1132 Royal St.

В себя Лестат приходил так же долго и мучительно, как после Марди Гра. Кости ломило, сердце покалывало, голова болела; придя в сознание, он со стоном приподнялся на постели, берясь за лоб будто в попытке удержать его на месте, и попытался проморгаться. — Лестат... Он вздрогнул, поняв, что другую его руку накрывали чьи-то пальцы, и резко обернулся на голос. Луи сидел на той же постели, совсем рядом, и смотрел на него пронзительным, полным непонятно чего взглядом, ни на секунду не сводя с него глаз. Лестат застонал от стыда. — О господи, — он неловко дернул запястьем, потому что не смог решиться пошевелить сцапанной Луи ладонью. — Ты меня не видел, я тебя не видел, давай просто... Закончить ему было не дано: он сбился с мысли, заметив краем глаза, что Луи на него двинулся, и уже спустя мгновение оказался стиснут в таких крепких объятиях, что любой человек на его месте моментально задохнулся бы насмерть; перед глазами от переживаний поплыли цветные круги. Луи жадно скользнул по его спине своими невероятными ладонями, опускаясь ниже, к талии. — О господи, — повторил Лестат как-то совсем жалко. — Ч-что ты делаешь?.. — А ты как думаешь? — в голосе Луи проскользнули нотки, от которых Лестату иррационально захотелось сжать бедра. — Боже, я же думал, что ты мертв, что я... — Ты расстроен?.. — Я счастлив. Лестат подумал было, что это сарказм, но Луи вдруг стал осыпать жаркими поцелуями его еще стянутое кое-где засохшей кровью лицо, и все мысли как-то сразу... уплыли, забылись, будто никаких мыслей никогда и не было. В объятиях Луи он разомлел так, как млел в последний раз целую вечность назад — тоже в его объятиях, он не знал точно, может, даже на Марди Гра? Или раньше?.. Точно не позже... Чувствуя себя до безобразия комфортно, Лестат сполз ниже, опасливо вдыхая запах Луи, и прислонился к его груди ухом, слушая немного учащенное сердцебиение. Лестат готов был поклясться, что от происходящего у него в глазах мало-помалу начинали появляться сердечки, как в кино. — Бьется, — сказал он с почти идиотическим восхищением, обнимая Луи за плечо. — Так ты все-таки рад меня... Договорить он опять не успел. Хотел, причем даже сильнее, чем нужно, если задаешь вопрос, на который уже знаешь ответ, но не успел — Луи дернул его вверх, как тряпичную куклу, и поцеловал прямо в губы, отчего Лестат потерял дар речи и поплыл окончательно. Ему казалось, что он или попал в рай, или проснулся в каком-нибудь тысяча девятьсот двенадцатом у едва ставшего вампиром Луи в объятиях, а все, что было дальше — сон собаки. Когда они нацеловались вдоволь, разомлевший Лестат снова прижался к груди Луи ухом; помянуть прошлое очень хотелось, но в такой момент это было бы, наверное, просто невежливо. Да и какое к чертовой матери прошлое, когда любимый мужчина прижимает тебя к себе, целуя в волосы и в кои-то веки не пытаясь зверски убить?.. — И сколько это стоит? — мурлыкнул Лестат, постепенно возвращаясь в реальность. — Не стареть и десятилетиями сохранять такую анонимность, чтобы о тебе почти не слышали другие вампиры? Чтобы не могла узнать даже доблестная французская разведка... Луи усмехнулся, и Лестат невольно растянулся на постели окончательно, глядя на него снизу вверх влюбленным взглядом. Настолько светлый и вдумчивый, настолько красивый, безумно красивый, не изменивший за долгое столетие своей человеческой сути... — Мне задавал этот вопрос журналист, которого я пригласил взять у меня интервью, — от удивления Лестат коротко вскинул брови. — Отвечу тебе, как ему: довольно много. На самом деле, у меня и здесь было все подготовлено, и если бы не... — Если бы не представление, которое я тут устроил? — Да, — выдохнул Луи с какой-то неясной интонацией. — Если бы не твое появление, мой визит сюда вряд ли привлек бы внимание. — Могу извиниться, но это будет неискренне. — Не надо передо мной извиняться, — Луи снова коснулся пальцами его щеки, мягко стирая с нее размокшую кровь, и поцеловал его в скулу. — Это я должен попросить у тебя прощения. Глаза Лестата полезли на лоб. — Ты серьезно?.. — За Марди Гра, — кивнул Луи. — За мое отношение в последние годы, за... себя и за Клаудию. Решать было мне, и я решил сдаться. Я мыслил... человеческими категориями там, где это было неуместно. Я подвел тебя. — Ты? Меня? Луи снова кивнул, его лицо приобрело совсем уж серьезное выражение. Проморгавшись и убедившись в реальности происходящего, Лестат со смехом притянул его к себе за шею, обнимая; носом он с неприкрытым обожанием уткнулся Луи в волосы. — Ты — меня!.. — Не вижу ничего смешного, — Луи моментально обнял его в ответ, привлекая до того близко, что Лестату пришлось забраться к нему на бедра. — У нас были... сложные отношения, и ты действительно был... — Занозой в заднице, — захохотал Лестат. Он кожей почувствовал, как Луи резанул по нему острым взглядом, и почти растекся. — Инициатором многих конфликтов. Честно — да, занозой. И дерьма ты сделал достаточно, но из такого даже люди иногда выкарабкиваются, не то что вампиры. Ты вообще меня слушаешь?.. — Слушаю, слушаю, — продолжал Лестат смеяться, как ненормальный, нежась у Луи в объятиях. — Нет, ты серьезно?.. Какая тяжелая аура, ой, только не передумай... Ты сожжешь меня своими милыми глазками, не надо так на меня смотреть, я же чувствую... — Лестат. — Я так тебя люблю... Господи, я люблю тебя!.. Луи явно что-то хотел ответить, наверняка — возмутиться, но Лестат не позволил: просто набросился на него и впился ему жадным, влажным и развязным поцелуем в губы. Они упали на кровать; массивный деревянный каркас скрипнул под ними, как шаткий металлический. — Ты прощен, — возвестил Лестат, рывком расстегивая ширинку его брюк. — Я все тебе прощаю, раздевайся!.. Его не смог бы оттащить в этот момент от Луи ни Бог, ни Дьявол. Он все еще чувствовал себя отвратительно, в голове все еще вспыхивала от каждого неосторожного движения тупая боль, а он с нездоровым жаром игнорировал это так, как целящийся снайпер игнорировал бы севшую ему прямо на глаз муху. О какой вшивой мигрени, о каком плохом самочувствии вообще могла идти речь, когда рядом был Луи?!.. Луи! Его Луи! Сожалевший о Марди Гра, принявший с благоговением очередную его истерику, обрадовавшийся ему и не впавший от одного его вида в депрессию. Он даже не сказал ему почти ничего в упрек, ему будто бы вообще уже не было до былых обид дела — важно было, что Лестат рядом, и этого... в кои-то веки было Луи достаточно. — Снимай все нахрен! — Да дай хоть секунду... Лестат залился сумасшедшим смехом и, управившись наконец с пуговицей, стащил с Луи брюки вместе с нижним бельем. Дико было думать об этом, но Луи, похоже, теперь находил его психотические припадки возбуждающими: у него на ведущего себя черти как Лестата очень даже стоял. — Мне не хватит секунды, я год с тебя не слезу, снимай остальное!.. Они впились друг другу в губы одновременно; Луи протолкнул свой язык Лестату в рот с обычно несвойственной ему прытью, и Лестату показалось, что у него сейчас потечет по ляжкам, как у портовой шлюхи. Он застонал, совершенно не сдерживаясь, и снова всем весом навалился на Луи, пытаясь не мешать ему сдирать с себя кофту. От одного вида его обнаженного торса у Лестата потемнело в глазах. — Никогда не понимал, — сказал Луи, тяжело дыша, — в честь чего такие... Лестат его уже не слушал — он расстегивал свои собственные брюки так торопливо, будто от этого зависела его жизнь, и ни на что кроме тела Луи не обращал никакого внимания. Избавившись от одежды, Лестат чуть ли не с ненавистью отшвырнул ее в сторону и бросился на это тело с поцелуями; губы Лестата мазнули по темной коже, руки Луи — жадно смяли бледные крепкие ягодицы. — Давай, трахай меня, — не выдержал Лестат. — Трахай меня, трахай!.. Его слуха коснулся невыносимо сладкий придушенный смешок, и пальцы Луи наконец притронулись к плотно сжатому колечку мышц. Лестат тут же запрокинул назад голову и резко выгнул спину, пытаясь насаживаться, как есть — пусть сухо, пусть больно, на фоне долгожданной близости с Луи это все были бы сущие мелочи... На периферии вспыхнул запах крови. Лестат невольно приоткрыл глаза, в недоумении смотря на Луи сверху вниз, но тот лишь бросил на него короткий ответный взгляд. «‎Ногти, — понял Лестат, когда между ягодиц стало влажно. — Он резанул себе ногтем палец». Очередной поцелуй пришелся Луи на подбородок, потому что Луи слишком много вертелся — пришлось переделывать. Оседлав Луи окончательно и ненадолго замерев, чтобы в полной мере прочувствовать, как окровавленные пальцы Луи миллиметр за миллиметром в него проталкиваются, Лестат снова откинулся назад, с жаром двигая подрагивающими от напряжения бедрами. — Да постой же ты, — это прозвучало настолько несчастно, что Лестат расхохотался бы, если бы не подавился блаженным стоном. — Господи, невероятный... — Трахай меня, — почти прохныкал Лестат, упираясь в постель ладонями. — Восемьдесят лет... к-как монашка сраная, я взорвусь сейчас нахуй... Луи посмотрел на него так ошарашенно, будто Лестат открыл ему в порыве страсти какую-то безумную тайну мироздания. Механизм транспорта белков через аппарат Гольджи расписал, не иначе — так расписал, что он стал выглядеть не сложнее заливающей лицо спермы, не сложнее слизывания ее с рук или бедер, чертовски теплой, вязкой спермы... Лестат плотоядно облизнулся. — Никого? Вообще?.. — По секрету, — очередной выдох пришелся Луи прямо в губы, и Лестат, не сдержавшись, очертил их контуры кончиками ногтей. — До тебя — тоже. Луи застыл, и Лестат резко опустил бедра, со вскриком насаживаясь на его распрямленные пальцы. — Нравится? — простонал Лестат, уже откровенно издеваясь. — Нравится, да? Сколько ты таких трахал, чтоб до тебя — никого?.. Я тебя увидел... и понял, что сдохну, если на тебя не залезу... Такая шлюха, увидел — побежал, как собачка... Чернильница ... О, Луи, как же я этим горжусь!.. Схватив его свободной рукой за талию, Луи с совершенно животным рыком сбросил его на постель и подмял под себя. Их тела снова оказались тесно прижаты друг к другу; ласки стали доводить до слез и крика, дыхание сбилось, перед глазами заплясали разноцветные пятна. Лестат даже не понял толком, в какой именно момент терпение Луи лопнуло окончательно: еще мгновение назад его слегка царапали изнутри ногти, теперь — головка темнокожего члена надавила на его раскрасневшийся вход, растягивая его еще сильнее. Он обнял Луи ногами, отчаянно пытаясь раскрыться, и с кровью на ресницах продолжил: — И с Антуанеттой... я лучше бы сдох, чем трахался, она... даже... не ты... Она... просто актриса... Ошеломленный вздох Луи раздался где-то над ухом. Лестат всхлипнул, подаваясь ему навстречу, и часто заморгал; слезы расчертили ему багровыми дорожками щеки. — Я только тебя люблю, — прошептал он, глядя на Луи уже безо всякого прищура. — Луи... Прекрасное имя, только тебя... Ответного признания не последовало, но оно и не требовалось — то обожание, с которым вконец растерявшийся Луи прильнул к губам Лестата, было громче любых слов. Стоило ему войти до упора, Лестат задрожал у него на члене, как шлюха; все внутри сжалось, из глаз потекло, тело перестало слушаться. Лестат только и смог, что вцепиться Луи в плечи, чтоб не потерять ориентацию в пространстве окончательно, и вжаться ему в щеку носом. Экзорцизм?.. Изгнание бесов? Далеко не самая сексуальная метафора, но другие просто не пришли бы Лестату в этот момент на ум. Он чувствовал себя так, будто заделавшийся вместо него в священники Луи трахал его не своим великолепным членом, а каким-нибудь волшебным распятием: исчезали пустота и одиночество, исчезали страхи, исчезал... мрак, в который Лестат добровольно загнал себя после Мадри Гра. Окончательно исчезала обида. От каждого прикосновения и поцелуя по коже Лестата бежали мурашки, каждым новым толчком его прошивало до кости, будто клыками. Это было не просто удовольствие — это был экстаз. Сила, которую невозможно было принять; яркость, к которой невозможно было привыкнуть. Если бы Луи вздумалось пытать его этим, видит Бог, Лестат сознался бы в чем угодно, лишь бы его наконец довели до пика, лишь бы... Луи укусил его и вбился в него так, что крик застрял у него в горле. Все помутнело. Внутри стало тепло, щеки почему-то вспыхнули румянцем, по мышцам побежала дрожь; прижавшись к Луи теснее прежнего, Лестат застыл, прерывисто дыша и всхлипывая. Луи же, сделав лишь пару глотков, странным неловким рывком отстранился от него и упал вместе с ним на кровать. По всему телу стала растекаться томная послеоргазменная нега; Лестат, наверное, вполне мог бы уснуть и даже этого не заметить, если бы прикрыл хоть на секунду глаза. Приходилось сдерживаться — прижиматься щекой к пыльной подушке, пытаясь не поплыть окончательно, и просто глядеть из-под тяжелых от крови ресниц на Луи. — Я люблю тебя, — без задней мысли шепнул Лестат, накрывая его пальцы своими. Губы Луи растянулись в ласковой улыбке. — Я тоже тебя люблю. Эти слова сначала не нашли в Лестате никакого отклика, а потом вдруг залязгали у него в ушах колокольным звоном. Он продолжил лежать в прежней позе, отчаянно пытаясь не поддаться какому-нибудь идиотскому эмоциональному порыву, и с каждым мгновением все отчетливей ощущал, что у него вот-вот хлынет по щекам кровь. Выражение лица Луи изменилось. — Боже мой, — неверяще произнес он, — неужели я так редко тебе это говорил?.. — Я от радости, — попытался оправдаться Лестат каким-то совершенно не своим голосом. Луи привлек его ближе, целуя в волосы, и Лестат сломался окончательно. В объятиях Луи было так... правильно, так тепло и так ласково, что он в кои-то веки чувствовал себя любимым не только Неттой, Францией и родной матерью. Из глаз сами потекли слезы. — Но я правда от радости... — Я понимаю, — слова Луи тоже казались теплыми. — Это значит, что мне нельзя тебя обнимать? — Нет-нет-нет, — в ужасе вскинулся Лестат, — можно!.. В очередной поцелуй его вовлекли чуть ли не против его воли — он даже сориентироваться не успел, как Луи уже прильнул к его губам собственными, крепко прижимая его к себе и накрывая окровавленными пальцами следы от укуса на его шее. Лестат отдаленно помнил, что у него было много сентенций, но все они просто вылетели у него из головы; сама судьба велела отзвониться как-нибудь потом, не иначе. Выдохнув, Лестат прижался к Луи в ответ и постарался расслабиться под его осторожными ласками. Ощущение было такое, будто уж теперь-то они и вправду друг друга любили.