Я ненавижу. Я помню. Я люблю

Асока ненавидела себя за то, насколько подробно она помнила свою последнюю миссию в качестве падавана Энакина Скайуокера. Она хотела забыть. Она хотела. Но… Не могла. Порой кажется, что самому страшному дню в твоей жизни будет что-то предшествовать. Предвещать беду. Но на деле это был самый стандартный катунда. Скайгай шутил с ней. Дразнил, как в любой другой день из долгой вереницы будней. Она тогда ещё подумала, что Шпилькой стоило назвать его. Падме вместе с другими сенаторами обсуждала предстоящее собрание. Альдераан являлся мирной планетой. Духовным сердцем Галактики. Никто не ожидал подлого нападения на благотворительный саммит, посвящённый вопросу детей, пострадавших во время войны. Дроиды… Да… Они появились словно из ниоткуда. Энакин и Асока оказались в невыгодной позиции. Их было всего двое, а роботов — сотни. Джедаи отважно вступили в сражение, но силы были отчаянно неравны. Большинство из политиков заняли места, где их сложнее достать бластерному огню. Но не Падме. Конечно, нет. Достав маленькое, изящное оружие, она принялась помогать своим друзьям. — Асока! — прокричал ей учитель, разрубая на части очередного робота. Из-за шума битвы приходилось повышать голос. — Я проберусь к кораблю и вызову Оби-Вана. Сами мы долго не продержимся. Защищай Падме. — Но… — попробовала возразить тогрута, однако рыцарь перебил её. — Асока! Выполни хоть один мой приказ. «Но у нашего корабля самое большое количество дроидов», — вертелось у неё на языке. «Ты погибнешь». «Как я буду жить без тебя?». Их связь горела решимостью. Асока чувствовала, что Энакин готов умереть, лишь бы спасти сенаторов и её. Но как она могла допустить это? Энакин был всем для молодой девушки. Уже позже она поняла, что для него имела значение только жизнь Падме. Трудно винить его в этом. Сенатор была… Фантастической. Асоке никогда не приблизиться к идеалу бывшей королевы, думалось тогруте. За долгие месяцы восстановления она уверилась в своей правоте во много раз сильнее. Их коммуникаторы глушились снаружи и вся надежда оставалась на более мощную технику в корабле. Энакин пробивался сквозь железную армию с упрямостью, достойной восхищения. И Асока восхищалась. Всегда. Его плавными, но сильными взмахами синего клинка. Его мужеством. Герой без страха. Её герой. До корабля он не добрался. Асока думала всего мгновение, когда увидела, как тому в спину собирается выстрелить очередной дроид. Она сжала плечо в извинительном жесте стоящей рядом Падме, и одним прыжком преодолела расстояние до учителя, разрезая жестянку, угрожавшую ему. Роковая ошибка. Одним неосторожным действием оборвалось что-то важное внутри Энакина. Сраженная градом выстрелов, Падме осела на каменный пол. Жизнь утекала из неё и джедаи это чувствовали. От Энакина стихийно вырвался заряд молнии и прошёлся по всему, до чего дотянулся, огибая разве только людей. Дроиды, закороченные электричеством, искрились и дёргались, как поломанные марионетки. Асока подбежала к подруге. Она рухнула на колени и достала из рюкзака все бакта-пластыри, которые у неё имелись. Падме обратилась к ней: — Когда меня не станет, Энакин останется один. Не позволяй ему этого сделать. Будь рядом. Он замкнётся в своей боли, и это плохо для него кончится, — её голос был тихим и хриплым. Кровь тонкой струйкой стекала с уголка её губ. Плохой, плохой знак! Асока лихорадочно стёрла слёзы, бегущие по щекам. Не в силах ответить, она неопределённо покачала головой. Грудь стягивал металлический обруч. Невидимый, но от того не менее прочный. Краем глаза она увидела, как на негнущихся ногах к ним подошёл Энакин. Асока встала, чтобы позвать на помощь медиков, хотя и понимала, вряд ли они помогут. Вряд ли успеют помочь. Будь Падме чувствительна к Силе, у неё был бы шанс. Они все это понимали. Конец неминуем. И никто не понимал этого лучше Энакина. Он сел рядом с возлюбленной и приподнял её, прижимаясь своим лбом к её. Они что-то тихо сказали друг другу. А потом Энакин посмотрел на свою ученицу. И жизнь Асоки разделилась на «до» и «после». Она не могла дать этому название, но словно в это самое время сознание Энакина занял кто-то другой. Тёмный, бесчеловечный. Тогда Асока поняла, что значит «пригвоздить к месту взглядом». Он смотрел на неё, как на предательницу. Обида смешивалась с лавовым морем ярости. И ярости становилось всё больше. — Прошу… — прошептала Асока. Оцепенение спало. Осторожными шагами она отступала от учителя. Энакин поднялся. Это лёгкое «прошу», сорвавшееся с её губ, звучало как молитва: так часто она повторяла его за предстоящие минуты. Минуты? Или часы? Асока не знала, как долго длилась её пытка. Начиная с этого момента Асока воспринимала происходящее как нечто, что происходит не с ней. Она помнила каждое действие, каждое слово, но относилась к этому… Как к голофильму. Асока смотрела со стороны — из безопасности собственного разума. Асока выставляет перед собой ладошки, но Энакин неотвратимо надвигается. Медленно и решительно как хищник. Его лицо искажено гримасой боли. Его красивые — и такие любимые — черты тают под гнётом утраты. Энакин отворачивается от Падме. Он не встретит смерть жены. Герой без страха слишком труслив. Он приковывает своего падавана к стене, впечатывая её с такой силой, что у той идёт трещина вдоль рёбер. Другой рукой он откидывает сенаторов. Асока понимает: помощь не придёт. Она не боится. Она — джедай. Асока ненавидит, что помнит. Но гораздо глубже она ненавидит то, что простила Энакина сразу же. Он не заслуживал прощения, но… Это же её Скайгай. Это всё ещё её Скайгай. Она любит его. Она всегда будет любить его. Он выкручивает Силой её пальцы, ломает кости и раздирает мясо, обвивающее их. Мышцы превращаются в труху. Он повторяет это снова и снова. Он весь в её крови. Его русые волосы окрашиваются алым и они сияют в лучах заходящего солнца. Мир становится оранжево-красным. Отстранённо Асока думает, что это красиво. Умирать не страшно. Мучительно, но не страшно. Асока кричит так громко, что, кажется, её слышат по всей Галактике. Энакин действует холодно, словно здесь его нет. Пустая оболочка есть, а его самого нет. Он остаётся глух к мольбам. — Это твоя вина, — всего-то и говорит он. Его голос сломленный. Это голос человека, потерявшего всё. Их связь трескается и осыпается осколками. Глаза Энакина родного голубого цвета и это всё, о чём может думать сейчас тогрута. В её сердце нет ненависти к нему. Она твердила про себя строчки Кодекса, чтобы не сойти с ума от раздирающей — увы, буквально — боли, но в эту секунду внутренний монолог прекращается. Остаётся Энакин, его болезненно-сияющий взгдяд и алый цвет, что затапливает пространство вокруг них. Асока собирает все силы, чтобы улыбнуться. Слёзы высыхают и она перестаёт кричать. Больно, очень больно, но она заставляет своё сердце биться. Кажется, улыбка была для Энакина личным оскорблением. Он сжимает свой клинок и бьёт по лицу Асоки. Монтралы закладывает от волны ультразвука. Внезапно всё прекращается. Она падает на скользкий пол. Всего в метре от неё лежит Падме и смотрит на них замутнённым взглядом некогда ясных глаз, уже подёрнутых белёсой пеленой. Если бы органы Асоки не находились на свежем воздухе, её бы наверняка стошнило. А так она просто прикрывает уставшие веки, борясь со слабостью. — А… Ас… Асока… — звучит совсем рядом голос Оби-Вана. Нечасто встретишь такое, что знаменитый на всю Республику Переговорщик заикается. «Надо будет рассказать Скайгаю», — мелькает рассеянная мысль. — Пожалуйста, держись. Помощь сейчас придёт. Пожалуйста… Оби-Ван продолжает молить её. И ей слышатся слёзы в словах мастера, но Асока не уверена. Асока ни в чём не уверена. Мир потерял чёткость линий и гармонию красок. Телом она всё ещё на Альдераане, но чем-то менее материальным — за тысячи парсеков от него. Она — звёздная пыль над Диким Пространством, солнечные лучи над Татуином и дождь над Фелуцией. Она — любовь Оби-Вана к его нерадивому ученику, и она же — боль от его предательства. Асока теряет нить того, что она всё ещё там — на полу сферической комнаты, ставшей для неё ловушкой. Через стеклянный потолок она видит полумесяц луны. Небеса поют ей колыбельную, а планета баюкает в своём чертоге. «Бой закончен», — говорят ей тусклые звёзды. «Пора возвращаться домой», — вторит им спутник. Она ощущает заботливые руки Падме, невесомо придерживающие её за плечи. Её дорогая, дорогая подруга. Она зовёт её с собой, но Асока с ленивым сожалением освобождается из её призрачных объятий. Упорно Асока цепляется за свою жизнь. Бой закончен, но впереди её ждёт ещё одно сражение. И она вступает в него без страха. Из воспоминаний тогруту выдёргивает резкая боль в животе. Асока тихо вскрикивает и чувствует, как кто-то бережно берёт её под локоть. Очень жарко. Она старается дышать глубоко и медленно. Скайгай. Конечно, это он. Они на Алдани. Ищут Оби-Вана, напоминает себе девушка. Асока сосредотачивает взгляд на Энакине и ей хочется засмеяться от того, насколько несчастным он выглядит. Асока замечает, что кожа на её руке грязно-песочного цвета и даже полоски на лекку стали серыми. На лбу проступает испарина. Ей снова, как и год назад, мерещится нежное прикосновение Падме к её ладони. Теперь она готова. Нужно лишь убедиться в безопасности её мастера. — Я убью каждого из членов Совета, когда мы вернёмся, — обещает Энакин скорее самому себе, нежели ей. Его голос тусклый и очень грустный. — Попробуй выражать свою любовь иными способами, Скайгай, — срывается с её губ. Она ненавидит себя за это. Как и за то, что нарушила главное правило — не смотреть на него. Никогда и ни за что. — Ты назвала… — Тебе послышалось, — перебивает его Асока. Гордо подняв голову, девушка проходит мимо. Ноги едва держат её. Асока злится на себя из-за этого. Она — воин, но поле её битвы — собственное тело. Как глупо. Асоку снова затягивает омут прошлого. Она не помнит, как доставили медицинскую капсулу с жизнеобеспечением, как водрузили в прохладный бокс чудесным образом всё ещё живую её. Она не помнит, как её вернули на Корусант. Ничего из этого. Первое воспоминание после — как она просыпается в Зале Исцеления. Оби-Ван сидит в кресле рядом и сердце Асоки сжимается при виде мастера. Его волосы абсолютно седые. Кожа болезненно-бледная. Под глазами глубокие тени. Скулы на худом лице настолько острые, что о них можно порезаться. Первые минуты Оби-Ван не верит, что Асока очнулась. Первые минуты Асока не верит, что перед ней Оби-Ван. Её тошнит. Каждая клеточка бьётся в агонии. Но, насколько она может судить, многие переломы уже залечили. И это не спасает ситуацию. Асока с ужасом понимает, что не может пошевелить ни одним пальцем. Поломанное тело безвольно лежит на мягкой постели со специальным матрасом. Подушки нет. — Твоя… Спина повреждена. Понадобится время, — объясняет ей Оби-Ван на невысказанный вопрос. Асока пробует что-то сказать, но понимает — не может. Ни звука. Асоке хочется плакать от отчаяния. Ей хочется, но она видит потухший взгляд Оби-Вана и запрещает себе капризы слабости. Она тратит все силы на то, чтобы растянуть сухие губы в улыбке. Выходит… Как выходит. Но мастер улыбается ей в ответ и это главная награда для Асоки. Ласково он гладит её между монтралов. Асока ненавидит Энакина. Она понимает это после недели бесконечных кошмаров. Не то чтобы днём её ждало великое счастье, но настоящее испытание начиналось с заходом солнца. Обездвиженная, всё ещё не способная говорить. Стоило ей закрыть глаза, стоило увидеть красные лучи заката… Как же она его ненавидит… Асока любит Энакина. Она ждёт его каждый раз, как сон отпускает её измождённый разум, чтобы тот столкнулся с ещё одним пустым днём. Оби-Ван всё так же сидит рядом с ней. Он читает ей, рассказывает истории из своего детства — и почему-то никогда из падаванства — пересказывает новости из Храма. Перед сном он трогательно целует её в лоб. Асока благодарна за заботу. Правда. Но сердце ждёт увидеть лишь Энакина. Это же её учитель. Человек, который защищал её. Который был готов пойти на всё ради неё. Который показывал, как чинить корабли и комлинки. Который… Который любил её? Почему он не приходит? Асока не плачет. Если бы она не знала Энакина до Альдераана — она не терзалась бы этими вопросами. Но вот беда. В её голове была картинка доброго, отважного, любящего человека. Могла ли она поверить, что в один миг он стал монстром, безразличным к ней? Асока ждала, что он придёт, скажет что-то, что всё исправит. Извинится. До боли она сжимает свою падаванскую косичку. Она научилась этому заново. Единственное действие, доступное ей. Кроме, разве, способности дышать или моргать. Тогрута начинает говорить спустя три недели. Сорванные связки почти зажили. Асока — настоящий боец. Это повторяют ей все Целители Храма. Клоны, которые её навещают. 212-й приходит свободно, а вот солдаты 501-го — тайком, по очереди: пока двое навещают своего маленького, но отважного коммандера, остальные отвлекают их генерала. Это Асока знает с их слов. Энакин не приходит. Проходят дни, месяцы, но русая макушка рыцаря не появляется в дверях её палаты. Рекс дарит ей мягкую игрушку в виде тогруты. Большую, плюшевую. Коуди приносит ей цветы. Каждый день — разные. Кто-то из 212-го батальона постоянно дежурит у двери, готовый защитить Асоку от любой угрозы. Оби-Ван не летает на миссии. Неотлучно он находится при девушке. Когда ей разрешают есть, он лично готовит для неё костный бульон, каши, йогурты. Асока в это время сидит на кухне в специальном кресле. Большего ей пока нельзя. Он кормит её — сломанные руки не в состоянии держать ложку самостоятельно. Асока не жалуется. Джедаи тоже не оставляют её без внимания. Все — от самых младших юнлингов до магистра Йоды приходят её проведать, когда выдаётся такая возможность. Асока правда благодарна. Но глубоко внутри она чувствует вековую усталость. Единственный, кого она хотела видеть… Просто жил своей жизнью. Рекс неохотно говорил о своём генерале, но поведал тогруте, что тот жив, здоров и всё так же совершает подвиги на благо Республики. Асока упорно учится двигать своим телом. Сквозь боль. Она делает упражнения для восстановления. Она учит себя садиться, когда спина более-менее заживает. Она спускает свои похудевшие ноги на пол и старается поднимать их обратно. Когда, впервые за три месяца с момента пробуждения, Асока встаёт, она тут же падает. Оби-Ван подхватывает её на руки и относит назад в постель. Ей дозволяют спать на подушке. Асока радуется этому прогрессу так, словно обрела способность летать. Рекс каким-то образом умудряется достать ей посох из шилийского дерева с письменами на родном языке тогруты. Денал потом рассказывает удивительную историю, как они в тайне от генерала Скайуокера добывали его. С посохом ходить становится немного легче. Ещё два месяца уходит на то, чтобы научиться этому. Сложно. Больно. Очень выматывающе. Но Асока не жалуются. Не винит Энакина. Проходит полгода. Асока перестаёт ждать. Когда Энакин улетает на очередную миссию, она идёт в их бывшую квартиру. Путь туда и обратно занимает целый день. Много раз ей предлагали помощь, но девушке было важно сделать это самой. Код на двери не изменился. Она не прикасается ни к чему. Доходит до стола и оставляет свою падаванскую косу, как прощальное письмо. Асока любит Энакина. Она его ненавидит. Она отпускает его. Легко быть великодушной, когда думаешь, что тебе остались считанные минуты. Гораздо сложнее — когда тебе приходится жить с последствиями. Асока не думает о своих чувствах. Не думает о произошедшем на Альдераане. Она относится ко всему с сухой позиции фактов. Что было, то было. Да, она подвела подругу. Да, бывший учитель напал на неё. Нет, он не извинился перед ней. Нужно двигаться дальше. Асока сильная. Она говорит себе это каждый день. В тот же вечер Оби-Ван заплетает ей новую косу. Нити в ней ярко-оранжевые. Это тоже кажется важным. — Асока! — взволнованно зовёт её кто-то. Голос далёкий и родной. Самый любимый. И самый ненавистный одновременно. Она растерянно моргает. Замечает свою ногу, занесённую над бурным потоком реки. Потом замечает, как Энакин держит её поперёк талии, не давая упасть. Прошлое стыдливо отступает. — Асока? — обращается к ней Энакин. Девушке хочется плакать. В его словах ей чудится нежность. Зачем он так жесток к ней? Да, она виновата, но настолько ли, что заслуживает всегда только боли и никогда — понимания? Она же была его падаваном! Почему он не может проявить хоть крупицу милосердия? И добить её. — Я тебя ненавижу, — вырывается у Асоки. Хрустальные слёзы собираются в больших голубых глазах. Энакин не отвечает. Он прижимает девушку к себе и трепетно целует маленький шрамик над левой бровью. Он обнимает её бережно, как самое ценное сокровище. Асока не обнимает его в ответ, но разрешает обнять себя. Энакин пахнет домом. Ей некомфортно в его объятиях, но она не хочет их покидать. — Нам нужно перейти через реку и мы будем в поселении, — спустя какое-то время говорит Энакин. На этот раз в его голосе звучит робкая надежда. — Позволь мне взять тебя на руки. Асока злится на себя из-за того, сколько ужаса вызывает в ней перспектива оказаться в его руках. Без опоры в виде твёрдой земли. Снова. Её сердце заходится в бешеном темпе, а тело сотрясает дрожь. Жарко настолько, что дышать нечем. Она молчит. — Асока, — терпеливо произносит рыцарь. — Течение слишком сильное. Я не сомневаюсь в твоих способностях. Просто не хочу, чтобы ты утонула. Представь, что со мной сделает Оби-Ван, если я скажу, что это случайно получилось. Мне же никто не поверит! Асока усмехается и обвивает шею Энакина. Он легко подхватывает её и вступает в реку. Потоки воды разбиваются о камни и брызгами летят во все стороны. Асоке щекотно от капель, стекающих по её ногам. И Асоке волнительно от близости с бывшим учителем. Она исподлобья смотрит на него. В её взгляде недоверие. Нежность. Страх. И, конечно, прежнее восхищение. Золотые лучи солнца отражаются от водной глади, заставляя мир вокруг сиять. В этом свете Энакин выглядит божественно. Асока гадает: как она прожила целый год, не видя его? Это кажется невозможным. Асока вздыхает. Вопреки ожиданиям, в его руках спокойно и надёжно. Ночь была темна и полна ужасов, но теперь забрезжил рассвет. В этот момент Асока почти верит, что произошедшее на Альдераане — затянувшийся кошмар. Как могло быть иначе? Она… Она… Она больше не может молчать о нём. Энакин опускает Асоку на противоположный берег, но не спешит отходить. Она кладёт ладошки, покрытые шрамами, на его грудь. Асока смотрит на него. Открыто. С любовью и грустью. С печалью и сожалением. Голова кружится от избытка чувств. — Почему ты не пришёл? — тихо спрашивает она, комкая ткань джедайской робы. — Почему, Энакин? Двести двадцать два стандартных дня! Столько прошло, пока я думала, что мы можем всё исправить! Я была готова простить тебя и снова носить звание твоего падавана. Почему это оказалось ненужным тебе? Энакин задумчиво смотрит на неё. Проходится пальцем по шраму над бровью, очерчивает шрам на подбородке. На ключице. Вдоль линии талии. Бедра и вовсе — сплошь усеяны рубцами. — Как я мог? — так же тихо спрашивает он в ответ. — Появись я у твоей палаты, мне пришлось бы признать, что я — чудовище. Мне жизненно нужно было верить, что мой поступок оправдан. Губы Асоки кривятся от сдерживаемых рыданий. В горле стоит ком. Над речной поляной раздаётся звонкий звук пощёчины. На щеке Энакина остаётся след её ладони. — Ты грёбанный эгоист, Скайуокер! — кричит она. — А ты не хотел подумать о том, что нужно мне? Мне, твоему падавану. Я очнулась, прикованной к постели. Без возможности пошевелиться, без возможности говорить. Я прошла все круги боли, унижения и страданий. Без тебя! Мне было шестнадцать! Страшная догадка осеняет Энакина, но он не успевает её озвучить. В груди колючее чувство обиды, вины, но приходится оставить их. За спиной Асоки он видит незнакомца. Во всём чёрном, с маской, скрывающей лицо, и капюшоном. Позади него идут двое мужчин, одетых точно так же. Одинаковой комплекции и роста. Увлечённые своим разговором, джедаи не заметили приближения врагов. — Мы устали ждать медлительного Героя, — произносит незнакомец голосом, изменённым неким прибором. — Но теперь у нас есть Переговорщик и его ученик. Граф Дуку хорошо заплатит. Эй, — он кивает своим помощникам. — Расстреляйте девчонку. Она бесполезна. Энакин выходит вперёд, закрывая Асоку собой. Отточенным действием достаёт клинок. Близнецы, а Энакин приходит к выводу, что это именно братья, как-то странно переглядываются. — Прости, дружище, но за дохлую крысу Дуку заплатит больше, чем за меня, — весело произносит Энакин. Он слышит, как за его спиной вздыхает Асока и может поклясться, что та закатила глаза. Близнецы достают бластеры и наводят их на Асоку. Их руки мелко дрожат. Энакин отталкивает девушку Силой с линии выстрела, одновременно с этим притягивая себе её меч. Незнакомец, к великому изумлению рыцаря, тоже достаёт джедайское оружие. Его клинок загорается фиолетовым светом и на секунду в голове Энакина мелькает мысль о магистре Винду. Бой начинается стремительно. Близнецы всё пытаются достать Асоку, от чего Энакин успешно её защищает. Главный же наёмник нападает на самого рыцаря, и вот тут уже приходится сложнее. Его стиль боя что-то среднее между Ваападом, Соресой и Джем Со. Джедай внутри Энакина глубоко возмущён этим миксом. Это преступление смешивать такие разные техники! Воин внутри Энакина в восторге. Наконец-то что-то неординарное. Мечом Асоки Энакин отбивает выстрелы, стараясь задеть самих нападавших. Тщетно. Парни, кем бы они ни были, явно не впервые взяли бластеры в руки. Своим мечом рыцарь пытается защитить себя. Приходится перейти на Соресу, ибо для атаки нет пространства. Отойди он от своего падавана хоть на шаг, её ранят. Разве мог Энакин допустить это? Никогда. Он не потеряет Асоку снова. Она — всё для него. Весь мир сосредотачивается в хрупком теле тогруты. Асока в это время зачарованно смотрела на своего учителя, боясь пошевелиться. Тосковать по нему было сложно. Но вот он — её Скайгай. Стоит перед ней и мечта становится явью. Его движения гораздо менее резкие, чем она помнит. Энакин само воплощение Силы. Непоколебимый, как скалы, окружавшие их. … их связь оживает, словно природа после долгой зимы. Учитель и падаван чувствуют друг друга. Рассвет их судеб наступил. Они дома. Шпилька, — произносит Энакин, черпая возможность из неожиданного преимущества. — Есть одна идейка, но ты должна помочь мне. Всегда готова это сделать, Скайгай, — отвечает Асока, поднимаясь. Она даже не удивлена, что её ментальная стена, так тщательно выстраиваемая целый год, рушится в мгновение ока. Только перед мастером Кеноби неудобно. Он так заботился о ней, а она… Асока решает подумать об этом позже. Прикроешь меня? — спрашивает он. — Мне нужен лишь шанс для нападения. Асока кивает, игнорируя боль и слабость. Энакин возвращает клинок законной хозяйке. Защитная поза даётся ей легко. Девушка уверенно отбивает выстрелы. Она вертится как волчок, защищая себя и Энакина. А он, пользуясь тем, что наёмники отвлеклись на Асоку, откидывает их мощным потоком Силы. Они не ждали, что «бесполезная» по их словам «девчонка» окажется не менее могучим противником. Близнецам везёт меньше. Они ударяются о камень и теряют сознание, а над оставшимся врагом Энакин заносит клинок. — Могу поспорить, вы остались без награды, — говорит рыцарь. — Где Оби-Ван? — Вы победили, — сокрушённо произносит главарь, немного переигрывая. Скайуокер не понимает, что за спектакль одного актёра разворачивается перед ним. Мужчина драматично прикладывает руку, затянутую чёрными лентами, ко лбу. — Я сдаюсь! Я отведу вас к Кеноби. Энакин и Асока переглядываются. Тано пожимает плечами. Они идут за незнакомцем, держа того на острие светового меча. Оби-Ван обнаруживается в старом корабле неподалёку. Пока джедаи отворачиваются, наёмник разбивает дымовую шашку и изящно скрывается. — Что это было? — спрашивает Асока, подходя к мастеру — её движения усталые и ломанные. Осталось немного, успокаивает она себя. Оби-Ван спит. У него повреждена нога, но поверхностно. На столике рядом снотворное, которым его накачали. — Хотел бы я знать, Шпилька, — задумчиво произносит Энакин. Всё подозрительно легко. Близнецы не наступали, а целились с одной позиции. Мечник со всеми его умениями сдался слишком быстро. Не вяжется это. И рана Оби-Вана… Кровавый след на месте крушения тянулся не один километр. Как он появился из такого незначительного ранения? С тяжёлым сердцем он оставляет тогруту присматривать за Оби-Ваном, а сам отправляется к их истребителю, оставленному вчера. Двигатели этого корабля в полной негодности и Энакин, прикинув, понимает: на починку уйдёт больше времени, чем на подъем в горы, а убраться с этой планеты хочется уже сейчас. Энакин умеет ценить победы. Но не верит в лёгкие из них. Энакин переходит на бег сразу, как покидает неизвестное судно, стремясь вернуться как можно скорее. Ему не нравится мысль того, что нужно было фактически бросить Асоку. Но девушка нуждается в отдыхе. И кто-то должен остаться с бессознательным Оби-Ваном на случай, если наёмники примут новую попытку похитить его. Энакин несомненно обдумает их более чем странное поведение, когда появится время. Один их лидер чего стоит! А пока Энакин стремительно преодолевает расстояние вверх по склону. До корабля он добирается относительно быстро — солнце не преодолело и половины пути по небосводу. Рыцарь переводит дух только тогда, когда садит истребитель у реки. Асока за это время успела обработать рану на ноге Оби-Вана, но в сознание он так и не пришёл. Они укладывают мастера в каюте. Покидая Алдани, Энакин чувствует невероятное облегчение. Это задание, наконец, подошло к концу. Они в порядке и они вместе. Чего ещё можно желать? Если судьба будет достаточно добра, его даже простят и примут обратно в «джедайский кружок». Они входят в гиперпространство и Асока в недоумении: почему никто не видит, что оно полно призраков? Асока засыпает в пассажирском кресле. Энакин включает автопилот и идёт на поиски пледа для своего падавана. Конечно, они с тогрутой ещё не поговорили об этом, но рыцарь пребывал в полной уверенности, что девушка от него не откажется, и на этот раз он всё сделает правильно. Что что-то идёт не так, Энакин понимает на полпути к Корусанту. Асока не просыпается. Он трясёт её за плечо, но та лишь болезненно морщится. Её кожа холодная и влажная. Энакину впервые в жизни настолько страшно. Он выжимает максимум из возможностей корабля, нарушая все мыслимые законы. Скайуокер едва не врезается в Храм, выскакивая из корабля с Асокой на руках. На него смотрят с неприкрытым осуждением. На бегу Энакин просит, чтобы кто-то помог Оби-Вану, а сам несётся в Залы Исцеления со своей драгоценной ношей. — Это сделал не я! — кричит он, как всегда, спокойной Вокаре Че. В его голосе неподдельный ужас. Целительница велит рыцарю положить Асоку для осмотра, а после выпроваживает его, ссылаясь на врачебную тайну. И Энакину нечего противопоставить этому. Официальным учителем Тано значится Оби-Ван. Энакин ей, по сути, никто. Нет. Даже хуже. Он — причина, по которой врачи вообще нужны были некогда здоровой девушке. Энакин презирает себя. Ему тошно находится в своей коже. Не видеть правду было легче. Впервые — вместе со страхом — приходит осознание, насколько его поглотила Тёмная сторона. Ещё не ситх, но уже не джедай. Джедаи так не поступают. Он сползает по стене на пол и зарывается пальцами в волосы, оттягивая их. В душе мрачная бездна горя. Энакин видит магистра Йоду, что направляется к нему. — Как падавана здоровье, мм? — спрашивает он, поравнявшись со Скайуокером. Энакин не находит в себе сил на вежливость. — Асоке стало плохо, — отвечает Энакин. Третий раз его мир рушится. Третий раз он рискует столкнуться с потерей. И это когда появился шанс восстановить потерянное, возвести из руин! — Как мне жить, если она погибнет? Как мне жить, если она выживет и будет мучиться? А что насчёт её? Как она будет доверять мне? Как я буду доверять себе! Энакин выдыхает и ударяется затылком о холодный мрамор. Физическая боль хоть немного отрезвляет. Старый магистр по-доброму усмехается. — Вопросы сложные ты задал. Сам ответы найти должен. — Падме была моей женой, — неожиданно признаётся Энакин. Его трясёт. Он нуждается в наказании за совершенное злодеяние. Пусть его выгонят, казнят… Лишь бы не оставаться с этим наедине. — Я поддался Тьме в порыве отомстить за неё. Я оскорбил последние минуты жизни любимой. Она умирала с мыслью, что её подруга страдает. Я оскорбил связь с Асокой. А знаете, что хуже всего? Это был не первый раз. В день начала Войны Клонов. На Татуине. Я вырезал целое племя тускенов, из-за которых погибла моя мать. И я не чувствовал раскаяния. Знаете, что хуже вдвойне? Я убеждал себя, что поступил верно. Я не заслуживаю звание рыцаря. Что, если я потерян для Света? Что, если я безнадёжен? — Никто не безнадёжен, пока сам не решит то. Сила не тёмная и не светлая. Она жизнь создаёт и смерть творит. Всё в выборе дело, — произносит Йода, смотря вдаль. — Уверен ты, что отказ от Ордена тебе наказанием послужит, а не людям, что надежду в тебе видят? Энакин не уверен. Но у него больше ничего нет, что можно было бы отнять. Ему противно от самого себя. Асока, его маленькая, храбрая Асока, всегда стремившаяся его защищать. Как он мог поднять на неё руку? Как он мог хладнокровно пытать её? В коридорах памяти он видит девочку, спускающуюся с трапа корабля на Кристофсисе. Четырнадцатилетняя, полная надежд и веры в своего учителя. Он ведь тогда даже не подумал о её чувствах, когда отказался от ученицы. Ей было обидно? Больно? Или она разозлилась? «Прости, малышка, — говорит Энакин воспоминанию. — Но я — всё, что тебе достанется». Энакин закрывает глаза. Он чувствует, как вокруг него пульсирует жизнь. Он обращается к ней со спокойностью обречённого человека: Великая Сила. На Татуине нет Богов. Я рос и не видел веры ни в ком, кроме себя. Но сейчас я отчаянно нуждаюсь в высшей помощи. Помоги Асоке. Кем бы или чем бы ты не являлась. Если я на самом деле Избранный, помоги мне выполнить мой долг. Без Асоки я не смогу противостоять тьме в моей душе. Я знаю, я захочу отомстить. И на этот раз не будет конкретного человека, на голову которого я возложу терновый венок вины. Я предам миры огню в попытках склеить разбитое сердце. Куда-то не туда пошла моя просьба о помощи… Может быть, поэтому Совет меня и не любит. Энакин погружается в медитацию. Весь мир перестаёт существовать. Он находит в Силе тусклое присутствие Асоки и запускает ладони в этот свет. Он действует инстинктивно, позволяя интуиции его вести. Энакин не замечает, как вены на его руках окрашиваются в чернильно-тёмный цвет. Им движет лишь желание забрать боль любимого человека. Он готов обменять на это свою душу.