***
Они втащили его в квадратную металлическую комнату. Адам уже однажды сидел в этой камере, но всё, что он помнил, — это жгучую боль в спине, когда он вышел из неё. Он изо всех сил сопротивлялся удерживающим его охранникам, пока нога одного из них не встретилась с его животом. Парень стиснул зубы, не желая доставлять им удовольствие слышать его стоны. Они впечатали его в стену, заломив руки за голову и сковав ржавыми кандалами. Он плюнул на охранников, за что получил ещё один удар кулаком в лицо. Охрана оставила его, не проронив ни слова, и захлопнула за собой дверь. Адам не мог унять дрожь. В камере было холоднее, чем на самых глубоких уровнях шахты. В прошлый раз он этого не заметил, но, возможно, потому, что был слишком мал, чтобы помнить. Он чувствовал, как на щеке образуется синяк. Судя по тому, как сильно Жак ударил её, щека Вайсс болела не меньше, чем его собственная. В тот момент, когда кулак Жака столкнулся с её лицом, его ненависть к этому человеку затмила всё, что Вайсс ему наговорила ранее. Жак Шни был печально известен тем, что поощрял своих сотрудников терзать больных и травмированных работников. Это был повод назвать их лентяями и помучить. Адам не мог представить, какое наказание он обрушит на Вайсс за дружбу с фавном. Может быть, он отнесется к ней спокойно. Но если бы Жак заботился о своей семье, Вайсс не стала бы скрывать такой большой синяк на предплечье. По его спине пробежала дрожь. Мама была права. Ему следовало разорвать отношения, пока у него была такая возможность. По крайней мере, тогда она была бы в безопасности от того, что собирался совершить с ней этот монстр. Он подпрыгнул, когда металлическая дверь снова распахнулась. Вернулся второй Шни. На этот раз охранники притащили с собой всю семью Адама. Его младшие кузены прижались к родителям, когда люди силой затолкали их всех внутрь. Мама и папа сразу поняли, что произошло, как только увидели его. Они бросились к нему, обнимая и целуя. Он отчаянно сопротивлялся своим оковам, больше всего на свете желая обхватить их руками. — П-простите меня. Я... я... — Шшш. — Мама провела пальцами по его волосам. Она делала это всякий раз, когда ему снились кошмары, но сегодня его страх был сильнее, чем её утешение. — Я люблю тебя, милый. Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя. — Всё будет хорошо, шкет. Мы будем рядом. — Отец обнял его так крепко, что стало больно дышать, но он не возражал. Его сердце упало, когда Шни приказал охранникам разделить их. Как только тепло родителей окружило его, эти люди вырвали его из их рук. — Оставьте их в покое! Они не имеют к этому никакого отношения! — умолял он. — Это всё связано с ними. Я считаю, что они специально вырастили девианта, чтобы развратить мою чистую, невинную племянницу. Адам проклинал его, называя всеми ужасными словами, которые только мог придумать. Никто из людей не удостоил его ни единым взглядом. Остальные родственники не произносили ни слова. Его тёти и дяди избегали смотреть на него. Даже не зная всей истории, они понимали, что во всем виноват он. Его маленькие кузены продолжали плакать на руках у своих родителей. Одни спрашивали, почему его приковали к стене, другие были слишком напуганы, чтобы даже взглянуть на него. Никто не произнес ни слова заверения, что с ними всё будет хорошо. Они просто держали их, пока те рыдали. — Теперь мне ясно, что фавны совершенно некомпетентны в вопросах воспитания порядочных детей. Жаль, что следующее поколение совершенно бесполезно. — Дядя Вайсс с усмешкой посмотрел на кузенов Адама. — Они ничего не делали! Я решил пойти против их приказов! Это всё я! Ты можете делать со мной всё, что захочешь! — Он боролся со своими путами, но как бы сильно парень ни дергался, они не отпускали его, прижимая к стене. — Нет! Пожалуйста, не трогайте его! — взмолилась мама. — Вы правы. Я должна была лучше его дисциплинировать. Я плохая мать! Накажите только меня и пощадите моего сына! — И меня, — сказал папа, взяв маму за руку. — Остальные не знали, что происходит. Лишь мы. — НЕТ! Посмотри на меня, тупой старик, это всё я! Они все невиновны! Кандалы впивались в его запястья, но Адам не прекращал бороться. Этот человек должен был понять, что это его вина. Ему было всё равно, если при этом он уничтожит свои руки. — Итак, вы знали о предпринятых злонамеренных действиях вашего сына по отношению к моей племяннице, но предпочли скрыть это от нас. Интересно. — Шни ухмыльнулся. — Они не это сказали! — Я услышал достаточно. Шни протянул руку. Один из охранников протянул ему небольшой нож. — Оставь их в покое! Я сказал, что всё это моя вина! — Адам закричал так громко, как только позволял ему голос, но Шни, казалось, не обращал внимания на его вопли. — Ты когда-нибудь задумывался, как мы забиваем скот, мальчик? — Шни посмотрел на маму, и на его лице растянулась злая ухмылка. Отец встал перед ней на защиту. — Оставьте её в покое! Убейте меня! Я тот, кто вам нужен! Голос Адама дрожал от криков, но никто на него не реагировал. Словно он стал невидимым. — Сперва мы обездвиживаем животных. — Он сделал сдержанный кивок, и охранники заставили семью Адама встать на колени. Младшие дети плакали и бились, когда охранники вырывали их из рук родителей и тащили в противоположный конец комнаты. Взрослые, пытавшиеся сопротивляться, получали удары и пинки, пока не сдавались. Охранники разняли родителей Адама, заставив их встать на колени в недосягаемости друг от друга. Мама обменялась взглядом с папой. Впервые в жизни Адам увидел, что в её глазах стоят слезы. И всё это из-за него. — ОСТАВЬ ИХ В ПОКОЕ! — Обычно мы оглушаем скотину, но сейчас у нас несколько... не хватает инвентаря, — продолжал жестокий мужчина. — Давай пропустим этот бесполезный шаг. Животные все равно не ощущают много боли. — ПОШЕЛ ТЫ НАХУЙ! Взгляни мне в лицо, ты, блядский трус! Ты ещё более бесхребетный, чем я думал! Вот почему компания принадлежит Жаку Шни, а не тебе! Он заскрипел зубами от досады, когда мужчина едва вздрогнул от его оскорблений. Адам был уверен, что последнее из них точно направит нож на него. Он продолжал оскорблять семью мужчины, называя Шни всеми возможными проклятьями. Его слова остались без внимания. — Адам! — Он услышал, как родители окликнули его посреди его криков. Он едва мог разглядеть их из-за слез, затуманивших зрение. — Мы любим тебя, милый. — Мама улыбалась, несмотря на дрожь в теле. — Будь храбрым, — сказал ему папа. — Скоро мы будем вместе, сынок. Будь храбрым. Охранник схватил маму за рога и потянул вниз, заставляя откинуть голову назад. Шни подошел к ней и провел пальцем по обнаженной шее. — Наконец, мы обескровливаем коров. Нож разорвал её горло, как мокрую бумагу. В шее открылась красная мясистая полость, похожая на рот, извергающая кровь с каждым булькающим вдохом. Передняя часть её одежды потемнела от крови. Охранник, державший ей голову, отступил ещё дальше, заставляя кровавую щель на шее раскрыться шире. Лед в его костях заморозил его. Крики двоюродных братьев и сестер наполнили комнату, взрослые молили о пощаде. Но Адам слышал только мучительные крики отца и отчаянные булькающие вдохи мамы. Это всё из-за него. Это полностью его вина. — Ох боже, похоже, этот нож немного затупился. — Ужасный человек осмотрел нож, нахмурившись. — Лучше попробовать ещё раз, не так ли, маленький скот? Адам не мог сомкнуть глаз, когда мужчина снова погрузил нож в её шею, распиливая обнаженную плоть. Адам умолял его остановиться, но как бы громко он ни кричал, он всё равно слышал булькающие хныканья мамы и крики отца. — У меня получилось! — Мужчина рассмеялся. — Давай ещё немного потренируемся! Отец старался не издавать никаких звуков, когда нож встретился с его шеей, но Адам все равно услышал его задыхающиеся глотки воздуха. Колени под ним подкосились. Кандалы, приковывающие его к стене, не давали ему упасть. Мама и папа погибли из-за него. Это он должен был быть с ножом в шее. Он должен был истекать кровью на полу. Это лишь его вина. Бойня представляла собой конгломерат криков ужаса, переходящих в потусторонний вой, когда мужчина перерезал голосовые связки своих жертв. У Адама забурлило в животе от резкого запаха меди, пропитавшего камеру. Страшные крики его маленьких кузенов были хуже всего. Они продолжали кричать о помощи даже после того, как лезвие разорвало им горло. Их высокочастотные вопли звучали чудовищно. Их предсмертные вздохи отдавались эхом призраков. Последние крики кузенов затихли, оставив Адама наедине с мужчиной. При звуке шагов, приближающихся к нему, по позвоночнику пробежал холодок. Он приготовился к тому, что его постигнет та же участь, что и остальных членов семьи. Будь храбрым. Он ухватился за последнее слово отца. Что бы ни случилось, он не издаст ни звука. Он не собирался доставлять этому человеку удовольствие услышать его страдания. — Взгляни на меня, маленький скот. Когда он не сделал ни одного движения, чтобы ответить, рука схватила его за рог и заставила откинуть голову. От неожиданности Адам открыл глаза и оказался лицом к лицу с палачом своей семьи. Кровь залила лицо мужчины. Уголком глаза он увидел свою семью. Их глаза и рты были открыты в неизбывном ужасе. Их изуродованные шеи продолжали кровоточить даже после того, как они затихли. Кровь окрасила всю их одежду в темно-красный цвет. — Твоя мать правильно отметила, маленькая скотина. Ты не полностью виноват в своих преступлениях. Ты всего лишь ребенок. В знак уважения к твоей дорогой матери я уважу её пожелание и пощажу тебя. — Иди нахуй, — прохрипел Адам. Окровавленный нож так и остался зажатым в руке мужчины. Если бы Адам был сильнее, он бы вырвал его из рук. Он заставил бы мужчину страдать вдесятеро, прежде чем обратить лезвие на охранников и, наконец, на себя. — Но дети должны быть наказаны, когда они совершают плохие поступки. А ты, скотина, опозорил мою бедную племянницу, — холодно сказал мужчина. Дверь камеры открылась, и вошел стражник с раскаленным клеймом. Буквы ПКШ засверкали яростным янтарным светом. Его правая лопатка заныла от боли при воспоминании о том, как его заклеймили. Мама помогла, приложив лёд, а отец помогал ему на работе. Старые воспоминания ударили в солнечное сплетение. Ему не следовало дружить с Вайсс. По его вине погибли родители. Из-за него умерли кузены. Это он сгубил свою семью. — Раз уж тебе так нравится общаться с моей семьей, почему бы не продемонстрировать свою поддержку с гордостью? — Мужчина поменял нож на клеймо. — Ты уже заклеймил меня, тупица. — Ох, ты неправильно меня понял, маленький скот. Мужчина высвободил руку из рога Адама и сжал ее вокруг его горла. Парень думал, что мужчина собирается его задушить, пока левая сторона лица не загорелась. Рука на шеё мешала ему кричать, но он ничего не мог с собой поделать. Он инстинктивно боролся с кандалами, с рукой, удерживающей его на месте, но был слишком слаб. Его лицо, весь левый глаз, выжигалось с тихим шипением. В воздухе запахло горелым мясом. Тепло потекло по венам, растопив холод, сковавший тело. Что-то горячее пробудилось в его крови, становясь тем сильнее, чем дольше горело его лицо. Он слышал, как вокруг него ругаются люди. Они звучали почти испуганно. Когда рука, державшая его за горло, ослабла, он нанёс удар в ответ. Цепи, связывавшие его, затрещали, вспыхнув красным светом. Он вцепился в руку, державшую его за горло, и позволил силе сжечь человека.***
Сердце Вайсс колотилось так сильно, что она подумала, слышит ли его Адам. То, что Сапфир заставила её выпить, грозило вернуться обратно. Она вспомнила, что слышала о загадочном несчастном случае на работе дяди. Он так и не объяснил, как сжег всю свою правую руку. Тогда ей было жаль, что он так сильно пострадал. Сейчас она жалела, что он не пострадал сильнее. — После того как охрана... обездвижила меня, они заперли меня на всю ночь. Полагаю, забота о твоем дяде была важнее... или они ждали, что я умру от холода или инфекции. Они были очень удивлены, увидев меня живым на следующим утром, — продолжал он, говоря таким тоном, словно они обсуждали погоду. — На следующий день меня отправили в другую шахту. Спустя некоторое время нас спас Белый Клык. В конце концов Сиенна взяла меня к себе. Она сказала, что если я буду работать с ней, то она поможет сделать мою жизнь стоящей. Она пообещала, что я отомщу за свою семью и помогу другим детям, подвергшимся насилию. — О боги, Адам. — Ей было слишком стыдно даже смотреть на него, не говоря уже о том, чтобы заговорить. — Сиенна была той, кто подтолкнул идею о том, что ты в этом замешана. В то время ходили слухи, что я дружу с тобой, и она решила, что это была схема сделать меня твоим личным рабом. Вайсс опустила взгляд на свои колени. — Ты поверил ей? — вздохнула она. — Если бы я не мог верить ей, то кому? — легкомысленно ответил он. — Но я никогда не забывал, что ты для меня сделала. Ты проявила ко мне доброту, когда никто другой этого не делал. Но это случилось ещё и потому, что я подружился с тобой. — А потом ты просто обязана была ввалиться в мой гребаный лагерь и усложнить мне жизнь. Всё было бы гораздо проще, если бы ты вела себя как другие люди. Он провел левой рукой по волосам. — Не знаю, есть ли во всём этом хоть какой-то смысл. — Ты хотел меня ненавидеть, — посочувствовала Вайсс. — Хотел. Очень. Но он не мог. Она и сама это понимала. Как бы она ни старалась, она никогда не забывала чувство безопасности и радости, которое испытывала, когда он был с ней. Он всегда был её любимым другом. — Адам, мне очень жаль. — Мне не нужна твоя жалость. — Это не жалость. Это... — Слезы сжимали горло Вайсс. — Возьми себя в руки. Ты в полном раздрае. — Это то, что пугает тебя ночами... да? Он удивленно поднял на неё взгляд, напрягся, когда их глаза встретились, и отвернул левую часть лица. — Я... я... да. Прости, если я... будил тебя. Обычно у меня получается оставаться тихим. Ее горло сжалось от того, насколько слабым стал его голос. Чем больше он избегал её взгляда, тем сильнее скручивались внутренности в узлы. Он так старался скрыть это от неё, не понимая, как много она уже знает о его самых темных мыслях. Ей не следовало заглядывать в тот дневник. — Нет, это я должна извиниться, Адам. Я... кое-что поняла заранее. Вайсс начала рассказывать ему о потрепанном дневнике, который она нашла в доме Вайолет. — Сколько ты прочитала? — спросил он, прежде чем она углубилась в подробности. — Всего пару страниц. — Она покраснела от стыда. — Я... я... я прочитала до случая с водопадом. Её чувство вины усилилось, когда он опустил голову и уставился в пол. Молчание было хуже, чем всё, что он когда-либо говорил ей. По крайней мере, когда он оскорблял её, она знала, что он чувствует. — Извини меня! Я и понятия не имела, что он принадлежит тебе. Клянусь, это были единственные записи, которые я видела, пока Вайолет не остановила меня. Она как будто ничего не говорила. Выражение лица Адама оставалось неподвижным, каменным. Вайсс ожидала, что он уйдет. Будь она на его месте, то расстроилась бы, узнав, что кто-то подглядывает за её самыми сокровенными мыслями. — Ну и пусть, — сказал он с измученным вздохом. — Это было давно. Я уже не тот. Она посмотрела на него — взаправду посмотрела. Под его здоровым глазом расползалось темное пятно, а волосы были всклокочены. На его обычно безупречном пиджаке появились складки. Неужели он всегда выглядел таким усталым под этой маской? Когда-то его можно было с легкостью принять за очередного преступника-фавна без моральных принципов, но сегодня Вайсс увидела его таким, какой он есть. Он был продуктом жестокого обращения, которому подверглась его семья. И он был не единственным в своем роде. — Адам? — прошептала она, и он ответил ей отрывистым кивком. — Можно тебя обнять? — Что это за вопрос такой? — тихо спросил он. — Можно? Он потер затылок. Вайсс не осмеливалась издавать ни звука, пока он не был готов дать ей ответ. — Да. Я не против. Сбросив с себя одеяло, она свесила ноги на край кровати, и их колени почти соприкоснулись. Она колебалась — они не обнимались с тех пор, как были маленькими. Это было похоже на пересечение границы, которая никогда не предназначалась для её вторжения. Она задержала дыхание и сократила расстояние между ними. Вайсс крепко обняла его, словно только это могло облегчить боль, которую он пережил. — Ты не виноват, — прошептала она, не сумев сдержать слез. — В их смерти нет твоей вины. — Вайсс, я знаю. — Ты должен осознать, что это не твоя вина. Тебе, наверное, было так одиноко. Это заставило его напрячься. Вайсс ждала, что он оттолкнет ее, но когда он этого не сделал, она продолжила говорить. — Прости меня за те ужасные вещи, которые я тебе тогда наговорила. Фавны не жестоки, как я утверждала. Они просто разумные, вынужденные идти на преступления из-за нас. Потому что мы продолжаем отнимать у них всё. Именно это и случилось с тобой, верно? — Прости меня, — прошептал он ей на ухо. — Я не должен был причинять тебе боль. — Прости, что я никогда не верила тебе, — прошептала она. — Я рада, что ты не дошел до водопада. Я так рада, что ты всё ещё здесь, Адам. Она почувствовала, как его руки поднялись и обвились вокруг неё, словно он боялся прикоснуться к ней. Он дрожал, и его дыхание участилось. Вайсс крепче прижалась к нему, поглаживая по спине. — Всё хорошо, — заверила она его. — Ты больше не один. Его руки схватили её, притягивая к себе. Он зарылся лицом ей в шею, издав приглушенный всхлип. Это был первый раз в жизни, когда она видела, как он плачет. Вайсс попыталась прошептать утешительные слова, но говорить было трудно, так как сердце разрывалось при звуках его слез. Она обняла его так крепко, как только могла, когда слова не помогли ей. Даже когда слезы иссякли, они продолжали обнимать друг друга, как в прошлом. От ностальгии Вайсс стало холодно, несмотря на тепло в груди. — Я никогда не воспринимала тебя как собственность, Адам, — прошептала она. — Не имело значения, как ты выглядишь. Я видела в тебе только друга. Ты много значил для меня. — Я знаю. — Но ты все равно заслуживаешь услышать это. Мне жаль, если ты считал иначе. Ей хотелось бы вернуться в прошлое и сказать ему об этом. Если бы она поступила по-другому, сохранились бы те же трещины в их отношениях? — Тебе нужно вернуться в постель. Сапфир убьет меня, если застанет нас в таком виде, — устало произнес он. — Не хотелось бы её расстраивать, — согласилась она с тихим смешком. Уложив её в постель, он вернулся на свое место. По какому-то наитию она протянула руку, и он без колебаний взял её ладонь в свою. Он всё ещё опирался на левую руку. — Я сожалею о том, что сделал с твоей школой... и с твоей подругой, — сказал он, прежде чем она успела спросить его о доминирующей руке. — Я не могу принять извинения Янг вместо неё, — прямо заявила она ему. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя за это. Это было жестоко. — Понимаю. Я бы тоже не смог. — Зачем ты напал на нас? Ты ничего не выигрывал от этого. — У меня не было выбора. Синдер собиралась убить моих подчиненных в случае неподчинения. Я не позволю человеку забрать больше жизней фавнов... даже если это будет означать уступить её желаниям. — Думаешь, Сиенне тоже придется слушаться Синдер? — Не сомневаюсь. Эта женщина... её силы сверхъестественные. — Он уставился в пол. — Ты беспокоишься о Белом Клыке. — Ты можешь не понять, но Белый Клык как семья. Мы должны заботиться друг о друге, потому что больше некому. Он ошибался, она могла понять. Каждый член её команды был выходцем из неполной семьи, но они находили силы друг в друге. В каком-то смысле они стали второй семьей. — Когда-нибудь мы воздадим Синдер по заслугам, — пообещала она. Белый Клык или нет, Вайсс не могла оставаться в стороне и позволить банде Синдер причинить еще больше ненужных страданий. В мире и так их было достаточно. — Ты сказал, что был тем, кто убил моего дядю? — обратилась она к следующему вопросу, рождавшемуся в её разуме. — Не думаю, что могу раскаиваться в этом. Он... — Я знаю. — Она сжала его руку. — Я не виню тебя. Он сам довел до этого. — Но мы не должны были ничего делать с его женой и ребенком. — Он озвучил ту гневную мысль, которая роилась в глубине её сознания. — Почему вы это сделали? — При воспоминании о закрытом гробе Лаванды в ней разгорелась скорбная ярость. — Месть. Ваша семья причиняла боль нашим на протяжении поколений. Мы решили, что это будет исключительно справедливо. Око за око. Это была извращенная логика, которая никак не могла оправдать их поступки, но Вайсс каким-то образом могла ею проникнуться. От этого у неё по коже пошли мурашки. — Собираешься ли ты и дальше заставлять людей страдать? — Я не знаю. Вайсс оценила его честность, но ответ оставил между ними тяжелое напряжение. Она не смогла бы принять его обратно в свою жизнь, если бы он продолжал убивать людей за самые незначительные проступки. Но и полностью потерять его ей тоже не нравилось. — Могу я спросить тебя кое о чём? — Она решила подойти к этому вопросу с другой стороны. — О чём угодно. — Блейк совершала те же преступления, что и ты? — Наши боевые стили дополняли друг друга, поэтому Сиенна сделала нас напарниками. Блейк ходила со мной на все задания, и наоборот. Вайсс предчувствовала, что услышит нечто подобное, но от этого ей не стало легче. — В ту ночь, когда вы вломились в поместье моего дяди... это действительно Блейк убила мою тетю? — Я пришел на её последние минуты. Это был единственный выстрел в голову. — Она... она была безоружна? — Тебе нужно спросить Блейк о деталях. Я не уверен, как всё было на самом деле. Извини. Они были похожи больше, чем ей хотелось бы верить. Он, не задумываясь, отрубил Янг руку, а Блейк хладнокровно убила её тетю. Единственное существенное различие заключалось в том, что Блейк изо всех сил старалась искупить свои грехи. — Я хочу простить тебя, Адам, но не смогу, если ты и впредь будешь причинять боль невинным. — Всё не так просто, Вайсс. Люди никогда не будут относиться к нам как к равным, если мы не вернем себе власть силой, — возразил он. — Я не всегда согласен с решениями Сиенны, но именно благодаря ей мы имеем доступ к основным ресурсам, в которых нам было отказано на протяжении веков. — Это не равенство, это шантаж. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Я помню, что видела в Азалии. В таком мире ты хочешь жить? В мире, где люди боятся тебя? — Если быть с кем-то милым, это ничего не изменит. Не все ответят так, как те, кого ты встретила в своем путешествии. — Но то, что вы делаете, причиняет ещё больше боли и страха. Ты только даешь им больше поводов ненавидеть вас. — Люди и фавны не могут ужиться вместе без принуждения с нашей стороны. У нас нет выбора. — У нас получилось. И я прекрасно лажу с некоторыми фавнами, которых встречала. Это нелегко, но возможно, Адам. — Ты отличаешься от других. — А как же тот парень на ферме? Он не согласился с фанатизмом своего отца. — Это ничего не доказывает. Любой может сказать, что поддерживает нас, но никто не готов ничего сделать, чтобы помочь нам. — Ты не знаешь, относится ли это к нему. Ты с ним даже не встречался. Есть ещё Сапфир, она согласилась помочь тебе. Ты даже сказал, что она приняла тебя в своем доме. — Это потому, что она получает с этого деньги. К тому же ты человек. Сомневаюсь, что она была бы столь щедра, будь я её пациентом. — Откуда ты знаешь? Ты не можешь говорить такие вещи без каких-либо доказательств. Ты обвиняешь этих людей на основании чего? Того, что они люди? — Это небезосновательное предположение. Люди склонны действовать и думать одинаково. — Это совершенно несправедливо. Не все люди хотят причинять вред фавнам, но ты никогда не узнаешь этого, если будешь наперед осуждать каждого встречного человека. Ты когда-нибудь пытался найти общий язык с другим человеком? Люди обычно лучше реагируют, когда им ничего не угрожает. — Не хочу лопать твой миленький пузырь, но миролюбие нам ничем не помогло. До прихода Сиенны к власти с нами обращались как с преступниками за протесты. Мой народ даже не мог высказаться, чтобы не подвергнуться нападению! По крайней мере, теперь люди знают, что к нам не стоит относится легкомысленно. — Ты не можешь верить, что разрушение человеческих семей приведет к хорошему результату! — Ты ожидаешь, что я уйду и позволю людям делать всё, что они хотят? Потому что именно это и произойдет, если мы станем пацифистами. Именно так они обращались с нами до того, как Сиенна пришла к власти! Мы были легкой добычей! — Я не прошу тебя позволять топтаться по тебе... — Тогда что ты хочешь, чтобы я сделал?! Как ты собираешься добиться улучшения существующего положения вещей?! — Я не знаю, ясно?! Она не подумала о том, мирные методы лишь сыграют на руку коррумпированным людям. Она почти начала симпатизировать сомнительной тактике Сиенны. Вайсс знала, что борьба за права фавнов будет трудной, но не настолько же. — Я не лгала, когда говорила, что буду бороться за равенство для фавнов, — сказала она более спокойно. — Признаюсь, у меня нет четкого решения, как у Сиенны, но это не значит, что я не пытаюсь его отыскать. — Единственное, что я знаю наверняка, — что убийство и насилие — не единственный выход. Они лишь докажут, что расисты правы в отношении фавнов. А как же невинные семьи, которые окажутся посередине схватки между лагерями? Ты, как никто другой, должен понимать, что это делает с выжившими жертвами. Неужели ты хочешь, чтобы невинные испытывали такую боль? Жестоко было добавлять последнюю фразу, но, похоже, это его задело. Он долго не смотрел на неё, его взгляд был прикован к случайной точке в комнате. — Я не хочу сидеть сложа руки и ничего не делать, — сказал он почти шепотом. — Я не говорю, что ты должен ничего не делать. Я лишь хочу сказать, что не стоит убивать каждого человека, который немного глуп или связан с кем-то коррумпированным. Мы не решаем, кому быть родственником. — Ты можешь встретить хороших людей, если сначала дашь им шанс. И каждый может измениться... посмотри на меня, например. Если бы мы все были злыми, мы бы сейчас не разговаривали, и Сапфир никогда бы не согласилась тебе помочь. Я знаю, что не каждый человек захочет принять фавна, но также наивно говорить, что никто не хочет поддержать ваш народ. Она не ожидала, что он согласится с ней. Вайсс понимала, что требует от него многого, но она не могла простить ему, если он не проявит никаких признаков перемен. Иначе она не могла назвать себя охотницей. — Я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, — добавила она, когда он замолчал. — Если ты решишь поддержать Белый Клык, пусть так. Это не моя забота — менять тебя. И ты мне ничего не должен. Последовавшее за этим молчание было тяжелее, чем всё, что она испытывала раньше. Оно повисло между ними мертвым грузов, уравновешивая хрупкие остатки их отношений. Вайсс уставилась в потолок, готовясь к тому, как он уйдет в последний раз. — ...Ты не можешь отрицать, что Сиенна добилась прогресса, Вайсс, — сказал он. Она вздохнула с облегчением, почувствовав его готовность продолжать. — И что с того, что это менее мирно? Если это создаст мир, где к фавнам будут относиться как к равным, тогда оно того стоит. — Это ничем не отличается от того, как Синдер шантажировала тебя. Единственная причина, по которой ты с ней сотрудничал, — страх за своих. Не потому, что ты хотел сражаться как равные или начал уважать людей. Готова поспорить, что в то время ты ненавидел её. Разве такого будущего ты желаешь? Хочешь, чтобы люди относились к вам хорошо, потому что боятся? В такой реальности люди по-прежнему будут ненавидеть фавнов, Адам. Снова тишина. Вайсс не была уверена, сколько еще она сможет выдержать. — ...Ты действительно думаешь, что можно изменить ситуацию, не прибегая к методам Сиенны? — Да. — А что, если мы столкнемся с кем-то вроде твоего дяди? Есть причина, по которой законные методы не всегда работают. Тогда ты всё ещё будешь пытаться остановить меня? Вайсс не знала, как ему ответить. Будь здесь Винтер, она не стала бы искать компромисс. Ей следовало бы последовать примеру сестры. У Винтер всегда были твердые моральные принципы, но когда она вспоминала лагерь торговцев фавнами, у неё закипала кровь. Если бы с ними ничего не случилось, они бы и сейчас торговали новыми жертвами. Вайсс была уверена в этом. — Если наступит момент, когда нам придется прибегнуть к закулисным методам... я буду сражаться рядом с тобой, — пообещала она. — Но это лишь в худшем случае. Я точно не стану отнимать жизни, если только меня не заставят. Он сжал её руку. Она не была уверена, хороший ли это знак или последний прощальный жест. — Мне кажется, ты ведешь проигрышную борьбу с нереалистичными ожиданиями... — Он испустил долгий усталый вздох. — ...Но я также понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о Синдер. Вайсс затаила дыхание. Она не хотела делать поспешных выводов и разочаровываться, но сердце уже колотилось в предвкушении. — Я не даю никаких обещаний... но я буду размышлять об этом... — Конечно, — вздохнула она. Это был не тот ответ, который она желала, но хоть что-то. — Спасибо. Я очень ценю это. — Честно говоря, ты ужасно на меня влияешь. Она фыркнула. В его словах была доля правды, но ей было всё равно, пока Адам, которого она знала, всё ещё был в его душе. — Не знаю, вправе ли я это говорить... — Вайсс провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони. — Но для меня твоя жизнь стоит гораздо больше, нежели месть. В окно снова ворвался легкий ветерок, осыпав её постель ещё двумя лепестками роз. — ...И я думаю, что ты слишком мягкая для этого мира. — Он опустил голову, но она всё равно уловила на его лице маленькую несмелую улыбку. Адам коснулся ладонью её щеки и провел большим пальцем по белому шраму, оставленному его мечом. Вайсс вздрогнула. Она не знала, от чего: от затянувшегося лихорадочного состояния или от его нежного прикосновения. — Он от меня, верно? — спросил он. Она кивнула. — Прости меня. — Мы были в напряженном бою. Такое случается. — Я не позволю этому случится во второй раз. Ты больше никогда не увидишь, как я обнажаю меч против тебя. Обещаю. — Я не дам тебе забыть об этом. — А что насчет второго? — спросил он, имея в виду тонкую отметину, пересекающую ей левый глаз. — В детстве у тебя его не было. — Отец... в ту ночь, когда нас поймали, он... Осколки стекла. Разбитое зеркало. Красным запятнана её одежда. Красный покрывает пол. Красный затмил её взор. Красный. Красный. Красный. Красный. Красный. Красный. Красным обернулся мир. На какой-то ужасающий момент она забыла, как дышать. Его теплая ладонь легла на её руку, отрывая от воспоминаний, грозящих утопить её. Здесь не было отца, который мог бы причинить ей боль. Как бы ни настаивали воспоминания на том, что он находится за углом, здесь были только она и Адам. Она закрыла глаза, сосредоточившись на ощущении его руки на своей. Он держал её так крепко. Это было совсем не так, как в детстве, когда она ещё могла вместить его костлявые руки в свои ладони. Того маленького, хрупкого мальчика больше не было. Если бы отец снова попытался наложить на них руки, Адам смог бы дать отпор. С ним она была в безопасности. — Тебе не нужно рассказывать мне, если ты не готова, — заверил он её. — Ты... ты мне всё рассказал... это справедливо, — заикаясь, пролепетала она. — Я рассказал тебе не затем, чтобы узнать о твоих самых мрачных воспоминаниях. — Он ободряюще сжал ей руку. — Успокойся, ты мне тоже ничего не должна. — Нет, я должна! Мне так жаль, что я поверила во все эти ужасные вещи. Я должна была знать, что это ложь, но всё равно поверила! Я...! — Теперь ты стараешься помочь нам, верно? — мягко прервал он её. — И я никогда не остановлюсь, — поклялась она. — Я не перестану бороться, пока к фавнам не станут относиться как к равным. — Тогда это всё, что имеет значение. — Он улыбнулся. — Я прощаю тебя. Услышав его ответ, Вайсс не смогла сдержать поток слёз. Огонь, горевший в её сердце долгие годы, наконец-то погас, и в груди стало легче, чем когда-либо прежде. — А... ты хочешь...? — Он смущенно посмотрел на неё, а затем отвел глаза в сторону. — Ты хочешь... обняться? — Звучит приятно, — хмыкнула она. Она снова заключила его в крепкие объятия, когда он пересел на матрас. Его прикосновение растопило разрозненные воспоминания, словно лед, укрыв её теплым одеялом. — Прости меня за то, что я сказал о твоем отце той ночью, — прошептал он. — Это была неправда. Мне не следовало говорить этого, ведь я знал, какой кусок мусора твой старик. — Всё в порядке. Мы оба наговорили много глупостей той ночью. — Она прислонилась головой к его груди. — Я не должна была говорить, что хотела твоей смерти в Биконе. Мне так жаль. Даже если я была зла, я не имела права говорить что-то настолько жестокое. — Я был серьезен, говоря, что нужно нечто большее, дабы обидеть меня. — Он ободряюще погладил её по спине. — Я никогда не расстраивался из-за этого, Вайсс. — Но я знала о том, как ты относишься к... смерти! У меня не было оправданий! Я... — Расслабься. Обещаю, что те вещи уже в прошлом. Но это всё равно не исправляло ситуацию. Вайсс считала, что ей повезло, что, несмотря ни на что, она снова может вот так обнимать его. — Мы никогда не сможем вернуться к тому, что было раньше... да? Я имею в виду, когда мы были детьми. — Нет. Не сможем... Она кивнула, вцепившись пальцами в его пиджак. Это была горькая пилюля, которую нужно было проглотить. Их невинная дружба закончилась в ту ночь, когда её дядя уничтожил семью Адама. И все же у Вайсс не хватало сил отпустить его. Она не могла смириться с перспективой потерять его после того, как он наконец оказался в её объятиях. Это было эгоистично, но она всё ещё хотела, чтобы он был в её жизни. Даже если у них будет лишь малая толика того, что было когда-то, этого достаточно. — Адам? — Она была благодарна, что их объятия скрыли смущенный румянец на её щеках. — Я знаю, что всё уже никогда не будет так, как тогда, но, как ты думаешь, мы могли бы... ну, не знаю... снова стать друзьями? Она крепче прижалась к нему, как будто это был последний раз, когда она могла сделать это. — Я пойму, если ты не захочешь. Что бы ты ни решил, я соглашусь, — добавила она. В комнату ворвался ещё один легкий порыв ветра, от которого по её рукам побежали мурашки. Словно почувствовав её холодок, он прижал Вайсс к себе. — Я хочу попытаться. В её груди зажглось тепло другого рода, и она почувствовала головокружение, от которого стала легкой, словно воздушный шарик. — Тогда мы будем делать по одному шагу за раз, — пообещала она. — Да. Мне бы этого хотелось. — Я так скучаю по тебе, Адам. — Она закрыла глаза и прижалась к нему поближе. — Я тоже скучаю по тебе, Вайсс.