завтрака спустился пан. И тут же со смущенными извинениями поднялся обратно.       — Интеллигенция, — задумчиво повторила хозяйка поместья, наблюдая эту сцену. Юля, дотянувшись до свитера, надела его прямо на белье. — Интеллигентность не делает его недосягаемым. Подумай об этом.       Что-то изнутри Юле подсказывало, что Нина имела ввиду не только Владимира.       — Проходите, пан Белый, мы уже закончили.       И женщина выпорхнула из кухни через арку. *       — Мая!       Лошадь отозвалась гучным хохотом, как-бы говоря: «Я здесь!».       — Мы идем на ниву!       Из разговоров с лошадьми можно было бы сделать хороший бизнес в сфере психилогии. Поговорить с рыжим парнокопытным психотерапевтом любила еще Юлина прабабка в последние годы жизни. Что уж говорить о деде, который до того обожал свою малышку, что, несмотря на близость конефермы, построил дома небольшую конюшню на несколько голов.       Юля приветственно похлопала Маю по шее. Та в ответ почесала морду об Юлю. Седлаться не стали, девушка только надела уздечку на лошадь, и обе вышли из конюшни.       Через главные ворота покинули поместье и, пройдя часть пути по гравейке вдоль жилых соседских домов, свернули в негустой лес. * Нiва *       У лесе нават дыхалася лягчэй i вальней. Юля асядлала каня i, падцягнуўшы павады, падштурхнула спадарожнiцу пяткай у бок. Яны шлi спачатку праз брозавы гай, не вельмi хутка, таму што сцяжынка зарасла травой. А пасля паскорылiся, калi невялiкiя iглiчныя кусты змянiлi роўныя бярозы.       Сонца iшло на поўдзень, а яны — на нiву. Туды, дзе трава, неба i вецер мiтуслiва кiдаецца памiж iмi. Вось гэта была свабода: галопам iмчацца праз нiву, дыхаць хуткасцю i жыць рухам. Здавалася, калi яна спынiцца, тое ўсё скончыцца, але не сканчалася. Яна сыходзiла кудысцi розумам, але цела, пераймаючы галоп рудага каня, заставалася у гэтым свеце, каб яна, Юля, змагла вярнуцца, калi ёй будзе патрэбна, калi вольная душа нагуляецца. *       На обратном пути, по-прежнему сидя верхом, Юля встретила Владимира, мирно бредущего по гравийной дороге под руку с высоким, короткостриженным юношей. Оба обернулись, заслышав топот копыт. Или почувствовав летящую в них, хоть и не по полю, пыль.       — Дзень добры, пани, — с улыбкой от слепящего солнца поздоровался пан. Его спутник приветственно склонил голову, так, что на его лицо упала тень.       — Добры, пан, добры.       Владимир учтиво помог Юле спешиться, вежливый.       — Захар, — представился спутник, когда они все пошли вровень, — друг.       — Юлия, — пожала метафорическую протянутую руку пани.       — Просто Юлия, — подначил Белого друг, намекая на неясный ее статус.       — Захар, — осадил Владимир. — Пани Краева, дочь хозяйки поместья, где я остановился.       — А, — парень махнул рукой. — Задорого снимаешь?       — Захар, — второй раз осадил Владимир, намекая на присутствие Юли.       — Тактичный, — Захар поморщился, но оставил тему.       Следующим взял слово сам пан Белый, спустя какое-то время:       — А ведь благодаря нему я здесь оказался, — обращаясь к Юле. Она заинтересованно пошла ближе. — Захар попал под распределение к твоему деду.       — Забавная история, — прокомментировал последовавшую тишину Захар. — Дама наверняка хочет спросить, как это касается тебя, — подсказал он, избавив порядком смущенную Юлю от необходимости подбирать слова. Захар, казалось, совсем не чувствовал в этом необходимости. Странно, как они с Владимиром — и друзья.       — Ну, — пан Белый неловко замялся, запустив руку в волосы. Юля с удивлением наблюдала эту сцену. — Я просто… друг, — и он обезоруживающе-мило улыбнулся, отчего на щеках выступили ямочки.       — А я, видимо, не очень друг, — продолжил историю Захар. Юля повернула голову к нему, казалось, даже лошадь заинтересовалась человеческой болтовней. — Потому что, когда ваша ферма накрылась, меня перераспределили в другое село, а Володя, сами понимаете, не жена декабриста, чтобы по глубинкам со мной мотаться.       — Это место мне просто понравилось, — забавно возмутился Владимир.       — Как скажешь.       Диалог на этом исчерпал себя. Они еще недолго втроем поговорили на бытовые и повседневные темы, а потом разошлись в разные стороны: Владимир отправился провожать Захара на вечерний автобус в город.       Встретились Юля с паном Белым только за ужином:       — Как твоя прогулка? — Нина первой спросила у Юли и полностью удовлетворилась кратким «хорошо». — А ваша? — обращаясь уже к Владимиру.       — Прогулка у нас вышла общей, — мягко ответил он, накладывая себе в блюдце еще один сырник.       — То есть…       — То есть тоже хорошо, — пожала плечами за него Юля в ответ на заинтересованность Нины.       — Хорошо, — удовлетворилась она. — Еще варенья?       — Да, спасибо.       — Решила, куда будешь поступать?       — Нина, — вздохнула Юля.       — «Нет, спасибо»? — невинно предположила она.       — Точно.       — Как хочешь.       Нина, доев свой запеченный сырник, сложила посуду в мойку и, прихватив газету с микроволновой печи, больше не поднимала эту тему, удалившись.       Некоторое время Юля и Владимир кушали в молчании, но когда приступили чаевничать, тишина стала невежеством.       — Не можешь определиться? — предположил Владимир. Он помешивал душистый чай ложечкой и выглядел по-домашнему уютно на просторной кухне в желтом свете ламп потолочной люстры.       — Не хочу об этом думать, — Юля повела плечом, разговор продолжал быть неуютным для нее.       — Даже так, — если бы при каждом тяжелом вздохе в ее сторону Юле давали монетку, ей бы никогда не пришлось работать.       — Считаете, что мне нужно выбрать что-то, что мне нравится? А если не понимаю, что нравится, то понять бы побыстрее? — Юля блефовала: она знала, что если Владимир и скажет нечто подобное, то изящно завернет в шелестящую обертку из заботливого равнодушия. Это когда надеешься, когда все указывает на то, что человек о тебе заботится, но ты не знаешь наверняка, что происходит у него в голове. Поэтому из осторожности принимаешь проявления искренней симпатии за вежливость.       — Не скажу, — реальный Владимир ответил так же, как и воображаемый.       Вообще, иметь воображаемого карманного философа очень удобно: ты всегда, когда нужно, можешь воспользоваться его советом, а когда не нужно, он молчит и дает спокойно оплакать очередную влюбленность. Так Юля думала до тех пор, пока пан Белый не сказал следующее:       — Но с этой мыслью я согласен.       — Согласны? — не сдержала изумления Юля. Она рассчитывала не на этот ответ.       — Тебе нужна моя поддержка как… друга или мой совет как, вроде, учителя и наставника? — за вопросом Юля не обратила внимания на действительно важное, но слова приятным откликом переливались в ее сердце.       — Мне не нужны советы, — уклончиво ответила Юля и придвинулась на кушетке ближе, почти незаметно сократив расстояние между ними вслед за Владимиром. Только он сделал это фигурально выражаясь, а Юля — реально. У той самой реальности, в понимании Юли, сломался хребет.       Пан Белый слегка раскинул руки в дружеском предложении обняться, и Юля с готовностью ткнулась макушкой к нему в подбородок.       — Это не совет, но ты не злись, — тихим, низким голосом пробормотал Владимир над головой. Юля даже если бы сейчас очень захотела, не смогла разозлиться. А она и не хотела. — Ты уже знаешь, что тебе нравится, и уже знаешь, чем хочешь заниматься.       «И что это… вообще значило?» — думала Юлия весь следующий день до вечера, когда у нее были совместные планы с Ниной.       — Знаешь, — говорила мама, срывая ежевику и отправляя ее в рот. Продолжила беседу уже жуя: — Хочу научиться делать вино.       Юля на секунду оторвалась от сбора ягод, чтобы убедиться в серьезности намерений Нины.       — Это незаконно, — напомнила Юля.       — Незаконен сбыт, а не домашнее производство, — возмутилась уже подкованная с помощью интернета в этом вопросе Нина.       — Еще скажи, что вся деревня не будет пить твое вино, — лукаво подначила Юля, тоже отправляя ягоду в рот.       — Стой! Так красиво, — Нина рукой нашла в кармане телефон и сделала несколько снимков на камеру, после чего продолжила диалог так, будто паузы не было. — Это не промысле, а угощение. Невинно.       Нина пожимала плечами, а Юля не могла понять: та действительно не видит в этом ничего «такого» или притворяется?       — Дед тоже невинно принимал «угощения», — по тому, как напряглась спина наклонившейся над кустом ежевики Нины, Юля поняла — не притворяется. Нина не хотела об этом говорить по своим причинам, и Юля это уважала, только… Только она сама — хотела.       — Я тебя услышала. Пошли в дом — гроза будет. И правда: мелкий дождь уже звонко моросил по черепице и иногда попадал на кожу рук и панаму. Ягоды были маняще-влажными и Юля вновь не удержалась: во рту оказалась голубика.       Пока поднимались на крыльцо, Юля задумалась, что это нечестно — не говорить с ней о дедушке. Ей просто в один момент сказали, что больше поездок в агрогородок на каникулы не будет, а потом она уже сама нашла статьи в интернете о том, что ее дед, безмерно и беззаветно любящий лошадей, — мошенник. Так разбился о землю один из воздушных замков, или даже несколько, ведь семья была для нее, Юли, столь же важна, как и это место. Возможность бывать здесь хотели забрать, и Юля насовсем переехала, бросив городскую жизнь, гимназию и отца с братьями. А дед из ее жизни был вынужден исчезнуть. Его вообще все вычеркнули из своих жизней, будто тюрьма — это забвение. А он не умер, он жив. И Юля скучала хотя бы по разговорам о нем.       — Ну и ливень! — «Ли-вень… вень… ень…» — разнес просторный холл эхо Нины. Пока они вошли в дом, на улице разразилась непогода. Буйству стихии за окнами и дверьми подпевал звон капель, стекающих с одежды девушек на ледяную гладкую плитку.       — А здесь когда-то проводили балы, — задумчиво сказала Нина, заметив Юлину концентрацию на зале.       — Хочу фото, Нин. В платье, здесь, — ответила она.       — Может, еще и танцы хочешь? — Нина подсказала действительно желаемое и на Юлин положительный ответ пообещала подумать, что можно сделать. *       — Вы умеете танцевать, пан? — Юля спросила это, покачиваясь в седле, как-бы между делом, на их субботней прогулке.       — Мы с Захаром занимались бальными танцами в конкурирующих клубах, так и подружились, он… горел этим соперничеством, — поделился Владимир с ностальгирующей улыбкой. Он вполне уверенно держался в седле, так выверенно, по-ученически правильно. Действительно видно, что занимался…       — Постойте! — Юля внезапно поняла кое-что очень важное и потянула на себя повод, остонавливая лошадь. Владимир зеркально сделал то же самое. — Фортепиано, конный спорт, бальные танцы… Да вы джентельмен! — Владимир сквозь смешки добавил: «фехтование».       Когда они отсмеялись, пан Белый, подтолкнув Маю в бок, и сам решил уличить Юлию в подобном:       — Ты готовишь, сидишь в седле, вышиваешь крестиком и говоришь на французском. Ты и сама завидная невеста, — пан Белый в непривычной для него мальчишеской манере подмигнул ей.       — Откуда… — оправляясь от неожиданного смущения, немеющими губами протянула Юля, — вы знаете про вышивку?       — Нина сказала.       Юля нахмурилась, оборачиваясь к собеседнику то ли из большой заинтересованности в диалоге, то ли скрываясь от назойливых дубовых веток, атакующих лицо. Свои Владимир придерживал рукой, почти не контролируя лошадь поводом.       — Что еще она тебе рассказывает?       — Тебе не понравится, — обезоружил пан.       — Тогда, пожалуйста, не отвечайте, — Юля вздохнула, недовольная переменой в настроении разговора, но пан Белый указал на причину:       — Почему я снова «пан»?       — Что? — Юля не поняла.       — Перешла на «ты», а потом словно снова испугалась, — пояснил пан Белый, засмущав вконец спутницу. Юля решила, что на этом разговор можно закончить, Владимир же промолчал из солидарности к моменту. — Что за теми холмами? — спросил пан через какое-то время в пути.       — Вы… Ты не знаешь, - Юля быстро исправилась, но заминка все равно вызвала снисходительную улыбку у Владимира.       — О чем? — он ненарочно подтвердил Юлину догадку.       — «Салёныя скаты». Знаете про такие?       Владимир ненадолго задумался, а потом, видимо, вспомнил:       — Богатая семья в Средние века посыпала холмы солью, чтобы гости дома скатывались на санях летом, как зимой.       — Верно, — кивнула Юля. — Соседи моих предков.       — Тогда выражение «сходить к соседям за солью» приобретает новое значение, — Владимир не сдержался пошутить.       А Юля удивленно скосила взгляд: пан с каждой новой беседой был открытием для нее, словно в калейдоскопе. Юля поворачивала зеркальную игрушку случайной темой, и Владимир вел себя подобно разноцветным камушкам, отражавшимся от стенок цилиндра. Пусть сравнение не было столь же изящным, как шутка про соль, но Юля нашла его достаточно уместным, чтобы поделиться.       — Не обстоятельства раскрывают человека, а человек раскрывается в обстоятельствах, — философски заметил Владимир спусти непродолжительную паузу для размышлений.       — Я бы хотела встретить вас на балу, — невпопад вставила Юля. Владимир, по всем признакам, не сильно удивился, учитывая то, с чего начался диалог. — Вы бы меня пригласили, если бы была возможность?       — А вы бы согласились? — подыграл в манерность Владимир. Они уже давно не следили за дорогой, потому очень удивились, когда копыта привели их к мосту через оросительный канал.       — Подходящее для романтики место, не находите? — Юля продолжала игру, не подозревая, что ситуация перестала быть забавной в момент, когда начался флирт.       — Перестало таковым быть, когда вы озвучили намерение меня соблазнить, — вздохнул молодой пан.       — В другой раз, — Юля не потеряла жизнерадостности. Разговорами о неловких ситуациях можно неловких ситуаций избежать. С романтикой так же. — Пора домой, если не хотим вернуться заполночь. *       — Возьми подсвечник, — Нина, как всегда, командовала на фотосессии, когда мимо проходящий пан, спускаясь с лестницы, лукаво подметил:       — Прогул школы не считается таковым, если совершается во благо искусству.       Он, Юля была уверена, нарочито не смотрел в ее сторону, и уже было расстроилась, когда Владимир сделал неожиданное. Он подошел к Юле со спины и, якобы поправлял что-то в наряде, шепнул куда-то в область шеи, наклонившись: «Красное мне нравилось больше». Довольный, пан выпрямился и поспешил удалиться. То, что осчастливленная вниманием девушка близка к тому, чтобы лишиться чувств, Владимир предпочел не заметить.       Продолжить фотосессию с подсвечником было нелегко.       — Что он сказал?       Нелегко. *       — А ты знала, что в Средневековье делали с такими красивыми девушками?       — Игорь, — Юля покачала головой, вроде бы выказывая неодобрение, но по всему было видно, что она польщена. Фатиновая юбка в пол, винтажная белая блузка с рюшами и милые яркие туфельки с острыми носами не остались сегодня незамеченными. Хотя с Игорем никогда не нужно было сомневаться в том, будет ли что-то замечено:       — Если посчитать все комплименты, которые ты мне сделал, то в какой-то момент закончатся числа.       — Значит, больше можно не стараться?       — Не значит. — Интересно, сколько комплиментов нужно, чтобы влюбиться? Пану Белому хватило всего одного, пожалуй.       — Скоро выпускные, — посерьезнел Игорь, — а ты так и не начала ходить на занятия. Сама готовишься?       Юля устало вдохнула и снисходительно спросила:       — Я живу в Замке. Думаешь, меня беспокоят выпускные экзамены?       — А что тогда тебя беспокоит?       — Экзамены, — задумавшись на секунду, признала Юля. — Но не так, как тебя       Игорь явно хотел что-то сказать или задать уточняющий вопрос, но разговор перебил звонок. Пора было на урок и он у них не был совмещенным. Поэтому Юля быстро попрощалась и поспешила на свой французский.       Юля вежливо извинилась перед преподавателем, тот вежливо обрадовался ее присутствию, и лекция началась. Она была неинтересной, но кое-что интересное все-таки произошло ближе к окончанию. Постучав, в класс вошел мальчик и звонко попросил Юлию Краеву к пану Белому по важному неотложному вопросу. Преподаватель французского посетовал на воровство учеников посреди бела для, но отпустил.       — Срочное дело, пан Белый? — Юлия вошла в лаборантскую Владимира. Он полусидел на подоконнике с неким английским томом в руках, но в книгу не смотрел.       — Пани Краева, — кивнул, одновременно поднимаясь и захлопывая книгу, — неотложное, — имея ввиду дело.       — И где же оно? — Юля оглянулась, но ничего примечательного в подсобке не заметила, даже кипы бумаг на столе, пустота.       — Я его еще не придумал, — Владимир произнес это почти скучающе, а Юля так удивилась, что забыла как-либо отреагировать. Он... что?       — Ну, ты присаживайся, не стой в проходе, — Владимир, по примеру гостьи, и сам присел обратно на подоконник, отложив книгу.       — Что заставило тебя сегодня прийти в школу? — спросил пан, будто Юля прогуляла весь учебный год. А сейчас, в апреле, впервые явилась. Это было не так, но к тому близко.       — Скука, — честно признала она.       — У тебя хорошие оценки, откуда?       — Откуда вы знаете о моих оценках, — в ответ напала Юля. Она удобнее расположилась за преподавательским столом, закинув ногу на ногу и переложив сумку с колен на соседний стул. Почему пан ему предпочел подоконник, Юля не стала уточнять.       — Видел табель успеваемости. Вернее, — Владимир сбился, размышляя, стоит ли говорить, но все-таки сказал: — Заполнял его за пана Хована.       — Вот оно что, — вздохнула Юля почти со скукой. Собиралась проигнорировать изначальный вопрос, но разговор как-то больше не складывался, поэтому решила ответить. — Училась в столичной гимназии до того, как переехать сюда.       — И давно ты здесь живешь?       — Меньше… — Юля приблизительно посчитала в уме, — полугода, кажется.       — Не решила, куда поступать, бросила столичную гимназию…       — Меня отчислили, — поправила Юла, и эта тема заинтересовала Владимира куда больше. — За прогулы, да.       — А здесь уже отрываешься?       — Вроде того. Там я и на второй год как-то оставалась, было. — Юля ощутила неловкость, словно сказала что-то уже излишне личное, зябко повела плечами и обняла себя руками, стараясь отстраниться от этого разговора и от пана.       — Это сколько тебе лет, получается? — спросил будто невпопад он, но на самом деле отвлек.       — Девятнадцать…       — Мне двадцать два, — улыбнулся пан Белый.       — Приятно познакомиться.       — Расстроилась? — Юля не поняла, поэтому промолчала. — Когда отчислили.       — Немного, — признала. — Но больше чувствовала облегчение, что смогу уехать.       — Ты хотела уехать? Тогда я бы сказал, что сама отчислилась.       — Меня вроде… — Юля призадумалась, как бы это происшествие из ее биографии сформулировать, — отчислили по собственному желанию. Там учились в основном экстерники, а я была вроде пенсионерки. Богатая, но не очень умная дочка успешных родителей.       — Там тоже было скучно, — констатировал Владимир. Юля подняла удивленный взгляд от столешницы: как он понял? Хотя Краева и надеялась, что Владимир оспорит ее слова, то, что он сказал, было важнее.       — Да. Я поэтому, наверное, не могу выбрать — мне скучно везде.       — Дам непрошенный совет, — Юля заметила ямочки, на секунду появившиеся на щеках собеседника. — Выбирай не место, а людей.       Юля задумалась об этом.       — А ты? Как ты выбирал? — спросила она.       Пан приподнялся на подоконнике и снова опустился, посмотрел на Юлю сложным взглядом, размышляя, видимо, доверяться ли ей в ответ.       — Я случайно, — доверился. — Ничего не хотел и выбрал то место, куда было проще поступить. Чтобы родители успокоились.       Юля не поняла:       — Мне показалось, вы очень… органичны в этом.       — Со временем свыкся. Я нашел для себя причины любить то, что я делаю. Конечно, сейчас я бы выбрал не лингвистику, может, историю, но это не отменяет пройденного пути. «Любить нужно не единственных, а тех, кто рядом», — процитировал фильм Владимир.       — Наверное, — спокойно сказала Юлия.       В соседнем классе мирно тикали часы. За приоткрытым окном резвились младшеклассники. Двое людей в комнате должны были объясниться. Юля сильнее сжала себя руками, умоляя успокоиться, чувствуя, будто развалится, если отпустит. Потому что никто кроме ее не держит.       Владимир раскинул руки в стороны. Волну одиночества, настигшую Юлю внезапно, невозможно было переждать. Отлив случится только если в эту воду шагнуть, пережить боль.       — Нет, — вопреки логике вздохнула-всхлипнула Юля. — Не хочу, чтобы они смотрели.       Владимир обернулся: школьники по-прежнему играли в мяч. Мужчина встал с подоконника и, подвинув сумку, пересел за стол к Юле. Она ощутила, как поверх ее рук, себя обнимающих, легли чужие, не дающие волне затопить все живое. Сдерживая ее внутренний океан.       Через какое-то время Владимир стал гладить Юлю по голове. Мягкие касания ладони к макушке, линии шеи, по спине. Юля прижималась ближе, будто тонула. Бестолковый озноб время от времени сотрясал плечи. Все это было так ненужно и глупо, но так необходимо и правильно       Солнце начинало клониться к Западу, а Юля убаюкиваться. Владимир дал Юле возможность прилечь к нему то ли на колени, то ли прильнуть к груди. Темнело. Сознание смазывало события для и видимое в подсобке в одну картинку, серую и полутемную. Юля потерлась лицом о его ключицу, по-кошачьи выражая благодарность. Когда щекой прилегла на плечо, Владимир опустил к ней голову. Некоторое время сомневался, стоит ли, но когда Юля потянулась за очередной лаской, вопрос, нужно ли это, уже не мучил пана.       Это не было поцелуем кого-то одного к кому-то другому, никто никого не целовал. Просто так случилось, что волна мягко окунула обоих во что-то очень личное. Поцелуй набирал силу. Потребность в тактильности перестала напоминать гипоксию с ее конвульсиями боли. Происходящее было так естественно и сюрреалистично одновременно, что Юля только ближе льнула к Владимиру. Он время от времени спускался ладонями к ее ягодицам. Но поцелуй оставался мягким и невинным, хоть, в плане обнаженных душ, и безбожно откровенным.       Юля словно со стороны слышала поцелуй и чувствовала его, словно была в воде: вязким, тягучим. Они в последний раз обласкали губы друг друга, и Юля выбралась из объятий, а владимир отпустил. Оба закрыли лица ладонями. Изнутри крик, снаружи — мертвая тишина.       — Ну и как мне теперь работать…       Юля успокаивающе погладила по бедру, ничего не отвечая. Так же, как ей — учиться, она полагала.       — Будем обсуждать?       — Боюсь, сейчас не стоит.       — Как скажете, — может, и прозвучало обиженно, но так и должно было быть. Он не знал, как ему теперь работать, а она — как ей теперь жить.