Ничего личного

Я буду ночевать с тобой, сказал Авантюрин, и так стало понятно, что чувство юмора у него отвратительное. — Ха-ха, — ответил Рацио двумя отрывистыми «ха», каждое из которых больше походило на упрёк, чем на смех, и сложил руки на груди. — Не самая удачная шутка. А теперь ступай в свой номер, будь добр. — У меня больше нет «моего» номера, — улыбнулся Авантюрин. — Я уступил его новому другу. — Другу. Уничижительный тон должен был передать невысокое мнение Веритаса о способности Авантюрина заводить друзей. Шутка всё ещё казалась несмешной, вдобавок примешалось дурное предчувствие. — Да, другу, — подтвердил Авантюрин, как будто каждый день заводил друзей и отдавал им свои номера под счастливым номером, которые до этого выбивал всеми правдами и неправдами. Он опустил дорожную сумку — не конфискованную, с совершенно безобидным содержимым — на диван и продолжил: — Отель переполнен, тебе ведь об этом известно. Всего одна ночь. Потом они обещали подыскать мне что-то подходящее. Так стало понятно, что чувство юмора у Семьи тоже прескверное. — Хорошо, — отозвался Веритас после затянувшегося молчания, во время которого он пытался прожечь в Авантюрине дыру взглядом. — Одна ночь. В конце концов, у меня есть этот диван. Небольшой, но сгодится. — Исключено. Авантюрин подошёл к Веритасу почти вплотную — Веритас чуть было не попятился рефлекторно назад — и заглянул в глаза снизу вверх. — Как погляжу, ты ценишь комфорт. Я, видишь ли, тоже. Кровать достаточно большая, чтобы вместить двоих. — Исключено, — в тон ответил Рацио. — Я ценю не только комфорт, но ещё и личное пространство. Это моя кровать. Только попробуй на неё посягнуть — я вытолкаю тебя силой. Никого Веритас не вытолкал и был на себя за это очень зол. Кровать, справедливости ради, была действительно большой, Авантюрин — достаточно щуплым; разве не должен был он затеряться в ней как щепка в океане и ничем не беспокоить Рацио? Теоретически — конечно да. На практике Веритас не мог взять в толк, как одного маленького человека могло быть настолько много. Его холодная пятка, его шебуршание под одеялом, его дыхание, его тяжесть тела, отдающаяся в матрас. Во имя всего, почему просто нельзя лечь смирно, вытянуть руки по швам и уснуть? Веритас отвернулся, злобно укутался в одеяло и подумал, что обязательно напишет руководству КММ жалобу. Не на то, что Авантюрин не спит солдатиком, конечно. На то, что договорённости по условиям его командировки были нарушены самым злостным образом. Да, Веритас подчинённый, но он не раб. В отличие от. Все мысли рано или поздно стекались к Авантюрину, который наконец тоже отвернулся и затих. Даже таким, неподвижным и бесшумным, он нервировал Веритаса, который слишком не привык делить постель с кем-то ещё. Всё пошло не по плану с самого начала: конфискованные камни, теперь это. Один только Веритас оставался островком здравого смысла в театре абсурда. Почувствовав удовлетворение собой, Рацио закрыл глаза. Усталость давала о себе знать, и сон понемногу стал вступать в свои права, мягко укутывая Веритаса дремотой. Резкий звук и такое же резкое движение сбоку бесцеремонно выдернули его из дрёмы. С трудом проморгавшись, Рацио разглядел в полумраке номера сидящего в постели Авантюрина. Вспышкой раздражения взвилось мимолётное желание съездить ему кулаком в висок, чтобы тот уже наконец улёгся и дал Веритасу поспать. — Что случилось? — спросил Веритас со всей доступной ему строгостью. Голос со сна прозвучал хрипло и сердито. Авантюрин не ответил. Всё ещё не до конца проснувшийся Веритас понял вдруг, что тот дышит шумно и глубоко, словно загнанный зверь. Рацио сел в кровати и потёр лицо ладонями. Посмотрел на Авантюрина снова. На съёжившуюся в слишком большой для неё кровати фигурку — на судорожно сжатое в руках одеяло, на сгорбленную спину, дрожащие плечи. От спесивого павлина не осталось и следа. Авантюрин никак не отреагировал на вопрос — только, кажется, съёжился ещё больше. Едва ли ему просто приснился кошмар, подумал Рацио, потирая пальцами виски. Мысли посреди ночи текли вяло, да и в лучшие времена он понятия не имел бы, что делать в такой ситуации. Лекарства? Но от чего, какие? Он мог бы спуститься на ресепшн, позвать врача, но едва ли Авантюрин придёт в восторг от того, что Рацио вынес момент его слабости за пределы их номера. «Их номера». Рацио поморщился. Его номера. Веритаса Рацио. Веритас Рацио имел полное право лечь спать в своём номере, если он того хотел бы, — а он того очень хотел. Авантюрин больше не шумел, не возился под одеялом — просто застыл, скрюченный и мелко вздрагивающий, будто его бил озноб. С этим можно было жить. С этим можно было бы даже уснуть. Наутро они сделали бы вид, что ничего не случилось. Веритас Рацио понятия не имел, что именно заставило его потянуться к Авантюрину и положить ладонь ему между лопаток. Без своих слоёв дорогой одежды, меховых накидок, цепочек и запонок тот казался совсем миниатюрным — кожа да кости — и трогать его было даже немного боязно. Кожа под ладонью оказалась прохладной. Немного влажной — наверное, от пота. Не то чтобы это заботило Веритаса слишком сильно — не сильнее того, что Авантюрин дёрнулся под его рукой и затих. Его вжавшиеся в шею напряжённые плечи обессиленно опустились. Веритас Рацио никогда не считал себя эмпатом — и никогда не смог бы пройти мимо кого-то, кому настолько плохо, даже если этот кто-то Авантюрин. Никогда не знал, что делать в такой ситуации, — и сделал то немногое, что казалось правильным: потянул Авантюрина за руку к себе. Улёгся на бок, позволил уткнуться в себя, погладил по спине в попытке унять дрожь. Авантюрин устроился в его руках покорной тряпичной куклой, полной противоположностью себя. Его тяжёлое дыхание оседало у Веритаса под ключицей, становилось легче, тише, ровнее. — Позор, — выдавил наконец сквозь зубы Авантюрин. Ладонь Рацио, в очередной раз скользящая вдоль позвоночника, остановилась. — То, что делаю я? — холодно уточнил он. — То, что делаю я, — Авантюрин сглотнул и устало вздохнул. — Такого не случалось уже… лет пять. Если бы я знал, я бы никогда… — Замолчи, — оборвал его Рацио. Авантюрин замолчал. Рацио продолжил своё нехитрое дело — ладонью по спине. И снова, и снова, пока неровные вдохи спустя бесконечно долгие минуты не сменились посапыванием, мерным и мирным. Всё так просто, подумал Веритас, изнурённо зевая в светлую макушку. И сложно. Его быстро разморило следом — даром, что Авантюрин лежал не просто где-то в его постели, а непозволительно близко — и Веритас наконец провалился в сон окончательно. Утро встретило его тишиной и одиночеством. Простыня на половине Авантюрина была чуть примята — в остальном же ничто не указывало на то, что он ночевал здесь. Постельное бельё давно не хранило тепло его тела, на подушке не остался запах волос. О том, как пахнут волосы Авантюрина, Рацио знал несколько часов как. Что-то сладковатое, но не приторное, специфическое, но не химозное; что-то среднее между детским тальком и порохом. Едва уловимое и намертво въедающееся в мозг. Как только этот запах воскресал в его памяти, воскресало и всё остальное: изгибы угловатого тела, частый перестук сердца, тремор рук. «Подышим», — скомандовал Веритас там, где могло бы быть предложение, когда Авантюрин только-только рухнул к нему под бок и с трудом выплёвывал воздух. И они дышали вместе на четыре счёта, и чужие выдохи щекотали Веритасу яремную ямку. Неужели это действительно было правдой? Скорее походило на какое-то недоразумение, скомканный сон, приснившийся на фоне раздражения из-за постороннего человека в его кровати. Дорожная сумка всё так же покоилась на диване. Главному недоразумению его командировки всё ещё предстояло переселиться в другой номер вечером. Веритас был абсолютно уверен в том, что это случится вечером, потому что ещё одна такая ночь — последнее, чего ему бы хотелось. Когда Веритас ложился спать, сумка была на месте. В темноте он не видел её, но чувствовал всеми фибрами своей души, словно попавший в туфлю камушек. «Он заберёт её чуть позже и надеюсь, не разбудит меня при этом», — попытался внушить себе Рацио, закрывая глаза. Недосып давал о себе знать, и Веритас всё же уснул — вопреки всем дурацким коллегам и их не менее дурацким сумкам этого мира. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Авантюрин всё же разбудил его. Не скрипом входной двери — открыть, взять свои пожитки, закрыть и уйти наконец с концами. Тем, что матрас мягко покачнулся под тяжестью его тела. — Спишь? — поинтересовался Авантюрин. Рацио чуть не поперхнулся от такой наглости. — Сплю, — отрезал он, не найдясь с более едким ответом, и отодвинулся ближе к краю. — Хорошо, — согласился Авантюрин. Любой человек с айкью чуть повыше, чем у шимпанзе, просто обязан был оставить после этого диалога Веритаса в покое. Спокойно улечься на свою часть кровати (Веритас не хотел тратить драгоценное время сна на выяснение того, почему этой кроватью снова владел не он один безраздельно) и, в конце концов, уснуть тоже. Дать Рацио отдохнуть. Авантюрин между тем занимался чем-то совершенно другим. Забравшись в постель, он придвинулся к лежащему на боку Веритасу вплотную — снова тальк и порох, дыхание в шею сзади. Рацио напрягся всем собой, но возмущение пока придержал. Кто знает, может, у Авантюрина опять… проблемы. Может, ему просто нужно чьё-то присутствие рядом, даже если этот кто-то — не самый радушный на свете человек в лице Веритаса Рацио. Если это поможет ему не подскакивать среди ночи самому и не тормошить хозяина номера заодно — пусть себе. Мнение Веритаса резко изменилось, когда ладонь улеглась ему на плечо. Нервная и дрожащая вчера, сегодня она действовала деловито и уверенно. Широко огладила торс, кончиками пальцев прошлась по бедру. Тронула низ живота. В этот момент опешивший Рацио пришёл наконец в себя. Перехватил за запястье, крепко сжал и прошипел: — Что ты делаешь? — Не люблю быть должным, — невозмутимо отозвался Авантюрин. — Ты сделал хорошо мне, я сделаю хорошо тебе. Это так работает. Ничего личного. — Это так не работает, — Веритас отстранил от себя чужую руку и разжал пальцы. — У тебя искажённые представления о… — О чём? О твоих высоких принципах, доктор Рацио? — хмыканье из-за плеча. — Все люди по природе своей одинаковы, так что прекрати ломаться. Ладно? — Ещё одно слово — и отправляешься либо на диван, либо на пол, — строго отчеканил Веритас. По крайней мере, он надеялся, что прозвучит строго. Человеку, которого только что так бесстыже трогали, приходилось прилагать для этого немалые усилия. — Понял, понял, — за спиной зашуршали, отодвигаясь, и Веритас вздохнул с облегчением. — Спокойной ночи, док. Спокойной эту ночь нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Рацио не сомневался в том, что здравый смысл всё-таки Авантюрину не чужд — иначе тот не забрался бы по карьерной лестнице так высоко — и что тот не полезет к нему больше снова, получив прямой отказ. Но воображение неплохо справлялось и без сторонней помощи, заставляя невольно думать о том, как развивались бы события, если бы Веритас Авантюрина не остановил. Если бы позволил этой руке трогать бёдра, гладить рёбра и живот, задеть соски. Забраться под бельё. Веритас мог бы, наверное, абстрагироваться от затихшего рядом от Авантюрина. От его сумки, которая выела уже Рацио весь мозг. От собственного стояка абстрагироваться было сложнее. От мыслей о том, чем можно было бы заниматься в этой постели, как долго и в каких позах — тоже. Так заснуть точно не выйдет. Запереться в ванной, включив воду? О, и Авантюрину сразу всё станет понятно. Наверное, он ничего не скажет утром, но его ехидная ухмылка, его насмехающийся, знающий взгляд… нет, Веритас не вынесет. Собственная ладонь потянулась под одеялом к белью, накрыла напрягшийся под тканью член. «Позор». Рацио закусил губу. Вот уж действительно. Лежащий совсем рядом Авантюрин делал его положение не просто постыдным — катастрофически постыдным. Непризнанный гений Веритас Рацио не должен был трогать себя, находясь в одной постели со своим коллегой. Это нарушение всей мыслимой и немыслимой субординации, и если даже Авантюрин первым эту субординацию и нарушил, это ещё не значит, что Рацио… Он плавно двинул одной только кистью, чтобы не производить лишних движений и ничем себя не выдать. Удовольствие отозвалось вялой вспышкой — и тут же затухло. Этого явно было мало, чтобы добиться разрядки и благополучно уснуть. Веритас надеялся, что не производит заметных чужому уху звуков, не шуршит одеялом, когда пальцы оттянули резинку и забрались под бельё. Провели по болезненно напряжённому стволу и плотно обхватили кольцом головку, пачкаясь в проступившей смазке. Здесь стимуляция чувствовалась гораздо лучше. Веритас закусил губу и двинул плотно сомкнутыми пальцами вперёд-назад. Движение получилось микроскопическим, без лишней возни и достаточным, чтобы удовольствие ощутилось куда более остро. То, что нужно. Рацио никогда не замечал за собой извращённых сексуальных фантазий. Отчего же тогда происходившее грозилось отпечататься калёным железом в памяти: мерно ласкающий одну только головку Веритас, балансирующий между достаточностью движений и необходимостью не шуметь; Авантюрин, в кои-то веки не мешающий, не ворочающийся, не наблюдающий даже — просто присутствующий. Веритас не мог бы сказать, от чего получает больше стыдного наслаждения: от мастурбации украдкой, от виновника его эрекции на расстоянии вытянутой руки. От всего сразу? С рукой на члене, с усердно надрачивающими головку пальцами думается не слишком хорошо. Судорога накатившего оргазма заставила всё-таки Рацио заметно дёрнуться, задавив стон. Он затих и прислушался. Со стороны Авантюрина никакой реакции не последовало. Всей душой желая, чтобы тот уже крепко спал, Рацио аккуратно убрал из белья руку, отёр о бедро. Спать перепачканным спермой — так себе перспектива. Однако других у Веритаса не было и, разморённый послеоргазменной негой, он всё-таки уснул. Утром он первым делом отправился в ванную, попросил сменить постельное бельё, хоть никаких видимых следов ночного происшествия на нём и не осталось. Новый комплект был до хруста свежим. Никаких примятостей там, где лежали их тела, никакого едва уловимого запаха Авантюрина от подушки. Сумка всё ещё занимала своё место на диване. Авантюрина всё так же и след простыл. Рацио мог только надеяться, что он в это время добросовестно занимается своей частью общего плана. Определённо это то, что стоило бы обсудить при встрече, но вот беда — в каждую их встречу случается что-то совершенно не располагающее к обсуждениям: Авантюрин у Веритаса в объятиях, бешеный стук его сердца, его прикосновения, собственное возбуждение — до шума крови в ушах. Рацио хорошо знал, что ему делать. Не забывал ни на минуту ни зачем они сюда прибыли, ни какова конечная цель. Но то, что происходило на пути к этой цели, — сбивало с толку до зубовного скрежета. Это Веритас всегда был тем, кто ставит людей в тупик. Не наоборот. — Я хотел бы спросить, когда господину Авантюрину будет выделен отдельный номер. В конце концов, это переходило уже все мыслимые и немыслимые границы. Администратор за стойкой удивлённо вскинул брови. — Извиняюсь? Господин Авантюрин получил ключ от нового номера вчера днём. Рацио поднял бровь. — Вы уверены? — Минуту. Ловкие пальцы, затянутые в белые перчатки, забегали по голографическому экрану. — Да, уверен, номер четыреста тринадцать. У вас какие-то проблемы? — Нет, что вы, никаких проблем, — ответил Рацио на сотые доли процентов тише и неуверенней обычного. И ушёл к себе, не поблагодарив и не попрощавшись. В том, что у них нет никаких проблем, он уверен вовсе не был. День прошёл точно так же, как и предыдущий, — порознь. Вещи, которые никто не забрал. Веритас, укладывающийся на край кровати, будучи почти уверенным, что вторую займут позже. Так и произошло. Авантюрин больше не не заговаривал с ним сам, не пытался выяснить, спит Рацио или нет. Веритас открыл было рот, чтобы начать разговор первым — и закрыл с пугающим его самого малодушием. День был тяжёлый, сказал он себе. Либо мы поговорим об этом завтра, либо я пришлю ему сообщение. Так или иначе, вопрос будет решён. Удовлетворившись такими планами на день, Рацио смежил веки. Авантюрин устроился совсем близко — ближе, кажется, чем стоило бы, учитывая размеры кровати. Достаточно близко, чтобы Веритас чувствовал тепло его тела, слышал его дыхание. Чтобы в памяти живо восстало то, чему никогда не стоило бы случаться. Стоит обзавестись берушами, подумал Веритас, и скрипнул с досады зубами. Зачем, одёрнул себя он тут же. Они больше никогда не будут спать вместе, в этом нет никакой нужды. — Не спишь, — хмыкнул Авантюрин и приподнялся на локте. Рацио посмотрел на смазанный полумраком силуэт. Почему-то казалось, что глаза Авантюрина должны светиться в темноте. Что ж, к счастью, они этого не делали, избавляя Веритаса от необходимости в них смотреть. — Попробуй догадаться, почему, — буркнул Рацио. — О? И почему же? Авантюрин придвинулся вплотную. Склонился к Рацио близко-близко — кровь снова застучала в висках — и, всё так же опираясь на одну руку, вторую бесстыже уложил Веритасу на бедро. — Скажи мне на ухо, — выдох щекотным облачком осел на виске. — Я умею хранить секреты. Рацио резко вздохнул и упёрся ладонью в чужую грудь, которая норовила улечься на его собственную вплотную. — Ты не понимаешь слова нет? — Я понял, что секс из благодарности тебе не нужен, — полуоткрытые губы прошлись по челюсти Веритаса. — Тогда как насчёт того, что я хочу тебя просто так? Ты меня тоже. Видишь ли, жизнь приучила меня спать очень чутко. — Ты! — Рацио дёрнулся — не слишком убедительно. Цепкая рука придержала его на месте. — Я сказал, что у меня к тебе ничего личного, — Авантюрин мягко вжался кончиком носа в нос Веритаса. — Получается, вводные данные изменились. Что ты скажешь мне на это теперь? Он застыл на месте, не двигаясь. Только его клятая рука мягко обвела кругом бедро. Не меньше десятка всевозможных вариантов развития дальнейших событий стремительно пронеслись у Рацио в голове. Вытолкать из кровати; поддаться и уступить; сказать, что ему известно о новом номере; пригрозить жалобой руководству; очень грубо послать, чтобы у Авантюрина и мыслей таких больше не было — так, как никто в жизни от него не ожидал бы. Никто из тех, кто видит в нём ходячую — и на редкость заносчивую — энциклопедию, кто слышит стук мела по доске и требовательный тон голоса. Никто из тех, кто никогда не пытался лечь с ним в одну постель. Так много вариантов — и из них всех Рацио выбрал неуклюже впечататься в губы Авантюрина своими, не то прижавшись к ним, не то укусив. Авантюрин отозвался мгновенно: помог поцелую случиться, аккуратно смяв им губы Веритаса, открыл рот шире, осторожно ткнувшись языком. Умело выласкал рот Веритаса — и успокаивающе погладил его по бедру, когда тот невольно дёрнулся на простыне. Рацио прекрасно было известно, как с сигонийского переводится «авгин» — «мёд» — и теперь этот мёд растекался лаской по всему его телу: покрывал шею поцелуями, более смелыми и кусачими, влажными мазками языка вылизывал ключицы. Задержался на сосках, попеременно прихватывая их губами и обводя языком, расцеловал бёдра, мокрыми губами отметился в низу живота. Наконец, стянул с Рацио бельё — и тот впервые не смог сдержать стон. Стояк ощущался каменным — сильнее даже, чем сутки назад. Вместе с этим Авантюрин вывернулся из его хватки и сполз с кровати. — Куда? — прошипел Рацио. Первой случайной мыслью была та, в которой Авантюрин затеял это мероприятие просто чтобы посмеяться. Может, щегольнуть потом где-нибудь своей любовной победой: он, мол, смог уложить под себя самого доктора Веритаса Рацио, а потом взял и обломал. Тот такой растерянный и злой был от этого — обхохочешься. Этой картины почти хватило, чтобы возбуждение стало спадать. — Скоро буду, док, — Авантюрин закопошился где-то неподалёку, и Рацио понял, что тот роется в своей набившей оскомину сумке. Потратив на это немного времени, Авантюрин беспардонно устроился между ног Веритаса. Прикосновение холодных скользких пальцев между ягодиц было слишком неожиданным. Рацио дёрнулся снова и сжался. — Ну-ну, — поцелуй, оставленный под коленом. — Ты ведь не думал, что я брошу тебя так? Рацио промолчал, отвернув голову вбок. — Не думал? — настойчиво переспросил Авантюрин, нависнув над ним. Ещё один поцелуй пришёлся в скулу, осторожный и совсем невинный. — Думал, — сквозь зубы признался Веритас. — Что ты, — Авантюрин отёрся о щёку носом. — У меня к тебе личное, помнишь? — Личное что? — Личное что-то, — Авантюрин вздохнул. Пальцы его всё так же подушечками вжимались между ягодиц без попыток войти. — Не проси меня о конкретике, я в этом не слишком хорош. Скажи лучше — хочешь ли ты продолжить? Веритас помолчал секунды две, а затем зарылся в светлые волосы пальцами и, повернув голову, поцеловал сам — жадно, голодно, встречая такой же напор в ответ. Палец слитным движением вошёл до костяшек, затем другой — их движение внутри, задевающее самую чувствительную точку, выбило из Веритаса остатки мыслей. Предаваться размышлениям в таком положении было бы ещё затруднительней, чем с рукой в белье прошлой ночью — и Веритас бросил эти жалкие попытки окончательно. До них ли, когда Авантюрин наконец медленно вошёл, останавливаясь и давая к себе привыкнуть; когда ласково вылизал шею, осторожно начиная двигаться; когда позволил обхватить руками и ногами, сжимать, царапать, кусать, не жалея себя и не жалея в ответ. Хриплое дыхание, смазанные стоны, скрип кровати под ними — шум в неположенное время не беспокоил Веритаса на этот раз. Когда, наконец, Веритасу не потребовалось никакой дополнительной стимуляции — оказалось достаточно трения о впалый живот прижавшегося к нему Авантюрина, чтобы член дёрнулся, Рацио испачкал их обоих и ощутил почти сразу, как Авантюрин кончает следом. Он не сопротивлялся, когда его уложили набок, устроили в объятьях — совсем как сам успокаивал Авантюрина в их первую ночь вдвоём, благо, повод на этот раз выдался поприятнее. — Новый номер, — Рацио уткнулся носом куда-то под челюсть. Пальцы Авантюрина выводили бессмысленные узоры на его спине — нежно и расслабленно, но не спросить Веритас не мог. — Почему не съехал? — Ах, доктор, ну как бы я мог? — Авантюрин прижался щекой к его макушке. — Четыреста тринадцать, ты это слышал вообще? Тринадцать — несчастливое число. Четыре — тем более. Во многих культурах его считают числом смерти, тебе об этом известно? — Можем поменяться. Я не слишком принципиален в таких вещах, — Рацио мстительно ткнул Авантюрина под рёбра. Тот заайкал. — Хорошо, хорошо! Помимо прочего, мне расхотелось съезжать от тебя, — и, немного помявшись, он спросил: — Ты не против? Вместо ответа Веритас скептически хмыкнул и боднул подбородок Авантюрина носом. Тот склонился и уронил поцелуй между его бровей — и Веритас закрыл глаза. Его ладони славно улеглись на поясницу Авантюрина. Его несносный коллега тепло и мирно дышал ему в макушку. Впервые за трое суток их сон ничего не тревожило.