Когда уходите на пять минут,
Не забывайте оставлять тепло в ладонях.
В ладонях тех, которые вас ждут,
В ладонях тех, которые вас помнят...
Омар Хайям
Я помню тот наивный, детский взгляд, преследующий меня всю мою сознательную жизнь. Он был повсюду: за спиной, внимательно наблюдающий за каждым моим движением; сбоку, выискивающий любое, даже малейшее, изменение в мимике моего лица, во всякой его гримасе, в часто меняющимся взгляде; эти ярко-голубые глаза заглядывали в мои, потускневшие со временем, и я была готова утонуть в этих бушующих волнах лазурного океана, пока моя драгоценная сестра Паудер что-то жалостливо выпрашивала или рассказывала мне в очередной раз. Я помню её слёзы, каждый раз болезненно обжигающие моë, как мне казалось, чëрствое сердце, и меня вовсе не волновало были ли эти солëные реки на её пунцовых щеках следствием радости или грусти, неимоверной злости или обиды. Всë, что меня могло интересовать, как старшую сестру, заключалось только в том, чтобы моя дорогая Пау-Пау никогда в своей жизни не страдала, не унижалась и не подставляла себя в угоду другим. Я помню, как бережно перебирала меж своих пальцев непослушные волосы цвета...васильков? Кажется, именно так называла эти цветы любимица моего сердца, увлечённо пересказывающая какую-то статью из непонятной мне ботанической книги: «Василëк - род травянистых растений из семейства Астровые, или Сложноцветные...» — Какого-какого семейства? - С издëвкой в голосе уточняла я и продолжала с интересом слушать то, что совсем не понимала. —А ещё ты знала, что эти цветы могут быть не только голубыми, но ещё и жëлтыми, и розовыми, и красными, и...? Так Паудер перечисляла, казалось, все возможные цвета, существующие в палитре только самого богатого красками художника, и единственное что от меня требовалось — слышать и изредко кивать головой. Мы росли. Мы взрослели. Стена взаимного непонимания так или иначе неизбежно начала возникать между нами. Мы могли находиться в одной комнате, сидеть на одном диване, могли буквально ощущать теплоту дыхания друг друга, но всё равно какая-то невидимая сила держала нас на расстоянии равносильном несколько тысячи километров. «Ты чувствуешь это?» — Иной раз задавала я немой вопрос своей маленькой Пау, с надеждой смотря на неё, а она спокойно продолжала заниматься своими делами, ведь не могла прочесть мои мысли. Я тонула и не понимала этого. Мы разучились говорить. Разучились слышать. Разучились понимать друг друга. Я помню тот день, когда потеряла мою дорогую Пау-Пау, любимицу моего чëрствого сердца: был дождь, и в Пилтовере началась...война.***
Это было мерзко. Это было ужасающе жестоко. Это было...громко. Несколько десятков ничего непонимающих детских глаз внимательно наблюдали за отвратительной сценой пытки и никто из них не мог отвести свой напуганный взгляд. Никто. В противном случае, такая же участь могла настичь любого ослушника. Кто был постарше и уже понимал, как устроен человеческий организм, а именно область головы, мог смело сделать вывод: «Задняя костная стенка черепа сломана». Но этим животным было мало детских страданий... Они смеялись. Они изгалялись. Они надругались. Они продолжали давить стекловидное тело в детской глазнице, пока то всё же не лопнуло, брызгнув прозрачной желеобразной жидкостью в лицо своего мучителя. —Ах, какая мерзость! - Воскликнул темнокожий мужчина средних лет, отбросив от себя вопящую от боли девочку. Лицо его изобразило гримасу острого отвращения, а руки принялись обтирать щëки, рот, нос краем солдатской формы. —Теперь я ненавижу всех кареглазых детей! - Не унимался тот, а его изречения были награждены лишь смехом чужих. —Кино, если тебе будет угодно, мы избавимся от всех кареглазых поросят, - изрекла, слегка посмеиваясь, Амбесса и, не дожидаясь ответа от сына, махнула своей страже рукой. В одно мгновение, келья наполнилась криками десятков детских голосов: кто-то нервно смеялся, что свидетельствовало о нарушении психического здоровья; другие — умоляли о сохранении жизни, падая на колени; третьи и вовсе молчали, чувствуя облегчение (сейчас они пострадают, зато потом не будут жить в страхе). —Тела не выкидывать, - тяжело вздохнув, отдала приказ Амбесса, а затем встала со своего