Жмурки

      Он звучал как труба. Пронзительно честный голос, вечно юный, вечно зовущий на приключения и невыносимо прекрасный. Оглушающий как иерихонские трубы, могущие своим звуком разрушить стену, и в то же время наивный, как пионерский горн, чисто и глупо зовущий на свершения. Своим звонким голосом настойчиво призывающий на войну. Добавляющий сказочный привкус любой музыкальной истории. Андрей как будто и попал в сказку. Каждый день Марат придумывал новые приключения и совершенно будто не задумывался о том, что Андрей сделал, очарованный им. А подошла бы ему гитара, так и не пришлось узнать.       Сегодня он одним пальцем только потрогал висящие перчатки, и Марат загорелся новой идеей. Андрею снова показалось, что он может направлять это бушующее пламя, но конечно нет, как работал его мозг — тайна за семью печатями. Андрей никогда не любил прикосновения, только с самыми близкими он мог позволить себе объятия и терпел, когда его трогали. Марату было плевать с высокой колокольни на невербально выстраиваемые границы. И, как ни странно, может именно потому, что он нахально не замечал их, Андрей не только терпел, но и наслаждался ими. До такой степени, что трогал себя ночами, изнывая до дрожи, представляя, что эти руки со слегка узловатыми суставами могли бы с ним сделать. Андрей давно заметил за собой, насколько ему нравятся мужские руки. А этот придурок, как назло, всегда ходил, забавно выставив их впереди. И, когда Марат этими своими пальцами истрогал всего Андрея, пытаясь ухватить его, он не выдержал.       Прикосновения словно горели, расцветая по талии, по спине, животу, нагревая тело и приносили дурные мысли в голову. Андрей тогда сам предложил, и сейчас — тоже. Знал, что будет больно, но все же — сделал. Будто секунду спустя тетрадки лежали неприкаянно на столе, а запястья Андрея плотно обнимала лента липучек боксерских перчаток. Что такого было в том, что пацан стягивает его руки, было непонятно, но в брюках опять ощущалось томление. Может, он снова свалит Андрея на кровать, прижимаясь всем телом? Или будет заглядывать в глаза, испытывая на прочность все принципы, которые Андрей себе напридумывал? Или хотя бы можно будет прикоснуться губами к дырочке в банке, из которой только что пил Марат? Он даже не понимает, насколько он великолепен и как быстро умеет в себя влюблять, совсем не стараясь. Андрей ударил в первый раз в жизни, после нехитрых инструкций, и тут же пожалел. Марат недолго выглядел удивленным, сразу же повалил Андрея на мягкое, нанося удары, в которых было больше обиды, чем злости. Но острые кулаки врезались в плоть болезненно и сильно. Андрей заверещал. Марат, все еще злой, заставил тогда надеть противогаз и отжиматься. Орал какую-то чушь прямо в морду с трубкой. Андрей не знал, как оно там, в армии, но если это так — послушно исполнять бодрые приказы старшего и не думать о том, что делать дальше, полностью отдавая себя во власть ему, то Андрей был готов. Он понимал почему Марат его заставляет, но не понимал почему у него эта вся ситуация создает внутри какие то новые ощущения. Как резко вспыхнул Марат, так же резко потух, откинувшись на кровати.       — Хорош, снимай давай, — усталым голосом сказал он, как будто сам только что отжимался и сделал еще кучу забавных и нелепых упражнений. Потную голову обдало прохладой комнаты, но уши все так же горели. Марат усмехнулся. — Ниче, здоровее будешь, не переломился же, — сказал он будто слегка виновато. Андрей быстро научился улавливать эти оттенки в интонации, это было очень легко.       — Ага, — тяжело дышал Андрей.       — Ну серьезно, знаешь как мышцы растут? — че он опять оправдывается, Андрей же не злился на него.       — Ага, — все не мог надышаться Андрей и снова чуть не задохнулся. Марат одним движением расстегнул молнию олимпийки и стянул ее с рук.       — Смотри, — выставил он бицепс, — думаешь, само выросло?       Андрей голодно смотрел на Марата, на гладкую светлую кожу, под которой действительно перекатывались плотно сбитые мышцы. Марат слегка подвинул согнутую руку, будто приглашая оценить их твердость наощупь. Правда, можно? Андрей дотронулся. А потом, спохватившись, крепко сжал. Выпятил нижнюю губу, кивая, признавая, что мол, да, круто. Едва сдержал себя, чтобы не погладить, хотя хотелось невыносимо, кожа была теплая и бархатная. Подержал ровно столько, сколько можно было, и отпустил. Марат опять заглянул в глаза. Оттянул вырез майки и напряг мышцу груди. Показался розово-коричневый кружок соска, и Андрей смутился еще сильнее.       — Над грудными надо еще поработать, — Марат напряг руку и провел по груди другой рукой. Да ты издеваешься! вспыхнул Андрей, запечатлевая, однако, этот момент в памяти, чтобы потом бережно вынимать его в тишине и уединении ночи. Марат отпустил наконец пройму майки и уставился на грудь Андрея.       — А ты че?       — Че? — Андрей рефлекторно взялся за полу школьной куртки.       — Снимай, — не долго думая и не стесняясь, приказал Марат. Андрей в который раз поразился, как это легко у него выходит. Подумал — сделал. Вот бы уметь так же. И, не позволяя себе передумать, взялся за пуговицы. Даже ощутив от себя запах пота, все равно продолжил раздеваться, оправдывая себя, что это нормально, все нормально, очень нормально, сам же попросил. Марат смотрел заинтересованно, и Андрею снова на долю секунды показалось, что Марат может разделять его мысли, но конечно нет, только Андрей один на этом свете такой извращенец, что хочет трогать и целовать других мальчиков.       — Ну ниче, — протянул ладонь Марат и Андрей поспешно напряг мускул, выставив его вперед. Разгоряченные мышцы отозвались дрожью. — Нормально! Еще подкачаешь, ваще Шварцнеггером станешь! — похлопал Марат по руке. Слава богу, грудные проверять не стал. Но от Андрея не ускользнуло то, как он поджал губу и прикусил ее. Завидует что ли? Хлопок и похвала были приятны, особенно после того, что заставил его сделать Марат.       — Ну че, давай инглиш? — сказал он, снова натягивая олимпийку. Андрей с облегчением тоже потянулся за рубашкой.

***

      Удары ногами оказались намного болезненнее, чем кулаками и, выставляя руки перед лицом, Андрей еще раз благодарил судьбу, что встретил Марата, который успел показать ему, что такое блок.       Показываться перед ним так не хотелось, и, постояв минут пятнадцать на морозе, так и не увидев голубую куртку, Андрей потопал домой.       Мама даже не вписала дату в записку о «семейных обстоятельствах» на пятницу, потому Андрей выбрасывать ее не стал, пригодится еще. Сейчас надежда была на Марата, но он чуть не закрыл дверь перед носом, да еще и падлой назвал, как только мама ушла на кухню. Именно потому, что отказал без объяснений, Андрей решил, что пришьется во что бы то ни стало. Что это такое вообще «ты музыкант, а там копилки пробивают»? С чего это Андрей должен «ломануться»? Марат сам показал, что и таким, нормальным парням из приличных семей, есть место среди пацанов, чем Андрей хуже?       Когда Андрея что-то злило, он начинал думать. Записку отдал учительнице, слился с последнего урока, потому ту троицу, с Искандером во главе, не встретил и побежал в музыкалку. Повезло, что именно сегодня были индивидуальные у той скрипачки, удалось найти ее номер. Хоть девочку Андрей сразу невзлюбил, Марату она явно нравилась. Поэтому можно было убить сразу трех зайцев ее номером. Во-первых, попробовать вот так воздействовать на Марата, во-вторых, сделать ему приятное, это было в силах Андрея. И, в-третьих, и кажется, это было самым главным — может, если Андрей увидит, как Марат счастлив с девочкой, его грязные мысли насчет него прекратятся? А может наоборот, он… Дальше зыбкие мысли уводили все туда, куда Андрею было страшно ступать. Марат записку с номером отбросил и плюнул даже, но Андрей привык не радоваться раньше времени.       Марат бил его сильно. Прицельно и совершенно не так, как они дрались в уюте квартиры. Металлический вкус заполнил рот, и голова начала гудеть, но Андрей встал, чтобы продолжать. Ему хотелось, еще и еще, чтобы Марат выливал на него свою злость, может Андрей получит свое, и тогда прекратится их странная дружба. Но главный с прозрачными глазами остановил это все. Протянул руку. Андрей пожимал жилистые пальцы и мягкие детские ладошки, не стараясь запомнить лица, пока не почувствовал в своей руке ту, от прикосновения которой нагревалась кожа даже в самый холодный день. А потом Марат его обнял. Прямо при всех, прижался грудью, и из головы вылетели разом все мысли.