Приходи, если болит

«Приходи, если болит». Саша никогда не произносил этого вслух, н и к о г д а. Но в голове у Артёма чётко голос его спокойный и равномерный воспроизводится, как если бы тот это вторил каждую их встречу. Он читает это по жестам. По языку тела. По колебаниям и всполохам энергетики. По сердцебиению, которое слышно, стоит лишь прислушаться. А самое главное — по глазам. Глаза у Саши добрые, а улыбка тёплая, как летний день. Краснову даже нет необходимости принюхиваться — от деревенского колдуна за версту стелется в противовес его ритуалам и практикам запах шиповника с мёдом. От него пахнет бескрайними лугами, свежевыпеченным хлебом, бесхозными котами, которых он подкармливает на каждом углу большой Москвы да приговаривает им «хорошие мои, сладкие»; от Сакова веет такими необходимыми объятиями, в которых можно спрятаться от всего остального мира, масляными красками, первыми лучами солнца ранним утром и свободой. Первобытной какой-то, особенной, странной и в голове не укладывающейся, но — свободой. Может, поэтому Артём вспоминает о нём в долгих переездах и перелётах. Во время беготни по делам. Прежде чем обнулиться перед практиками. На прогулках в городских тесных улочках, длинных лесопарках и на мрачных кладбищах. Он мысли эти гонит прочь — не потому что они неприятны, а совсем наоборот. Краснова, всегда неприступного и уверенного в себе, гордого и одинокого, сбивают с толку ассоциации, всплывающие на каждом шагу. Немножко консервативного, деревенского старосту ведь едва ли вытащишь со своего села. У него всегда много дел: то по хозяйству, то по ритуалистике, а чуть время свободное — Саша, добрая душа, забивает его помощью другим да работе. У Сакова работы много, потому что он везде и всюду. Даже удивительно, как он всё успевает и не разрывается на части, живя в глухой деревне. — Ну за кого вы меня принимаете. Я ж не в избушке на курьих ножках живу. — говорил однажды колдун, когда его коллеги по цеху подняли любопытную тему его бытовухи. Все по большей части городские с трудом могли представить, почему же Саков всегда возвращается на свою малую родину, хотя все пути ему открыты в большие города и даже столицу. Саша намеренно не хотел насиловать себя. При всей своей амбициозности и целеустремлённости, зона его комфорта — медвежий угол за километрами деревьев и полян и выученный коллективизм. Краснов тогда лишь усмехнулся. Работать на природе, подпитываясь силами стихий, по-настоящему чарующе. Но у вампира мало того, что методы работы другие — он городской житель до мозга костей, и себя в деревне представляет не более чем мимоходом проезжающим или на худой конец быстрым гостем. Артём сам по себе суетной — вечно где-то носится, что-то делает, с одного на другое переключается в одно мгновение, и непрерывно куда-то бежит, бежит, бежит. Краснов похож на бушующее беспокойство при всей своей внешней незыблемости. Саша похож на покой. От него веет уютом и безопасностью. Рядом с колдуном хочется расслабиться и отпустить все тревоги. Артём знает, что мало кто расслабляется рядом с ним. Он — харизма, но убийственная прямолинейность и пугающая аура. Он — его хищный взгляд, пробирающийся слишком глубоко и все переворачивая там вверх дном. Он бередит старые раны и даже не извиняется. Он — кровь и вино. Вампир, не потому что кровушку пьёт, а потому что проницательно выслеживает, вытягивает, высасывает всё глубоко запрятанное и потаённое. Потому что за спиною у него стоит что-то совсем нечистое, могучее и страшное, и выследить это что-то можно в отражении его тёмных глаз и контурах движения его тела. Энергетика столь тёмная и сильная, что уже отталкивающая. Саков другой... От него пахнет землёю кладбищинской, веет холодом загробным, заговорённой солью, сушёными травами да настоями. Но при взгляде на колдуна деревенского сразу на лицо улыбка напрашивается, а на сердце как-то тепло становится. Хвостик бесятины за ним тянется, но этого не почувствует человек обычный — только практик. Запах деревни, лёгкости и свободы сильнее. Энергетика, при всей его темнушной магии, светлая и пленительная. Саша умел сразу расположить к себе, даже ничего не делая и не прилагая к этому усилий. Саша просто был самим собой; может, оттого и с ним было так просто. Саков не пытался притворяться кем-то другим, и будто бы принимал всех остальных такими, какими они были отродясь. С ним не хотелось и не имело смысла прятаться и притворяться, вот и весь секрет его притягательности. Флегматичный и умиротворённый, он пребывал в бесконечной гармонии и с собой, и с другими, и с окружающим миром; и не отплатить ему той же монетой было невозможно. Даже если ты скрытный, таинственный и опасный вампир, не привыкший раскрывать кому попало душу. Разговоры с колдуном всегда были легкими и шли так гладко, словно вы были с ним знакомы уже не первый год. Он очаровывал, располагал к себе и заражал своей безмятежностью. А Краснов и не помнил, когда чувствовал себя настолько комфортно и уязвимо в последний раз. Может быть, никогда? — Поритуалить не хочешь? — Вместе? Вопросом на вопрос, глаза горящие — но не хищные. Артёму не хочется выслеживать слабостей и человека использовать в целях эгоистичных. Давно ли такое было? — Друг на друга. — губы в усмешке растягиваются, смешок наружу просится, но так в горле и застряёт. Саша откажется — и будет прав. Практику не нужно водиться с практиком, это ж табу. Причём личное и необсуждаемое. Но толика надежды в грудь просачивается да струною натягивается незримой. — Как дорога? — вампира со всех сторон обдувает ветер. Он в характерном для себя жесте ведёт шеей, принюхиваясь, и останавливает себя на глупой, совсем несвойственной ему мысли. Ему перед старостой деревенским даже немного неловко — без разрешения да приглашения приехал, постфактум позвонив. А тот стоит напротив, лыбится, губы чуть поджимает, глаза празиолитские щурит, как ни в чём не бывало, и даже комментировать это не собирается. Краснов не отвечает. Взгляд уводит в сторону лесной опушки — листва шелестит, почти вторя голосу колдуна. Он настолько со всей обстановкой это сочетается, растворяется в ней, как влитой — и Артём вдруг понимает, почему тот уезжать не хочет. Саков не просто привык, отпускать не хочет, его не просто держит что-то — он по-другому не сможет. Он не участник, а полноценная часть, не коллектива ребровского, а полей его на окраине, рощиц берёзовых, тропинок поросших. Саша не дома тут находится, он дом с собой внутри несёт, и оттого окружающим так теплым-тепло. Он энергию эту и свет взращивает, напитываясь природной силой места да энергетики. — Вампиры без приглашения через порожек-то не переступают? — шутит колдун, на обереги над дверью висящие кивая многозначительно. Вампир хмыкает демонстративно, прежде чем вальяжно внутрь пройти. Взгляд оценивающий на стены да мебель бросает, скидывая с себя рюкзак — единственное, что с собою в гости прихватил. Он не надеялся оставаться надолго. — Нерабочее. — рукой татуированной указывает в сторону входной двери. С окна глядит на него глазищами большими, янтарными чёрная кошка. Краснов взгляд вопросительный на Сакова переводит. — Коты деревенские весь задний двор облюбовали мне. Дружбу со всеми веду, а фамильярушки нет. — отвечает тот на немой вопрос, снова уголки губ в полуулыбке поднимая, и кивает согласно. — Мне защищаться здесь не от кого. Бесушка лезть попусту не будет. — Смотри аккуратнее, а то подселю тебе. — Саша головой в ответ непроизвольно качает чуть отрицательно, а после спохватывается и вглубь дома проходит — чайник кипятиться ставить. Что за хозяин радушный да без чаёвничества? Ещё удивительно, как деревенские не понабежали на знакомство с гостем новым. Артёма на мгновение даже посещает ощущение, что деревня вся — вымершая, и лишь один домишка колдовской тут жизнью да не всегда простой кишит. — Боятся? — вампир обходит старосту деревенского стороною, оттягивает пальцами длинными занавеску и взгляд на землюшку соседнюю кидает. — Страх чуешь? — любопытничает Саков, на Краснова не оборачиваясь. Тот бродит вокруг да около тенью почти бесшумной, но Саша к соседничеству всего потустороннего и тёмного привык давно, уже и не реагирует. От него спокойствием опять веет и умиротворённостью... Артём не удерживается и воздух втягивает поглубже, останавливаясь в каких-то нескольких несчастных сантиметрах от колдуна. У вампира нет понятия личных границ. Или он просто их нагло игнорирует. — ...Не чую. — отзывается с запозданием, отстраняясь наконец. Саков кружку с чаем тому протягивает да вниз кивает. — Приглянулся ты ей. — лишь после чужого замечания Краснов замечает, что за ним с подоконника увязалась та самая чёрная кошка. Об ноги трётся да урчит, не то попрошайничает, не то ласки выпрашивает. Артём такой большой тяги и любви к животным, как староста деревенский, не разделяет, потому лишь наблюдает за ней в мгновение, а после проходит дальше и за стол опускается. — Хорошо тут. Детство мне напоминает. — вампир даже не лукавит. Туман давних воспоминаний рассеиваться потихоньку начинал, заставляя картинками вспоминать дом бабушкин, скотинку домашнюю, запах выпечки и компота абрикосового. Словно мысли чужие прочитав (а, может, и прочитав, кто знает), Саша с корзинки на столе стоящей полотенце стягивает, открывая пирожки свежие. — Твои? — Травы да чай свои. Выпечкой похвастать не могу — угощают деревенские. — Ну устроился, староста! Краснов впервые за время в деревеньке саковской вдруг тон голоса меняет да улыбается открыто. Колдун отвечает всё той же улыбкой чуть скромной, но доброй и искренней — правда, взгляд какой-то не очень весёлый. Изучающий скорее да задумчивый. И Артёму это не нравится. Вампир любит копать глубоко и подбираться к неудобному, без стеснения за чужое личное потягивая. И совсем не любит, когда лезут в это его личное. Саков не читает его и не сканирует (а сам Краснов того же про себя сказать не мог), но явно присматривается да прислушивается. А взгляд у старосты деревенского очень внимательный и проницательный — кажется, что тот насквозь смотрит или бесятина уже на уши подсела и шепчет что-то покорнейше. — О чём думаешь? — даже несколько резко, прямолинейно — в стиле своём спрашивает Артём. Саша на месте своём шевелится неспешно, подтягивается выше чуть, взгляд рассеянный сосредотачивает на глазах тёмных напротив, словно из транса выходя. — Где болит у тебя. — колдун не мешкается и не даже не думает лгать. Прямой вопрос всегда требует прямого ответа, другого вампир и не потерпит. — Что? — Краснов на мгновение замирает, глаза в глаза смотрит пристально, чувствует, как где-то под сердцем канат натягивается, но виду не подаёт. — Думаю, говорю... где болит у тебя. — повторяет покорно Саков. — Ты же за этим приехал? Вампир хмурится недобро, тело всё напрягается — как перед прыжком, перед атакой. Ком тяжёлый внутри закручивается, поперёк горла встряёт — как же Артём ощущение это не любит. Он думал, что давно от него избавился. Вырос над собою. Но человеческое тело не исчезло. От себя не убежишь. Организм даёт сбои — это невозможно перекроить ничем и никак. — Городские в деревню никогда просто так не срываются. — замечая настрой Краснова напряжённый, объясняется Саша да прерывает затянувшуюся паузу. — Как зверь загнанный бродишь, места найти не можешь. Потому Багирка, может, и жмётся. Багирка. Вампир голову медленно опускает, а кошка, под столом юлящая, тут же взгляд его ловит, словно только этого и ждала. Замирает на месте, а после в одно мгновение рядом оказывается — прыгает на соседнее место, лапкой по-свойски проминая чужое бедро. Артём руку протягивает и по шерсти шелковистой ладонью ведёт, успокаиваясь — напряжение спадает потихоньку, пока кошка мордочку вытягивает, глаза прикрывает да мурчит в ответ на ласки. — Недаром тебя выбрала. Она вообще не ласкучая... обходит стороною всех, только за едой приходит, уходит галантно, свысока смотрит. Характерная, боевая. Но одинокая. — до Краснова не сразу доходит осознание, что колдун сейчас не кошку описывал. Точнее сказать, не только кошку. Он поднимает взгляд на старосту обратно и по глазам чужим сразу улавливает — Саков такую параллель специально проводит. Но признаваться в этом ни сам Артём не станет, ни Сашу заставлять не будет. Слишком неудобная правда на свет вырывается. — Практиковать будешь? — переводит тему староста, чтобы краски не сгущать и дальше. Но мысли у вампира все об одном, он сосредоточиться не может, потому отвечает не сразу. — ...Я не за этим приехал. — вдруг говорит честно. Колдун губы поджимает в полуулыбке неловкой, привычной уже, но на Краснова не давит. Он знает прекрасно, как спугнуть легко человека и с настроя сбить. Он эмпат хороший — и за версту чует, когда в груди все колошматит. Когда болит что-то, когда запрятано это глубоко и муторно — это ж всё заметно на плане тонком энергетическом. Не подсвечивается, конечно, не кричит и не сигналит, но чувствуется слишком очевидно. Саков сразу почти пустоту эту и холод шквальный заприметил — стоило только при первой встрече Артёму рядышком пройти. — Плечи видишь эти? — спрашивает, пока вампир молчит упрямо. Тот смотрит напряжённо, почти безучастно, на вопрос кивает нехотя. — Хрупкие, видишь? Самые обыкновенные. А груз повесил на них нечеловеческий. — Краснов ощущает соприкосновение энергий, чувствует, как очень мягко и даже деликатно, осторожно совсем пытается докоснуться до брони его и считать колдун деревенский. И почти перестаёт сопротивляться — не под напором, а как раз наоборот. Саша безмолвно разрешения просит, а Артём также безмолвно его даёт, защиту ослабляя. — Подлечишься, мой хороший... — бормочет он успокаивающе, глаза светлые прикрывая да видения в душу к себе чужие пуская. — Отпусти чёрную дыру ты эту — она тебя съедает. С других тянешь, а себя не бережёшь. Вампир вслух ничего не отвечает, но головою качает отрицательно. Староста легко и это считывает, глаз не открывая. — Тормоза спустишь, думаешь, накроет да поглотит и окружающих. Но природа-матушка лишнего-то не сделает. Если погребёт — то тех, кого надобно. — Саков затихает на какое-то время, губами двигает безмолвно, а после взгляд свой поднимает наконец. Взгляд потемневший чуть, но ясный очень и вполне осознанный. Серьёзный. — Артём. — М? — он даже интонации такой твёрдой от Саши не ожидает. — Меня не тронет. Парень замирает, вытянувшись, как струна. Канат внутри натягивается вместе с нервами — током по венам проходит, отрезвляя почти, молнией в самую глубокую суть попадая. Он прочитал его мысли. И винить в этом опытного колдуна не было резона, ведь Краснов сам позволил. А, может, где-то в глубине души и сам хотел, чтобы наружу всплыло без лишних слов. — Нет. — Артём ведёт рукой, и от его резкого движения задремавшая под боком кошка вдруг глаза открывает и недовольно скалится. Впрочем, с места своего так и не сходит — для виду лишь клыки показывает. Как символично. — Всё хорошо будет. — староста не настаивает, лишь ободряет. С местечка своего поднимается, с вампиром рядом оказывается — от него холодом веет могильным, словно и правда только из гробу высунулся, остыть успел. У Сакова руки все в земле кладбищинской, в саже чёрной, в прахе умерших, но от них тепло. Ладони его ведут по спине, по лопаткам, по плечам напряжённым — останавливаются у шеи. Саша пальцами лицо чужое обхватывает, а Краснов податливо голову поднимает, даже не пытаясь сопротивляться. Он впервые за время долгое чувствует, как пустоты внутренние заполняются. И наконец в полной мере осознает, что в мире не существует холода. Есть лишь отсутствие тепла. — Ну как? к лесоньку-то доберёшься? — перед глазами у Артёма опять улыбка светлая. Образ колдуна деревенского размывается немного, но чёткая мысль, ощущение не отпускает — силы тёмные его не погубить завели сюда. Вылечить. Саков пропускает силы природные через себя. Все энергии сливаются воедино, он даже им не сопротивляется. Выходит совсем естественно и непринуждённо. Наверное, потому что деревенский — и свободой пахнет. Краснов был уверен, что равных ему на Битве нет. Он с магией слишком мощной работает, методы колючие, опасные, жуткие. Тени редкие, всепоглощающие. Выволок всё из себя, чтобы мрак да туман впустить. Чтобы обнулиться. Энергию впитать да сильнее и зловещее стать. Позабыл только, чего сила, на плечи давящая, стоит и чем чревата. Солнечный свет касается изнутри — в груди теплым-тепло. Пальцы тонкие, изящные бегут вдоль, царапают неосязаемо, прикоснуться к источнику тепла пытаются. Тихий смех Саши в ушах отдаёт журчанием проходящего у околицы ручья. Артём глаза открывает, от солнечных лучей жмурится, головой в сторону ведя. Колдун деревенский положение меняет, великодушно того от света меж деревьями загораживая. — Приходи, если болит. — так произносит легко, как если бы вторил это каждую их встречу. — Мой хороший, подлечишься. Вампир не находится с ответом — для этого недостаточно слов, и Саков должен его понять. Губы его в улыбке расходятся — не ядовитой, не скользкой, наигранной, а душевной и искренней, от самого сердца. Он не улыбался так уже несколько лет точно. Всё то, что сдавливало в груди, почти улеглось и исчезло. Даже дышать было легче. Краснов почти обжигается, когда кончики пальцев ненавязчиво касаются чужих волос пшеничных, в лучах заходящего солнца отдающих жемчугом. Саша прекрасно знает, где у Артёма болит. Он его подлечит.