Если б не было тебя... Ментовский роман

Едва ли примечательный чем-то пейзаж рисовала погода над сердцем Северной столицы в рядовой рабочий четверг, в час, уже близкий к вечернему. Солнышко, на радость честному люду не такой уж редкий гость этим летом, клонилось медленно на запад, сбавляя жар и подкрашивая благородной позолотой тучи, слегка-слегка наливавшиеся грозным свинцом. Августовская духота меж тем, как по предварительному сговору с атмосферным давлением, была изуверски-невыносимой, заставляя слабых людей даже в самых серьезных учреждениях распахивать настежь окна. Но ветерок, вопреки их чаяниям, дул едва-едва, а потому никак и никому не мог помочь закончить этот трудовой день, даже прокурору Центрального района. Старший советник Виктор Иванович Ковин, исключительно уважаемый всей профессиональной средой, от районных оперов до титанов городской прокуратуры (последними — несколько избирательно, если дело не касалось вдруг каких щепетильных и вопиющих вопросов), с самого ранья был не в духе. Под вечер, после плановой рабочей встречи с зональным прокурором, захандрил совсем, а потому заперся в одиночестве своего большого кабинета, правда, не на ключ, а на веление никому себя не беспокоить, и в описываемые мгновения восседал у себя за столом, мрачно разбирая кипу скопившихся ему на подпись дел и прочую корреспонденцию. Весь облик старого рыцаря юстиции — испещренный глубокими морщинами лоб, нахмуренные брови и седой густой ежик волос на голове, в самом деле похожих на выпущенные иголки, в сумме слагаемых давал красноречивый портрет напряжения всех имеющихся сил, что самое печальное, и душевных тоже. В конце концов, тяжко вздохнув, Виктор Иванович отмашисто снял очки и, с какой-то обреченностью проведя ладонью по лицу, откинулся на спинку кресла. В голове, мучимой поднимающимся давлением и духотой, ворочались унылые и тяжелые, что чугун Зеленого моста, мысли о надвигающимся скоро конце квартала, о показателях, о брешах и текучке в составе следователей, задержке по зарплате, гильотине по имени городская прокуратура, о том, что надо не забыть купить домой хлеба и кефира и о том, что слишком он уже стар для всего этого безобразия. Все, баста, пора на пенсию, ухожу, ухожу в монастырь!.. Разумеется, никуда бы почтенный прокурор не ушел ни за что, если уж только вперед ногами. Он и сам это прекрасно знал — все больше пугал подчиненных да самого себя, и то неубедительно. Закиснуть в четырех стенах пенсионным овощем без дела — рядом с этим по тяжести наказания для него никакая коллегия в городской не стояла. Признавшись себе в том в очередной раз, Виктор Иванович лишь чертыхнулся с пущей досады и дернул за ворот с галстуком — етиху мать, дышать невозможно… И вот, когда на душу окончательно пришлепнуло печатью скверное чувство «хуже некуда» (хотя, конечно, бывали времена куда хужей), дверь кабинета с легким скрипом приоткрылась и на горизонте появилось яркое до рези в уставших глазах рыжее пятно — вездесущая и верная секретарь Зоя. — Ви-иктор Ива-аныч, — веселенький жеманный тон этой попрыгуньи-стрекозы, сдобной и румяной, что пирожок из печки, был совершенно чужероден безрадостной обстановке вокруг, словно дверью ошибся, а потому проехался по слуху затосковавшего прокурора свежим наждаком, — к вам посетитель! — Зоя, — процедил тот в ответ, уставившись на нее исподлобья сквозь пальцы и не меняя обессиленной позы в кресле, — мой приемный день закончился вчера в пять вечера, и ты это знаешь лучше меня самого. — Виктор Иваныч! — картинно надувшись, промурлыкала секретарша, как будто не видя никаких уважительных поводов для такого ответа. — Ну это очень важный посетитель! — и с завидной грацией шмыгнула обратно в канцелярию. — Зоя! — в брошенном ей вдогонку вялом, но все же рыке эхом отдались раскаты грома. Совсем распустил эту козу, да остальных тоже, веревки из него вьют как хотят… Делать было нечего. Смирившись, что за свою мягкотелость придется отвечать сверхурочным приемом, а уж с завтрашнего дня он за них за всех возьмется, всех, а с Зои начнет в первую голову, прокурор вернул очки на положенное место, аккурат к тому моменту, когда впереди снова скрипнула дверь. И тут, подняв на неведомого визитера голову, Виктор Иваныч от неожиданности остолбенел, выдохнув короткое «ыэм» и моргнув подслеповатыми глазами, но продолжалось это замешательство от силы секунду. Немедля просветлев лицом, как не могло просветлеть и родное небо над Невой, он радостно раскинул руки (не шире, чем было прилично уважаемому прокурору) и громогласно возгласил: — Ма-арья Серге-евна! Доброе видение, она же причина воистину волшебной метаморфозы, сердечно-скромно улыбаясь, чуть семенящей походкой зашла в кабинет и столь же сердечно, не скрывая взаимной радости, поприветствовала Ковина: — Ви-иктор Ива-аныч! — не иначе незрячая богиня-покровительница послала прокурору нечаянное утешение от его окаянных забот, воплощенное в старшем (и одном из лучших!) следователе Марии Сергеевне Швецовой, крайне невовремя и несвоевременно (в то время, когда космические корабли преступности без перерыва бороздят просторы Петербурга) ушедшей в декрет. — Вот так порадовали старика! — немедля выйдя из-за стола ей навстречу и едва ли поколебавшись, тот крепко обнял, чего таить, свою главную любимицу среди подчиненных. — Прекрасно выглядите, прекрасно! — Ну скажете тоже, — с грустинкой отвела взгляд Маша, не питавшая иллюзий на свой счет, включавший двоих детей и все причитающиеся радости жизни простого следователя в декрете. — Честное слово! Готов присягнуть! — отпустив ее из отческих объятий, прокурор порывисто-галантно предложил ей стул, со скрипом выдвинув из ряда. — Ну, расска-азывайте! Садитесь-садитесь! Рассказывайте, как ваша декретная жизнь? — тон у Виктора Иваныча, как, впрочем, и он сам весь, весело и тепло потрескивал, как хворост в разожженном костерке. — Надумали от своих спиногрызов сбежать на работу? — Ви-иктор Иваныч! — с шутливо-легким, но искренним укором глянула на него Швецова. — Ну шучу-шучу! — поспешил тот оправдаться, понимая, что сказал лишнего, и, не дав ей рта раскрыть, устремился к выходу. — Зоя-Зо-я! — теперь уже певуче прорычал он в так и оставшуюся открытой дверь. — Чаю нам организуй! — Уже-уже! — прочирикала в ответ канцелярия. — Ха, Зоя ты Зоя! — всего охваченного радостным возбуждением, прокурора в буквальном смысле как подменили. Маленький, сухонький, он двигался по кабинету быстро и стремительно, а потому через мгновение уже сидел напротив дорогой гостьи за столом совещаний. — Ну так что, замучили вас ваши гражданятки? — и хотя ее сход с дистанции прямиком в роддом и далее по маршруту к пеленкам Виктор Иванович, разрываемый чувствами начальника и в то же время старшего товарища, что почти заместо отца, перенес стойко и с мужеством, совсем не ворчать у него об этом не получалось до сих пор. — Дети не замучили, — Маша видела все эти подколки насквозь, понимала, что все это говорится любя, а потому ни капельки не обижалась, распираемая к шефу в ответ просто дочерней нежностью, — а вот по следствию соскучилась, — чуть усталая теплая улыбка все не сходила с ее лица. — Да и… — Правильно-правильно! — перебил ее разошедшийся прокурор, — А то совсем дома у меня закисните! Хватит вам с ними одной. Отец, знаете ли, тоже пусть подключается! Андрея он всегда недолюбливал, было за что - не только за вечную ревность к работе, которой тот изводил лучшего его работника. И в то же время это был укол ей, за жертвенную гордость. Она, конечно, в глазах всех была сумасшедшей и блаженной одновременно, уйдя со вторым дитем в декрет и одновременно совсем уйдя от мужа. Подруга голосила на нее, прокуратура бурлила на все лады, Виктор Иваныч тоже переживал. Но изменить ее решения тогда не могло ничего, да и теперь бы тоже не получилось. Чаша была испита до дна. — А вот и чай! — тут в кабинете вновь все осветила своими рыжими копнами и как всегда намалеванными губами Зоя, будто пава, изящно подплыв к ним с подносом. Чайник, чайничек, чашки, блюдца, ложечки, вазочки с сахаром, вареньем, конфетами — таким фуршетом на любой вкус в приемной прокурора Центрального района встречали только по-настоящему дорогих гостей — немедленно разместились где надо, и скатерть-самобранка без лишних слов удалилась в свои владения, едва ей успели сказать спасибо. — Ну, — Ковин придвинул свою чашку к себе, — Зоя вам, наверно, все наши новости уже пересказала? Берите-берите конфетки! И вареньице кладите! — как любящая бабушка в детстве, все накормить ее пытался. — Да я только-только пришла, Виктор Иваныч, — хихикнула умиленно Маша, принимая все угощения, чтоб не обижать. — Ну что я, Зою и ее талантов не знаю что ли? — красноречиво усмехнулся прокурор, бросив саркастичный взгляд на дверь в канцелярию. — Сказала только, что опять все увольняются. — Да-а, редеют наши ряды, — признал со вздохом шеф, видно, обреченный по жизни то и дело терять своих следователей. — Горчаков вот, последние две недели дорабатывает и в городскую с концами уходит, — концы и городская были совместно проиллюстрированы широким махом руки в сторону окна, выходившего на Неву. — Другие кто куда… Из опытных вон, опять мы с Филоновым одни остаемся. — А Женя? — Я вас умоляю, Марья Сергевна! За Евгенией Анатольной все также глаз да глаз нужен, — уж сколько эта девчонка хлопот ему приносила с самого ее прихода практиканткой, вместе с результатами расследований, правда. — Но вы то, — он пристально глянул на Швецову, — вы-то родной корабль спасти пришли, я правильно ж понимаю? — Правильно, — улыбаясь, как на духу чистосердечно призналась Маша, и правда пришедшая узнавать насчет выхода на работу, порядком тяготясь уже бытом и стесненностью собственных средств. — Во-от, уже кое-что! — он в своей догадке отчего-то все это время не сомневался. — А новость-то я вам досказать не успел! — вкрадчиво-интригующе, прям как Зоя несколько минут назад (с кем поведешься, от того и наберешься), он подлил ей и себе заварочки. — У нас-то где убавилось, там и прибавилось. — Опять практикантку прислали на чье-то место? — легендарная проницательность этой женщины не оставляла, казалось бы, ни малейшего шанса ее чем-то удивить. — И это тоже, — кивнул прокурор. — Так вы ж дослушайте меня! — вот нетерпеливая девица, вечно перебить его норовит. — Буквально на недельке родное наше начальство обрадовало — добавили нам ставки на следствие. А отдел кадров тут же прислал в распоряжение двух молодых, э-нер-гич-ных, — энергичность была подтверждена ротфронтовским жестом, — барышень, как раз сегодня их вот оформили, — свеженькие личные дела как раз лежали у него на столе среди других бумаг, за ними он и встал, очевидно желая, чтоб она с ними ознакомилась, оказывая тем самым, немалое доверие. Все та же проницательность в помолку с интуицией и просто многолетним знакомством с Виктором Иванычем подсказали Марье Сергеевне, что вот такому спокойному сообщению о двух новеньких барышнях предшествовали буря и бурный монолог, начинавшийся примерно с полной негодования и досады реплики «опять баб мне подсунули на следствие!» и излитый не то Зое, не то, прости господи Филонову, не то операм, а то и всем вместе, кто его в тот драматичный миг застал… А теперь он, похоже, как всегда, остыл и смирился. — Воот, — Ковин, тем временем, вернулся к ней с папками, — одна девочка к нам со скамьи университетской только, — отодвинув на безопасное расстояние посуду, Маша приняла у него в руки дело, — стажером ее взяли. — Забелина Александра, — тихонько прочла Швецова имя на тонкой папочке и про себя удивилась необычному для сегодняшнего дня отчеству юной леди. — Хорошо вуз закончила, практики все на отлично, — рассказывал тем временем прокурор, и, судя по толщине папки, это все, что пока по существу можно было сказать о новой подчиненной. — Ну, это еще ничего не значит, Виктор Иваныч, вам ли не знать, — просоленная годами на следствии, хотя самой было еще не так много лет, Маша на очарование диплома и младости не поддалась — работа все покажет. — Ну вот вы из нее следователя и сделаете! — парировал Ковин, но всерьез почему-то она это за угрозу не приняла. — А вторая девушка, — эта папочка была уже пообъемистей, — другой коленкор, два года в городской отработала, Елизавета Долгорукая. — Это ее брат, кажется, на Васильевском держит адвокатскую контору? — Да-да-да, — подтвердил Виктор Иванович, вернувшись за стол, — и мать довольно известная, к слову, в нашем городе бизнесвумен. Салоны красоты-парикмахерские, если не ошибаюсь, держит… В не только просоленной, но и продутой следственными и жизненными ветрами душе Марьи Сергеевны неприятно заныло, словно на плохую погоду, и появился горький привкус слова "блат"… — В общем, — голос прокурора и хлопок ладоней по столешнице вернул ее во все внимание, — раз уж вы так удачно зашли и снова с нами, мыслю теперь собрать их вместе, новеньких я имею в виду и Евгению Анатольну с ними — и непосредственно под ваше наставническое, так сказать, крыло, в порядке экспериментального отдела что ли… — Ч-что?! — от таких известий, схожих с петлей в воздухе, Маша чуть не подавилась чаем. — А что вас, собственно, смущает? — недоуменно подернул седыми бровями начальник. — Вы опытнейший сотрудник, вам книжки в пору писать с одних только ваших протоколов, и товарищ надежный. Вот и будете передавать бесценно, так сказать, нажитый… — Виктор Иваныч, да вы что! — она очень его уважала и любила, но смолчать на такое не могла, аж вскочила на ноги. — Ну какой из меня наставник! — Отличный наставник, отличный! — Виктор Иваныч оперативно пошел в атаку от обороны с несколько повышенных тонов. — Тут вы в себе даже не сомневайтесь! Кто их еще уму-разуму научит, кроме вас? В конце концов, вы мать прекрасная, это в каком-то смысле из той же области… — Нда, прекрасная, — Маша не сдержала кривой горькой усмешки, исказившей и без того уставшее лицо, и отвернулась. Андрей в период их брака, кажется, до конца жизни привил ей рефлекторное чувство, что мать она отвратительная, и не уставал об этом напоминать до сих пор, вот как вчера вечером по телефону… — Лучше очень многих, скажу я вам! — от Виктора Иваныча не укрылись ни гримаса, ни уведенный куда-то в Неву тоскливый взгляд, ни закушенная губа и стихший дрогнувший голос, а потому он снова поднажал на свой, чтоб сбить с нее этот непрошенный приступ самобичевания. — А следствие? — уже без крика и протеста спросила она почти жалобно, опять обратив большие карие глаза к начальнику. — А что следствие? На вас на всех хватит дел, заплачете еще! — теперь он нервно встал из-за стола. — Помощь-то вам нужна? Вот, берите как раз, на вырост. Да сядьте вы, — с досадливым вздохом махнул он рукой и зашагал по кабинету, на ходу сдвигая очки и потирая пальцами переносицу. — Погодите, ну со стажеркой я понимаю, — Швецова послушно вернулась на место, — дело обычное… — Евгения Анатольна тоже все еще зеленая! — превентивно, угадывая направление ее вопроса-аргумента, ответил Виктор Иваныч, — ветер в голове все гуляет! Мне спокойней будет гораздо, если она будет под вашим присмотром. — И это я понимаю, — согласилась Маша с невыразимым смирением, не в силах скрыть как следует, что ей персонально эта ноша не по душе. — А девушке из городской зачем нянька? Целых два года на следствии, еще и в таком месте. — А вот тут ситуация такая… щепетильная, я бы сказал, — как будто замявшись, Ковин резко сменил напористый тон на доверительный и столь же щепетильный и вернулся за стол, и Машина интуиция подсказала ей, что это не сулит услышать ничего доброго. — Ушла она из городской не очень хорошо. — Это в каком смысле? — чуть нагнувшись к нему и прищурившись, спросила тихо, но с металлическим скрежетом в голосе Швецова, давая четко понять, что требует всей правды, раз ее в это вмешивают. — Ну, если коротко, — явно подбирая слова получше и сцепив руки перед собой в замок, Виктор Иваныч все же начал, — в начале лета случилась очень, скажем, некрасивая история с женихом ее, он опером был в убойном отделе Главка. — И? — Ну что и, — проворчал прокурор. — Упустил он очень важного подозреваемого, ни с того ни с сего где-то в самый ответственный момент загулял, в прямом смысле этого слова. Запил, даже на следователя городской, с которым по этому же делу работал, напал, представляете? — Белая горячка? — мрачное выражение недоуменной брезгливости застыло у Маши на лице. — Конфликт у них вышел, из-за женщины. Подрались на глазах у всего честного народа, кучи свидетелей, при том, что были друзья не разлей вода. Нашли время… — Из-за этой Лизы что ли? — Да в том-то и дело, что из-за другой, — некрасивые контуры этой истории становились все четче и резче. — В общем, пока он, Владимир этот, резко развел бурную личную жизнь, положенные 48 часов задержания истекли, доказательств не собрали и подозреваемого за неимением обвинения, поскольку весомых оснований не нашли, выпустили. А рыбка была крупная, ее на Литейном ждали, по терроризму… — И на него спустили всех собак, — со вздохом констатировала Маша очевидное, мысленно крестясь «чур меня, чур» от столкновений с Литейным. — Не то слово, — процедил Виктор Иваныч, как будто сочувствовавший этому злосчастному жениху. — Сложили все слагаемые сразу, без очередности знаков, случайности и совпадения даже не рассматривали. Вот и слепилось, что сделано это все было по предварительному сговору с неустановленными преступными лицами, в группировке которых состояло отпущенное лицо, кавказской, как вы догадываетесь, национальности. Больно уж все удачно сложилось. — Так а Лиза тут причем, Виктор Иваныч? — в целом Марье Сергеевне уже все было понятно с этой странной историей, кроме одного — того, что уже косвенно, но касалось и ее. Неужели девчонке за неверного жениха страдать пришлось, как в каком-то дремучем веке?.. — А Лиза, — вздохнул Ковин, протирая очки, — в то, что жених виноват, и тем более что это он по сговору с бандитами все устроил, не поверила, — сделав паузу, он многозначительно посмотрел на Машу, — несмотря ни на что. Полезла самовольно это расследовать ну и… попалась кому не надо. И наговорила чего не надо, — на последнем слове Виктор Иваныч сознательно сделал ударение. — В общем, обернулось все хуже некуда. — И ей после этого дали просто перевестись в район? — Ну, хотели сначала выпнуть с волчьим билетом, как у нас любят. Потом подостыли, начальство ее непосредственное заступилось, следователь-то она хоть молодой еще, но очень приличный, на хорошем счету была всегда. Так вот и утрясли кое-как, а поскольку именно у нас хронический недокомплект, то отправили именно к нам. За столом повисло молчание. Марья Сергеевна, если честно, терялась, как относиться ко всему тому, что она сейчас услышала. Этой Лизе она, с одной стороны, сочувствовала, представляя, что ей довелось пережить, и зная прекрасно, как умеют те, кому лучше не попадаться, давать по рукам. С другой же, подсознательно уже не очень доверяла — опыт ворчливо и навязчиво подсказывал, анализируя предысторию, что выкинуть она может что угодно. Прямо как Женя… еще одна. К тому же, дочка богатой мамы и опозоренная, получается, на весь профессиональный круг невеста. Взрывоопасная смесь… для следствия. — Да, вы не поверите, МарьСергевна, — вдруг напомнил о себе где-то рядом голос Виктора Иваныча, малость повеселевший ни с того ни с сего после мрачного рассказа, — с женихом-то ее тоже малой кровью все в итоге обошлось. — Что-что? — чуть поморщившись, переспросила Маша, так глубоко задумавшись, что не заметила, как начальник вернулся к своему столу и вернул личные дела на место. — Я говорю, жениха нашей девушки тоже к стенке никто ставить не стал, пощадили, — прокурор сегодня прямо сыпал образными речами. — Тоже из органов не погнали. — А это-то каким чудом? — соболиные брови Швецовой от немалого удивления приподнялись и чуть смяли гармошкой лоб. — А вот так, — развел руками Ковин. — На Литейном тоже разные люди работают, умные в том числе, как и в Главке, собственно. Во-первых, связь его с кавказцами никак не доказали. А во-вторых, Елизавета Петровна, наша девушка то есть, настояла вовремя на анализе крови — и следы клофелина нашли. — Подсыпали? — Да, предположительно, в кабаке, где он выпивал. Концов так и не нашли, сам он, как водится, ничего не помнил, но халатность-то вопиющая была, мягко говоря. Так что из Главка его тоже в район, на землю так сказать, сослали… И тут Машу совершенно, казалось бы, на ровном месте, как в простеньком сериале, обожгла догадка. — И тоже в наш район?! — с гримасой ужаса и неверия она во все глаза уставилась на Виктора Иваныча. Ответом ей, впрочем, уже и так все понявшей, стало красноречивое молчание и оброненная спустя паузу реплика, как бы оправдывающаяся: — Не я это решал, Марья Сергевна. — Виктор Иваныч! — Швецова просто растерялась, на мгновение потеряв дар речи и хаотично пробежавшись глазами перед собой. — А… а как вы себе тогда это все представляете? Под «все», разумеется, имелись в виду следователь Лиза и ее со всех сторон обличенный бывший жених-опер, из-за которого она чуть не вылетела из юстиции в окно, который ей изменил и об этом узнали все, которого едва не обвинили в пособничестве бандитам, и еще хуже террористам. И вот после этого им придется работать вместе?.. У них в районе? Санта-Барбара... — Ну что значит как, — снова проворчал Ковин, бесцельно отодвинув кипу папок на столе в другую сторону. — Обыкновенно! Все взрослые люди, как-нибудь со своими чувствами разберутся. Здесь прокуратура в конце концов! — прибавил он с нажимом, найдя добивающий аргумент. — Не институт благородных девиц, слава Богу. — А Лиза хотя бы знает об этом? — Знает, — кивнул прокурор, — ну что вы обо мне думаете, Марья Сергевна, я с ней отдельно переговорил об этом, ситуация-то деликатная все-таки, — и кто тут отмахивался от института благородных девиц только что… — И что? Ее ничего не смущает? — Сказала, что она взрослый человек и профессиональное с личным не смешивает, — сказала это девочка, прыгнувшая в пасть гнилому делу спасать честное имя подлеца-жениха. Но впрочем а она бы что на ее месте сделала? Маша не знала. — И вы этому верите? — скептично с щепоткой жалости спросила она. — Не знаю, — признался Виктор Иваныч, — поживем-увидим. В конце концов, этот Корф не единственный в РУВД опер, будет ей с кем работать, кроме него. — Подождите, — насторожилась Маша, слегка недоверчиво нахмурившись, — Корф? — Да-да, Марья Сергеевна, представьте себе! — предугадывая, к чему она переспросила, подтвердил прокурор. — Сын прославленного нашего режиссера-лауреата — это и есть наш капитан Корф, Владимир Иванович, теперь уже наш, да. У Винокурова под началом служить будет, с еще несколькими бойцами в придачу. Можете себе представить, вся семья сплошь артисты-интеллигенция — а сын в милиции оказался! — делясь этой невероятной историей, прокурор добродушно и все равно чуть неверяще усмехался, будто в этом было нечто забавно-недостижимое. — Особенный, видимо, — не разделяя его веселья, вздохнула многозначно Швецова, мысленно уже жалея Володю Винокурова, что ему на шею вот такую медаль навешивают. Еще один «непростой» со связями… Хотя, может зря она так к человеку, которого не видела даже и не знает. — Видимо. Ну, все, что знаю, связями родителя и прочих родственников он не пользовался и от армии тоже не бегал, вон, в Чечне отслужил, награды боевые имеет. Так родственники не того профиля… Но от этой реплики Маша все же удержалась, вняв голосу порядочности, и промолчала. — Да, а следователь городской этот, который дело кавказца вел, ну, с которым Корф еще это, из-за женщины мордобой устроил, как его, Репнин, — вдруг вспомнил, что он еще забыл осветить в этой истории, Виктор Иванович. — К нему по итогу столько претензий не было, но он сам уволился. Не смог, так сказать, поступиться принципами. Считал себя таким же виноватым, в общем… — Я бы на его месте так же сделала, — призналась Швецова, смутно пытаясь вспомнить следователя с такой фамилией, а в городской она достаточно неплохо знала многих, до декрета так точно, но так никакого четкого образа из памяти и не всплыло. — В адвокаты перешел. На ту сторону баррикад, выходит, судебных, хе-хе, — то ли Ковин пытался ее раздобрить и разрядить обстановку, то ли в самом деле был расположен сейчас пошучивать. — Вот такие пироги, Марья Сергеевна, — вздохнув, он пристально посмотрел на нее. — Ну, что думаете? — Корфы, Долгорукие, Репнины, — хмуро перечислила Маша, посмотрев куда-то в сторону. — Каких-то принцев и принцесс к нам в органы понесло, Виктор Иваныч… — Во-во, — рассмеялся тихо прокурор, — я то же самое сказал, — тут он, немного сбитый с толку ее ворчливой шуткой, опомнился. — Так а-а что насчет идеи-то моей, с отделом под вашей командой думаете? — Н-не знаю, Виктор Иваныч! — поморщившись, честно ответила она, встав на ноги и обняв себя руками, что только подчеркнуло одолевающие ее сомнения. — У меня своих детей и так двое… — А будет пятеро! — шеф догадался, в какую сторону легли ее мысли, и снова пошел на превентивные меры. — Плохо что ли? Сразу взрослые. Да сядьте вы, не сидится ей сегодня, — пробормотал он, направляясь обратно за стол совещаний. — Да, понимаю, я, Машенька, понимаю, что вам своих забот хватает, — признал он со вздохом, подсаживаясь напротив. — Но некого мне больше просить, чтоб я спокоен был за все это, некого! — К Елизавете после той истории будет особое внимание зонального? — она и так уже догадалась, что тревожит шефа больше всего. — И вся ответственность на вас? — Это тоже. Да и, — он досадливо отмахнулся, — черт бы с этим, на самом деле. Я не как начальник даже, как человек… Начальница ее, давняя моя знакомая с института еще, сама просила меня как-то, — он замялся, — помягче с ней что ли быть. По возможности, — подчеркнул он. — Девочка-то следователь хороший, вон, по одному личному делу уже видно. И знакомая моя, наставница ее, никогда абы за кого не просила. Что до остальных девиц… ну, согласитесь, МарьСергевна, — прокурор чуть нагнулся к ней, — лучше уж я их отдам вам, чем, — он кивнул головой куда-то в угол между Невой и Гагаринской улицей, — Филонову. Коварный Виктор Иваныч, он знал ее много лет и знал, как пользоваться ее невероятным, на грани патологии чувством ответственности во благо родной юстиции. При упоминании Филонова Швецова не могла не признать — этот Бог знает чему научит, зеленую стажерку так особенно, еще всем боком выйдет… — Да и потом, вы ж меня все не дослушаете никак, — все тем же вкрадчивым тоном продолжил шеф, — я вам даю их не просто потому что некому больше. Вам же это не только головной болью воздастся, — уловив проблеск интереса в ее погрустневших глазах, он, не рассусоливая дальше, выложил последнюю карту на стол. — Нам же ставок добавили? Добавили. И будет у нас теперь, я надеюсь, как у белых людей, зам по надзору за следствием. Если все сладится — у вас с девицами, у меня с верхом, думаю двигать вас будем, на эту самую должность. А это звание выше, — он качнул головой, иллюстрируя весомость выгоды, — зарплата. Нагрузки по делам меньше, опять же, детей будете видеть не по ночам. Ну, как вам такое мое предложение? Он, признаться, и не рассчитывал, что она немедленно, с огнем в глазах и пылом в сердце, схватится за партийное задание, и тем более, что перспективы тут же разрешат все противоречия и возражения — в конце концов, это Швецова, а не Филонов. Чутье прокурора не подвело — Маша ничего не сказала, но задумалась, что его уже устраивало. Надежды он все равно не терял. — И куда вы нас, такую толпу, посадите? — это было первое, что спросила без пяти минут зам по надзору с какой-то обреченной интонацией. — Так на третий этаж! — обрадованный услышанным, ибо оно означало бесповоротное согласие, шеф указал рукой куда-то в потолок. — Э, да вот где Елена Валентинна еще со своей бригадой сидела, ну, когда маньяка ловили, помните? Там и светло, и просторно, места всем хватит. Ну, — помолчав, снова хлопнул он ладонями по столешнице, что было эдаким символическим сигналом о начале новой жизни, — на том и порешим! Завтра отдел кадров, канцелярия, а с понедельника, с новыми силами!.. — ритмично нараспев, с комсомольской бодростью разложил по календарю Виктор Иванович, позабыв напрочь о снедавшей его еще час назад тоске-печали, будто статистика по переданным в суд делам за этот час безоговорочно исправилась. — Хорошо, Виктор Иванович, — покорно вздохнула Маша, встав из-за стола и отодвинув чашку, где были последние капли недопитого чая с противным мелким осадком заварки. — Завтра пойду все оформлять. — МарьСергевна, — окликнул ее прокурор, разумеется, заметив ее настроение, — что, совсем не рады, что выходите? — спросил так почти робко, как юный повар, чье блюдо должно понравиться маминым гостям, но что-то они все давятся и спешат чем-то запить. Он-то думал, она и правда соскучилась по работе… — Отвыкла просто, Виктор Иваныч, — ласково, но все еще меланхолично улыбнулась Маша, которая заканчивать разговор на плохой ноте не хотела. — Буду обратно привыкать. — Правильно-правильно! — как будто удовлетворившись этим объяснением, кивнул начальник. — Как втянетесь, вас за уши не оттащить будет, я ж вас знаю! Ну, идемте, провожу вас что ли, — но тут же затрезвонивший на столе служебный телефон лишил прокурора возможности это сделать от всей души. — Ай-й, етиху мать… Слушаю, Ковин! — Виктор Иваныч, не волнуйтесь, я пойду, — шепнула Швецова и попрощалась с ним кивком, пока тот выслушивал какого-то абонента и взаимно кивал ей с малость виноватым видом. Из кабинета она вышла с тяжелым вздохом, как девочка, у которой закончились летние каникулы, и уже завтра в школу. Глупо, конечно, тем более, что она сама решила, что пора возвращаться, а тут еще и такие предложения, которые кто-кто, а ее шеф впустую не делает. Но на душе скреблись кошки, сварливые и гадливые, намяукивающие ей в оба уха, что ее согласия на эту авантюру на самом деле никто особо и не спрашивал, хотя Виктор Иваныч и очень старался все обставить деликатно. И что из этого всего выйдет… — Ма-аш, Маш, ну так что? — оторвала ее от этих хвостатых и блохастых мыслей Зоя, и вид у нее был такой, что она вся на иголках в ожидании известий, которые можно с завтрашнего дня по секрету распространять профессиональному контингенту на все три этажа прокуратуры и РУВД. — Все, Зоечка, завтра в отдел кадров, — с усталой улыбкой огласила Мария Сергеевна результат аудиенции у любимого начальника, предсказуемые, впрочем, до последней буквы. — Ур-ра! — пискнула по-детски рыжая бестия, засверкав голубыми карандашно-подведенными глазами и схватив ее за руку. — Машка, я так рада! Не представляешь, как тут все скучали, шеф особенно! — она и так ей это уже сказала, когда та только вошла в канцелярию, но теперь уже был другой повод повторить. — А ты не рада? — Да-а, — махнула свободной рукой Швецова, досадуя на себя, что все читают ее даже не как открытую книгу, а как стенд «их разыскивает милиция», что заму прокурора по надзору не по чести. — Акклиматизируюсь просто. — Оно-то понятно, два года в пеленках… Какой там, больше уже! Караул, Машка, как время-то пролетело! — и Зоя этому объяснению поверила. — Ну давай, завтра ждать тебя из отдела кадров буду! — воздушный поцелуй, и пухлые пальцы с перламутровыми ногтями что-то бодро запечатали на новенькой клавиатуре, а Маша, забрав сумочку, тихонько удалилась за дверь. На парадной лестнице, куда та вышла, не глядя, ибо пути за столько лет были выучены настолько, что разбуди ночью — придет в приступе лунатизма в любой угол прокуратуры, Швецова, хоть и не собиралась, остановилась у огромного зеркала, показывающего всех проходящих в полный рост. Оно было таким огромным, до потолка, что все отражающиеся в нем казались такими маленькими, что почти ничтожными перед царившим здесь, в старинном особняке, духом юстиции. Себя в этом магическом стекле Маша, как и всегда, увидела без прикрас — одетую уже в совсем неновую и какую-то и впрямь тетскую одежду: юбку серую по щиколотки, кофту с коротким рукавом в какой-то нелепый цветочек, с катышками, в растоптанных давно до ощущения тапочек туфлях с микроскопическим каблуком… Еще и с шевелюрой, зализанной, затянутой в вечный расхристанный малость пучок, который как прирос к ее голове, отчего волос, казалось, у нее еще меньше, чем на самом деле. Не укрылись и синяки под глазами, тоже неотделимые от нее, и морщинки там, сям… Может права Альбина, причитая, что она себя просто похоронила, условно-досрочно… Но покоя тем самым, в любом случае, она не приобрела ни коим образом, покой опять ей только снился… — Ну что ж, — глубоко вздохнула и бессмысленно, но решительно смахнула невидимую пылинку с чуть нахмуренной брови юрист 1-го класса старший следователь Швецова, пристально глядя на свое же отражение с красноречивым, затаенно-мрачным выражением, так и говорившим, что она готова ко всему, — начнем, благословясь… *** А в это самое время, на другом конце города, где-то во дворах примерно между проспектом Науки и Гражданским проспектом, текла в своем темпе жизнь, столь же далекая от хитросплетений дел и судеб в прокурорских кабинетах, собственно, как далеки друг от друга Гражданка и Невский, особенно в часы развода мостов. В кругу обшарпанных панелек и зеленых насаждений казалось, асфальт все еще стойко источал жар прилично припекавшего весь день солнца, а духота покидала этот корабль последней, заставляя бабушек на лавочках вяло обмахиваться без особого проку своими то копеечными веерами из киосков, то телепрограммками, и промеж сплетен и ворчаний тяжко охать. Пацанам в хоккейной коробке, на летнее время превращенной в футбольно-баскетбольную, на эту муку, казалось, было плевать — они, как и всегда, от души бесились, так провожая последние деньки перед возвращением в ненавистную школу. Живым напасти не давался и плюгавенький лысеющий мужичок с дальнего подъезда, исправно время от времени обливая свой пузатый торс из баклажки и продолжая что-то упорно перебирать под капотом своего жигуленка. И вот в разгар всего этого тягуче-безмятежного действа, казавшегося в какой-то миг блаженно-бесконечным, откуда-то с заднего плана незаметно вышла худая, как тростинка, девчонка с двумя простецкими косичками. В обыкновенном летнем наряде из майки, шортиков и шлепанцев с цветочком, она до того органично вписывалась в эту дворовую композицию, что на нее, казалось, и правда никто внимания не обращает. Вот чего-чего, а как раз внимания к себе она привлекать в этот момент, когда обеими тоненькими ручками тащила с еле слышным пыхтением две или три объемистые пленки из химчистки, видимо, тяжеловатые, точно не хотела. Донести бы это поскорее и руки освободить… — Здрасте, бабушки, — на автомате поздоровалась она с главными людьми во дворе, едва ли глянув на них, а в разговор вступать было не зачем. — Здравствуй-здравствуй, милая, — бабули этот ритуальный реверанс приняли, и тем не менее одна из них, недовольно прищурившись, проворчала вслед, когда та отошла подальше. — Еще б голая вышла… — Ой, Николавна, ты будь молодая сама б сейчас купальник напялила, — хихикнула ее товарка, замахав своим маленьким цветастым опахалом, что невестка привезла из Турции в подарок. — Жарюка-то какая… — На пляж бы тогда ехала, — внушительного авторитета и объема матроне, слегка ужаленной по больному, все же не давал покоя внешний вид дочки уважаемой пары из третьего подъезда. — Да Гхосподи, да было б что там прикрывать, — скривилась третья старушка насчет этого бессмысленного спора соседок и тоже покосилась вслед девчонке. — Кожа да кости, смотреть не на что… Всего этого предмет пересудов старых перечниц, конечно, уже не слышала. В глубокой задумчивости, наверное, о чем-то еще, кроме забранных из химчистки и почему-то таких тяжелых костюмов, она продолжала свой путь, пока вдруг с галдящей на все лады площадки ее не окликнули: — Сааашк! Саш! — чуть неловко, вывалившись через порог, ее рванул догонять здоровый патлатый детина, которому в жаркий летний день зачем-то понадобилась хоккейная клюшка. — Пацаны, таймаут! Разминаемся! — на лету крикнул он в коробку. — Сашк! — А, привет, Мотька, — без особых эмоций поприветствовала его Саша, хотя это и был ее близкий с детства друг, первый, кто с ней в этом дворе заговорил и подружился, как они с семьей сюда переехали. — Куда идешь, чего прешь? — Да вот, — она вздохом указала на пленки с почищенной одеждой, и Мотя тут же, придумав на ходу, подставил дружеские плечо и клюшку. Поняв его без слов, девчонка, хихикнув, стала навешивать на палку жестяные вешалки-гнучки — получилось изобретательно и даже остроумно. — А что, пакет тебе не могли дать? — проворчал друг, успевший понять, что для нее это была неудобная тяжесть. — С пакетами в стране напряженка, — навесив последнюю вешалку с отцовским клетчатым костюмом, пропыхтела с сарказмом Саша. — Ха-ха, — рассмеялся парень, — ты прям как теть Нюра говоришь, — превращенную в коромысло клюшку он молодцевато закинул на мускулистое плечо, и они пошли к подъезду. — Чего смурная такая? — Да-а, — нехотя пробормотала она, махнув рукой, — так... В понедельник на работу выхожу. — Че, все, совсем? — Совсем, Моть. — И куда? — В прокуратуру… — В ту же самую? Где практика была? — Не, в Центральный район. — Фига! — присвистнул друг. — Так круто же! — Ну да, — признала она, но ни ее глаза, ни интонация голоса не подтверждали этого. — И чего? — Да как чего, Моть! — раздраженно воскликнула она, как будто вот он не понимал. — Боишься что ли? — Волнуюсь, — нехотя признала та, очень не любившая показывать свои слабости, даже перед лучшим другом. — Ты ж сама хотела следователем быть! — И сейчас хочу. Но… Это ж не практика уже, Моть, это работа… — Фигня война, — верящий в нее дружок так и не увидел поводов для беспокойства и продолжал улыбаться. — Не дрейфь, прорвемся! Выйдешь к нам? — он тут же легко перескочил на другую тему, как пульнул шайбу на другой край площадки. — Мы с пацанами тут хоккей с мячом замутили, — за что Мотьку любили все во дворе, он никогда не брезговал возиться даже с малышней, несмотря ни на взрослость, ни на статус местной звезды, по крайней мере городского размаха, все для него были пацаны и на равных. — Возьмешь вторую команду, кэпом будешь, а? Матч сгоняем? — Не знаю, Моть, — Сашка покачала головой, хотя заманчивое предложение уже начало прессинговать кисло-взрослое настроение и эффектно прижимать к воротам. — Мне еще убраться надо… — Да ла-адно, — кому как не ему было знать, чем так легко соблазнить закадычную подругу, которая всегда была своим пацаном, особенно в том, что касалось попинать шайбу или мячик во дворе, оттого он только шире заулыбался. — Кидай шмотки и айда! — Ну ладно, попробую, — больше декоративное, чем реальное сопротивление было сломлено, и Сашка нетерпеливо набрала на домофоне номер квартиры. — МамНюр, открывай, это я! В конце концов, взрослая жизнь и правда начинается, если подумать, только в понедельник. А пока еще был четверг, и портить его своими страхами облажаться и все такое, если прям честно, выпускнице юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета Александре Забелиной совершенно не хотелось…