Я тону, и большая часть кораблей,
Стоящих в одну линию, сегодня подбиты.
Я усмиряю свою гордость,
Но мы тонем в океане,
И это разрывает мне сердце, милая
Мы то сожалеем, то да, то сразу нет,
Мы изменчивы, как волны,
Daughtry — «Battleships»
Вся борьба и огонь в глазах Темного исчезли. Они долго стояли лицом друг к другу: Эмма держала кинжал, Голд сжимал трость с угасающей силой, чего ему не удавалось скрыть. Медовый свет отбрасывал их тени на тихую улицу, растягивая их в небытие. Она ждала, что он заговорит, объяснит, пока ветер разносил электрический импульс магии по ее волосам. Но он не заговорил. Потому что он ждал, что она сделает то же самое. Но никакие слова не грозили ему расправой. У нее было достаточно возможностей напасть, двинуться к Генри, убежать, спросить, почему. Но, глядя на его неподвижную фигуру, она понимала, как много для него значит этот предмет. Эмма не знала достаточно о его прошлом, чтобы назвать его сумасшедшим, но она не могла просто проигнорировать имя на ноже. Ей и раньше было любопытно, но сейчас все было совсем по-другому. Она осторожно взяла заостренный конец кинжала в другую руку и беззвучно протянула ему оружие. Беспокойство мистера Голда улетучилось, и он разразился сухим смехом. — Это не совсем тот сценарий, который я себе представлял, мисс Свон. — Мне все равно, — мгновенно огрызнулась она, делая шаг ближе. — Примите его. Мне не нужны ни ответы, ни горячий шоколад, ни запеканка с гамбургерами. Я устала от этой игры, Голд. Вы победили. Я забираю своего сына домой. — Она протянула нож, и, когда он не сделал ни единого движения, чтобы взять его, Эмма бросила его к его ногам. Генри и Август проснутся — она их как-нибудь разбудит, — и они все отправятся домой, оставив Голда на произвол судьбы. Она попыталась пройти мимо него, но он с умопомрачительной быстротой схватил ее за руку и оттолкнул на несколько шагов назад. — У нас был уговор. — И я его расторгаю, — сердито возразила Эмма. — Или, возможно, сорвала. В любом случае это не имеет значения, потому что вся эта ваша замысловатая схема не имеет смысла. Вы хотели, чтобы я доставила вам нож с выгравированным на нем именем воображаемого сказочного персонажа? Ну, теперь вы его получили. Идите и фанатейте по мужчине, которого никогда не существовало. Он все равно якобы был трусом. Челюсть Голда сжалась. — Никто не разрывает сделок со мной, Эмма. Я думал, вы понимаете условия нашего договора. — Как я могу понять, если я даже не знаю, чего вы хотите? — Разве это не очевидно, моя дорогая? Я не считаю, что должен вам что-то объяснять. Эмма недоверчиво уставилась на него, а затем демонстративно сложила руки. Конечно же, она будет упрямиться и бросать ему вызов до тех пор, пока не поймет, чего именно он от нее хочет. Какое-то время он мог лишь смотреть в ответ, отчаянно пытаясь, чтобы она поняла его желание. Несмотря на то что она была спасительницей, она не верила. Она не верила в мир, из которого пришли ее родители, в магию, в счастливые концы — и в него. Потому что двадцать восемь лет жила в этом мире, а не в Зачарованном лесу. Потому что ей нужны были доказательства. Потому что она должна была увидеть. И он заставит ее увидеть. Голд медленно повернул рукоять трости по часовой стрелке, внимательно наблюдая за Эммой. Почти мгновенно огненный вихрь фиолетового дыма скрыл его из виду, заставив спасительницу опуститься на колени, а сильные порывы воздуха едва не отправили ее в полет. Она подняла руку, чтобы прикрыть глаза, отчаянно ища глазами бессознательные фигуры Генри и Августа. Эмма заметила, что они по-прежнему прижаты к витрине. Ветер не потревожил их глубокий сон и, скорее всего, не собирается в ближайшее время. Эмма склонилась над дымовым смерчем, пока ветер резко не стих. Когда она осмелилась поднять голову, то увидела, что нож лежит там же, где она его бросила, всего в нескольких шагах от нее. Словно прочитав ее мысли, кинжал поднялся в клубах дыма и стал левитировать, покачиваясь в пурпурной дымке, а затем острие повернулось и устремилось к ней. Времени на то, чтобы жизнь промелькнула перед глазами, не было — хватило только на то, чтобы закрыть их. После того как прошла минута отсутствия боли, она снова открыла их и обнаружила, что нож висит перед ней, обращенный рукояткой к ней. Как будто ждал ее. Из дыма появилась темная фигура, и Эмма инстинктивно схватилась за нож. Откуда, черт возьми, взялся этот фиолетовый туман? И где был Голд? Через несколько секунд дым рассеялся настолько, что она смогла отчетливо разглядеть темную фигуру, и Эмма получила свой ответ. — Привет, дорогуша, — приветствовал Румпельштильцхен веселым, высоким голосом, небрежно вертя трость Голды между пальцами правой руки. Он лукаво ухмыльнулся, наблюдая за тем, как быстро меняются эмоции на ее лице, пока она смотрит на него. — Что скажешь? — Он поставил вопрос в нелепой форме, надеясь вызвать у нее улыбку. Она ничего не ответила. Казалось, она застыла, не сводя с него глаз. Он почти видел, как она размышляет, сомневается в своем здравомыслии и в том, что она замыкалась в себе. Её мир рушился. Дьявольская ухмылка мгновенно исчезла с его лица, и одним щелчком пальцев (и гораздо меньшим количеством дыма) он снова превратился в Голда, ломбардщика в костюме и с больной ногой. — Эмма? — осторожно позвал он. Ответа не последовало. Голд попробовал еще раз, но получил тот же результат. Вздохнув, он отбросил трость в сторону и схватил ее за плечи, заставляя посмотреть на него. — В жизни меня называли по-разному, мисс Свон: трусом, вором, чудовищем, но никогда — лжецом. — Когда она по-прежнему ничего ему не ответила, он слегка сжал ее руки. — Подумай, Эмма. Ты уже все знаешь! Ты читала книгу, ты знаешь, кто я. По какой причине я буду лгать тебе сейчас? Эмма тяжело сглотнула, мысленно перебирая в памяти свои прошлые разговоры с ломбардщиком. Может быть, ей что-то померещилось во время неожиданного урагана. Или же Голд был просто фокусником с множественным расстройством личности. — Ты называешь это фокусом? — Неужели она снова заснула в участке? Если бы она действительно спала , то не смогла бы ничего почувствовать, как и Голд. Поэтому она ударила его кулаком. Голд мгновенно отшатнулся назад и поднес руку к челюсти, недоверчиво глядя на нее. Эмма потрясла рукой, пытаясь унять боль. Нет, не сон. Она двинулась быстрее, чем он ожидал, оттолкнула его к витрине его магазина и приставила кинжал к его горлу. — Что за дерьмо ты пытаешься тут устроить, Голд? Тебе это смешно? Думаешь, загипнотизировать моего ребенка до бессознательного состояния — это впечатляет? — Отсутствие ответных действий со стороны Голда начинало выводить ее из себя. Она оттащила его от стены, но тут же швырнула обратно в нее. — Говори, чего ты хочешь! Ростовщик успел лишь поискать в ее глазах понимание, прежде чем приказ заставил его шевельнуть языком, а затем он уже смеялся, смеялся, смеялся над ней, глубоко оскорбленный ее упрямством — ее нежеланием решиться поверить. Понимала ли она, что, пока кинжал находится у нее, он находится в ее власти? — Когда же вы примите себя такой, какая вы есть, мисс Свон? — Его рука взяла ее за запястье и направила кинжал к сердцу, а глаза не отрывались от ее лица. Она сопротивлялась, но он крепко держал нож, зависнув прямо над этим местом, и его голос слегка дрожал, когда он открыл правду: — Вы знаете историю о Темном, Эмма. Это ваша судьба. Вы — спасительница, дитя Белоснежки и Прекрасного Принца. Забрав мою жизнь, вы покончите с проклятием, наложенным на этот город вместе с моим собственным. И власть, и магия этого кинжала умрут вместе со мной. Слишком многое начинало обретать смысл, становиться на свои места. В тот вечер «У бабушки» он пил, потому что пытался забыться. Испуг с пистолетом был его способом привлечь ее внимание, чтобы он мог напомнить ей о ее долге. Он пригласил ее в гости, пытался помочь, подружился с ней, чтобы завоевать ее доверие. Все для того, чтобы она выполнила свою часть сделки. Это должна была быть она, только она. Эмма Свон была избранной, ребенком в книге Генри, спасительницей, которая избавит город от проклятия и будет спасать его каждый день, до тех пор пока в этом не отпадет необходимость. Все это время он знал, но не говорил ей, понимая, что время еще не пришло. Но время поджимало. С ее приездом все начало меняться. Если бы она не поверила, Реджина начала бы подозревать и мстить. Голд заставил ее поверить. У нее не было выбора. Удар ножом в сердце положит конец всему, разбудит Генри, Августа и остальных жителей города. Они вспомнят, а Реджина убежит и спрячется. Они будут править Сторибруком. А Голд был бы мертв. Эмма покачала головой, не в силах освободить запястье. — Я не убью тебя, Голд. — Это то, о чем я просил вас, Шериф. Вы должны мне. — Тогда забудь о сделке! Должен быть другой способ снять проклятие. Ведь так? Ты же сам его создал! Голд испустил долгий, разочарованный вздох. — Другого способа нет, Эмма. Я создал его, а значит, тебе придется убить меня, чтобы отменить его действие. Вся магия… — К черту магию! — крикнула она, прервав его. «И раз уж я здесь, пошел ты к черту! Потому что я не просила быть спасительницей, я не хочу быть спасительницей, и единственный способ стать ею — снять это проклятие. Для этого я должна убить тебя. Ты это хочешь сказать? Потому что мой сын приколочен к окну, мои родители одного возраста со мной, а ты — волшебный, хихикающий монстр! Какого черта, Голд? Он пожал плечами и усмехнулся. — Мир тесен, не так ли? Эмма рассыпалась на миллион безумных осколков. Его рука отпустила ее запястье (или она сама вырвалась?), а правая рука дернулась назад. Если бы она могла пожелать, она бы плюнула огнем и подожгла костюм Голда. Она могла бы рассмеяться ему в лицо. Она могла бы бросить кинжал, уйти и никогда не оглядываться. Но она этого не сделала. Какая-то безумная часть ее личности овладела ею, и, прежде чем она смогла остановить себя, Эмма поцеловала мужчину, ответственного за проклятие, которое ей суждено было разрушить. Это не было ни нежным, ни приятным, ничего такого, о чем она даже не задумывалась, но он разозлил ее, довел до предела. Она сломалась и совершила глупейший поступок, не сумев остановиться. В конце концов Голд оттолкнул ее и отступил, чтобы только что проснувшийся Генри мог броситься в ее объятия. Генри. Живой. Проснувшийся. Как она могла решиться рассказать ему о том, что только что произошло? Она заметила, что Август стоит, застыв от шока, но уже придя в себя, и смотрит на нее с обвинением и явным отвращением. Что он должен думать о ней? Неужели он все видел? А Генри? Эмма не хотела этого знать. Генри о чем-то спросил ее, но она не слушала. Одна за другой открывались двери близлежащих зданий, жители Сторибрука выходили на улицу, обнимались, плакали, смеялись, называли знакомые имена. Счастливые. Воссоединившиеся. Персонажи из книги Генри. Все они. — Мама, ты сделала это, — медленно произнес Генри. Его голос стал более взволнованным, когда он продолжил: — Ты сняла его! Ты сняла проклятие! Шериф Сторибрука нахмурилась, брови сошлись, рот приоткрылся в недоумении, но слова не приходили ей на помощь. Да, проклятие, похоже, было снято, но она не использовала кинжал. Люди не должны помнить. Они должны бояться выходить на улицу так близко к обеду, закрывать ставни. А не ликовать. Эмма повернулась, чтобы спросить у Голда, как такое возможно, но он уже исчез, оставив после себя лишь клубок фиолетового дыма. Она посмотрела на свои пустые руки и почувствовала странное спокойствие от того, что он забрал кинжал с собой. Теперь, когда проклятие было снято, ей не нужно было убивать его. И никогда не придется. Но она была обязана оплатить ему эту услугу. А это означало, что он вернется, чтобы забрать долг.