Падал тёплый снег

Вдох — горячий и быстрый, заглушить стон ладонью, впиться пальцами в плечо и откинуть голову назад, выдыхая, громко и умоляюще.  Тишину салона заполняло только их горячее дыхание. Пальто и куртка лежали друг на друге на переднем пассажирском сиденье, а на заднем расположились Кевин с Жаном — еле уместившись, но от этого как будто было только горячее и ближе. Одну ногу Кевин согнул в колене, а вторую свесил с сиденья, и Жан, на коленях стоящий между его ног, целовал его шею, горячо, но осторожно, чтобы не оставить следов.  Это всегда было так: судорожно, лихорадочно, всегда отчаянно до дрожи и боли в пальцах, до покрасневших губ и головокружения от нехватки кислорода. Потому что они всегда были ограничены во времени, никогда не могли получить сполна, всегда сталкивались с внешними обстоятельствами, которые мешали просто наслаждаться друг другом. Потому что часто бывало так, что Жан лежал на груди Кевина после оргазма, тот поглаживал его по щеке пальцами, проводил ладонью сквозь волосы и смотрел с сожалением, шепча, что ещё двадцать минут — и жена точно его потеряет. И им надо собираться. И ехать.  Кевин был в браке почти десять лет — не так много, но и не так мало на первый взгляд, — и у них с женой был ребенок, но Кевин в последние годы чувствовал себя запертым в клетке в собственной квартире. Потому что это были бесконечные будни на работе, бесконечные ссоры по поводу денег, бесконечные попытки разнообразить дни и полное нежелание его жены что-то менять.  Но ещё Кевин считал, что развод родителей слишком тяжело повлияет на ребенка, поэтому речи об этом он даже не заводил. Но, к счастью, случайно познакомился Жаном.  Это был морозный январский вечер, машина Кевина заглохла в самом неожиданном месте города — и в самом неудобном, конечно, потому что людей там всегда было мало, — но ему повезло. Потому что Жан не просто проезжал мимо, а даже остановился и помог.  И сорок минут спустя они уже сидели в машине Кевина, Жан жадно льнул к его губам, вжимаясь ладонью в бедро, и Кевин давил глухие стоны в поцелуях. На Жана даже смотреть дважды не нужно было, чтобы всё понять, — а вот Жан все-таки рисковал, когда спросил у Кевина, всегда ли ему нравились женщины. К тому моменту они уже неплохо разговорились, Кевин успел пожаловаться на трудные отношения с женой, и этот вопрос всколыхнул всё внутри.  Так и познакомились. С того момента прошел почти год: на улице стоял декабрь, были первые морозы, снег валил каждый день, засыпая улицы, которые не успевали расчищать.  Жан состоял в отношениях с девушкой, которая была слишком хрупкой, чтобы он мог просто бросить её без объяснений (объяснять всё было бы просто дико), но Кевин и не ждал от него подобного. У них не было отношений в прямом понимании. Они никогда не признавались друг другу в любви или чувствах. Но им было очень хорошо вместе. Это был секс, способ выплеснуть эмоции, способ отдохнуть — а ещё было много, очень много привязанности, которая и помогала им держаться даже в те долгие недели, когда не выдавалось ни единой возможности увидеться. Но они определённо стали близки — в чем-то даже ближе, чем со своими партнерами. После секса они могли лежать и обсуждать самые обычные вещи: Кевин рассказывал, как прошёл его день на работе, пока Жан, прижимаясь щекой к груди, внимательно его слушал, время от времени касаясь губами в невесомом поцелуе. Хотя у них редко был именно секс в привычном понимании: чаще всего их локацией для встреч была машина, а потому и места, и времени хватало только на дрочку или минеты — которые Кевин поначалу стеснялся делать, но под чутким руководством Жана и благодаря его подбадривающей ухмылке овладел этим искусством почти столь же хорошо, сколь и сам Жан. Но им этого было достаточно. Это вызывало у Кевина в сотню раз больше эмоций, чем секс с женой, и пробуждало желание жить. И когда Кевин целовал Жана в лоб на прощание, он искренне говорил ему спасибо за проведенное время вместе. Даже если сегодня удалось выхватить лишь двадцать минут. Жадных и жарких поцелуев на заднем сиденье ему хватало, чтобы снова почувствовать себя живым.  Сегодня времени у них было немного больше, чем обычно. Обычно это были жалкие сорок минут — час, в конце рабочего дня, которые можно было списать на дорогу до дома или банальное «на работе задержали, дорогая». Сегодня они встретились на улице, Кевин вышел из машины, чтобы встретить Жана. Падал снег, но было не слишком холодно, и он таял, оседая на воротниках их курток. Он улыбнулся Жану, сжимая ладонью его предплечье в дружеском жесте, и Жан так же улыбнулся в ответ. Искорка, мелькнувшая в глазах, говорила о том, что он уже знает, чем они займутся, — только дайте пару минут, загнать машину в гараж Кевина, подальше от чужих глаз и в относительное тепло.  Кевин за этот год научился неплохо врать. У них было несколько ситуаций, когда пришлось видеться не только ради секса, и они оба научились скрываться. Научились доверять — только друг другу и больше никому извне. Кевин молчал при своих друзьях, знал, что Жан молчит тоже: не очень хотелось оказаться избитым в луже крови просто из-за того, что советский человек пока не научился принимать существование других ориентаций кроме нормальной. Кевин и сам долго не мог этого принять. До сих пор считал это чем-то постыдным, порой — неприятным, но — никогда не с Жаном. Жан заставлял его забывать о подобных мыслях, Жан никогда не стеснялся себя и своих чувств, хотя и не афишировал — тоже. Это всё ещё было опасно. Но Жан помогал Кевину изменить его мировоззрение, и тот всегда был ему за это благодарен.  — Жан, — выдохнул Кевин, пальцами вплетаясь в его волосы и сжимая сильнее. Грубость была для них нормой: им обоим нужно было куда-то выплеснуть эмоции, и только здесь, только друг с другом они могли быть такими. Сильная хватка ладоней на талии, пальцы на бедрах — почти до синяков, ладонь на шее, чтобы рывком притянуть к себе для поцелуя, искусанные губы и укусы на плечах. Отчаяние вперемешку с удовольствием.  Кевин иногда думал: что будет, если все раскроется? Или, вернее — когда? Он знал, что скрывать вечно не получится — и в конце концов либо они расстанутся и оборвут все связи, либо тайное станет явным.  И сейчас, когда их странным отношениям минул уже почти год, Кевин не знал, какой из исходов будет для него хуже.  — Я хочу тебе отсосать, — бросил Жан на ухо горячим шепотом, не прерывая поцелуев. Ладонь вжалась в бедро, словно он пытался удержать Кевина на месте, на этом сиденье. Кевин глухо и голодно простонал, подаваясь бедрами вперед. Жан усмехнулся ему в шею и спустился ниже, расстегивая ремень дрожащими руками и снимая джинсы ровно настолько, чтобы член оказался снаружи. Было жарко, но они оба оставались в одежде: на улице и так стояла зима, в гараже было почти смертельно холодно, и лишь заведенный двигатель машины помогал оставаться в тепле.  Кевин закрыл рот ладонью, сдерживая всхлип, когда Жан обхватил его член губами, тут же погружая в рот. Движения его языка были выверенными и точными, быстрыми, ни секунды на промедление, и эта горячая влага вызвала дрожь в теле Кевина, который теперь содрогался, сжимая плечо Жана пальцами и задыхаясь от попыток сдержать стоны. Жан очень хорошо делал минет. До встречи с ним Кевин вообще не знал, что возможно получить такое удовольствие от стимуляции ртом. Жан доказывал ему это из раза в раз. Он скользнул ладонью вверх по его торсу, сжал пальцы на талии, медленно взял глубже, сглатывая, чтобы расслабить горло. Кевин почти вскрикнул, отчаянно жмурясь. Во время секса с женой он почти никогда не стонал.  Полумрак салона оттенял и без того острые черты лица Жана, и сейчас, когда он поднял взгляд на Кевина, его глаза недобро светились жидким металлом, но в них стояла улыбка. А острые скулы, которые он втягивал, потому что у него во рту по-прежнему был член, становились ещё отчетливее сейчас, в этой тьме. Жан опустил голову ниже, после отстранился, чтобы провести по члену языком — горячий, влажный мазок, и у Кевина перехватило дыхание, — а после снова обхватил губами. И ускорил движения, прилагая каждое усилие, чтобы довести его.  Кевин снова запустил ладонь в волосы Жана, управляя его головой, толкаясь бедрами вперед, — и когда Жан поднял голову снова, в глазах стояли слёзы, но он выглядел абсолютно и полностью счастливым. Кевин умел быть нежным, но Жан никогда его об этом не просил — да и Кевин не очень понимал, как быть нежным с другим мужчиной. Но с Жаном — хотелось. Просто он не мог сдерживать собственное тело, когда был возбужден до такого обжигающего предела.  Почувствовав, что Кевин вот-вот закончит, Жан отстранился, игнорируя недовольный рваный стон, и быстро снял брюки, садясь на бёдра Кевина и склоняясь ниже к нему. Они по-прежнему умещались только чудом: Кевин даже не мог полностью разогнуть ноги, но Жан все равно смог сесть так, чтобы быть ближе. Кевин послушно обхватил ладонью его член: естественной смазки было достаточно для неплохого скольжения, но грубость кожи на подушечках пальцев создавала трение, которое одновременно отвлекало и вырвало из груди глухие стоны. Вторую ладонь Кевин положил ему на бедро, и Жан хотел бы отпечатать это прикосновение на коже, задержать его там навсегда. Кевин дышал часто и горячо, и вдохи чередовались с непроизвольными стонами; он откинул голову назад, снова подаваясь бедрами навстречу, и тогда Жан, сжав его запястье, осторожно убрал его ладонь со своего члена и двинулся вперед. Их члены соприкоснулись, кожа к коже, горячо и влажно, и Кевин жалобно заскулил, тут же удивляясь, что вообще умеет издавать подобные звуки. Жан склонился к его лицу, целуя, жадно касаясь губами его губ, так, словно всё не удавалось получить сполна. Кевин простонал ему в губы, брови были сведены на переносице, скулы пылали алым, и он выглядел настолько возбужденным и красивым, что Жан не мог прервать поцелуй, касаясь губ снова и снова, коротко, голодно, целуя глубже или целуя невесомо и поверхностно, пока трение между их членами становилось все более невыносимым.  Жан все ещё держал одну из рук Кевина, и тот крепко сжал его пальцы — почти до синяков, — прежде чем толкнуться бедрами вперед. Ещё раз. И еще. И Жан почувствовал, как тело Кевина содрогнулось под ним, поэтому обхватил его член, помогая ему пройти через оргазм и доводя до максимально возможного предела, пачкая руку и надеясь не испачкать обивку. А следом Кевин обнял его за шею, притягивая к себе, хрипло простонал ему в изгиб плеча, прикусывая нежную кожу, и от лихорадочно повторяемых «Жан, Жан, Жан» сам Жан, не выдерживая, закончил тоже — все ещё прижимаясь своим членом к его, чувствуя горячее тепло и пальцы Кевина. Он поднял к лицу ладонь, где на пальцах остались капли спермы Кевина, и под его взглядом из-под трепещущих ресниц обхватил большой палец губами, слизывая все, что на нём было. Кевин издал какой-то нечеловеческий звук, тут же притягивая Жана к себе для поцелуя. Это всегда происходило так: отчаянно, бесконтрольно, без ограничений, принципов и моралей — здесь они были ни к чему. Только горячие поцелуи, жадность и желание в каждом прикосновении, и попытки хотя бы на полчаса забыть о проблемах жизни и реального мира.  Они оба совершенно выбились из сил, и Жан, наспех вытерев все салфетками, натянул брюки обратно и упал в объятия Кевина, носом утыкаясь ему в изгиб шеи. Кевин лениво вплел пальцы в его волосы, прикрывая глаза и губами прижимаясь к виску. Было невыносимо тепло, почти жарко, и так устало, что тело будто потеряло силы.  — Надо выключить зажигание. Или окно открыть, — сонно пробормотал Кевин, даже не пытаясь встать.  — Сейчас. Пару минут, всё сделаем, — Жан ответил почти машинально, чувствуя, как тело постепенно погружается в сон. В носу стоял запах пота, спермы, возбуждения и Кевина. Его запах он давно выучил наизусть, как и это сочетание, которое неизменно сопровождало каждую их встречу. Он сделал прерывистый вдох, а после позволил дымке сонливости накрыть его с головой — просто не было сил сопротивляться, и он подумал, что Кевин его разбудит через пять минут, десять — когда надо будет ехать. Кевин подумал ровно то же самое и теперь дышал Жану в висок, отдавая тело в объятия сна.  В салоне было жарко, стекла запотели от их дыхания и бесконечного желания, которое витало в воздухе.  Ворота в гараж были закрыты, а за воротами, в свете тусклых редких фонарей, снег искрился, падал большими липкими хлопьями и таял почти сразу, опустившись на землю.  Эта история забылась быстро: неделю обсуждали объявление из газет о том, как два молодых мужчины задохнулись в машине угарным газом, закрывшись в гараже. Обсуждали, причитали, сочувствовали их женам, потому что у одного из молодых людей остался маленький ребенок, — а после забыли. Такие ситуации не были редкостью, и было проще осудить неосмотрительность незнакомых людей, чем вдаваться в детали и осознавать весь ужас случившегося. И никто, уж конечно, не знал о том, что их тела обнаружили на заднем сиденье в объятиях друг друга. Но они были мертвы. Никто не мог осудить двух мужчин за неправильные чувства, если именно они в конечном счете и привели их к смерти.  Но в тот день за воротами гаража падал тёплый снег, мигали фонари, а Кевин и Жан чувствовали себя свободными и счастливыми и уснули вместе на заднем сиденье заведенной машины.  дети любви, мы уснем в твоих мягких лапах, дети любви, нас погубит твой мятный запах