Зашкаливает

      Ох, казалось бы, что сложного в том, что сын слишком быстро вырос и уже почти взрослый? Да вроде ничего, даже все эти половые созревания были не страшны — женщина и сама с этим сталкивалась, знала что да как делать. Да только Кашин решил матери настоящий подростковый бунт устроить в свои семнадцать.       Сначала мать старалась на гормоны всё скинуть, мол шалят, ничего, пройдет. У всех же они сначала зашкаливают, а потом утихомириваются. Потом на незрелость, что юноша ещё совсем «зеленый». А в конце концов в одной руке стакан воды, в другой — валерьянка.       Даня, слава всем богам, в наркотики не лез, сильно дурной компанией не обзавелся, учиться не перестал. Единственное, в чем подросток не туда свернул — с Русланом общаться начал. С момента их знакомства у матери рыжего сердце неспокойное, сон тревожный. Сын стиль полностью сменил, в речи мат вместо запятых использует, пиво пить и курить начал.       Данила был мальчиком покладистым, умница, красавец — тот самый «маменькин сынок». Да он и сам против не был, он только «за» был маме приятно сделать. А стоило Тушенцову в его жизни появиться — дома его раз через раз словить можно. Мама Данина столько раз уже этого Руслана прокляла, сколько просила не общаться, да только не помогало ничего: Кашин все равно домой с запахом перегара и сигарет горьких заваливается под вечер и, мимо кухни проходя, в уличной одежде спать заваливается. А мать переживает, по утрам у кровати сидит со стаканом воды, по голове рыжей гладит, не ругается, а совсем тихо лекции читает. Она прекрасно понимает, что бесполезно, но надежда умирает последней.       Надежда умирает тогда, когда Даня домой этого Руслана приводит. Боже, дай этой женщине сил. В дверях стоит парень примерно такого же роста, как и сын ее, джинсы, с большими дырками на коленях, ноги обтягивают, волосы совсем неухоженные, отросшие, не расчесанные; одно радует — выглядит куда здоровее рыжего, который вновь скинул нехило. Ох, наградил же бог сыном хорошим с друзьями… Странными.       — Мам, это Руслан, поставь чайник, а мы у меня посидим, — и тащит Данила шатена к себе в комнату, а мать радуется впервые — сын сам чая захотел, а не через мольбы.       Пока женщина на кухне чай делала, решила не тревожить их и села за чтение книги. А те, видимо, вообще огромный болт на тот чай клали.       — Рус, мама на кухне, — шепчет рыжий, пока Тушенцов шею расцеловывает и руками под одежду забирается. Шатена ничуть не беспокоит то, что их спалить могут, плевать — он наконец может рядом с Даней быть. Руками талию обводит, ребра выпирающие гладит — Сука, что ты делаешь…       — Люблю тебя, — Руслан в губы парня целует, на себя тянет. Данила сдается, похуй уже, даже если мать спалит. Ну подумаешь пиздюлей оба отхватят, лекцию выслушают оба о том, какой Тушенцов плохой, ведь взрослый парень, а к малолеткам в трусы лезет. Данила без всяких вопросов на сторону парня встанет, ведь у них разница всего пять лет, да и рыжий сам в трусы к Руслану первый лезет. Член в руку берет и неуверенно проводит по нему. — Дань…       Кашин поцелуем резким прижимается к шатену, на коленях чужих ёрзает, продолжает надрачивать член чужой. Тушенцов в поцелуй мычит, бедрами навстречу ладони двигается, рукой за затылок ближе прижимает. Поцелуй разрывает и руками задницу обхватывает. Данила на такое взгляд в карие глаза устремляет и движения руки на члене прекращает. Он вообще ее с члена убирает, обе руки на плечи кладет и выше садится, головку члена вставшего задницей задевая.       — Трахни меня, ну, — канючит Кашин, в глаза смотря. Да только по одному только взгляду уже понял, что снова облом.       — Дань, мы обсуждали это.       — Да ну мне почти восемнадцать! Да и я сам хочу!       — Почти не считается, Данечка, — Тушенцов по волосам рыжего гладит, рукой к щеке спускаясь и совсем слабо хлопает по ней пару раз. — Будет тебе восемнадцать и сразу же тебя на всех поверхностях, если захочешь.       — А я сейчас хочу! — бесится подросток. Ох уж этот зашкаливающий пубертат.       — Какой злючка малолетний, — открыто смеётся над парнем Руслан, на что не только злой взгляд голубых глаз получает, но ещё и набор неразборчивых звуков, вылетевших из Кашина со злости. — Член изо рта вытащи, я не понял нихуя.       — Да я сейчас себя со злости отстрапоню нахуй, — на такое резкое и явно несерьёзное заявление Тушенцов смеётся достаточно громко. А тот словно и не шутил.       — Обязательно, но сразу после восемнадцати и с моей помощью, — Руслан поцелуи на щеках оставляет. А младший выворачивается, ладонью губы чужие закрывает. — Боже, какой тебе секс, когда ты ребенок во всех смыслах.       Кашин в игнор пошел, с бедер на соседнее место на кровати пересел и телефон по карманам искать начал.       — Вот пиздюк, — недовольно вздыхает шатен и Данилу к кровати прижимает, руки над головой за запястья держа. — Только пальцы. И тихо, а то не хочу от мамки твоей пизды получить, что ее «маленького» сыночка девственности без стыда и совести лишаю.       А Даня и рад. Ноги разводит, в коленях согнув, под ласки рук на теле подставляется. Кашин уверен, что все равно во время процесса сможет возбужденного Тушенцова переубедить. Он на все сто уверен в том, что без труда уломает того на полноценный секс, а не только растяжку.       Данила упускает момент, когда шатен свои пальцы к дырке подставляет и давит, но не входит. А когда один палец сразу полностью входит — чуть не забывает стон заглушить.       — Сука, будешь громким — я все прекращу, — Тушенцов ухо жарким шепотом обдает, а рыжий плавится под ним от этого. Громким хочется быть. Хочется понравиться Руслану ещё больше, а из опыта за спиной только порно, где актрисы наигранно громко стонут. А ещё громким хочется быть из-за не особо приятного чувства, совсем нового, незнакомого. — Малыш, не сжимайся так, а то палец мне сломаешь.       — Рус, я не могу, блять. Сука, больно! — младший то мычит, то скулит, ёрзает, ногтями на ладонях полумесяцы оставляет. — Блять, ты там всю руку по локоть вставил?!       — Дань, я только один палец ввел…       Данила разочарованно скулит, глаза жмурит, расслабиться пытается. Но стоило подушечке второго пальца оказаться около прохода — вновь сжимается в страхе.       — Вот о каком сексе ты вообще говорил, если ты даже пальцы не выдерживаешь? — Руслан не давит и не упрекает, он скорее просто удивляется логике подростка.       — Я все выдержу, и пальцы, и член! — слова уверенные, а вот произношение — ни капли. Голос дрожит, как и сам Даня. А Руслан в это время палец второй медленно вводит. — Блять!       — Малыш, мы договаривались, что ты тихим будешь, — Тушенцов взгляд недовольный на рыжего бросает, но замечая глаза, что на мокром месте уже, смягчается. — Прости, хочешь закончим все? Продолжим в другой раз, когда хоть не надо будет сдерживаться и боль терпеть? Я к тому моменту хоть смазку куплю, а не слюной…       — Нет, продолжай, — отнекивается Данила, стараясь хоть и через боль, но самому насадиться на пальцы длинные. Больно до жути, но не хочется совсем уже немощным перед парнем казаться. Да только как бы рыжий не старался сам насаживаться и постанывать тихо, Руслан все равно замечает все. Замечает и, вместо слов, пальцы вытаскивает. А Данила почему-то решает, что это он что-то не так сделал. — Стой, почему? Я больше не буду так сжиматься, честно! Ты из-за того что я снова где-то громким был? Я…       А Тушенцов в ахуе сидит между ног разведенных. Он глаза слезящиеся большими пальцами трёт, не давая слезам скатываться.       — Дань, Дань, ты чего? — все лицо веснушчатое поцелуями осыпает, не пропуская ни миллиметра нежной кожи. — Все хорошо, я просто видел как тебе больно и…       — Продолжал бы! — громко выпаливает Данила, настолько, что отчётливо слышит, как за дверью шорохи раздались. Пиздец.       Женщина не входит, а лишь аккуратно в двери постукивает.       — Данечка, все нормально? Ваш чай уже остыл давно.       По обоим парням холодный пот от страха ручьями льется. Если мать сейчас решит зайти — им обоим пизда.       — Мам, все нормально!       А та, видимо поверив сыну на слово, уходит обратно на кухню. Парни вздыхают облегчённо. Руслан обниматься лезет, нежности какой-то захотелось в моменте. Вот только они, кажется, тему не закрыли, а стоило бы.       — Дань, я не мог продолжить. Тебе было больно, а я так не хочу, — на локтях приподнимаясь, чтоб в глаза голубые смотреть, говорит шатен. — Для меня твой комфорт важен, тем более в первый раз, даже если чисто пальцами.       Кашин молчит, слезы сами на глаза наворачиваются, когда парень говорит о том, как ему Данин комфорт важен, Даня важен. Слова такие сердце биться чаще заставляют.       — Если ты так хочешь, можно межбедренный на сегодня, — Тушенцов продолжает компромиссы искать, а Данила соглашается сразу, кивая часто-часто. — Только в этот раз, малыш, будь тише.       Руслан ноги худые сдвигает и на плечо себе закидывает. Поцелуями коленку осыпает, голени гладит, ляжки мнет и членом меж них толкается. Требует, чтоб Кашин ноги сильнее сжал, а тот слушается. Тушенцов, несмотря на то, что движения замедляются, за счёт тяжёлого трения о кожу сухую, старается двигаться быстро. Головкой крупной часто задевает член младшего. Тот, от какой-никакой стимуляции, постанывает в ладонь. Руслан ляжки лапает, царапает, сжимает сильно. Членом с максимальной скоростью толкается, заставляя кровать нещадно трястись. При каждом толчке рыжий головой об изголовье кровати бился, поэтому руки сильные за бедра обратно тянут. Теперь одна рука за талию придерживает, а другая обратно к ногам, что на плечо закинуты. Сил терпеть не было, и Данила свободной рукой член обхватывает, начиная надрачивать быстро. Рука, что рот закрывала, уже даже не спасала. Тушенцов толкается так быстро, как позволяет трение, собственные стоны глушит в колене чужом.       Резко, неожиданно ноги опускает на кровать, по бокам сжимая их коленями, сверху садясь. Свой орган берет в одну руку с Даниным, начинает дрочить и своей, и чужой рукой. И стоило Кашину случайно руку сжать — шатен кончает, живот впалый пачкая. Стон гортанный в плече заглушает, отчётливый след зубов оставляя. Парня до разрядки тоже быстро доводит, буквально пару раз проведя по члену. Данилу дугой гнет во время оргазма, даже хруст позвонков по комнате раздался.       Парни лежат, дыхание восстанавливают и периодами целуются. Руслан младшего по волосам растрепавшимся гладит, с ног его встает и рядом на кровать валится. Он рыжего к себе на грудь укладывает, продолжая по волосам гладить. Нежность накрыла обоих. Даня явно ни о чем не жалеет, а Тушенцову все равно как-то стыдно, что не сдержался. Но стоило Кашину за поцелуем совсем невинным подтянуться — все мысли на задний план уходят.

***

      А тем временем мама на кухне сидит. В одной руке стакан воды держит, в другом — валерьянка. Как бы сын с другом не сдерживали свои стоны — было слышно все, включая скрип кровати старой. Про глухие стоны даже речи не идет. Боже, дай ей сил...