Безумие
19 апреля 2024 г. в 03:41
В воздухе витал смрад свежей и затхлой крови, смешиваясь и рождая ещё более отвратительный запах.
Может ли убийство пахнуть? Может ли источать какой-либо запах жертва в ожидании неминуемой смерти? Когда за осознанием кончины следует полное отключение когнитивных процессов, а на их смену приходит лишь инстинкт выживания, инстинкт самосохранения — когда гуманоидная состовляющая, исчезая, заменяется на животное? А вместе с ним обостряются органы чувств, и существо, напитавшись животной энергией, растеряв остатки осознанности, превращается в сосредоточение низменности и начинает источать специфический запах смертности, животного ужаса, трепещущих фибр. Лёгкие начинают перекачивать больше воздуха, сердце напрочь сбивается с ритма, кожа покрывается мурашками от напряжения волосяных фолликулов… И безумный взгляд. Взгляд жертвы.
А может ли пахнуть убийца? Когда в её организме происходят всё те же самые изменения, как и в организме жертвы? И запах, специфический лишь для убийцы. Принцип «бей или беги» — такой же старый, как и весь мир. Такой же мудрый, как и первая богоподобная сущность. И есть лишь два первоночала: «бей» и «беги». Убийца и жертва соответственно. И обе в равной степени так же сильны, как и слабы.
В сознание сквозь толстую пелену проникали разнообразные звуки: ритуальное исступлённое пение — протяжное, утробное и, признаться, завораживающее, а также шум и гам примерно двух дюжин людей — некоторые из них, по всей видимости, поддерживали некую беседу, а другие — исполняли некий танец.
Минтара слегка нахмурилась и, с шумом вобрав воздух в лёгкие, распахнула глаза. Первое, что она увидела, — это бескрайний потолок, если его можно так назвать. Голые скалы, росшие, казалось, из самого инферно, грозно нависали над головой, пропадая где-то далеко вверху. По ним стекала влага, насыщая пространство вокруг сыростью и лишь подчёркивая затхлость этого места. Всюду были натыканы факелы, горящие зловеще красным огнём, вокруг были огромные бассейны с непонятной тёмно-алой жидкостью. Чёрт возьми, неужели это кровь? Бассейны, чёрт возьми, крови.
Минтара пожалела, что открыла глаза.
Слегка приподняв голову, женщина сразу же увидела горельеф — огромный череп в обрамлении красных брызг, выступающий из камня скалы. Зловещий, со светящимися красным глазами. Минтара сглотнула и вновь закрыла глаза, пытаясь не думать о том, где она находится.
Вновь открыв глаза, она увидела жуткую и вместе с тем прекрасную, чарующую картину: та самая Леди в бассейне крови. Она стояла по пояс в бассейне, спиной к Минтаре и лицом к черепу в камне и исполняла замысловатые манипуляции тонкими ручками. Теперь, в настоящий момент Минтара узнала в зловещем черепе аватар Баала — бога убийств и крови. Среди шума и ритуальных песнопений Минтара услышала исступлённую «молитву» — если её можно так назвать — из уст Орин:
— Я перед тобой, Отец. Я вся твоя. Всё моё тело и моё сознание в твоих руках. Я твоё оружие. Твой Нечестивый Убийца. Я кровь твоя — грязная, гнусная и ужасная. Прими моё подношение, прошу. Услышь меня. Я убиваю с твоим именем на губах. Скоро весь мир захлебнётся собственной кровью — всё в честь тебя, ужасный Лорд Убийств. Мой Лорд. Я брошу к твоим ногам весь этот жалкий мир — мы примем вместе кровавый душ. Услышь меня, Владыка Убийств.
Орин склонила голову и подняла руки над головой, словно совершая некое подношение. Прищурившись, Минтара заметила отрубленную, всё ещё кровоточащую кисть мужчины, которую Орин подносила Баалу. К горлу подступил комок, и Минтара, не выдержав, опорожнила раздражённый желудок, выпустив его содержимое на окровавленный пол. Голова жутко болела; прикоснувшись к затылку, эльфийка почувствовала боль — видимо, её неплохо оглушили тупым предметом. Умело, стоит сказать. Даже не нужно долго думать, чтобы понять, кто именно сделал это с ней.
Орин, словно почувствовав, что за ней следят, резко развернулась и пристально посмотрела на Минтару, расплывшись в свойственной ей ехидной улыбке. Её выражение лица, и без того внушающее иррациональный ужас, в тени пугало ещё больше, наравне с отрубленной кистью и Кровожадностью в руках. Вот она — Смертоносец Баала во всей своей «красе». Ужас всего Побережья Мечей. На мгновение Минтара замерла; в голове возникла странная, безумная мысль, от которой по коже прошёл холодок — в некоторой степени Орин была прекрасна: перерождённая в крови, благословлённая богом-отцом, сокрытая в тени от падающего на спину света, вселяющая трепет одним своим взглядом.
Орин медленно подошла к Минтаре, лежащей на алтаре, встала над ней, расставив ноги по обе стороны от её тела.
— Посмотрите, кто у нас тут проснулся, — протянула Орин и опустилась на колени, присев на живот Минтары. — Как спалось? Надеюсь, мы не слишком шумели тут?
Минтара поёжилась и рефлекторно попыталась высвободиться из-под Орин, увидев, как жертвенная кровь, стекая с рук и с тела девушки, капает на полуобнажённое тело эльфийки. Полуобнажённое?.. Минтара только сейчас заметила, что лежит в одном лишь нижнем белье. Даже холод, исходивший от каменного алтаря, доселе не так сильно ощущался. Сказать по правде, она даже не ощущала его — так она была погружена в окружавшую её атмосферу, впитывая её каждой частичкой своего тела, будучи напряжённой до предела. Возможно, в данный момент некоторые органы чувств были обострены чуть сильнее, чем остальные.
— Что ты со мной сделала, маньячка? — процедила сквозь зубы Минтара и дёрнула руками — тщетно: конечности были туго прикованы цепями к алтарю.
— Ну, ну, зачем же так откровенно обижать меня? — Орин провела отрубленной кистью по впалому животу Минтары, оставляя кровавые разводы. Минтара инстинктивно вжала живот и задрожала; ей не чужд был факт наличия крови — её запах, вкус, консистенция. Её природа. Впервые она столкнулась с кровью ещё в первые месяцы своей жизни. В последующем она с кровью была уже на «ты», видя её, чувствуя её, размазывая её по пальцам фактически каждый день. Но почему сейчас при виде чужой крови на своём теле её так знобит? — Я лучше, чем просто маньячка.
— Что тебе от меня нужно? — злобно проговорила Минтара, извиваясь под девушкой словно змея, пытаясь скинуть с себя ритуальный предмет.
— Что мне от тебя нужно? — снисходительно улыбнулась Орин и, оставив отрубленную кисть на животе женщины, взяла в руки Кровожадность, проводя пальчиками по лезвию — её излюбленный жест. — Даже не знаю. Много чего.
— Я плохо подойду на жертву твоему безумному богу, — поморщившись, всё в том же тоне ответила Минтара.
— Безумному? Что ты подразумеваешь под этим словом? Для отца безумна ты. — Орин провела Кровожадностью по поджатому животу Минтары, затем — от межключичной выемки до пупка. — Знаешь, откуда у меня этот клинок? Я люблю его называть «Первая Кровь».
Орин любовно оглядела оружие и провела кончиком по щеке эльфийки. Минтара скривилась: трудно было сказать, что ей было дело до чего-либо, кроме освобождения из цепких лап этой маньячки!
— Когда я убила свою дорогую мамочку. Она хотела принести меня в жертву нашему Отцу, чтобы стать его Избранной. — Орин наклонилась к лицу Минтары, дыша ей в губы, и прошептала: — глупая, глупая мамочка! Никому не нужное мясо, гноящееся в грязи. Ещё при жизни она была жалкая, грязная, как маленький свинёнок. — Орин выпрямилась и, закрыв глаза, приложила клинок к своим губам. — Я собрала её горячую, вкусную, сладкую, прелестную… — задыхаясь в блаженстве, щебетала Дева. — …нежную кровь с её исколотого моим кинжалом тела и сделала из неё лезвие моего нового друга. Моя Первая Кровь. Моё первое подношение Отцу. В тот момент он понял, кто должен стать его Избранной.
Минтара понимающе посмотрела на Орин; убить свою мать, чтобы принести её в жертву своему богу — стандартная ситуация в культуре тёмных эльфов, поклявшихся Ллос. Это достойная смерть, которую должна
ждать женщина — умереть от руки своей дочери и возлечь на ритуальный камень при жертвоприношении Ллос, удостоившись касаний её верных жриц. Но, определённо, в религии Минтары и Орин есть некоторые различия, и это неудивительно.
— Мне плевать, — холодно ответила Минтара и поджала губы. Это был действительно смелый поступок — ответить девушке в такой форме. И Минтара не соврала: это действительно последнее, что волнует её сейчас.
— Врёшь, — прошептала Орин, сверкнув глазами. — Я чувствовала, как ты наблюдала за мной. Считай, у меня глаза на затылке. — Орин вновь склонилась над Минтарой, проводя клинком по её волосам, словно расчёсывая. — Ты наблюдала за мной, потому что я интересна тебе. Потому что я нравлюсь тебе.
— Ты психопатка, — зарычала Минтара и дёрнула руками в надежде нанести ей удар — не важно, куда. Но попытки не увенчались успехом — на её жалкие выпады цепи, сковывавшие её тело, раздражающе, словно насмехаясь, звякнули, будто удерживая ещё больше. — Ты маньячка. Ты психически неуравновешенная убийца. Если ты так жаждешь принести меня в жертву своему безумному извращенцу-отцу, то сделай это прямо сейчас и избавь меня от своего тошнотворного общества. Ты противная, такая же как твой бог, извращенка. Убей меня или развяжи, и узнаешь на вкус свою собственную кровь.
Орин наигранно изумилась, вытянувшись в лице, но затем молниеносно приобрела своё прежнее выражение лица — насмешливое, с толикой издёвки и маниакальным привкусом, готовясь нанести один единственный удар, чтобы взять под контроль жизнь эльфийки.
— Надо же, у щеночка прорезался голосок. Мне нравится. — Вдруг девушка, вооружившись Кровожадностью, моментально прижала затупленное лезвие к губам Минтары, вынуждая сомкнуть на нём зубы, и с силой надавила. Лезвие, хоть и было тупое, всё же нанесло небольшие повреждения на нежной коже губ женщины, и Минтара, морщась, почувствовала привкус собственной крови на языке. — Но довольно понапрасну расточать комплименты: я знаю, что я совершенна.
— Интересно, в твоей семье все были зоофилы, или только ты? Раз ты совершенна. — Говорить было тяжело из-за зажатого меж губ и зуб лезвия, но Минтара не могла не поделиться с девушкой своим мнением на счёт её любви к придумыванию новых животных кличек для Минтары. С каждым движением языка клинок наносил всё больше микротрещин на коже и слизистой рта и губ, но эльфийка старалась не обращать внимания на боль и кровь, наполняющую рот. Теперь, когда сорваны все цепи, показывать боль и сдавать назад ни в коем случае нельзя.
Орин медленно слезла с Минтары, не спеша сползла с алтаря и, убрав Кровожадность в ножны, обратилась к жнецам убийств, исполняющих ритуальную песнь вокруг алтаря:
— Отведите её в покои и посадите на цепь возле моей кровати. Сожмите её ошейник так, чтобы она не могла дышать до моего прихода. — Орин, закусив губы, скривившись от переполнявшей её злобы, обвила пальцами шею Минтары, впиваясь заострёнными ноготками в нежную кожу. — Надеть ей повязку на глаза, чтобы она не видела ничего и никого кроме меня. — Увидев, что женщина начала задыхаться, Орин положила руки ей на глаза, оставляя небольшие щёлочки сквозь пальцы, чтобы Минтара видела лишь её, и прошептала ей в губы: — чтобы в её маленькой испорченной головке был только мой образ. Чтобы она ждала моего прихода, как мой Отец ждёт от меня следующего убийства. Чтобы она барахталась в грязи, пока не приду я, чтобы очистить её. Чтобы в её теле застыла кровь в ожидании моего прихода.
Сердце женщины пропустило удар; видя как загораются красным глаза Девы Убийств, как по её маленькому тельцу пробегают разряды, как корчится её лицо в ожидании блаженства, которое может доставить ей полное послушание эльфийки… Минтара сглотнула скопившуюся слюну, смешанную с кровью, и зажмурилась, не смея видеть это безумие, вселяющее иррациональный ужас в душу и в сознание. Боясь, что это безумие настигнет и её…