secret wants

      Всё началось спонтанно и как-то совсем по-дурацки — в духе сопливых подростковых фильмов, которые девчонки смотрят в общей гостиной.       Бакуго однажды просто взял и проснулся от того, что внизу живота тянуло и вязло, а в голове набатом стучали образы одной хорошо знакомой ему круглолицей коротышки.       Чувства обострились до предела, до предела натянулась и ткань боксеров. Гадство. Его, походу, отравили.

Днём ранее.

      Они работали в паре и патрулировали город, ловя мелких воришек и делая замечания особо непослушным подросткам, внутренне умирая от скуки. По крайней мере, Бакуго точно не мог придумать себе занятие поинтереснее, чем орать на старую женщину, переходящую в неположенном месте дорогу. Урараке еле удалось оттащить его от старушки, когда позади себя она услышала: — Бессовестная молодёжь…       Но она не придала этому никакого значения, спешно поклонившись женщине и чуть ли не за шкирку утаскивая всё ещё детонирующего блондина. — Да что с тобой сегодня, Бакуго-кун? Ты совсем взбесился! — Отвали! Эта сумасшедшая карга совсем чокнулась! Прёт на красный свет посреди оживленного шоссе!       Отмахнувшись от парня, умеющего только орать, Урарака продолжила работать, осматривая окрестность. В груди подозрительно назревало что-то… Непонятное, вязкое и предвкушающее, но девушка решила не зацикливаться на этом, решив, что всему виной июльская духота.       Пока вечером, расчёсывая волосы в своей комнате, не почувствовала сильнейшее возбуждение в своей жизни.       Это было похоже на волны жара, скопившиеся внизу живота, и стало так нестерпимо… Боже, что с ней происходит?       Она судорожно перебирала в голове события, происходившие за день, опасаясь, что её могли отравить. Порывшись в складках своего геройского костюма, Урарака обнаружила записку: Вы с мальчиком под причудой. Все ваши тайные желания проявят себя после полуночи. Действие закончится, когда вы исполните желаемое.       Эта сумасшедшая бабка! По-другому у Очако не поворачивался язык назвать её… Оставалась надежда лишь на то, что эта женщина не знала содержание мыслей людей, которых помещала под причуду, иначе легче умереть, чем смириться с тем, что кто-то знал о предмете её мечтаний.       Урарака влюблена в Бакуго, и это весь секрет. Никакой интриги или путаницы — пока одноклассницы дразнили её скорой свадьбой с Деку-куном, она тайком разглядывала блондинистый затылок.        Мидория хороший, такой честный и милый, но… Ему было вообще не до отношений. И он не понимал намёков. Зато их прекрасно понимал Бакуго, оборачиваясь на каждый взгляд украдкой, и скалился предупреждающе, мол, «не лезь».       Да, Деку-кун был очаровательным увлечением, но лишь пока Очако как следует не узнала главного драчуна их класса.       Он всегда был в стороне, презрительно фыркал при её приближении, отпускал нелестные комментарии, кричал и матерился — полная противоположность её идеальному типу. Ей всегда казалось, что ей подойдёт кто-то по типу Мидории: милый и целеустремлённый, всегда вежливый и учтивый.       Так она думала, пока они с классом не поехали в палаточный лагерь на три дня и две ночи.       Там, собирая сухие ветки, она подвернула ногу на скользком земляном спуске, и единственным, кто вовремя поднял тревогу и побежал её искать, был Бакуго. Он заметил её долгое отсутствие, наорал на собиравших вместе с девушкой дрова Каминари и Киришиму и умчался на поиски, ослушавшись требований сенсеев.       Нашёл её, перепачканную в грязи, весь запыхавшийся и раскрасневшийся, и без слов поднял на руки, прижимая к своей твёрдой груди, чтобы отнести в лагерь. Хотя она и собиралась использовать причуду, он всё равно опередил её.       Его тогда за непослушание заставили неделю мыть полы во всём общежитии. И он не сказал ей ни слова.       И именно в тот момент она поняла, что он — тот, кто ей нужен. Такой злобный, крикливый и… внимательный, что ли. Настоящий защитник. Они потихоньку начали общаться, хотя Кацуки долгое время посылал её куда подальше со своими дебильными разговорчиками.       Так и жили они дальше «душа в душу» — грубиян-крикун и мисс милашка. В этом крылось даже некоторое очарование, неподвластное пониманию окружающих. Даже друзья долгое время не могли смириться с их «общением» и просили Очако подмигнуть, если её держат в заложниках, пока толпу сочувствующих в очередной раз не разгонял взбешённый Кацуки.       Он вообще часто выходил из себя и не умел сдерживать эмоции. Поначалу это отталкивало, и терпением на него, казалось, запастись невозможно. Но потом девушка поняла, что он говорит грубо, но честно. Кричит, не тая, обо всём, что чувствует, и со временем это перестало бесить так сильно.       Она просто однажды накричала на него в ответ, не выдержав, и он заткнулся, поражённый, что она тоже так может.       Он вредничал просто потому, что это Бакуго. Слушая её песни, нередко поливал исполнителей грязью, но Очако видела, что он добавляет их себе в плейлист. Парень вообще всё делал будто назло, лишь бы не соглашаться, но со временем понял, как это может обижать, и в его упрямой голове быстро завертелись шестерёнки.       Бакуго не дурак, хоть и неуступчивое быдло, и через себя переступать не любил, но пытался. Ему в какой-то момент стало легче идти на контакт, и он оттаял, как снег от весеннего солнца, потому что не пасть от чар Урараки было невозможно.       Они часто гуляли: будь то душные улицы Токио, в которые они изредка попадали во время каникул, или же маленькие просёлочные дороги в деревне у бабушки Очако — непонятно, каким образом она вообще умудрилась затащить туда Бакуго.       Эти двое тянулись друг к другу, несмотря на внешнюю холодность Кацуки, ведь признать, что ему нравится проводить время в компании щекастой коротышки, равно демонстрированию своего новообретённого слабого места. А парень не любил, когда какие-либо подробности его личной жизни всплывали на поверхность. Поэтому он сопротивлялся, плевался, отстранялся, а потом с матами бросался в самое пекло полуразрушенных зданий, чтобы вытащить Уравити из опасности. Даже если она ей не особо-то и угрожала.       Он всегда делал, а потом думал, особенно когда дело касалось девушки. Человек-гнев, которому ярость застилала глаза кровавой пеленой, душил в себе всю копоть сожжённого самообладания, когда рядом была Урарака.       И Бакуго ненавидел себя за то, что не может сдержать свои порывы дразнить её, спасать её, трогать.        Так же как и она не могла остановить свои растущие к парню чувства, своё ответное желание во время спаррингов прижаться губами к бьющейся жаром жилке на шее, обуздать его звериное бешенство, растаять и поддаться мозолистым ладоням.       И Очако как могла сдерживала себя, но не продержалась долго — со стыдом и позором ласкала себя по ночам, думая об обтянутых чёрными футболками мышцах его торса, сбитых костяшках на усыпанных венами руках, красных, изжёванных от постоянного стресса губах.       И ей нужно было всё больше и больше, и она незаметно добирала нехватку его присутствия в своей жизни на школьных поездках, вечерних патрулированиях, прогулках с друзьями до ближайшего торгового центра.       Но со временем Урараке стало мало их стычек и споров, совместных посиделок в гостиной и переругиваний по поводу домашки. Она всё чаще смотрела на его сильные руки, усыпанные венами и шрамами от нитроглицерина. Скользила взглядом от ключиц до адамова яблока, когда он надевал футболки с особенно широким воротом, и, к своему стыду, всегда натыкалась на знающий отблеск алых радужек напротив.       Ей казалось, что он всё знал с самого начала. Но что самое удивительное, молчал, хотя мог накостылять и выгнать с позором, оповестив всех, что Урарака Очако — озабоченная влюблённая дура. Но он только сглатывал тяжело и быстро чесал за ухом, будто нервничая.       Да, так и жили… Пока не случилась дурацкая причуда, заставляющая девушку в бреду и мареве сексуальной неудовлетворённости по стеночке ползти в мальчишеское крыло.       Если её сейчас поймает Айзава-сенсей, она будет исключена за посыл преподавателя в пешее эротическое — вот настолько ей было нужно попасть в комнату к Кацуки. — Хули припёрлась?       А Бакуго как всегда приветлив и вежлив. Но у Урараки не было времени объяснять, поэтому она просто впихнула ему в руки записку.       Он, прочитав её, нахмурился ещё сильнее, видимо, раздумывая о чём-то. Бешеные огоньки блеснули на его радужке, когда он сжал зубы плотнее, и Очако, к своему стыду, возбудилась от этой картины ещё сильнее. — И чё? Я не догоняю. — Бакуго-кун, я тебя сейчас изнасилую. Он охренел. — Чё? — Честное слово, Кацуки, — перешла она в наступление, — если ты не сделаешь со мной сейчас что-нибудь неприличное, я тебя раздену и сама возьму, что мне надо! — Да у тебя совсем мозги поплавились, дура!       Она прошла мимо него, предварительно прикрыв дверь, обозначая этим, что останется до победного. У Бакуго начала дёргаться бровь. В конце концов, что с ней происходит? Это и есть её тайное желание — поебаться?       И пока он втыкал в только что закрывшуюся дверь, перебирая в голове причины, по которым не должен взорвать тут всё к чёртовой матери, Очако, видимо, не совсем соображая, сбросила с себя ночнушку и легла на кровать, алая от макушки до пят, полуобнажённая, прикрывающая оголившуюся грудь.       У него галюны или эта девчонка реально разделась у него в комнате посреди ночи?       И вот что теперь делать? Как эту сумасшедшую выставлять за дверь, разве крики помогут? Она вообще понимает, чего добивается этими своими выкрутасами? В горле пересохло, в голове стало пусто, зато в паху потяжелело и разогрелось. — Урарака, не испытывай судьбу, — прохрипел Бакуго, опешив от этой картины.       А куда делась эта скромная, бесяче правильная девка-припевка, до которой дотронуться без писка с её стороны было нельзя?       Это было уже не смешно. Шутки кончились, потому что у Кацуки сейчас от сдерживания самого себя полопаются сосуды в глазах. Руки сжались в кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Он собрал всё своё самообладание до единой капли, хотя бугор в его штанах был бы виден всему общежитию, выйди он в коридор.       Он вдохнул-выдохнул, ощущая, как воздух концентрируется и чуть ли не кипящим паром выходит из ноздрей, и подошёл к кровати, где девушка втыкала в потолок, делая вид, что ничего не происходит.       Бакуго посмотрел на неё, пытаясь испепелить одним лишь взглядом, но это объективно не помогало. Раз уж она добровольно пришла сюда, значит, даёт добро на всё, что он собирается с ней делать. Что ж.       Он бесцеремонно схватился за кожу на её животе, проверяя реакцию, и, не встретив сопротивления, продолжил. Потрогал рёбра, сел рядом, обнаглел. Начал откровенно лапать, спуская тормоза, зажал пальцами соски.       И пока перекатывал их между фалангами, внимательно, голодно вглядывался в её лицо, в то, как она заламывала брови и цеплялась за простыни, потому что Кацуки не церемонился — трогал, как нравится. Крутил соски сильно, щипал, оттягивал кожу, и ладони у него были шершавые, как наждачка. — П-понежнее, ммм, — пропищала она, не выдержав. — Ок, — буркнул Кацуки, всё такой же молчаливый, сопящий и сосредоточенный.       Он её не просто ощупывал — сканировал, проводя руками по каждому изгибу, и вообще-то Очако такого от него не ожидала. Да, он был достаточно груб, но не специально, а так, по незнанию. Стоило ей сделать замечание, как он тут же смягчался и оглаживал уже с большей осторожностью, даже на грани с одержимостью.       Он спустился к низу живота, туда, где находилась кромка нижнего белья — последний рубеж, останавливающий их обоих от искрящегося безумия. Он огладил кожу около, покружил ладонью в той области; казалось, даже зажмурился в колебаниях — всё же это уже совсем другое.       Эти прикосновения стали дразнить, нежели дарить облегчение, и Урарака, увидев его нерешительность, попросила продолжить.       Он кивнул сам себе, мол, да я и без тебя бы дальше зашёл, и пересел на край кровати аккурат между её ног: — Прежде, чем лезть к тебе в трусы, я обязан спросить: у тебя до этого чё-нить было? — Нет. — Блять. Совсем ничего? — Пальцами… Сама себя. — Ну хоть что-то, ёпт.       Парень облегчённо выдохнул, пробираясь ладонью под бельё. «Вот так дела и делаются», — думал он про себя, нервно оскалившись. — «Ничего вообще не предвещало. Классно поспал перед контрольными, чё».       Когда его костяшки коснулись влажной слизистой, послышалось его поражённое бормотание: — Охереть… Все девчонки так текут? — Мхмн… — только и смогла вытолкнуть из себя Очако, прикрывая красное лицо руками. Через маленькую щель между ладонями она подглядывала за Бакуго, бесцеремонно раздвигающего её ноги шире.       Он как-то слишком внимательно смотрел туда, где трогал, с очень умным и изучающим видом. Урарака почувствовала себя на приёме у гинеколога. — Сюсюкаться и прочей херней заниматься не буду, но и рвать не собираюсь. Будет больно — пищи, — проинструктировал он её, а у самого даже лоб от напряжения покраснел.       Она что-то угукнула, и он проскользнул фалангами по складкам, надавил на влажный вход, толкнулся глубже. Услышал заглушаемое ладонью хныканье, двинулся дальше. Внутри так узко, тепло и мокро, что он невольно замер, ощупывая стенки. Вот чёрт, всё такое хрупкое, как бы ненароком ничего не повредить.       Он сгибает пальцы, роясь у себя в памяти и вспоминая все обучающие видосы, которые смотрел накануне. Бакуго ни одной чёртовой душе не признается, что прямо сейчас чуть ли не на стену лезет от возбуждения, что кипит у него в паху, потому что чувствовал теперь действие причуды и на себе.       Он ознакамливался с женской анатомией так, для общего развития, чтобы быть готовым в любой момент, и теперь применял все полученные знания на практике.       А у самого при этом кипело в башке так, что темнело в глазах. Он же мечтал об этом, сука, месяцами. Думал о её круглых бёдрах, мягком животе, упругой груди. Вычленял её низенькую макушку на заданиях, заваливал грубо на спаррингах, лишь бы в своих шершавых ладонях подольше подержать. А сейчас вот она — перед ним, стонет с его пальцами внутри себя, мокрая, дрожащая, возбуждённая.       Тайные желания, хах?       Чёрт, вот знал бы он раньше, то… — Кацуки, пожалуйста!..       В комнате раздался тихий скулёж, прерывающий мысль. Он и сам не заметил, как начал стимулировать её резче тремя пальцами, вошедшими по самые костяшки. Вся его ладонь в её смазке, в трусах у него тоже мокро, горячо и тянуще.       От движений его рук вся её кожа покрылась мурашками, побежавшими по красным вставшим соскам. Он от этой картины сильнее сжал челюсти, ощущая скрежет зубов. — Клянусь, Урарака, если бы не комендантский час, я бы вертел тебя так, что вся общага бы услышала, — буквально рычит он голодным раздражением, сгибая пальцы в приятном ей темпе.       И Урарака согласно кричит от оргазма в подушку, трясясь и сжимаясь на его пальцах.       Он, давая ей время на отдых, не стал вытирать руку об простыни, хотя мысль такая промелькнула. Вместо этого спешно сбросил с себя пижамные штаны и боксеры, провёл липкой ладонью по члену, пряча за выдохом стон, и навалился на Очако сверху всем своим горячим телом. — Даю три секунды на побег, иначе выебу.       Секундная заминка и раздражённый девичий шёпот в ухо: — Еби уже, господи, зачем тянуть?       Ну нет. У Урараки точно что-то с башкой случилось. Её прямо не узнать. Это она после общения с ним говна такого понабралась?       Она не стала медлить, просунув руку между их телами и где-то там покопошившись. Зажала меж пальцами пульсирующую головку и приставила её ко входу, горячо выдыхая в его рот от нетерпения. — Кацуки, пожалуйста, не тупи, — буквально хнычет она, потираясь о его мокрый ствол.       Бакуго от такой настырности выпадает в аут, потому что сам-то с девушками до этого в постели не прыгал. Он даже не целовался, что уж говорить, а тут вот это девственное Чиполлино хлопает ресничками и просит поскорее её трахнуть.       Ненормальная. — Ок, — кидает он и входит одним хлюпающим толчком. Засаживает ей до конца, без жалости и нежности, потому что выбесила и спровоцировала на грубость. А ей и хорошо, радостно и кайфово, она впивается зубами ему в плечо и царапает спину наманикюренными когтями. — С-с-сука, — шипит он, зажмуриваясь. Больно же, блять! — Да я тебя сейчас!       Он вбивается в неё со всей своей пацанской мощью, выученной на тренировках. От усердия не замечает, как стремительно приближается к пику, потому что соприкосновения его самого чувствительного места слишком приятны, чтобы успеть среагировать в случае чего.       У девчонок внутри вообще какая-то отдельная вселенная. Он и пальцами-то опасался там двигать слишком грубо, чтобы не зацепить ногтями нежные стенки, а тут членом долбить.       Она ещё туже, чем была, и горячее, и мягче, и влажнее. Он прям утопает в этой гладкости, в её вскрикиваниях, в ходящей ходуном кровати. Он может хоть всю ночь работать бёдрами — и не такую нагрузку выдерживал, но вот внизу долго не протянет.       Урарака же такая нежная вся, и кожа у неё бархатная, губы пухлые. Она посматривает на него своими глазищами, полными слёз от удовольствия, и стонет в его ладонь надрывно, с выражением, потому что стимуляция идёт реально безжалостная.       И его возбуждает провокационность той ситуации, в которой они находятся: ей нельзя быть здесь, и, если поймают, их обоих исключат без выяснения обстоятельств. Поэтому они шифруются, затыкают друг друга и шатают эту несчастную кровать изо всех сил, понимая, что безбожно палятся.       Бакуго не знает, каким образом никто не прибежал на тот грохот и стоны, которые они создали, но пока всё было тихо.       Кацуки чувствовал, что близок. Все эти шлепки и грязные хлюпанья вместе с ураракиными подвываниями не способствовали продолжению контакта.       В какой-то момент она судорожно отняла его ладонь от своего лица и, задыхаясь, просипела: — Кацу, я сейчас…       И так пошло закатила глаза, что Бакуго буквально взорвался, не успев среагировать: позорно спустил прямо в неё, пока она кончала вместе с ним.       Ощущалось сочно и остро, как взрыв фейерверков под глазами — он прикусил язык, потому что судорога прошла от бёдер по всему телу. Девушка под ним тряслась точно так же, задыхаясь и насаживаясь в последний раз.       Но секундой позже он, не успев отдышаться, вышел из неё и начал наводить панику: — Блядь! Залетишь же!       Она, расслабленно нежась на кровати и переводя дыхание, ответила: — Я принимаю противозачаточные по состоянию здоровья. Не переживай об этом.       Он опешил: — А раньше нельзя было сказать? — И в какой из моментов мне надо было это сделать? — Понял, не выёбываюсь.       Он лёг рядом с ней, вымотанный и удовлетворённый, с сожалением понимая, что прежде чем уснуть, нужно будет красться в душ и менять постельное. Очако со всей мягкостью своего тела поднырнула ему под бок и начала лапать за грудные мышцы с самым невинным видом на свете.       Когда её ноготок играючи царапнул его сосок, он выдохнул: — Я тебе сейчас руки оторву.       Она лишь сонно хихикнула, не воспринимая угрозу всерьёз. Положила щёку ему на плечо и сладенько уснула.       С утра пораньше она была выставлена за дверь. Весь день Бакуго не обмолвился с ней и словом, даже не посмотрел ни разу. Она было подумала, что всё — пожизненный игнор без права на какое-либо взаимодействие.       Но каково же было её удивление, когда ночью она обнаружила Бакуго на пороге своей комнаты. — Готовься, круглолицая, на этот раз мои тайные желания полезут.       А на утро следующего дня Айзава-сенсей подозвал их к себе и тихонечко намекнул, что в ещё одну такую ночь он лично явится их разнимать. Намёки поняты, уроки усвоены, в третий раз они правда вели себя тихо.       Или нет…