Сломать / построить / сломать / построить?

      В целом у Ани очень неплохие дружеские отношения с Алиной, и они почти не ругаются. Но порой становится очень заметно, что у Алины почти начисто отсутствует чувство такта, и по заинтересовавшим её темам она прёт с деликатностью танка, перемалывая любые возражения своим напором, попросту их не замечая. Аню такое любопытство, как правило минует. Но во время поездки в Китай с шоу-туром от Алины никуда не спрятаться. Аня вынужденно попадает под прицел её внимания, и Алина довольно быстро выясняет, что у Ани нет молодого человека. Почему-то Алина воспринимает это как что-то немыслимое, невообразимое, и никак не может это мимо себя пропустить.       — Что, совсем-совсем никого нет? — спрашивает она с изумлением. — Ты ещё скажи, что и не было никогда!       — Какая разница, — раздражённо ворчит Аня. — Это моё личное дело, разве нет? Уж сама как-нибудь справлюсь.       Алина смотрит на неё почти что с жалостью. Анину попытку уклониться от темы она, похоже, воспринимает как признание в том, что никого никогда и не было.       — Да вижу я, как ты сама справляешься. Олимпийская чемпионка и совсем одна? Звучит как трагедия, — говорит она сочувственно. И немедленно загорается: — Ну не переживай, я помогу. Обязательно устроим тебе маленькое личное счастье. А может, и не маленькое. Так, кого бы тебе поприличнее… Может, самой кто-то нравится?       — Да не надо мне никого! Не нравится мне никто! Отстань!       Алина улыбается так снисходительно и многозначительно, будто она мудрее и старше лет на тридцать минимум. И Анины протесты она игнорирует напрочь, словно их вообще не существует.       Боже. Ещё весь тур впереди, а Ане уже хочется лезть на стенку. От Алины никуда не скрыться: она увлечена своей идеей причинить добро и почти что прессует Аню, поучает её, как вести себя с парнями, предлагает кандидатуры, снисходительно делится премудростями — или тем, что она считает таковыми, потому что, на взгляд Ани, это что-то несостоятельное родом из сомнительных глубин тик-тока. От этих поучений никак не спрятаться. Аня тихо злится, и никак не может успокоиться, и из-за этого у неё страдают репетиции, потому что она всё делает с ненужной яростью. Ладно ещё на сольных номерах, там она на льду наедине сама с собой и как-то справляется. А вот на общем номере она мешает ещё и Пете, с которым некоторые элементы делает в паре. Петя и без того напряжён из-за нервотрёпки, которую ему устраивают с его короткой программой, — впрочем, короткую он привёз с собой в Китай, сосредоточенно катает её под нескрепную музыку и сдаваться, кажется, совсем не планирует. Ещё возможно, он напряжён вдвойне из-за того, что до сих пор несёт с собой тень обидного поражения на последнем нацчемпе — это можно предположить по тому, как усердно и мрачно он заколачивает четверные на репетициях, хотя от него никто этого не требует и даже наоборот, все уговаривают успокоиться, не пластаться так ради шоу и не выпендриваться сложными прыжками там, где этого вообще не нужно. Словом, у Пети и без того проблем хватает, и Анины сверх того в довесок ему совсем не нужны.       Они немного ругаются на репетиции, никак не в силах сделать элементы так, чтобы помогать друг другу, а не мешать, а потом ещё немного и ещё. Ане это странным образом приносит небольшое облегчение. Потому что ругаться на Алину бесполезно, это всё равно что пытаться докричаться до неё сквозь толстое, наглухо блокирующее звук стекло. С Петей же по-другому. Аня фырчит на него и видит, ясно понимает, что её слова не уходят в пустоту. Что они, наоборот, достигают цели. Петя их слышит. Понимает. Реагирует на них. Осмысленно отвечает. Предъявляет в ответ что-то своё, от чего уже Аня отбивается, и всё это в целом создаёт такую нормальную, логичную, живую беседу, что даже хорошо, несмотря на то, что наполнение беседы откровенно некрасивое и неласковое.       Но, конечно, если они продолжат в том же духе, то это ничем хорошим не кончится. Надо как-то успокоиться и настроиться на нормальный рабочий режим.       Но с другой стороны — а как это сделать, если они оба взвинчены и с каждым днём только хуже становится? У Ани за спиной есть непрерывный раздражающий фактор в лице Алины, от которого никуда не деться, который никак не убрать, и это постоянно действует на нервы. На Петю же, если судить по его сумрачному виду, давит вообще всё и сразу, едва ли не весь мир, у него и подавно шансов успокоиться никаких. На первом же выступлении они оба допускают ошибки в своих прокатах, потом кое-как справляются с дуэтом в финальном номере, едва не наворотив в нём ошибок, и в целом понятно, что так дальше дело не пойдёт. Что если они продолжат в том же духе, то лучше не станет, а то и станет хуже, и они будут портить зрителям впечатление о туре из-за каких-то своих внутренних проблем.       — Нам надо что-то решать, — говорит она вечером в отеле, вызвав Петю на разговор и уведя его в пустующий полутёмный холл, где никто не подслушает, не влезет в разговор со своими непрошеными советами и не разозлит ещё хуже прежнего. — Иначе так к концу тура мы покроем себя позором.       Ей кажется, она выбирает правильный аргумент, который Петя поймёт лучше, и вместо попыток воззвать к каким-то чувствам, к твёрдости духа, спокойствию или ещё чему-то такому — её саму сейчас скорее взбесило бы пожелание взять себя в руки и не психовать, — выбирает более приземлённый, более утилитарный аргумент, указывает на возможные неиллюзорные последствия. Петя смотрит в окно и задумчиво щурится. Аня вдруг ловит себя на мысли, что у него красивые глаза. Тёмно-зелёные, глубокие, и то, как в них сейчас искрами отражаются огни вечернего города, похоже на звёздное небо. Красиво.       — Да уж, если мы подмочим репутацию отечественного шоу на международной арене, нам может здорово достаться. И следом уже наша домашняя репутация потечёт, как холодильник, за такой позор, — наконец соглашается Петя. Думает ещё немного, хмурится — и небо у него в глазах уже как затянутое тучами, предгрозовое, — и добавляет: — Да просто нервы это всё. Я сам дёргаюсь и тебя дёргаю.       — Так и у меня то же самое! — восклицает Аня почти обрадованно. Как бы неуместно это сейчас ни звучало — но ей думается, что одну на двоих проблему решать будет в разы проще. — У меня тоже нервы и я тоже поэтому дёргаюсь. И мы друг друга ещё дополнительно взаимно дёргаем, раздёргиваем, и поэтому получается всё хуже и хуже. Я думала про успокоительные, но… не знаю, насколько уместно будет сейчас закидываться таблетками. Тем более, у них же ещё побочки всякие. Тут, по-хорошему, рецепт врача бы — да где мы его сейчас возьмём… Или как ты думаешь?       Петя хмурится.       — Думаю, что ты мыслишь в верном ключе, — сухо говорит он. И после паузы заявляет: — Ну, на поедание таблеток нам переходить не обязательно. Можем попробовать другие, безмедикаментозные способы.       — Например, спорт? Да мы и так каждый день упахиваемся. Не помогает, — неловко шутит Аня. Но Петя смотрит на неё очень серьёзно. Неужели он и правда что-то такое имел в виду?       — Например, секс, — вдруг роняет Петя. Аня отшатывается от него с недоверчивым восклицанием, но Петя продолжает смотреть всё так же уверенно и твёрдо. — Нет, правда. Очень помогает отвлечься, вообще-то.       — И часто ты так… «отвлекаешься»? — настороженно спрашивает Аня. Боже. Она совсем по-другому о нём думала. Ей Петя рисовался спокойным, прилежным, очень целеустремлённым, занятым учёбой и спортом по самые гланды и не отвлекающимся на всякое… постороннее, тем более, вот такого рода. И теперь слышать от него подобные слова очень неожиданно, даже где-то шокирующе. Впрочем, может, по внезапному «Раммштайну» она давно должна была заподозрить, что в Пете скрывается некая чертовщинка, в полном соответствии с расхожей поговоркой про тихий омут.       Петя неопределённо поводит плечами.       — Ну, не то чтобы часто. Но случается иногда, — говорит он. И вдруг криво усмехается: — Я же не робот, чтобы только прыгать из спорта в учёбу и обратно, без передышки. Мне иногда тоже надо выдыхать и чем-то себя разгружать. А это не самый плохой способ, и довольно приятный притом.       — Но ты же не имеешь в виду, что мог бы… что мы могли бы… ты же не предлагаешь всерьёз? — чуть сумбурно спрашивает Аня. У неё по-прежнему в голове не укладывается: как? откуда? вот так, с нуля?       — Почему не мог бы? Мне кажется, очень даже, — возражает Петя. Он проскальзывает по Ане внимательным, пристальным взглядом, который даже немного обжигает, от которого чуть хочется прикрыться, и замечает: — Ты красивая. Привлекательная. Я думаю, что могло бы получиться. Поэтому да. Я предлагаю.       — Но мы ведь даже не встречаемся! — беспомощно возражает Аня. Ей по-прежнему кажется это ужасным: нельзя же вот так, без чувств, без нежности, без ухаживаний, просто сразу перейти к сексу! Это как-то грязно и даже, наверное, неприятно.       — А это и не обязательно, — пожимает плечами Петя. — Я не предлагаю клясться друг другу в любви. Просто по знакомству сделаем друг другу… ну, давай назовём это одолжением. Или ты из тех, кто только с женихом и только после свадьбы?       Аня сглатывает.       — Нет. Я не из таких, — говорит она с лёгкой горечью. Хотя ей бы, конечно, очень хотелось, чтобы всё было красиво и правильно, только так уже не получится. Но это ведь всё равно не повод пускаться во все тяжкие и отдаваться первому, кто попросит.       Петя, конечно, немедленно замечает, какой эффект производят его слова, — хотя бы потому, что Аня и не пытается этого скрыть.       — Обидел? Прости! — извиняется он. — Я ничего такого не имел в виду, честно. Если тебе неприятно обо всём этом говорить, то я умолкаю. Давить на тебя не буду ни в коем случае, не переживай. — На миг он ободряюще касается Аниного плеча и обещает: — Я постараюсь не доставлять тебе неприятностей на репетициях. Обещаю. Буду вести себя приличнее и держать себя в руках.       — Спасибо, — бормочет Аня. И благодарно улыбается Пете, и на том с ним и прощается. Но её всё равно грызёт неуютное ощущение, что проблема не решилась. И вопрос не в том, что она не верит Петиному обещанию. Просто они как будто не пытаются бороться с причинами, а стараются подавить последствия. Это, конечно, не совсем то, на что Аня рассчитывала, это проблемы-то не решает.       И дело усугубляется тем, что к Ане продолжает приставать Алина, совершенно неуместно вознамерившаяся устроить личную жизнь подруги, хотя её об этом совершенно никто не просил. Утром она подскакивает к Ане с телефоном, показывает ей фотки какого-то молодого хореографа и настойчиво говорит: — Смотри, какой хорошенький! Напиши ему. Позови на свидание после тура.       — Вот так сразу? Ты что! — возмущается Аня. Для неё загадка, как можно после одного-двух фото мчаться на свидание практически вслепую, ничего не зная о человеке. — Не хочу я!       Алина глядит на неё снисходительно, как на неразумную малышку.       — Ну смотри. Получается, сама по себе ты парням не интересна, раз рядом до сих пор никого нет. Значит, тебе нужно стараться заинтересовать их самой. Усилия для этого прикладывать. И в том числе — да, ходить на свидания, — объясняет она. Ане кровь бросается в лицо.       — Вообще-то это звучит обидно. Очень, — замечает она. Вот только ещё одного удара по самооценке ей и не хватало — а удар выходит болезненным. Мало того, что в Ане постоянно сомневаются как в спортсменке, несмотря на все её медали, так теперь ещё и Алина, по сути, прямым текстом ей заявляет, что ещё и как девушка она ни о чём. Это чертовски обидно.       Аня злится, и никак не может остыть, выкинуть из головы уничтожающее «ты не интересна», и из-за этого всё становится только хуже. На репетиции она старается терпеть, не давать эмоциям воли, но потом её всё-таки прорывает, и во время отработки общего номера она некрасиво срывается на Петю, ругает его за всё подряд. Петя стискивает челюсти и молчит, упорно не огрызается ни разу. И только отвратительнее от того, что он честно держит слово, старается не доставлять Ане неприятностей, а она в ответ вымещает на нём своё дурное настроение. Хуже того, кажется, она и ему совсем сбивает настрой. В конце тренировки Петя пытается напрыгивать квадлутц, и делает это как-то ожесточённо, едва ли не злобно, постоянно падает, неприятно и громко, но пытается снова и снова, и это уже похоже даже не на попытку выпустить пар, а на самоизбиение какое-то.       Ане мучительно стыдно.       — Прости, — виновато говорит она, подсаживаясь к Пете уже за бортиком, пока он сидит там мрачнее тучи, смотрит за тем, как тренируются остальные, и пытается дать себе небольшую передышку. — Я ужасно себя повела. Мне следовало держать себя в руках, но я как-то… меня очень взбесили с утра, и я…       — Взбесила меня в ответ? Это твой метод спустить пар? — сквозь зубы цедит Петя. Он очевидно очень зол, хоть и старается этой злости особенно воли не давать. И Ане даже упрекнуть в этом некого, кроме самой себя: сама наорала не по делу, сама до этого довела.       — Нет, это не метод. Я жалею о том, что так себя повела. И прошу у тебя прощения. Этого не повторится, я обещаю, — настаивает Аня. Петя жалит её раздражённым взглядом. Ох. Да, просто слов здесь явно будет мало, нужно что-то делать, чтобы загладить свою вину, иначе они такими темпами расплюются совсем. Аня торопливо ищет решение, и… на удивление быстро оно находится. Если сработает, конечно. Набравшись смелости, Аня спрашивает: — А вот метод, о котором ты говорил вчера… ещё хочешь им воспользоваться?       Новый взгляд, которым одаривает её Петя, уже не такой колючий. Но вместе с тем и не смягчившийся, а какой-то… странно изменившийся.       — Что, ты передумала? Решила попробовать? — интересуется он. Аня осторожно кивает. В первые мгновения она думала только о том, как попытаться смягчить разваливающиеся отношения, но сейчас вспоминает, что вчера Петя назвал её красивой и даже привлекательной. Может, именно это ей сейчас и нужно? Побыть с человеком, который не считает, что она ни о чём? Ощутить собственную привлекательность хотя бы так, через чужое возбуждение? Аня надеется, что этот рискованный план не кончится для неё чем-то плохим. Она ещё раз взвешивает все «за» и «против» — в конце концов, она ведь может попросту никому не рассказывать о том, что сделала, и никто её не осудит, — и кивает вновь, уже увереннее.       — Да. Если ты ещё хочешь, то я согласна, — говорит она. Петя рассматривает её всё внимательнее. Это определённо заинтересованный взгляд, вот только Аня не уверена, что ей нравится оттенок этой заинтересованности, но и отказываться от своих слов она не хочет. — Только… у меня опыта в таких вещах совсем немного. Это ничего?       — Разберёмся, — вздрагивает плечом Петя. И буднично говорит: — Тогда сегодня вечером?       У Ани на миг перехватывает дыхание. Уже? Так скоро? Она думала, у неё хотя бы день будет, чтобы чуть смириться с тем, на какой шаг она отважилась. А с другой стороны, ну что этот день ей даст?       — Ладно. Конечно. Без проблем, я приду сегодня, — слабо говорит она. И, видимо, лицо у неё становится совсем испуганное — потому что Петя вдруг протягивает руку и открыто касается её щеки.       — Не бойся. В таких вещах без твоего собственного желания никуда, иначе ничего не получится. Я же не маньяк какой. Ты это контролируешь не меньше моего, — ободряюще говорит он. — Ну не хочешь сегодня — выбери день сама.       Эта возможность оттянуть… нет, пожалуй, она лишняя. Аня и так нервничает, и давать самой себе возможность сдать назад, только выматывая саму себя лишними переживаниями, ни к чему. Здесь, наверное, как с прыжком в ледяную воду — если решила, то надо сразу, растягивать ни к чему. Поэтому Аня упрямо повторяет: — Я приду сегодня.       Ей хочется взахлёб благодарить Петю уже хотя бы за то, что он не спорит и не доказывает ей, как она глупа и делает всё неправильно. Вместо этого он соглашается: — Хорошо. Тогда увидимся вечером, — и вскоре уходит в раздевалку. А Аня остаётся наедине со своим тяжело, загнанно бьющимся сердцем. Сегодня. Сегодня-сегодня-сегодня.