Eenie meenie miny mo
Get your lady by her toes
If she screams, don't let her go.
Melanie Martinez «Tag, You're It»
— Миссис Данлан, вы можете ещё что-то добавить к своим предыдущим показаниям? Сидящая напротив красивая брюнетка лет двадцати пяти качнула головой и извлекла из сумочки пачку сигарет. — Не возражаете? — Нет, — ответил следователь, про себя добавляя, что сигаретный дым — меньшее из зол, виденных в этой комнате за последние шестнадцать лет его службы. Она закрыла глаза и выдохнула. На сигарете остался отпечаток алой помады в своем классическом проявлении — верной спутницы не менее ярких женщин. — Их уже двенадцать. Осталась ещё одна. Мужчина непонимающе посмотрел на неё, ожидая продолжения, но она молчала, углубившись в воспоминания.***
У Бедности, этой паскудной дряни в рваном холщовом платье, было обличий больше, чем у Шивы, Вишну и Брахмы вместе взятых. Каждое из них было сокрыто маской. Количество последних было столь велико, что порою всех её рук, в своем огрубевшем множестве высовывающихся из расклешенных рукавов, едва ли хватало, чтобы ухватиться за гротескные маскароны во всем разнообразии их глиняно-лепных проявлений, покрутить для верности выбора, да водрузить на одну из скалящихся голов в воспалившемся желании отыграть ту или иную часть спектакля. Роли она менять любила, да и играть умела, поэтому частенько во времена великой скуки выбирала себе жертву, определяла роль свою и принималась обгарцовывать вокруг неё, кривляясь и демонстрируя шутки, на которые была способна. Кому-то из несчастных доставалось угнетение, кому-то – муки «верхней полки» (когда тебе, дорогой читатель, кажется, что ты вот-вот достигнешь лелеяной да холеной тобою же цели, но пальцы так и цепляются за края, не в силах продвинуться и ухватить желанное), кому-то – истощение, отчего-то отдающее во рту слегка сладковатым, похожим на растворенный сахар привкусом. Шарлотте Касл не повезло с рождения: бедность вцепилась ей в глотку с первым же криком новорождённой. Шарлотте Данлан удача благоприятствовала чуточку больше: когда смерть запечатлела на её лбу свой последний, восковой поцелуй, она обрела свободу. Ну а пока она металась меж этими двумя состояниями на протяжении порядка семидесяти лет, бедность успела продемонстрировать и отточить на ней всю азбуку исхищрений. Впрочем, по-настоящему глубокие зазубрины на её жизненной вехе оставили всего две буквы. Буква У: Бедность утомляла. Это Шарлотта Касл имела несчастье прочувствовать на собственной шкуре при поступлении в Техасский университет в Далласе, когда на шее затянулась нить учебных задолженностей, а поверх был накинут канат из более реальных проблем – денежных долгов. В то время мегаполис обрел в её лице исполнительную официантку, уборщицу, посудомойку и, более того, натурщицу, стыдливо прикрывающую интимные зоны полупрозрачной простыней. Буква Р: Бедность развращала. Эта уродливая правда нагнала её в фешенебельном ресторане Chamberlain's Steak and Chop House, где она с завидной регулярностью с восьми до двух срывала голос в нелепых пародиях на мировые хиты. В тот период Шарлотта запомнила горьковатый привкус виски с долькой лайма, боль в ногах, надолго вызвавшую у неё ненависть к шпилькам, шелест хрустящих банкнот, сыплющихся из карманов богачей, как из рога изобилия, смех, полумрак и... руки. Десятки рук, выныривающих из темноты зала. Холеные, властные мужские руки, держащие целые финансовые империи, возбуждено тянулись к хрупкой девичьей фигурке, возвышающейся над всем и вся на своём постаменте-сцене. Шарлотта помнила эти грубые, небрежные прикосновения, помнила, как они обхватывали лодыжки, блуждали по голеням порою достигая колен, словом, насколько этого позволял рост и расположение их обладателя. Холодные и горячие, влажные и сухие, маленькие и большие, увенчанные массивными перстнями, браслетами, часами — они тянулись из тьмы, ласкали, щипали, похлопывали. Руки. Руки. Руки. Помнила, как по закрытию ресторана она давилась остатками виски за барной стойкой и как на третьей, нет, на четвертой стопке на полированную поверхность опустилась тощая стопка банкнот. — На, держи свое состояние. Можешь хоть сейчас рвануть в бутик, — Эрни, уродливый карлик в костюме тройке и по совместительству обладатель Steak House, захихикал с собственной шутки. Новый приступ смеха и рука, в которую Шарлотта так отчаянно желала вцепиться, исчезла. Это была рука дающая. У Дарлы, блондинки-барменши из категории "за сорок" рука наливающая (читай "облегчающая"). А у посетителей... тут можно было поспорить, так как многочисленные официанточки в накрахмаленных фартуках называли их руками поощряющими, а Шарлотта — руками совести, ведь, коснувшись одной, вы заключали сделку с собственной нравственностью. Да, она помнила все, в особенности руки, множество рук, выныривающих из тьмы.***
— Chamberlain's Steak and Chop House, — задумчиво протянул следователь, закуривая сигарету, услужливо предложенную Шарлоттой, — дерьмовое заведение с разбавленным напитками, официантками-шлюхами, и ещё тот хозяин... мерзкий карлик. Шарлотта расхохоталась, обнажая ряд белоснежных зубов. — Да уж, я там и полугода не проработала, а воспоминаний у меня на всю жизнь. — Что было после? — Ллойд. Ллойд Данлан, — неестественная, механическая улыбка искривила её губы.***
Ллойд Данлан — дурацкое имя из дурацких одиннадцати букв. Имя, за прошедшие пять лет прогремевшее над Соединенными Штатами погромче любого, даже самого отъявленного циклона. — Ллойд Данлан, — звучало с экранов телевизоров. — Ллойд Данлан! — кричали аляповатые билборды в городах-гигантах. — Ллойд Данлан, — монотонно провозглашали упаковки лекарственных препаратов из одноимённой фармацевтической компании. Это имя было повсюду, и его обладатель, привлекательный брюнет, будто только что вышедший из гангстерского прибежища 1920-х, соответствовал ему со стопроцентным попаданием. Столь громким успехом он был обязан тому, что в недавнее время его компания отличилась рядом громких исследований в области рака и, к их чести, рядом не менее успешных проб препарата. Да, этот человек обещал своей нации едва ли не бессмертие, что сделало его в глазах обезумевших почитателей Господом Богом. Шарлотта отчетливо помнила тот вечер, когда он переступил порог Steak House. Это был удушливый двадцать седьмой день её пребывания в баре, а точнее, поздний вечер лета. На часах десять, зал уже переполнен, тяжёлая смесь парфюмов повисла в воздухе, и она – Шарлотта Касл, двадцатидвухлетняя студентка, в свете прожекторов пародирующая королеву джаза. Момент, когда Ллойд Данлан появился в зале, она упустила. Тогда каким было первое воспоминание? «Руки, очень много рук», — коротко бы ответила Шарлотта и была бы вполне искренна. Среди всех них выделялась одна: холеная, со слишком тонким для мужчины запястьем и неестественно длинными пальцами. Она вынырнула из темноты и ловко, властно сжала её лодыжку, не давая возможности пошевелиться. Да, Шарлотта Касл помнила всё. Помнила, какая горячая была его рука, словно её обладателя разбила лихорадка, помнила, как пальцы больно впились в ногу, как песня застряла в горле, а в голове отчаянно застучала мысль: «вот она, рука располагающая».***
«Располагающая моей жизнью», — закончила она про себя. Взгляд карих глаз упал на часы. Почти вечер. Стайка мурашек пробежала по спине, оседая на руках гусиной кожей. От проницательного взгляда следователя не укрылась внезапная перемена в её настроении. — Вас что-то беспокоит? Шарлотта устало потерла лоб. — И да и нет. — Миссис Данлан, тогда что дальше? — Что дальше? — повторила она, и в её глазах снова зажглись лукавые огоньки. — Как вы считаете, что бывает, когда смазливая бедная девчонка встречает такого мужчину, как Ллойд Данлан? — Либо дело заканчивается свадьбой, — с улыбкой начал следователь, — либо... Шарлотта утверждающе кивнула. — Обычно подобные отношения заканчиваются тем, что слабая сторона оказывается на обочине с чемоданом подарков. Это образно говоря, — торопливо прибавила она. — Но у нас всё закончилось, ну или началось заветным кольцом. — Значит, вы его чем-то зацепили. Шарлотта искренне, от всей души расхохоталась. — Ничем, абсолютно ничем. Я... я не знала тогда, почему этот человек выбрал меня.***
Она не солгала. Первое время в этой прелестной, ещё обдуваемой ветрами инфантилизма головке не было места рационализму. Нет, под матовой гладкой кожей, где-то в черепной коробке тогда играл торжествующий оркестр эмоций. Первое время в нём солировал восторг. Восторг от образа жизни, в считанные дни взлетевшего с отметки "эконом" до "премиума", восторг от себя, от того, что мужчина с мировым именем обхватил именно её щиколотку (забавная мысль, правда?) и бла-бла-бла... Потом в ней взыграла растерянность, которую можно прочесть на морде собаки, заполучившей слишком большую кость. Опять восторг, только уже приглушенный, как свет торшеров в их спальне. И, наконец, над всем этим воспело сопрано хладнокровия. Последнее совпало, что неудивительно, с периодом свадьбы, когда первичные эмоции поугасли, сменившись трезвым расчетом, увенчавшим голову юной невесты получше любой фаты. Тогда Шарлотта впервые задумалась о том, зачем она ему нужна, почему «мессия», как любили его называть рядовые новостные каналы, обратил внимание, нет, более того, подарил свою фамилию и сопутствующие ей "очаровательные пустяки" ничем не примечательной выпускнице Техасского университета, чья участь заключалась в пополнении доблестных войск офисного планктона. Причина не находилась. Она не могла похвастаться ни выдающимся умом, ни связями или, на худой конец, шармом. К тому же, более тесно познакомившись с друзьями мужа и их великолепными спутницами, Шарлотта, поколебавшись, убрала из списка своих достоинств и внешность, будто намертво прилипшую к отметке "среднестатистическая". Ответ на вопрос пришёл к миссис Данлан где-то на заре третьего года супружеской жизни. От его простоты она сначала рассмеялась, а затем крепко задумалась. Всё было слишком банально: так уж устроено, что мир больше доверчив к семейным ячейкам, чем к одиночкам, а в тот период фармацевты Ллойда как раз были готовы явить миру продукт многолетних исследований. Да, одиннадцатого апреля неподражаемый мистер Данлан пожимал руку президенту, а журналисты, как голодные крысы, хлынувшие в Белый дом, бросились к нему, как к куску сыра. Газеты буквально трещали по швам от обилия сенсаций: на передовице — огромные статьи о чуде медицины — лекарстве, разъедающем рак, как моющее средство — жир, а вот всё последующее внимание было посвящено таинственной невесте мистера Данлана. Женщины кусали локти, с удовольствием подмечая в ней изъяны, а телевидение и корреспонденция, не обременённые половыми перипетиями, в один голос кричали: — Молодец, Ллойд!***
Откинувшись на стул, Шарлотта ушла в собственные мысли. Мерный перестук ногтей выдавал её волнение, которое она, впрочем, не старалась скрыть. Следователь не торопил: они подошли к самому основному. Но прежде нужно было задать наводящие вопросы. — Вы любили его? — А это имеет значение для следствия? — резко отозвалась Шарлота, но, помолчав, тихо продолжила. — Нет. Да и не нужно было это нам. С помощью меня он поддерживал образ спасителя человечества, а я взамен получила обеспеченность. По сути, это была красивая семейная картинка. — Как партнеры, — подметил мужчина. — Да, супругами мы были формально. Следователь порылся в столе и достал оттуда увесистую папку, как она поняла, с его делом. Водрузив на нос забавные круглые очки, он зачитал: — "Dunlan Pharmaceutical Company обвиняется в ряде незаконных тестирований препарата на людях". Шарлотта равнодушно пожала плечами. — Я ознакомлена с его делом. Говоря простым языком, в период испытаний мой драгоценный муж удерживал у себя группу людей, накачивая их лошадиными дозами дерьма, а когда те сдыхали, находил новых. Я ничего не знала о его делах, но такому повороту не удивлена: сказка о победе над раком не обошлась бы без злодея.***
Арест был произведён после полудня, а уже ровно через двое суток частный самолёт уносил миссис Данлан из ненавистного Нью-Йорка к ее любимице Флориде. Формально на время расследования всё имущество Ллойда было арестовано, неформально — Шарлотта имела неплохую финансовую подушку из оформленных на её имя домов и прочей «мелочи». К слову, если арест мужа и вызвал у неё шок, то лишь в самом начале. За период их супружества она неплохо овладела искусством хладнокровия, поэтому без лишних истерик отыскала в нынешнем положении свои плюсы и поспешила их извлечь. С такими мыслями Шарлотта провела порядка двух безработных недель, пока не нашла на крыльце дома письмо без обратного адреса.Доброго времени суток, Любимая. Думаю, пришло время прервать твой отпуск и возвратиться в Нью-Йорк к своему мужу.
***
Следователь снова порылся в бумагах. Тем временем Шарлотта докуривала уже четвёртую сигарету. — Насколько я знаю, к тому времени вы успели подать на развод. Миссис Данлан, вы же понимаете, что, сменив фамилию, от внимания не откреститесь? — От внимания? Нет, причина совсем не в аресте. — Тогда в чём? Шарлотта наградила его кокетливой улыбкой. — Мужчина... — неожиданная мысль озарила его и это отразилось на лице. — Возможно. К тому же я давно хотела это сделать: жизнь содержанки хороша, но быстро наскучивает. А у меня было достаточно денег, чтобы открыть своё дело и жить полной жизнью, а не быть придатком к его драгоценному интерьеру, — с отвращением выплюнула она. Следователь что-то быстро записал. — Был любимый мужчина, были свои желания. — И появился удобный случай.***
Подобная выходка как раз была в духе её мужа. Он, как и все сильные мира сего, обладал склонностью к несколько эксцентричным выходкам. Нет, она ему не была нужна, но в ходе крушения компании его, как, капитана исполина Титаника, влекло на самое дно, вынуждая цепляться за жалкие обломки прежней жизни. Шарлотта Данлан, вернее, без пяти минут Шарлотта Касл ни на минуту не допускала мысль о возвращении. Наоборот, она заняла выжидательную позицию во Флориде, со смутной тревогой предчувствия недоброе в дальнейших действиях мужа. Долго ждать не пришлось. Ллойд Данлан сделал новый ход на третий день с момента прочтения письма. Она хорошо, вплоть до мельчайших подробностей помнила тот вечер: тёплый воздух с едва заметным оттенком морского бриза, блики заходящего солнца на глянцевых листьях пальм, тенистая аллея и её любимая лавочка, где она часто коротала вечера. На часах было восемь. Водя пальцем по шероховатой странице, Шарлотта читала какой-то детектив, не особо вникая в его содержание. — Это тебе. Звонкий детский голосок, раздавшийся совсем рядом, заставил её подскочить. И как она подкралась так бесшумно? Напротив стояла девчушка лет десяти в батистовом платьице и с огромной копной морковно-рыжих волос. — Это тебе, — повторила она, протягивая крупную бархатную розу. — Он сказал, что осталось еще двенадцать. Шарлотта вздрогнула. Ужас ядовитой змеёй зашевелился где-то в области сердца, просыпаясь после недолгой спячки. — Не может быть, — сорвалось с побледневших губ, но девочки уже и след простыл. В сумрачной аллее их осталось только трое: молодая женщина, животный страх и роза, намертво впившаяся шипами в сжавшую её руку. Один.***
— Розы? — с тенью сомнения протянул следователь. — Миссис Данлан, я думал, вы... — Мисс Касл, — холодно поправила женщина. Тонкие брови сошлись на переносице, выдавая на лбу первые морщины. Было видно, что теперь воспоминания приносят ей опаляющую смесь ярости с животным страхом. — Он думал, что я, как его охотничья Актеон, прибегу по первому зову. А когда этого не случилось, решил растоптать. Ненавижу. Еще несколько пометок отправилось в блокнот. — Вы считаете, что в вашей жизни есть угроза? — Да, — ответила она.***
В имени Шарлотта без малого восемь букв. Следующие восемь роз приводят её в праведный трепет подобно тому, что испытала она, получая у алтаря пред лицом Бога и сотни гостей новое имя. Она никогда не забудет, как на собственной шкуре прочувствовала весь смысл фразы «душа ушла в пятки», когда в следующий четверг в почтовом ящике наткнулась на свежесрезанную розу, как сорвала голос, вопрошая на всю улицу, чьи это проделки. Два. Ожидаемо? Да. Страшно? Более чем. Помнит, как градом со шкафов сыпались вещи — Шарлотта спешила в клетку, но клетка захлопнулась во Флориде: на аляповато-красной сердцевине чемодана покоился пресловутый цветок. Слезы струились по щекам, но уже не от ужаса, а от истеричного смеха: дрянная роза с перебитым ровно посредине хребтом-стеблем напомнила ей покойную в гробу. Три. Номер четыре настиг в аэропорту, куда она влетела, прижимая к груди маленькую сумочку. Улыбчивая блондинка в терминале вручила ей билет и, неизменно скаля выбеленные зубы, прощебетала: — Вам попросили передать. На стойку легла роза.***
Ручка замелькала в руках следователя. Шуршали листы. Он быстро исписывал их угловатым почерком. — А дальше? — жадно спросил он.***
А дальше был трехчасовой перелет до Нью-Йорка, салон самолета, вдоль и поперек пропахший ароматом курицы с пересоленным рисом в пластмассовых судочках. Был дождь, встретивший её на пороге мегаполиса, и Ритц Карлтон, больше похожий на улей, из многочисленных сот которого сочились богачи и богачки. Был там и услужливый мальчишка, распахнувший пред нею дверь её номера, был начищенный до блеска паркет, который она тут же изуродовала грязной подошвой, и огромная-преогромная кровать. На белоснежном покрывале застыло кровавое пятно. — Пять, — выдохнула Шарлотта. Сумочка упала на пол и меж молнии показалась блестящая пластинка снотворного.***
— Шесть? — вопросительно посмотрел на бывшую миссис Данлан следователь. Кажется, в этот момент её больше увлекало незамысловатое кольцо на указательном пальце, чем собственная история. Шурх-шурх. Металл скользил по коже на все триста шестьдесят градусов, рискуя на сотом (тысячном?) повороте обнажить кость.***
Шурх-шурх — шелестела увесистая стопка зеленых в мозолистых руках. — Может быть вы меня уже пропустите? Белобрысый гигант в измятой форме насмешливо посмотрел на ту, что ещё недавно блистала в списках Форбс, сейчас же — являла собою жалкую тень былой империи Данлана. Приятное зрелище. И не менее приятные эмоции доставляло ему это незатейливое доминирование, как успела заметить Шарлотта. — Ладно, проходи. Мистер Данлан уже ждёт. Она фыркнула и, цокая шпильками, прошла в глубь коридора, слегка задев здоровилу плечом. — Ровно пять минут. Дверь с неприятным лязгом закрылась. И все. Была такая глупышка Шарлотта, жила себе, а потом металлический лист толщиной в несколько пальцев замуровал её в саркофаге семь на семь. — Отвратно, — озвучил её мысли сидящий за столом муж. На теле — форма, темные волосы с проседью зачесаны назад, руки... Рука дающая. ...сложены в замок. Даже без своих дорогих побрякушек Ллойд Данлан выглядел как безупречный ублюдок с картой Центурион в одном кармане и ключом от рая в другом. То еще зрелище. Отродье, прямиком из тюрьмы стремящееся к Господу Богу. Вернее, на его место. А она что? Давно уже взрослая девочка, разодетая с ног до головы так, что можно немалую деревеньку в Африке накормить, а кажется, что все та же малолетняя певичка из Chamberlain's Steak and Chop House. Шарлотта нервно переступала с ноги на ногу, чувствуя себя провинившейся школьницей в кабинете директора. В этом то и вся разница. Он, облитый кровью похлеще любого мясника, будет королём даже в тюрьме. Она, одетая как королева, будет вечной девчонкой в трикотажных платьицах, бездарно подпевающей Дион. Этим всё сказано. Шарлотта Данлан и Шарлотта Касл не умеют читать по губам, но одно слово эти двое все же узнают: «Поздно». Наверно, разбитые костяшки будут еще долго напоминать Шарлотте о том, как она в приступе ужаса колотила по ледяному, равнодушному до всего металлу. Как саркофаг, верно сужался, голодно пожирая квадратные метры, а руки превратились в кровавый сгусток боли: смесь кожи, раздробленных костяшек и вырванных с корнем ногтей. За спиной раздался каркающий смех заядлого курильщика, подгоняя её, как взмыленную лошадь, похлеще любого хлыста. В этот момент Бог, кажется, внял её молитвам: крышка гроба поддалась, выпуская миссис Данлан наружу. Ноги, обутые в кокетливые лодочки на шпильках, не выдержали такой нагрузки и подогнулись, увлекая её куда-то вниз, возможно, в саму преисподнюю. Руки взметнулись, пытаясь нащупать хоть какую-то точку опоры, но тщетно. Их ждала бетонная плита. С губ Шарлотты сорвался сдавленный крик — изумительная смесь боли и страха — кожу ладоней пробило что-то острое, изогнутое, напоминающее... шипы? Шесть.***
— Если вы считаете, что вашей жизни угрожает опасность, то почему вы не уехали? У вас есть любимый мужчина, родители. — Я пыталась, но...***
Чертово «но». Оно преследовало её всю жизнь, чтобы по-настоящему обрушиться в отеле, куда она поспешила после злополучного свидания. — Мам, вы дома? Просипела Шарлотта в трубку, пытаясь сдержать нервную дрожь в самых дальних закромах души. Шкаф, изменяя статусу "пять звёзд", скрипнул, и снова у её ног оказалась гора вещей. Бежать. Нужно было бежать, укрыться от всего ужаса, подобно маленькой девочке в родительском домике в Канзасе. Эдакая Эли, дрожащая под выцветшим пледом под скрип уносимой ураганом хибарки. Всевозможные юбки, платья, штаны бросались неопрятными комками в чемодан, теперь напоминавший воскресную распродажу. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Так ведь? Оранжевые и желтые цвета? Добро пожаловать в поездку. Зелёное платье и голубой шарфик? Пожалуйста. Синий костюм, дополненный фиолетовой шляпкой? Следует упаковать поаккуратнее. Чемодан, разинув уродливую пасть, поглощал всё больше вещей. По мере этого в дальнем углу возвышалась ярко-алая гора, пополняемая всё новыми и новыми экземплярами вещей цвета «табу». Подхватывая ткань кончиками пальцев, Шарлотта с отвращением отбрасывала её подальше от себя, будто та в любой момент могла извернуться и укусить ее. Осталось её любимое розовое платье, подаренное ещё покойной сестрой. Нежный атлас приятно лег в руку, обнажая свою уродливую тайну — маленький клочок бумаги, покрытый витиеватыми буквами.Добро пожаловать в клетку. P.S. С любовью, моей милой Шарлотте.
В гробовой тишине комнаты раздался треск разрываемой материи. В нос ударил запах осени, прелой листвы, гербария, вложенного меж страниц детской сказки... И роз. Дрожащей рукой она достала три потемневших от времени бутона. То было девять.***
— Не хотите чаю или кофе? Шарлотта качнула головой и потянулась за сигаретой, но пачка оказалась пуста. Заметив её замешательство, следователь, заговорщически подмигнув, протянул Dunhill. — Спасибо, — она с видимым наслаждением сделала затяжку, чувствуя, как тело наполнилось приятным теплом. Как нельзя кстати. История должна была быть закончена. — Сразу три. Насколько я понимаю, до этого вы находили по одной розе. Получается, таким образом Ллойд Данлан намекал, что... — Что лучше не совершать опрометчивых решений, — её пальцы зарылись в идеальные локоны, вытягивая их. — На прощение я опоздала, но и уехать из Нью-Йорка мне нельзя было. Всё верно. Добро пожаловать в клетку, где я должна была, по всей видимости, ждать конца. "Ждать конца" повисло в воздухе едким испарением, слегка отдающим запахом гнилой крови и выкуренных в ожидании сигарет. Мерзко. И необратимо. Как рак, неотвратимо пожирающий здоровые клетки. — Вы говорили, что была ещё записка. Она осталась? — Минуту, — Шарлотта захлопала по карманам и наконец извлекла оттуда смятую бумажку, которая быстро скрылась в записной книжке следователя. — Даже не посмотрите? Мужчина неловко отмахнулся. — Потом. Меня больше интересует другой момент. — Какой? — Вы позвонили матери, Мишель Касл, которая, как мне известно, проживает с Джонатаном Каслом, вашим отцом, в глубинке Канзаса. Это я понимаю, как и то, что в итоге вы приняли решение остаться: родителей вы не хотели подвергать опасности. Но оставаться одной... это несколько странно. На вашем месте было бы логично сделать ещё один звонок. Понимаете, о ком я? Лицо Шарлотты снова стало непроницаемым. Губы были плотно сомкнуты, мышцы напряжены и только глаза, как-то странно расширившиеся под кукольным ресницами, отразили растерянность, царящую в мыслях этой женщины. — Да, — механически отозвалась она, глядя в никуда, — я сделала этот звонок.***
Что испытывает зверь, когда понимает, что загнан в клетку? Сначала он бросается на металлические прутья, рычит, пытаясь пробить себе дорогу. В нём клокочут ненависть со злостью, быстро достигающей своего апофеоза — ярости. Кровь с невообразимой скоростью несётся по телу, расплаляя мускулы. Удар. Снова удар. Металл содрогается под ним, но не уступает. Зверь кричит, царапается, на блестящем мехе проступают капельки пота вперемешку с кровью. Но, видимо, все кровожадные боги спят или попросту не замечают соки жертвы, пролитые на их алтарь. Схватка длится часами с попеременным успехом, и, кажется, враг вот-вот сдастся, но неизменно наступает момент, когда несчастное ослабевшее животное понимает, что заключение покинет только его бездушное тело. Тогда он забивается в угол, устало смыкает глаза и, более не обращая внимания ни на кровоточащие раны, ни на жалкие позывы желудка, ожидает смертный час. Именно это почувствовала Шарлотта, обнаружив сразу три розы. На смену страху, опасениям, тревоге пришло блаженное равнодушие. Медленно потягивая из бутылки рубиновую жидкость, она устроилась на полу прямо посреди тканевых завалов. По телевизору транслировалась какое-то дурацкое ток-шоу с начинающей актрисой. Та невпопад смеялась, то и дело подтягивая заметно большое, в области декольте платье. Сделав очередной глоток, мисс Касл хохотнула вместе с ней над шуткой про инопланетян в Белом доме. Чёрт, а это забавно: зелёные человечки, гидроперидная блондинка, алые потеки вина на стекле и розы, как в готической сказке, сулящие скорую смерть. Телефонная трель. — Бонжорно, Рэйф, — визгливо выкрикнула Шарлотта и зашлась новым приступом смеха. — По всей видимости, вино или что ты там выпила, было отменным. — Ты угадал. Вино, — пустая бутылка покатилась по паркету. — Развлекаюсь в свои последние дни, как могу. — Замечательно, — холодно отчеканил голос. — Я всегда говорил, что ты излишне утрируешь. Хихиканье застряло где-то в глотке, так и не вырвавшись наружу. Что-то было не так, слишком манерно, льдисто, словом, совершенно не походило на Рэйфа. Зато (на этом моменте Шарлотта даже втянула воздух) отдавало фирменной ллойдовской гнильцой. — Что-то случилось? Секундная пауза. — Милая, у меня для тебя сюрприз. Череда коротких гудков оповестила о том, что абонент не посчитал нужным продолжать разговор. К горлу подкатило вино и неозвученные слова, а где-то там глубоко заворочался зверёк под именем «Дурное Предчувствие». Ток-шоу больше не казалось забавным. Ведущий как-то подозрительно походил на манекен, а размазавшаяся по губам блондинки помада — на кровь. Три тихих и через интервал два более громких стука впечатались в дверь. — А вот и сюрприз, — шепнули остатки алкоголя.Грехи за каждым водятся, И как ты их не прячь, Среди друзей находятся Стукач, судья, палач.
Кожа покрылась мурашками. Детская считалочка, в одно время блуждавшая среди канзасских детишек, пришла на ум как нельзя кстати. — Стукач, — проскрипел ключ в замочной скважине. — Судья, — кричала улыбка стоящего на пороге Рэйфа. — Палач, — вкрадчиво шепнула роза в его руке, а листья едва слышно прошелестели: — Десять.***
— Подождите, пожалуйста, — попросил следователь и выдвинул ящик, чтобы с задумчивым видом извлечь оттуда новую ручку. — Продолжайте, миссис Данлан... Хотя, нет, у меня назрел новый вопрос. — Что было после встречи с Рэйфом? — Нет, это мне более-менее понятно. Лучше скажите, почему вы решили, что розы сулят вам именно смерть. Может быть, это дурацкая шутка, желание запугать. В конце концов, после скандала с исследованиями у вашего мужа появилась много врагов, а в некоторых городах даже прошли движения защитников прав. Это мог быть кто угодно и с каким угодно намерением. Так почему именно Ллойд Данлан? Шарлотта молчала, подбирая слова. Пару раз розовый язычок показался меж губ, слизывая остатки помады. — Скажите, если бы ваша жена каждое утро исправно готовила бы вам яичницу, вы допустили бы мысль, что, например, в утро субботы этим занялся кто-то другой? — Что вы имеете... — внезапная догадка озарила его лицо. — Он уже так делал? Она гордо вскинула голову. В бархатных карих глазах блеснуло что-то нечеловеческое, безумное, тот особый блеск, который появляется у животного, только что вырвавшегося из капкана ценою собственной лапы. — Да, я пыталась уйти от него, хотела начать жизнь с любимым человеком и каждый чёртов раз он вел отсчёт, вечерами шепча мне на ухо, что моя мать будет в восторге, получая меня по частям, — красивое лицо исказила гримаса ненависти. — Так достаточно убедительно?***
— Так достаточно убедительно? — спросила Ванда, протягивая зеркало. — Я сделала всё, что могла, но скрыть такое... Когда-то цветущее лицо покрывал толстый слой косметики, который с большой натяжкой можно было назвать макияжем. Скорее театральный грим: того и гляди, отвалится по кускам. Но даже подобное не могло скрыть багряно-фиолетовые кровоподтёки по всему лицу. Рука Ванды коснулась шеи, на которой виднелись отчетливые следы рук Рэйфа. «Руки ласкающие стали руками изувечивающими», — мелькнуло в голове. — Спасибо, дорогая, — Шарлотта благодарно поцеловала подругу в щёку и недвусмысленно бросила взгляд на часы — пускаться в объяснения касательно недавнего не хотелось. Ванда перехватила её взгляд. — И не надейся, я не уйду, пока не услышу от тебя правду. — Я не хочу втягивать в это ещё и тебя. — Нет и ещё раз нет. Выкладывай. Шарлотта вздохнула и кивком указала на кресло. — Садись. Чай будешь? Широкая усмешка была весьма красноречивым ответом. Мисс Касл подмигнула ей и откупорила игристое. Разговор намечался долгий.***
Незаметно для неё, как фокусник из шляпы, следователь достал сложенный вдвое лист А4. На переносице блеснули очки в псевдо-золотой оправе. — Знаете, что это? Мисс Касл пожала плечами. — "Смерть Ванды Джин Моранн наступила между 22:30 и 24 часами ночи. Причина смерти — 13 ножевых ранений в область грудной клетки, 7 достигло сердца". Лицо женщины заметно побледнело, руки дрогнули, дернулись, будто в попытке защититься от действительности, а в широко раскрытых глазах заплескалась боль, возможно, даже сильнее той, которую испытала Ванда, когда остро заточенная сталь рвала её сердце на куски. — Это заключение патологоанатома? Он кивнул. — Верно. А вы знаете, миссис Данлан, какую шлифовку проходят такие бумажки, когда дело касается больших людей? — О чём вы? — Шарлотта, только между нами: ножевые были рассредоточены по груди, но то, которым пробили сердце... — Я знаю, убийца вложил в рану бутон розы. Я всё знаю, он писал мне... я знаю, —зубы впились в нижнюю губу, продавливая податливую мякоть. Одиннадцать. По подбородку потекла струйка крови.***
По подбородку потекла струйка крови. Дьявол. Дерьмовая привычка прокусывать нижнюю губу во время нервных потрясений, которую не смогла искоренить ни мама с её слезливыми мольбами, ни транквилизаторы и, в уже более зрелом возрасте, общество, искренне недоумевающее при виде молодой женщины с окровавленным лицом. Ну и к чёрту их. Лакированная поверхность гроба поблескивала на солнце покруче новеньких Bentley из автопарка. Вообще-то по правилам Шарлотта должна была поцеловать подругу, провожая ту в последний путь, но при виде разлагающегося куска мяса, загримированного под куклу, к горлу подкатила тошнота. На глазах выступили слёзы, но не от горя, а от запаха разложения, который не смог перебить даже целый флакончик Elizabeth Arden. Не дыша, она уже склонилась над разрумяненной щекой, когда чей-то бас прогремел прям над ухом: — Поторопитесь, мисс, тут очередь. От неожиданности Шарлотта пошатнулась и едва не упала на то, что ещё недавно называлось Вандой. Садись, подружка, в Bentley хватит места на двоих. — Осторожнее, — стареющий красавец-брюнет в твидовом пальто ловко подхватил её под локоть. — Красивая девушка. Ваша подруга? Сухой кивок. Улыбнувшись ей, мужчина мягким движением вложил меж рук покойной розу. — А это вам, мисс Шарлотта. Двенадцатая, если я не ошибаюсь. Бутон оказался прямо у неё под носом. От нежных бархатистых лепестков потянуло запахом гнилого мяса. Чёртова привычка. Зубы вошли в губу, как нож в масло. По подбородку побежало что-то теплое, отдающее металлическим вкусом. Сдерживая рвоту, Шарлотта оперлась о гроб. Несколько алых капель упали на край подвенечного платья, и, о боги, на секунду ей показалось, что уголки окаменевших губ подруги изогнулись в полуулыбке. Ванда любила число двенадцать.***
— Значит, осталась последняя? — переспросил следователь. — Да, а потом увидим. Блокнот с ручкой были отложены в сторону. Разговор изрядно утомил Шарлотту, и все мысли её уже устремились к горячей ванне и вкусному ужину. Как бы там ни было, а даже в самых тяжёлых ситуациях человек — раб своего тела. — Я всё рассказала. Можно мне идти? — Да, конечно, миссис Данлан. Накинув на руку сумочку, она небрежным движением поправила волосы и направилась к выходу. — До свидания, — бросили ей в спину. Рука уже нажимала на ручку двери, но что-то, терзавшее её самого начала разговора, остановило. — У меня есть вопрос. — Конечно. — Вы знаете, что я развожусь с Ллойдом, но почему тогда называете меня миссис Данлан? Мужское лицо озарила неловкая, нет, извиняющаяся улыбка. Сухо щёлкнул затвор пистолета. — Извините, мисс Касл. Он не любит, когда что-то выходит из-под контроля. Улыбка стала походить на оскал. Палец нажал на спусковой крючок, и смертоносная металлическая оса устремилась к жертве. «Чёртов день», — вспыхнуло у Шарлотты в голове, когда пуля, пробив мякоть плоти, вошла прямиком в сердце. Рука убивающая. Смерть была мгновенной. Всё-таки Ллойд Данлан держал профессионалов даже в таких щепетильных делах. Нет, особенно в таких щепетильных делах. Остекленевший взгляд был направлен в сторону часов. Жаль, она спешила домой, но ничего не поделаешь: мистер Данлан действительно любит экстравагантные игры. Нагнувшись, следователь закрыл ей веки и бросил последний взгляд на убитую: на белоснежном свитере уже раскрылся изумительный ярко-алый цветок. — Тринадцать, — пробормотал он и вышел с кабинета.***
По коридору пронесся вопль, полный боли. Группка интернов испуганно переглянулась и сбилась поближе вокруг рослого санитара. — А это кто? — послышался робкий вопрос. — Это Шарлотта Касл — местная сказочница, — ответила подошедшая к ним врач. — Дик, спасибо, что присмотрел за желторотиками. Дальше я сама. Санитар что-то промычал под нос и удалился. Женщина махнула рукой, предлагая следовать за ней. Миновав небольшой коридор, они оказались в так называемом ответвлении-аппендиксе, в котором располагались камеры для одиночек. — Шарлотта Касл, — повторила она и указала рукой на небольшое окно в двери. Затаив дыхание, интерны припали к стеклу. Там, прямо на непокрытом полу, лежала брюнетка в просторной фланелевой сорочке. Голова запрокинута, густые тёмно-шоколадные волосы разметались по плитке во всей своей кудрявой непокорности. Скуля от боли, она судорожно сжимала руками грудную клетку в области сердца. Неизвестно, что творилось в нём, но бескровное лицо выражало такую муку, точно несчастная в этот момент пропускала через себя порядочные дозы миллиампер. Того и гляди, отдаст душу Богу. Несколько раз босые ноги с глухими шлепками ударились о пол, выплескивая всю ту агонию, что исказила некогда красивые черты. — Ей же больно. Почему вы не поможете? — послышалось где-то позади. Врач обернулась. Как и всегда, в стороне от всех стояла Берта. Облачённая в белоснежный халат не по размеру, она казалась ребёнком, по нелепой случайности попавшим в психиатрию. Очень зря: такие, как она, пропускающие все через себя, долго тут не задерживаются — либо оказываются по ту сторону двери, либо бегут, роняя тапки. — Ничего ей не больно, — отрезала женщина. — Она сказочница. — А что значит сказочница? — выдохнул Джон, не отрывающий жадного взгляда от палаты. — Её давно к нам привезли. Мать Шарлотты сгорела от рака, отец на нервной почве долго тоже не протянул, поэтому девчонка, чтобы уйти от переживаний, придумала какой-то свой мирок. Кстати, довольно частая практика. Такие сначала уходят в фантазии ненадолго, пробуют на вкус, так сказать. Потом понимают, что это глушит боль, и, как наркоманы, хотят всё больше и больше. Мир разрастается, появляются остро идеализированные моменты, и сказочники навсегда уходят внутрь себя, считая, что их фантазии — реальность. Вот сейчас Шарлота бьётся в судорогах, потому что воображаемый следователь выстрелил в неё — в последнее время это её любимый сюжет. Ну, что стоять? Пошли дальше. Следующая остановка — исторические личности. Заметно понурившиеся интерны побрели следом за ней. У окна остался только Джон. Прижавшись к стеклу, он впился взглядом в Шарлотту. Последние судороги сотрясали её тело. Несколько минут она бездвижно лежала, закрыв глаза. — Эй, — повинуясь неясному желанию, Джон постучал по стеклу. Карие глаза распахнулись и, по-животному втянув воздух, Шарлотта подскочила, глядя на незваного зрителя. Взлохмаченная голова нервно дернулась, а правый уголок губы приподнялся в кривой полуулыбке. Затаив дыхание, Джон наблюдал, как она медленно подошла к окну. Взгляд испуганных голубых глаз встретился с безумием карих. Внезапно Шарлотта приподнялась на цыпочки и подышала на стекло. Оглядевшись по сторонам, как затравленный зверь, она что-то написала на запотевшей поверхности. Джон пригляделся.13