Пока мы не найдем любовь.

Несмотря на тревожащую фамильярность, с которой парень обратился к нему, Джисон не узнал этого человека. Совсем. И одного быстрого, лихорадочного взгляда было достаточно, чтобы сказать ему, что было бы лучше не знать, кто этот человек. Парень был студентом, вероятно, выпускником, судя по сине-серой университетской куртке, которую он носил, и был, или, по крайней мере, выглядел, намного сильнее его. Джисон уже знал жалкие пределы своей физической силы, и он не собирался оставаться поблизости, чтобы испытать их против этого человека, который по какой-то причине, казалось, жаждал драки. Также была тупая пульсирующая боль в затылке, вызванная внезапным ударом о каменную стену, который, вероятно, отключил все области распознавания лиц в его мозгу. Или причиной его неспособности узнать лицо незнакомца, даже после того, как он стряхнул с себя дезориентирующий туман, вполне могли быть непослушные длинные волосы, закрывающие половину лица парня. Несмотря на то, что личность этого человека оставалась неуловимой, Джисон видел достаточно фильмов и дорам с Сынмином, чтобы знать, что тот, кто толкает людей и щеголяет такой дикой, маниакальной ухмылкой, определенно не имел никаких добрых намерений. — Сонбэ, я думаю, ты выбрал не того человека, — Джисон постарался, чтобы его голос звучал ровно и без паники, нарастающей в груди, и медленно наклонился, чтобы поднять свой альбом с земли. — Если ты можешь просто… Его слова перешли в сдавленное ворчание, наряду с осторожными попытками вырваться, когда чужие пальцы сомкнулись на его горле, прижимая его голову к каменной стене. Джисон был прав в своей оценке силы парня, потому что хватка на его горле была безжалостной, толстые пальцы впивались в его плоть и обрывали все последующие вдохи. Его глаза мгновенно наполнились слезами от боли, превратив зрение в расплывчатое месиво, а пальцы вцепились в руку парня, в отчаянии и панике от внезапного напряжения в груди. — Сонбэ? — парень откинул волосы назад, и неподдельное веселье отразилось в каждой черте его лица, когда он наблюдал, как Джисон борется в его объятиях, бесполезно волоча ноги по булыжникам. Как раз перед тем, как Хан действительно мог упасть в обморок и испортить все его веселье, парень смягчился, ослабив хватку, прежде чем приблизить свое лицо к лицу Джисона. — Откуда взялось это уважение? Насколько я помню, в прошлый раз ты был не так почтителен. Джисон задыхался и кашлял, изо всех сил пытаясь вдохнуть полный рот кислорода во время мимолетной передышки, которую ему предоставили, и быстро заморгал, чтобы прояснить затуманенное зрение. Он не слышал ни слова из того, что сказал парень, все заглушал шум крови в ушах, и Хан схватил незнакомца за руку обеими руками, пытаясь оторвать ее. — Отпусти… отпусти меня, — Джисон задыхался, впиваясь пальцами в жесткую плоть. — Я… я тебя не знаю. Отпусти меня. — Скажи, пожалуйста? — парень усмехнулся и покачал головой, наблюдая за слабыми попытками Джисона оторвать свою руку. — Хотя ты действительно мило выглядишь, когда так сопротивляешься. Но я обижен, Хан Джисон. Как ты можешь не помнить меня, когда я так хорошо помню тебя? Незнакомец разочарованно прищелкнул языком, и этот звук вызвал новую волну паники, захлестнувшую Джисона, усиленную всепоглощающим запахом алкоголя и кокаина, смешавшимся в дыхании мужчины. Этот парень — этот старший — явно был не в своем уме, его действия подпитывались алкоголем и какой-то кипящей против него вендеттой, и Джисон сглотнул, пытаясь сохранять спокойствие и не делать резких движений, которые закончились бы для него в больнице. Или в морге. — Послушай… — выдохнул Джисон, изо всех сил пытаясь оторвать пальцы от своего горла, — мы можем поговорить о том, что… — Поговорить? — парень усмехнулся, его голос сочился насмешкой и весельем, а его дикие глаза блуждали по лицу Джисона. — В прошлый раз ты не был так уж готов говорить, не так ли? «Кто, черт возьми, этот человек?» Джисон внутренне кричал, разочарование и ужас пронизывали каждую его мысль, и мимолетный фасад спокойствия, который ему удалось восстановить, мгновенно разбился вдребезги. Он явно не был переговорщиком, как его брат, и в отчаянии решил применить единственную тактику защиты, которая была в его арсенале. Джисон замахнулся коленом в быстром ударе, готовый оставить этого человека корчащимся месивом на земле, но прежде чем он смог ударить его, рука парня легла на его ногу, с силой прижимая ее к стене, как будто тот ожидал от него подобного поведения. — Джисон, сколько раз ты собираешься использовать одно и то же? В прошлый раз ты застал меня врасплох, но думаешь, это всегда будет работать? — незнакомец цокнул языком, заменив руку на ноге Джисона своим собственным бедром, и усилил хватку на горле Хана, достаточно, чтобы пресечь его слабые попытки заглушить крик. Джисон уставился на него, водянистые глаза наполнились гневом и страхом, но они немного расширились, когда слова парня просочились в его мозг, медленно, но верно поворачивая шестеренки в его мозгу, и все его чувства пытались собрать воедино личность этого человека. Сине-серая университетская куртка. Запах алкоголя и кокаина. Удар в пах. Вечеринка на террасе. — Ах, кажется, теперь ты наконец узнал меня, — мрачный восторг заиграл в глазах парня, когда он увидел искры узнавания, загоревшиеся в глазах Джисона. — Теперь мы к чему-то приближаемся. — Ты… — начал Хан, проглатывая жжение в горле. Тогда он знал, что из потери самообладания ничего не выйдет, и теперь Хан собирался заплатить за мимолетный момент удовлетворения, которым наслаждался, если только не придумает возможный план побега. Джисон слышал о многих случаях, когда люди были убиты или оставлены умирать отвергнутыми любовниками или одержимыми психопатами, и страх быть избитыми и оставленными истекать кровью на земле овладел его разумом, когда челюсти парня сжались от ощутимого гнева. Он никогда раньше не участвовал в физических столкновениях, по крайней мере, в тех, которые были сопряжены с реальной опасностью, и теперь угроза получить что-нибудь сломанное или кровоточащее заставляла его тело дрожать, а дыхание застревать в горле. Это заставляло его чувствовать себя жалким и беспомощным. Джисон посмотрел в конец извилистой дорожки, которая вела во внутренний двор, наполненный теплом и светом раннего утреннего солнца, и пожелал, чтобы кто-нибудь подошел. Кто-нибудь заметил их. Кто угодно. Он чувствовал, как его губы дрожат от отчаяния, пронизывающего его внутренние мольбы, прекрасно понимая, что вероятность того, что кто-то зайдет так далеко, чтобы посмотреть на эту пустынную тропинку, была значительно низкой, а вероятность того, что он окажется в больнице, становилась выше с каждой секундой. Ему нужно было убираться отсюда. Ему нужно было убираться отсюда, даже несмотря на то, что он не чувствовал силы в ногах. Ему нужно было кричать и звать кого-нибудь, даже несмотря на то, что казалось, что его горло вот-вот сдавит само по себе. Ему нужно было пинать и бороться, чтобы выбраться из этого положения, хотя Хан знал, что не победит. Ему нужно было что-то сделать. Джисон зажмурил глаза, сделав несколько сдавленных вдохов, которые никак не помогли ему успокоиться, прежде чем резко открыть их, свирепо глядя на парня. — Ты поэтому это делаешь? — спросил он, впиваясь ногтями в руку незнакомца. — Я же говорил тебе, что ты меня не интересуешь. Возможно, в тот день он зашел слишком далеко, ударив этого человека в пах, но Хан не заслуживал того, чтобы его за это задушили, не тогда, когда он сказал ему отвалить. Верно, конечно же, этот человек не собирался убивать его за это, не так ли? Парень промычал, прижимаясь своим телом к Джисону, как будто пытался зажать между собой и стеной. — Я знаю, тебе не интересно узнавать меня. В тот день ты совершенно ясно высказал свои мысли. Но я думаю, то, что я знаю, подогреет твой интерес ко мне. По крайней мере, немного, — парень взглянул на Джисона, наслаждаясь тем, как Хан вырывался из его объятий, как испуганный котенок, прежде чем понизить голос до шепота. — Я знаю, что ты убил своего брата. И вот так, несколькими простыми, хорошо подобранными словами, борьба Джисона, весь его мир внезапно прекратились, когда шок и страх охватили его, парализовав все его мысли и движения. Давящий вес парня на его теле уменьшился, и пальцы на его горле разжались, как будто тот знал, что у Джисона не осталось сил убежать сейчас. Как будто это был смертельный удар, которого он ждал, чтобы нанести, и на мгновение Хану действительно показалось, что он умирает. Воздух казался удушливым, тяжелым от тяжести обвинения, и младший чувствовал, что его собственное тело отвергает его, отказываясь вдыхать доступный ему сейчас кислород, отказываясь позволять своему сердцу биться так, как оно должно, отказываясь позволить ему жить. Джисон споткнулся о стену, рефлекторно вцепившись пальцами в неровные края камня для опоры, когда земля закачалась у него под ногами. Страх, гнев и растерянность вели войну внутри него, борясь за господство над его раздробленным разумом, и он прошептал, больше для себя, чем для кого-либо другого. — Я… я не убивал своего брата. Должно быть, он отшатнулся от парня, потому что шаги приблизились, хрустя по камню и песку, и Джисон рассеянно заметил, что его альбом для рисования — набросок Минхо, который он сделал после того случая в архитектурной студии, — раздавлен подошвой грязного кроссовка. — О, ты не убивал своего брата? — спросил незнакомец, склонившись над обмякшей фигурой Джисона с руками в карманах. — Но это не то, что я слышал от своих родителей. Но твои родители так не говорят, не так ли? — Кто… кто ты такой? — Хану удалось выдавить из себя, вглядываясь в лицо парня в поисках намеков за фасадом оскорбленного старшего, травящего неуважительного младшего. Как этот человек, эта всего лишь тень на периферии его жизни, узнал о нем все это? — Ах, теперь ты заинтересовался мной? — спросил тот, откидывая назад свои длинные волосы, прежде чем склонить голову набок, на его губах заиграла ухмылка. — Я Ли Донхэ. Что-нибудь напоминает? Несмотря на уверенность, с которой парень — Донхэ — представился, его имя не дало представления о более глубокой тайне того, откуда этот человек так много знал о жизни Джисона. В голове Хана царил беспорядок, в нем кружились страх, паника и замешательство, но он был полностью уверен, что никогда в жизни не слышал этого имени. Очевидно, Донхэ знал или, по крайней мере, ожидал смущенного ответа Джисона, потому что он усмехнулся, качая головой. — Конечно, ты меня не узнаешь. А как бы? Гордые сыновья семьи Хан, знающие имена простых простолюдинов, сыновей людей, которые работали на их отца? Смешно, правда? Джисон понятия не имел, как реагировать на что-то подобное. Этот человек, Донхэ, был совершенно сумасшедшим, вероятно, стремился отомстить отцу Джисона, а Хан отказался стать пешкой в этой безумной игре мести. Он оттолкнул Донхэ от себя со всей силой, которая у него осталась, со всей силой, на которую было способно его тело, но Донхэ схватил его за руки и прижал к стене, пресекая его слабые попытки вырваться. Джисон почувствовал, как что-то мокрое скатилось по его собственным щекам, но он отказывался верить, что плакал, на самом деле плакал, перед кем-то подобным, особенно когда рот Донхэ расплылся в широкой улыбке. — Почему ты плачешь и вот так убегаешь? Кто-нибудь подумает, что я тебя преследую или что-то в этом роде, — сказал Донхэ голосом, наполненным притворной заботой и неодобрением, и он крепче сжал руки Джисона, прежде чем приблизить свое лицо, так близко, что Хану показалось, что он потеряет сознание от вони наркотиков, распространяющейся по его лицу. — Ты сказал в тот день, не так ли? «Сонбэ, считай это подарком на выпускной»? — Донхэ прошептал, схватив лицо Джисона одной рукой, чтобы повернуть его к себе. — Как выпускник, я обязан сделать тебе ответный подарок, не так ли? Итак, вот мой. Ты знаешь, я был там в тот день. С твоим братом. Джисон перестал сопротивляться, его тело застыло от подтекста — зловещего намерения, — скрывающегося за словами Донхэ, и его кровь непрерывно стучала в ушах, неумолимый барабанный бой эхом отражал предвкушение, бурлящее в его собственном сердце. Он больше не хотел слушать. Хан больше не мог слышать. Но в то же время он это сделал. Джисон действительно хотел знать, сказал ли что-нибудь его брат. Он действительно хотел знать, сказал ли его брат что-нибудь… — Ты знаешь, твой брат не хотел идти, — сказал Донхэ, заставляя все внутренние мольбы Джисона внезапно со скрежетом оборваться. — Я был дома у Ынхека, когда ты позвонил ему. Я видел нерешительность в его глазах. Джихун не хотел ехать той ночью. Он не хотел садиться за руль. Но ты вынудил его, не так ли? Закатил истерику, как жалкий ребенок? Джисону не нужно было слышать следующие слова, чтобы понять, что это были за слова. Он слышал их уже тысячу раз. В криках его родителей, в бормотании домашней прислуги, в спокойном голосе призрака его брата, преследующего его в ночных кошмарах. Хан тоже повторял эти слова про себя, вслух и в своей голове, пока они не зазвучали эхом в его сознании, как навязчивая мелодия. — Ты убил своего брата. — Я… я сделал… — начал Джисон, его следующие слова застряли в горле под тяжестью собственной вины. Он ничего не видел, не слышал и не думал, и ему стало интересно, умрет ли Хан вот так, преследуемый призраком собственного брата. Твой брат не хотел ехать. Он не хотел садиться за руль. Ты вынудил его. Ты убил своего брата. В его ушах звенели одни и те же слова, снова и снова, заглушая любой другой шум вокруг. Возможно, именно поэтому он не слышал ни крика, ни шагов, приближающихся в его сторону, пока кто-то не схватил Донхэ за шиворот и не отшвырнул в сторону с такой силой, что он рухнул на землю в нескольких шагах от него. Джисон выдохнул, тяжело дыша, как раз в тот момент, когда теплые, нежные руки легли на его руки, заменив грубую хватку Донхэ, и Хан сморгнул слезы с глаз, чтобы сфокусировать их на человеке перед ним, на глазах, переполненных страданием и беспокойством, когда они блуждали по его лицу. Минхо. Зовет его по имени. Смотрит на него. Говорит ему дышать. И тогда Джисон, наконец, почувствовал, что снова может видеть. Снова слышать. Снова дышать. — Джисон-а. Джисон-а, дыши. Дыши, все будет хорошо, — сказал Минхо хриплым от паники голосом, в то время как слезы продолжали течь по лицу Хана, и конца им не было видно. Лицо Джисона было необычно бледным, все краски сошли с его теплой кожи, и Минхо снял куртку, быстро накинув ее на дрожащее тело Джисона. — Дыши, Джисон-а. Все в порядке. Ты в порядке, просто дыши. Что-то сломалось — что-то фундаментальное — в Минхо, когда он увидел Джисона таким, хватающим ртом воздух и пытающимся устоять на ногах. Хан, который мирно спал рядом с ним еще несколько часов назад. Джисон, который заботился о нем прошлой ночью, когда его кошмары снова пришли искать его. Хан, который выглядел самым красивым, когда улыбался. Джисон, который сейчас плакал и дрожал в его объятиях. Все мышцы и нервы внутри тела Минхо кричали на него, заставляя его подойти к этому человеку, притащить его сюда и заставить молить о пощаде — пощаде, которой он не заслуживал — прямо перед Джисоном. Превратить этого человека в разрушенное месиво, отражающее опустошение, которое он причинил Хану. Минхо не узнал этого человека, но он знал, что к тому времени, когда Ли закончит с ним, никто уже не сможет его узнать. Но прямо сейчас этот человек был неуместен, недостоин внимания не больше, чем пыль у него под ногами. — Джисон-а, ты в порядке? — спросил Минхо, сосредоточившись исключительно на Джисоне, даже когда новая волна гнева поднялась в нем при виде темных синяков на горле младшего. Прошло так много времени с тех пор, как он чувствовал такой неприкрытый гнев — такую бурлящую ярость, — которая клубилась внутри него, затуманивая каждую рациональную мысль, пока его зрение не подернулось красным. Было бы так легко поддаться и этому чувству — в конце концов, этот человек заслуживал расплаты за все, что он сделал Джисону, — но Минхо сопротивлялся этому желанию. Забота о Джисоне была его главным приоритетом — и всегда будет его главным приоритетом — и Минхо снял напряжение со своих мышц, прежде чем погладить руки Джисона успокаивающими движениями. Хану, казалось, стало легче дышать, его ноги более уверенно стояли на земле, но его хватка вокруг куртки Минхо была такой крепкой, что костяшки пальцев побелели, а лицо все еще выглядело бледным и пепельно-бледным. «Что этот человек сделал с Джисоном? Клянусь, если бы он хоть как-то прикоснулся к Джисону, я сломаю ему обе руки и засуну это ему в глотку,» челюсти Минхо сжались от гнева, когда он бросил быстрый взгляд на парня, поднимающегося с земли, стряхивая внезапное нападение. — Минхо-хен… — голос Джисона был мягким и едва слышным, но взгляд старшего метнулся к нему, мгновенно смягчаясь теплотой, когда краска медленно вернулась на лицо Джисона. — Джисон-а, ты в порядке? Ты можешь идти? — спросил Минхо, и, к его облегчению, Хан кивнул, медленно, но затем немного увереннее. — Ладно, ладно, пошли — давай вернемся в нашу комнату, хорошо? Ты не против? Джисон снова кивнул, крепче сжимая куртку, накинутую на плечи, и позволил себе ощутить тепло, разливающееся по телу, рассеивающее густой туман паники и опустошения, нависший над его разумом. По крайней мере, достаточно, чтобы он мог продолжать двигаться вперед с Минхо рядом. Одна рука Минхо лежала у него на плече, мягко направляя его по тропинке, но едва они сделали два или три шага вперед, как Джисон услышал смех Донхэ — гогот, сочащийся презрением, — и все волосы у него на затылке встали дыбом от страха. «Нет, не перед Минхо-хеном.» — Что это, Джисон-а? — сказал Донхэ, сплевывая кровь на землю рядом с собой, прежде чем неторопливо подойти, размахивая альбомом Джисона в руке. — Твой брат был бы так горд, что ты предаешься таким фантазиям. В конце концов, ты же не можешь вечно тонуть в своей вине, не так ли? — он остановился в нескольких шагах перед ними, ухмыляясь бледному лицу Джисона, прежде чем обратить свое внимание на Минхо. Донхэ открыл альбом на случайной странице и повесил его перед их лицами. — Разве это не ты, Ли Минхо? Это был рисунок Минхо, который Джисон нарисовал после возвращения из архитектурной студии, когда в его голове все еще крутились слова Ли. На скетче Минхо склонился над своей студией, работая над чем-то крошечным в своих руках, сосредоточенно нахмурив брови, в то время как солнечный свет, проникающий через окно, отбрасывал теплое сияние на его лицо. Таким, каким Джисон видел его в тот день. Теперь эта фотография была помятой, пятна грязи портили слабые карандашные штрихи, но лицо и силуэт Минхо все еще были узнаваемы, и Джисону стало стыдно. Стыдно и сердито, что нечто подобное, нечто, что он создал для своих собственных глаз, использовалось как инструмент насмешек. Его использовали, чтобы высмеивать Минхо. Он хотел уйти, убежать далеко и никогда ни на кого больше не смотреть, но, словно почувствовав его внутреннее смятение, рука, сжимавшая его руку, ослабла, и в следующее мгновение Хан почувствовал, как пальцы Минхо скользнули по его влажной ладони, увлекая его за собой. — Отдай это, пока я на самом деле не сломал тебе руку, ублюдок, — процедил Минхо сквозь стиснутые зубы, нежно сжимая руку Джисона, давая ему молчаливую уверенность. — О, не нужно так злиться из-за каких-то рисунков, мы больше не в детском саду, — Донхэ усмехнулся, резким движением швырнув альбом в сторону Минхо, и он попал бы Ли прямо в лицо, если бы он не поймал его рукой в последнюю секунду. — Но, Джисон-и, ты не собираешься представить меня ему? Я ровесник твоего брата, ты можешь говорить мне такие вещи, ты знаешь, — Донхэ развел руки в жесте фальшивой конгениальности, в уголках его губ заиграла ухмылка. — Эй, заткнись… — Итак, кто он, Джисон-и? — Донхэ оборвал слова Минхо, насмешливый блеск в его глазах был направлен только на Джисона. — Ты влюблен? Твой парень? Или что-то еще? Свободная рука Минхо инстинктивно напряглась, почти потянувшись, чтобы схватить Донхэ за воротник и ударить лицом о землю, но он почувствовал, как Джисон схватил его за руку, оттаскивая назад. — Нет, Минхо-хен. Он… он просто неудачник. Не надо. Пожалуйста, не надо, — несмотря на то, что Минхо отшвырнул Донхэ от себя, как тряпичную куклу, Джисон знал, что не сможет вынести, если Ли пострадает из-за него. Если Минхо втянут во всю эту заваруху из-за него. Джисон вздохнул с облегчением, когда мышцы на руках Минхо немного расслабились, и старший посмотрел на него с явным вопросом в глазах. «Ты уверен?» Джисон кивнул. Как бы сильно он ни хотел, чтобы Донхэ был наказан за все это, Хан не хотел, чтобы наказание нес Минхо. Для этого существовали надлежащие процедуры; ему просто нужно было найти профессора Бана или профессора Ха, рассказать им все и позволить Донхэ понести наказание, предусмотренное для таких случаев. Слова Донхэ — эти обвинения — должны были остаться между ним и Донхэ… — Ты знаешь, я, возможно, неудачник, — начал Донхэ, заставляя мысли Джисона резко остановиться, как только он начал тащить Минхо за собой, — но я, по крайней мере, не тот неудачник, который убил собственного брата. Верно, Джисон-и? Слова были наполнены такой беспечностью и насмешкой, как будто это была небольшая шутка, принявшая слегка оскорбительный оборот, между двумя старыми друзьями, а не слова, которые преследовали — и будут преследовать Джисона всю оставшуюся жизнь. Парализующее чувство в теле снова начало охватывать Хана, как будто оно никогда не покидало, и Джисон сжал свои пальцы, липкие от пота, на руке Минхо, пытаясь позаимствовать тепло и силу, которые раньше помогали ему успокоиться. — Джисон, ты в порядке? — Минхо схватил младшего за другую руку, наклоняясь, чтобы посмотреть на опущенное его лицо. — Джисон-а, не слушай его. Послушай меня. Посмотри на меня. — И ты знаешь, Минхо, мне было так весело с Джисон-и, пока ты не пришел и не испортил все это. Донхэ подошел к ним, либо не подозревая о гневе, пронизывающем каждую клеточку тела Минхо, либо намеренно пытаясь вытащить его на поверхность своими провокациями. Он пришел подраться и повеселиться, и если Джисон не собирался давать ему это, то он мог бы выбрать кого-нибудь другого. Кого-нибудь, с кем было бы немного веселее драться. — Ты видел Джисона плачущим раньше, Минхо? Он просто выглядит таким милым, правда? Особенно когда он начинает дрожать, — Донхэ продолжил, ухмыляясь, когда увидел, как Минхо выпрямился рядом с Джисоном, сжав пальцы свободной руки в кулак. — Он так же плачет, когда ты трахаешь его? Что ж, не может быть, чтобы он этого не сделал. С такой тонкой талией он просто обязан… Донхэ не успел закончить свое выступление. Потому что, прежде чем он смог произнести еще хоть слово, Минхо бросился на него, чистая ярость вырвалась из его тела, как вторая тень, и в считанные секунды начался настоящий ад.

----

«Прекрати это. Прекрати это. Прекрати это. Остановись.» Джисон не знал, выкрикивал он эти слова или шептал их, были ли эти слова мольбой или приказом, или Хан вообще произносил их вслух. Но он, должно быть, издал какой-то шум своим пересохшим, горящим горлом, или кто-то, должно быть, соизволил пройти по пустынной тропинке, потому что через некоторое время — может быть, секунды, минуты или часы — он услышал крики и вздохи, за которыми последовали шаги, множество бегущих в их направлении, звук эхом перекрывал непрекращающийся грохот и звон в ушах. Одна из этих ступенек резко остановилась перед ним, человек в панике чуть не упал лицом в землю, прежде чем схватить Джисона за руки, выводя его из оцепенения. — Джисон-а! Джисон-а, ты в порядке? Джисон-а! Хан моргнул, пытаясь избавиться от звона в голове, прежде чем сфокусировать взгляд на Сынмине. В горле у него пересохло, как будто целую вечность не пил ни капли воды, но, тем не менее, он попытался заговорить, хотя бы для того, чтобы стереть обеспокоенное выражение с лица Сынмина. — Сынмин-а, я… я в порядке, я просто… — Конечно, ты не в порядке! — Ким снова впал в истерику, сам был на грани слез и вытащил комок салфеток, почти сотворив их из воздуха, прежде чем начать протирать ими залитое слезами лицо Джисона. — Что случилось, Джисон-а? Боже, что все это значит? Прошло меньше двадцати минут с тех пор, как Джисон убежал от него, чтобы спрятать свое покрасневшее лицо в каком-нибудь уголке раскинувшегося пейзажа. Прошло меньше двадцати минут с тех пор, как Хенджин подошел и сел рядом с ним, ухмыляясь и флиртуя, как обычно, с книгой в руках, чтобы размяться. Прошло меньше двадцати минут с тех пор, как Минхо вышел из своей комнаты и попытался осторожно спросить его, завтракал ли Джисон и знает ли Сынмин, где сейчас Джисон. Потребовалось меньше двадцати минут, чтобы все пошло наперекосяк. Пальцы Сынмина сжались на салфетке в его руках, когда он увидел синяки, выступающие на горле Джисона, и он повернул голову, готовый впечатать этого человека лицом в землю за то, что он прикоснулся пальцем к Джисону. Но ему не нужно было беспокоиться об этом, потому что Минхо уже проделал гораздо лучшую работу по разбиванию лица Донхэ, чем он когда-либо мог. Сынмин почти разозлился на Хенджина за то, что тот оттащил Минхо от Донхэ, но рациональность постепенно взяла верх над ним, погасив огонь ярости, пылающий в его теле. Это выглядело не очень хорошо. Это выглядело совсем не хорошо. Чанбин сумел удержать Донхэ, почти усевшись на него сверху и заломив ему руки за спину, в то время как дикие смешки срывались с губ Донхэ вместе со слюной и кровью. — Профессор Бан, у нас есть наручники или что-то вроде того? — спросил Чанбин, изо всех сил пытаясь удержать Донхэ, который бился под ним, как дикий зверь. Лицо Донхэ, казалось, было залито кровью, капающей из порезов и синяков по всему телу, а его нос был вывернут под углом, который подсказал Сынмину, что он, вероятно, сломан вместе с зубом на нижней челюсти. Но Донхэ, казалось, не чувствовал никакой боли, посмеиваясь в объятиях Чанбина, и Сынмин чувствовал себя настолько напуганным этим — этой реакцией на избиение, — что никто не мог заплатить ему за то, чтобы он дотронулся до Донхэ шестифутовым шестом. — Нет, Чанбин. Это не полицейский участок. У нас нет наручников, — сказал профессор Бан, в отчаянии потирая рукой лоб. Это было то, о чем он беспокоился все дни, предшествовавшие экскурсии, и даже во время нее. Драки между студентами в кампусе вспыхивали постоянно, но они никогда не доходили до такого уровня насилия, вероятно, из-за строгой политики университета по недопущению насилия. Но это — это должно было доставить серьезные неприятности всем, кто был в этом замешан. — Черен, дай сюда свой шарф! — Чанбин крикнул девушке, стоявшей с краю толпы, которая немедленно отступила на несколько шагов. — Фу, нет! Ты хоть знаешь, сколько это стоит? — сказала Черен, сжимая коричневый вязаный шарф, повязанный у нее на шее. — Просто дай это сюда! Зачем тебе вообще шарф в такую погоду? — Чанбин крикнул в ответ, кряхтя и крепче сжимая руки Донхэ. Профессор Бан проигнорировал их и подошел к Минхо, которого удерживал Хенджин, хотя он не выглядел так, как будто собирался снова начать избивать Донхэ. Судя по крови, покрывающей костяшки пальцев Минхо, и разнице в количестве ран на лице Ли и Донхэ, было очевидно, что Минхо, скорее всего, был агрессором во всей этой ситуации. Но все же он хотел дать Минхо — им обоим — шанс объясниться, прежде чем он сделает поспешные выводы или примет какие-либо решения. — Ли Минхо, — сказал профессор Бан, оглядев парня один раз, прежде чем снова перевести свой стальной взгляд на лицо Минхо. — Объяснись. — Профессор, я не думаю, что Минхо хен… — Я не спрашиваю тебя, Хенджин, — профессор Бан прервал его, переведя взгляд на Хенина, прежде чем скрестить руки на груди. — Ли Минхо, объяснись. Но Минхо ничего не сказал, поджав губы и уставившись в землю. Ли и Донхэ не были студентами его факультета, но как преподаватель университета и координатор этой экскурсии, профессор Бан оставил за собой все права принимать и исполнять решения, когда это необходимо. — Ли Минхо, в последний раз, объясни, что… Профессор Бан вздрогнул, мгновенно нахмурившись от удивления, когда Джисон протолкнулся сквозь немногочисленную толпу и схватил Минхо за руку. Он даже не заметил Джисона во всем этом шуме, полностью сосредоточившись на двух людях, избивающих друг друга, и его брови нахмурились в замешательстве, когда он задавался вопросом, какое место Джисон занимает во всем этом. — Профессор, я… — Джисон начал и крепче сжал запястье Минхо, чувствуя на себе взгляд Минхо, без сомнения, полный удивления и беспокойства. — Профессор, мне нужно поговорить с Минхо-хеном. Я обещаю, что все объясню после этого, — сказал Джисон мягким, но твердым голосом, и прежде чем профессор Бан смог остановить его, он развернулся и ушел с пустынной тропинки, увлекая Минхо за собой. — Джисон-а! — Сынмин закричал, готовый побежать и последовать за ними, но Хенджин мягко схватил его за руку, слова были понятны по тому, как он покачал головой. Оставь их в покое.

***

Хотя Минхо знал, что столкнется с серьезными академическими последствиями, он не жалел, что поддался своему гневу и избил Донхэ. После слов, которые он сказал о Джисоне, после того, что он сделал с Джисоном — в полной мере, о чем Минхо даже не подозревал — Донхэ заслужил это, и Ли не пожалел, что стер ухмылку с этого лица. Единственное, о чем Минхо сожалел всем сердцем, так это о том, что и без того потрясенный Джисон стал свидетелем всего этого насилия. Что Джисон видел его таким, видел безудержную ярость, пронизывающую каждую клеточку его тела, видел ту его часть, которую он всегда хотел скрыть от Джисона. Теперь, когда выброс адреналина прошел, кровь, покрывающая костяшки его пальцев, выглядела отвратительно. Это было больно. Сильнее, чем он ожидал. — Я сказал тебе остановиться, — прошептал Джисон, хрипота в его голосе делала его слова более непонятными, но Минхо понял. Хан прислонился к двери, держась за ручку одной рукой, прежде чем поднять взгляд на Минхо с собственной яростью, тлеющей в его красных глазах. — Я же говорил тебе остановиться, не так ли? Я же говорил тебе остановиться! Я же говорил тебе не делать этого! — голос Джисона дрожал от нарастающего гнева, каждая секунда молчания Минхо подливала масла в огонь его разочарования. Отпустив дверную ручку, он обеими руками вцепился в рубашку Минхо, заставляя его поднять взгляд. — Зачем ты это сделал? Разве я просил тебя драться за меня?! Я сказал тебе остановиться! — Джисон-а, я… — начал Минхо, поднимая руку, чтобы схватить Хана за запястья и успокоить его, но прежде чем он успел это сделать, Джисон отпустил его, прислонившись к двери и закрыв лицо рукой. — За это тебя отстранят, — Хан сглотнул, пытаясь избавиться от постоянного комка в горле, когда он пытался держать себя в руках. — За это тебя могут выгнать из колледжа. Я говорил тебе остановиться. Я говорил тебе, что он того не стоит. — Джисон, пожалуйста… На лице Хана отразилась беспомощность, морщины которой только углубились, когда он снова перевел взгляд на Минхо. — Посмотри на свое лицо, — прошептал Джисон, губы дрожали от отчаяния, когда его взгляд блуждал по лицу Минхо, отмечая все повреждения, все раны. Глубокая царапина над правой бровью Минхо, из нее сочится темная кровь. Синяк на скуле углубляется, превращая теплую кожу в уродливое полотно из синих и пурпурных тонов. Глубокая рана в уголке его рта, искажающая форму и цвет тех губ, которые касались руки Джисона прошлой ночью. Минхо выглядел таким умиротворенным прошлой ночью, держа его за руку и спя у него на коленях, со спокойствием, разлитым по каждой черте его лица. Теперь то же самое лицо, тот же самый парень пострадал из-за него. Еще одна хорошая вещь, еще один хороший человек, уничтоженный из-за него. Минхо осторожно провел большим пальцем по свежей ране в уголке рта, сдерживая вздрагивание, прежде чем снова взглянуть на Джисона с, как он надеялся, ободряющей улыбкой. — Джисон, это… это совсем не больно. Не надо… — Мне больно! — Джисон закричал, подбегая к Минхо, чтобы снова схватить его за футболку. — Мне больно видеть тебя таким! Я не хочу видеть тебя таким. Я не хочу видеть тебя таким, — повторял Хан, крики превратились в мольбы, как будто мольба могла вернуть лицо Минхо обратно. Как будто попрошайничество может повернуть время вспять. Как будто такое попрошайничество все исправит. Твой брат не хотел идти. Джихун не хотел ехать. Ты вынудил его. Ты убил его. В нескольких словах, все остальное в его теле исчезло, пока не остались только горе и вина, которые подавляли каждое из его чувств и переполняли каждый уголок и расщелину его души. Это было больно, так сильно, что Джисон почувствовал, как его разум раскалывается под давлением всего этого, и он крепче сжал футболку, прежде чем склонить голову на грудь Минхо. Рыдания сдавили его горло, а зрение затуманилось от тяжести непролитых слез, и прошло всего несколько секунд, прежде чем он окончательно сломался, поскольку воспоминания о той ночи двухлетней давности затопили его мозг. Хан даже не мог вспомнить, как и почему началась ссора между ним и его отцом. Сейчас эта тема казалась неуместной, но тогда, должно быть, это было важно, потому что он никогда раньше не видел своего отца таким разгневанным. Его отец никогда не поднимал руку ни на одного из своих сыновей; слова были его любимым оружием, и это было правильно, поскольку им всегда удавалось проникнуть прямо в суть. Но в тот день Джисон был полностью уверен, что его отец собирается ударить его, и он так же боялся быть избитым тогда, как и сейчас. Он вспомнил, что что-то разбилось — лампа или похожая стеклянная посуда, которую собирала его мать, — и на полированных перилах была кровь, когда он взбегал по лестнице в свою комнату. Его брата не было дома. Джихун только два дня назад вернулся из колледжа и в тот день отправился на встречу с друзьями. Он просил Джисона тоже пойти с ним, но Хан отказался; не хотел повсюду таскаться за своим братом, он уже учился в средней школе. Джисон все еще помнил, что его брат, несмотря на то, что был всего на три года старше, рассмеялся над его словами, взъерошив ему волосы тем же способом, на который Джисон всегда хотел разозлиться, но никогда не мог. Джихун вышел из своей комнаты со словами, которые, как чувствовал Хан, до сих пор отдавались эхом в глубинах его мозга. «Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я вернусь завтра утром, прежде чем твоя сонная задница проснется.» Джисон позвонил ему тогда, и руки его покрывались потом при каждом шаге, который отец делал по направлению к его комнате. Хан знал, какой-то частью своего мозга, которая не была охвачена страхом, что ему не следует перезванивать брату. Погода испортилась, дороги были скользкими от мокрого снега, но по какой-то причине Джисон верил, почти религиозно, что его брат вернется. Он всегда верил. Наивный и трусливый, вот кем был Джисон. Вот кем был Джисон. В отличие от того, что сказал Донхэ, Джихун не колебался при звонке. Или, может быть, разум Хана искажал реальность под себя. Тем не менее, его брат сказал ему сохранять спокойствие и не выходить из своей комнаты, он вернется и поговорит с их отцом, брат не допустит, чтобы с Джисоном что-нибудь случилось. Итак, Хан сохранял спокойствие и оставался на месте, ожидая своего брата. Его брат, спокойный. Его брат, противоядие от всей ярости Джисона. Но его брат не вернулся. Его брат никогда не вернется за ним. Ты убил своего брата. — Я не убивал своего брата. Я только хотел, чтобы он вернулся, — Джисон задыхался, рыдания сотрясали его тело, слезы текли по его лицу, бесконечные и всепоглощающие, как проливной дождь, который лил из его окон той ночью. Ему казалось, что он распадется на миллион кусочков прямо здесь, на полу, но именно в этот момент он почувствовал, как руки обвились вокруг его тела, сначала немного нерешительно, но затем они сжались, окутывая его теплым коконом. Руки Минхо были твердыми вокруг него, как будто удерживали все его рассыпающиеся части вместе, и новая волна слез потекла по лицу Джисона, когда он почувствовал, как рука Минхо неуверенно провела по его волосам. «Что я сделал, чтобы заслужить это? Что я сделал, чтобы заслужить тебя? Почему ты продолжаешь так любить меня?» Он хотел оттолкнуть Минхо, вышвырнуть его из комнаты и спокойно расстаться, но этого не сделал. Потому что Хан был эгоистом и трусом, как и тогда, и у него не было сил пройти через это в одиночку. У него никогда не было сил пройти через что-либо в одиночку. Минхо все это время ничего не говорил и только продолжал держать его в своих объятиях, его руки скользили по спине Джисона. Хан был благодарен за тишину. Ему не нужны были слова утешения или успокаивающее бормотание. Он не заслуживал ничего из этого. После того, как Джисон полностью опустошил свое тело, он отпустил рубашку Минхо, рассеянно заметив мокрые пятна, темнеющие на черной рубашке. Хан все еще чувствовал руки Ли на своем теле, которые теперь не решались отпустить, и Джисон немного отступил, молча принимая решение за него. — Сядь. Я попытаюсь тебя подлатать, — сказал Джисон, проводя рукой по лицу, чтобы вытереть с него оставшиеся слезы, прежде чем направиться к своей сумке. — Джисон, ты не обязан этого делать. Я в порядке, — ответил Минхо, делая несколько шагов к Джисону, который проигнорировал его слова и продолжил рыться в своей сумке в поисках аптечки первой помощи, которую он всегда носил с собой. Он нашел его раздавленным под комплектом одежды и пакетом со снеками и, вытащив его, повернулся к Минхо, который все еще переминался с ноги на ногу перед ним. — Сядь, — снова повторил Джисон, и, должно быть, что-то было в его посуровевшем голосе или в покрасневших стеклянных глазах, потому что Минхо сглотнул и осторожно присел на край кровати. Джисон сглотнул, бросив взгляд на Минхо, прежде чем сесть рядом с ним на кровать, чтобы начать обрабатывать его раны. Хан видел такие сцены в фильмах, где персонаж обращался с другим, они оба обменивались тайными взглядами, а затем краснели после этого. Но прямо сейчас Джисон не чувствовал внутри себя ничего, кроме холодной, осторожной точности, когда он наносил антисептик на окровавленные костяшки пальцев Минхо. Ли ни разу не поморщился от боли, но Джисон увидел, как напряглись его мышцы, как только ватная палочка коснулась его кожи. Джисон не остановился. Последние слова Донхэ едва отпечатались в мозгу Хана — он слышал что-то подобное не в первый раз — но если Минхо хотел бегать и избивать каждого, кто говорил что-то подобное, тогда он мог бы с таким же успехом начать развивать свою способность переносить боль. Несмотря на зарождающийся гнев и разочарование из-за действий Минхо, движения Джисона стали более мягкими, и он осторожно держал руку Минхо в своей, пока наматывал повязку на костяшки пальцев, завязывая их узлом, как он учил. Он знал, что старший наблюдает за ним — было трудно не почувствовать тепло и напряженность этих карих глаз — но Джисон только раз сглотнул, прежде чем обратить свое внимание на порез над бровью Минхо. Это была глубокая рана, возможно, ее нужно было зашить, но сейчас Хан изо всех сил старался сдерживать вытекающую из нее кровь. Пальцы Минхо вцепились в простыню как раз в тот момент, когда Джисон промокнул рану влажным ватным тампоном, и младший взглянул на плотно закрытые глаза Минхо. — Ты не должен вести себя так жестко, ты знаешь, — мягко сказал Джисон, снова переключая внимание на рану. — Если больно, значит, это больно. Минхо сглотнул, отпустил простыню и открыл глаза, его взгляд мгновенно нашел взгляд Джисона. — Это не больно. Ничего страшного. «По сравнению с тем, через что тебе пришлось пройти», Минхо хотел добавить, но он не хотел снова трогать раны Джисона, не тогда, когда он знал, что они уже кровоточат. И, вероятно, кровотечение никогда бы не прекратилось, пока Хан не остановил его самостоятельно. — Ты не спрашиваешь меня об этом, — сказал Джисон, скорее как утверждение, чем вопрос, медленно прикрывая рану чистым куском марли, вздыхая с облегчением, когда на ней не осталось пятен крови. — Ты не хочешь рассказать мне об этом? Взгляд Джисона скользнул вниз, к лицу Минхо. На лице Ли не было ни ожидания, ни любопытства, его черты были чистым холстом, как будто он ждал, чтобы его раскрасил ответ Джисона. — Нет, — наконец сказал Хан, отводя взгляд от глаз Минхо, чтобы сосредоточиться на синяке, образовавшемся возле его губ. — Не сейчас. Минхо не ответил, и Джисон не ожидал от него ответа, поскольку их обоих снова поглотила тишина. Странно, что прошлой ночью руки Хана так сильно дрожали, когда он перебирал волосы Минхо, но сейчас они были уверенными и твердыми, когда он наклонил лицо старшего в сторону, чтобы лучше рассмотреть его израненные губы. Прошлой ночью Минхо пережил кошмар во сне, но прямо сейчас Джисон переживал свой худший кошмар, и хотя это сломало почти все в нем, ему не удалось сломить ту его часть, которая все еще молча желала, чтобы все было правильно. Которая все еще молча желала, чтобы его простили. Возможно, именно поэтому его руки сейчас не дрожали. В знак извинения перед Минхо. — Джисон… — начал Минхо, как только Хан закончил лечить его и начал собирать все обратно в коробку. Джисон поднял глаза, блуждая по лицу Минхо в поисках порезов, которые остались незамеченными, и мгновенно нахмурился, когда Ли указал на свою шею. Джисону потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что имел в виду Минхо, но когда он понял, то почувствовал, как его челюсти сжались от гнева и стыда. Хан все еще чувствовал призрачное давление пальцев Донхэ на свое горло, готовых задушить его до смерти, и он быстро отвинтил крошечный колпачок от тюбика с антисептиком, чтобы втирать его себе в горло, пока синяки не исчезнут или пока он не соскребет кожу до крови. — Я могу сделать это сам, — сказал Джисон намного резче, чем намеревался, когда увидел, что Минхо тянется к нему, и быстро отвернулся, прижимая воротник куртки к горлу. Он уже сломался у него на глазах, Минхо уже знал о нем худшее, но по какой-то причине эти синяки на его горле заставляли его чувствовать стыд больше, чем что-либо еще. — Я знаю, что ты сможешь, — сказал Минхо, осторожно забирая тюбик у него из рук, прежде чем подвинуться к нему. — Но позволь мне помочь тебе. Джисон крепче сжал воротник и несколько мгновений смотрел Минхо в лицо. Это лицо было забинтовано и окровавлено из-за него, но глаза Минхо были все те же, смотрели на него с намеком на нервозность и беспокойство, как и всегда. И любовь. Боже, столько любви льется из мягкого взгляда Минхо, как будто он все еще находил Джисона привлекательным, несмотря на то, что все знал. Как будто он был готов вытащить все шипы, застрявшие внутри Хана, даже если это означало, что ему придется истечь кровью. Джисон сглотнул и отпустил воротник куртки, потянув цепочку вниз, чтобы полностью обнажить горло. Мускул на челюсти Минхо дрогнул, когда его взгляд остановился на отметинах, и Джисон наклонил голову, сгорая от смущения, хотя и знал, что гнев Ли был направлен не на него. Прикосновение Минхо было мягким, и Джисон почувствовал, как его пальцы сжались на коленях, когда холодный антисептик коснулся его кожи. Находясь так близко, Хан мог чувствовать слабый цитрусовый аромат, исходящий от Минхо, напоминающий ему о мандаринах и лимонадах летом, и его разум медленно успокаивался, снова становясь цельным. Снова становимся его. Синяки на шее Джисона уже потемнели, приобретя синевато-фиолетовый оттенок, который резко выделялся на фоне его кожи. Минхо знал, что младший стыдился этих ран, возможно, больше, чем своего прошлого, но Ли хотел только наклониться и провести губами по этой покрытой синяками коже. Не из-за какого-то извращенного увлечения или одержимости телом Джисона. Нет. Ничего подобного. Он просто хотел дать Хану понять, что какими бы постыдными или унизительными тот ни находил эти синяки, они никогда не будут для него уродливыми. Ни один из шрамов Джисона, видимых или невидимых, никогда не был бы для него уродливым — Могу я спросить тебя кое о чем? — голос Джисона вывел Минхо из задумчивости, и он откинулся назад, смазывая кремом последние синяки. — Что угодно, — ответил Минхо, поворачиваясь к коробке, чтобы вытащить свежий рулон марли и осторожно начал обматывать ею шею Джисона. — Как ты нашел меня там? — Я спросил Сынмина, куда ты ушел, — Минхо был более искусен, чем он, в завязывании марли, и вскоре шея Джисона была плотно обернута. Хан опустил взгляд, теребя пальцами цепочку на куртке, прежде чем снова взглянуть на Минхо. — Зачем ты искал меня? Минхо вздохнул, слегка нервно улыбнувшись Джисону, прежде чем протянуть руку, пробормотав «извини», и вытащить смятую упаковку печенья в форме рыбы из кармана куртки, которая была на Джисоне. Это была сладкая выпечка с начинкой из красной фасоли, которую они все получили на завтрак, и Джисон уже успел съесть дважды. Минхо откинул волосы назад — характерный признак нервозности — прежде чем протянуть их Джисону. — Сынмин сказал мне прошлой ночью, что… что ты любишь сладкое. Я приберег это для тебя, я имею в виду — вообще-то я не люблю сладости, так что это просто испортилось бы у меня в сумке навсегда, и я подумал, что с таким же успехом могу отдать это тебе и спасти свою сумку от червей. Не чувствуй себя обязанным соглашаться на это, я просто… я просто подумал, что тебе понравится. Смешок почти сорвался с губ Джисона при виде того, как нервничал Минхо, но он прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержаться. Сынмин был тем, кто хранил для него подобные вещи, и он почувствовал, что ему становится теплее при мысли, что Минхо искал его с пирожным в карманах. Ли всегда заботился о нем, даже когда он никогда не просил об этом, и он не мог не задаваться вопросом, было ли бы так уж неправильно позволять заботиться о себе. Было бы слишком эгоистично с его стороны, если бы он хотел, чтобы руки Минхо обнимали его вечно, каждый раз, когда Хан разваливается на части? Было бы слишком эгоистично с его стороны, если бы он хотел держать Минхо за руку вечно, каждый раз, когда старший сам распадался? Было бы слишком эгоистично с его стороны, если бы он дал Минхо шанс? Было бы слишком эгоистично с его стороны, если бы он дал себе шанс? Джисон медленно взял пакет из рук Минхо, прежде чем разорвать пластик руками. Несмотря на то, что он позавтракал раньше, аромат свежеиспеченного хлеба мгновенно вызвал у него легкое урчание в животе, и он почти наклонился, чтобы откусить большой кусок, когда остановился, взглянув на Минхо. — Ты не хочешь пирожное? — спросил он, откашлявшись и протягивая его Минхо, как будто это не он только что разжал челюсти, как кит, чтобы проглотить все пирожное целиком. Минхо усмехнулся, качая головой. — Нет, нет. Ты ешь. У меня нет аппетита к сладкому. Джисон медленно кивнул, стараясь не судить Минхо слишком строго за это преступление, и откусил кусочек печенья со всей изысканностью, на какую был способен. Выпечка была посыпана корицей, а также имела привкус ванили, смешанный с пастой из красной фасоли внутри, и на мгновение Джисону показалось, что это лучшее, что он когда-либо пробовал в своей жизни. На мгновение его жизнь показалась немного более сносной. Джисон: Минни. Я в порядке Не волнуйся за меня: я действительно в порядке. Я просто подлатаю Минхо-хена. И скоро приду к тебе. — Боже, я действительно хочу пойти к Джисону! — воскликнул Сынмин, слегка притопывая ногой, расхаживая перед дверью. Он чувствовал себя ребенком, просящим конфет в супермаркете, но если причитания и плач заставят его увидеть Джисона, тогда он был готов побить все детские рекорды. Хан недвусмысленно сказал ему, что придет к нему, и Сынмин знал, что Джисону нужно немного побыть одному, прежде чем он сможет начать объяснять, что произошло. Но Ким не мог забыть бледное лицо Хана, то пустое оцепенение, в котором был его друг, когда Сынмин нашел его. Эти синяки на его горле. Эти слезы ручьями текли по его лицу. Эта дрожь по телу Джисона, когда он стоял там, рядом. Все это заставило гнев Сынмина снова вскипеть, угрожая выплеснуться наружу и сжечь все дотла. — Этот чертов ублюдок, — Сынмин процедил сквозь стиснутые зубы, сжимая пальцы в кулак. Если он не мог увидеться с Джисоном прямо сейчас, то было еще кое-что, что Ким мог сделать со своим временем. Он направился к двери, бормоча себе под нос, — я собираюсь переломать все оставшиеся зубы этому мудаку вместе с остальными костями в его… — Прежде чем он смог воплотить свои жестокие фантазии в реальность, руки обхватили его за талию, легко поднимая с пола, и он обернулся, чтобы свирепо посмотреть на Хенджина. — Отпусти меня. Я сейчас не в настроении для твоих дурацких игр. — Хэй. Как ты думаешь, у меня сейчас настроение для игр? — спросил Хенджин, и Сынмин перестал пытаться вырвать свои руки, когда увидел нехарактерно серьезное выражение лица Хвана. Он удовлетворился тем, что разозлился в объятиях Хенджина, как раз в тот момент, когда старший покачал головой и сел на край кровати, усадив Сынмина между своих ног. — Я хочу пойти к Джисону, — пробормотал Сынмин, снова и снова обновляя свои чаты с Ханом. — Я знаю, что хочешь, — ответил Хенджин, потирая руки Сынмина. — Но ты думаешь, что переломав Донхэ зубы и кости, Джисон придет к тебе раньше? Ты знаешь, что этого не будет. Так что успокойся, ладно. Ким поджал губы, проглатывая стон, угрожающий вырваться изо рта. Он ненавидел, когда кто-то приводил рациональные контраргументы его собственным желаниям, будь то Хенджин или его собственный мозг. — Я знаю, что это ничего не даст, — сказал Сынмин, опускаясь на руки Хенджина. — Но я хочу что-то сделать. Я не хочу сидеть без дела и ждать. — Иногда сидеть и ждать — это правильное решение, — сказал Хенджин, уткнувшись лицом в изгиб шеи Сынмина. — Не стоит недооценивать важность ожидания. В этом тоже есть сила. Ким обернулся и посмотрел на него, в замешательстве сдвинув брови. — Где ты научился так разговаривать? — он все еще не закончил заданное чтение для класса, но Ким не мог поверить, что что-то подобное может быть написано на Картине Дориана Грея. Что за фанфики читал Хенджин? Когда он не получил никакого ответа на свое замешательство, кроме веселой усмешки, он снова обратил свое внимание на телефон в своих руках. — Ненавижу, когда в твоих словах есть смысл. Хенджин усмехнулся, голос эхом отдался в ушах Сынмина. — Ты ненавидишь, когда я говорю ерунду, и ты ненавидишь, когда я говорю что-то, что имеет смысл. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Переключиться обратно на бесстыдный флирт с тобой? Хэй, детка, как у тебя дела… — Нет. Хенджин крепче обхватил Сынмина, притягивая его обратно к своей груди. — Тогда скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал? Просто скажи слово, и я это сделаю. Сынмин сглотнул, пытаясь отвлечься от гнева и паники, затуманивающих его рассудок. Он знал, что был груб с Хенджином только потому, что Хван был намного спокойнее его прямо сейчас, и Сынмин не мог понять, как кто-то может быть спокоен после того, что произошло. Он был груб с Хенджином только потому, что старший был прав. Он не хотел быть злым по отношению к Хенджину и ссориться с ним. Не после прошлой ночи. Никогда. — Прости, я просто… — начал Сынмин, проводя рукой по лицу, чтобы успокоить свой гнев. — …Просто… просто будь здесь. Пожалуйста? Он мог слышать улыбку Хенджина в последовавшем шепотом ответе. — Конечно, малыш. Сынмин тоже немного улыбнулся, потирая свободной рукой костяшки пальцев Хенджина, ожидая, когда Джисон подойдет. Вернется к нему.