Между Москвой и Севастополем

      «Редкая птица долетит до середины Днепра», - философски думает Максим, сидя на пыльном и жарком вокзале Симферополя. Он смотрит на голубей, толкущихся в пыли под деревом. Голуби на редких птиц не похожи, да и Днепр далеченько, так что он переводит взгляд на башню с часами, в который уже раз считая, сколько осталось до его электрички. Она идет до Севастополя, с остановкой в Бахчисарае. Максиму это нравится. Ему последнее время вообще все нравится, после того, как он развелся и вернулся обратно в Крым.       Он получает удовольствие, когда едет в поезде через весь полуостров, рассматривает сквозь запыленное окно поселки, пассажирку с полки напротив. Она ворчит, но видно, тоже радуется Крыму. Максиму нравится, что он вышел в Симферополе, что можно уже погрузиться в курортную атмосферу, купить бутылку холодной воды с фотографией аэропорта на этикетке, и просто ждать, сидя в теньке и рассматривая вокзальную площадь.       В электричке очень жарко, еще жарче, чем на улице, но должны включить кондиционер. Максиму нравится даже такое неудобство. В вагоне много студентов – едут с закрытой летней сессией по домам или к морю. По разговорам он слышит парней из медицинского – обсуждают стоматологию, двух историков (эти спорят о каких-то раскопках), и стайку девочек из педагогического, составляющих общий список вещей, которые нужно собрать на летнюю практику в лагерь – будущие коллеги.       Электричка медленно отплывает от вокзала и Максим немного сползает по сиденью, отпивает холодной еще воды и невольно вспоминает свою учебу, баюкаемый легкими разговорами, смехом и перестуком колес по горячим рельсам. Ему вспоминаются такие же поездки на практику, как он катался на троллейбусах и электричках между разными городами. Вспоминается первая девушка – младше его, первокурсница с густыми черными волосами и яркими темными глазами в ореоле длинных ресниц. Она по-матерински носила ему в общаге контейнеры с едой и стеснялась целоваться. А потом сама его бросила, сказав, что родители запретили.       Максим не помнил, чтоб тогда это его сильно задело. Они разошлись мирно, да и делить-то там нечего было. А потом он встретил будущую жену. Конечно, тогда еще об этом не подозревая. Лена перевелась из евпаторийского филиала, бойко трещала на английском и громко смеялась. Очень раздражающая девушка, ему тогда показалось. Зачем-то он начал с ней общаться, даже позвал на свидание. Контейнеры с едой она не таскала, целоваться не стеснялась, и Максим даже перестал думать, что она раздражающая. Лена оказалась довольно приятной.       Спустя несколько месяцев он с удивлением обнаружил, что перестал появляться на студенческих пьянках, знает всех подруг Лены и на ближайших выходных они идут к одной из них, чтоб поболтать (Лена и подружка), передвинуть диван (Максим). В тот вечер это послужило причиной скандала, и Максим ушел в общагу, где за ним все еще числилась койка. Дверью не хлопал, не маленький же. Потом они, конечно, помирились, Лена извинялась, Максим соглашался.       После выпускного, на летней работе в Артеке, он сделал предложение, сам бы даже себе не ответив, зачем. Лена была приятной, но какого-то особенного трепета не вызывала, Максу казалось, что это нормально, что так и бывает у всех. Потом уже, спустя семь лет и переезд в Москву. До него дошло наконец, в чем же там дело.       В электричке стало ощутимо прохладнее, кондиционер таки включили, они уже давно выехали за пределы Симферополя, и за окном тянулись мягкие зеленые предгорья, скоро они без остановки проедут Почтовое. Максим улыбался сам себе, снова погружаясь в воспоминания.       Никакого прям тяжелого кризиса ориентации в момент осознания у него не было. Просто внезапно Макс понял, что за штука его тревожит, взял несколько дней за свой счет в школе. Приготовился к разговору с женой. И вот тут Лена его удивила. У них не случилось скандала, разборок. Она сказала: «Я давно подозревала. Хорошо, что до тебя дошло. Давай выпьем вина». Они в ту ночь напились как черти, потом орали в караоке, а потом, когда вино закончилось, на столе появилась чача, Максим даже плакал. На этом воспоминания о той ночи у него обрываются, но спустя жесткое похмелье, еще пару дней пьянства, они подали заявление на развод и он на увольнение. Лена оставалась в купленной крошечной студии в Москве, а Кучеренко возвращался в Крым, в родной Севастополь, в старый дом, выходящий кухонными окнами и верандой на Стрелецкую бухту.       Электричка стояла положенные ей пять минут в Бахчисарае. Вокзал был маленький, пыльный, как и сам городок. Максим через окно рассматривал старую водонапорную башню и наконец ни о чем не думал. В вагон зашло несколько работников железной дороги в форме, две татарские женщины с ведрами, полными абрикосов, и парень с большим туристским рюкзаком и прицепленным к нему карематом. Кучеренко через очки наблюдал, как он устраивает свои пожитки, чтоб никому не мешать. И размышлял, что и сам бы сходил в горы на Мангуп. Ну или на Ай-Петри. Ну или хоть куда-нибудь. Он так давно здесь не был, что радовался каждой травинке, каждой птичке и камушку.       Когда электричка проехала Мекензиевы горы и медленно покатилась через Инкерман, Кучеренко почувствовал, что сейчас прослезится. От милых сердцу, знакомых пейзажей, щипало в глазах. Казалось, что этот соленый воздух, бухты, старые корабли, пыль, известняк – то, что текло в венах вместо крови, то, что делало его им. Такого смешливого и вдумчивого, торопливого и меланхоличного. Море снова билось волнами где-то внутри, чуть ниже сердца. Вот теперь он был дома.       Состав вкатывался вдоль бухт в город и Максим, уже закинувший рюкзак на плечо, был готов выскакивать первым на встречу городу, запаху пыли и моря, летнему шуму.