Узы

Это был один из тех дней, что бывают только в марте - тёмный, ледяной и настолько сырой, что, кажется, влага вот-вот просочится сквозь стены в комнаты. В меркнущем свете Герман Орф видел, как прохожие на улице невольно убыстряют шаги и поднимают воротники. Один из них - судя по тощему пальто и папке под мышкой, студент, - остановился, посмотрел на стоявший неподалеку таксомотор и после секундного колебания направился к нему. Даже через затуманенное лобовое стекло машины было видно, что шофёр широко улыбается. Немудрено. Сегодня ему явно светит серьезная выручка. Тут в коридоре раздались шаги, и Герман Орф обернулся. За ним стоял Илья Кладов, едва совершеннолетний кандидат в инквизиторы. - Наставник Герман, подпишите, пожалуйста, пропуск в библиотеку, - попросил он. - Сын мой, - инквизитор вздохнул, - ты был там только вчера. Подготовительная практика состоит не только из книг. Кроме того, уже поздно. Сейчас почти девять вечера, а после этого времени в здании положено оставаться только официальным сотрудникам. - Хорошо, наставник, - пробормотал юнец и направился вниз по лестнице. Оставалось надеяться, что он действительно уходит. Герман Орф задумчиво посмотрел ему вслед. Он cтавил семь против трёх, что Илье Кладову не быть инквизитором. Да, умен, мыслит нестандартно, при этом серьезен... однако что-то мужчине подсказывало - Илья хочет поступить на эту службу не из любви к Закону или понимания, что именно здесь его таланты принесут наибольшую пользу, а из жажды высокого места в обществе и доходов. Настоящие инквизиторы не должны желать власти ради самой власти. Идеальных учеников не бывает, однако каждый заслуженный инквизитор в душе мечтает такого найти - потому что, несмотря на все усилия, он остается человеком. И Герману Орфу повезло такого найти. Точнее, такую. Мысль об Аглае кольнула заточенной булавкой под ухом. Днём он её не видел, и на ужине в трапезной женщины тоже не было. А накануне она немного кашляла. Надо было проверить, не разболелась ли. Герман Орф посмотрел на часы. Было ровно девять вечера, до отбоя остался час. Для визита достаточно. По пути Герман Орф зашел на кухню. Служившая там кухарка уже ушла, так что он сам сделал крепкий чай и намазал два ломтика хлеба патокой - его ученица очень любила это лакомство. Погрузив чашку и тарелку на железный поднос, он направился в южное крыло, где располагались спальни. Один прямой коридор с пепельными стенами и деревянными полами сменялся другим, и единственными пятнами цвета там и сям были скамейки, обитые бордовым дерматином. Непривычный человек в такой обстановке почувствовал бы себя неважно. Однако для инквизиторов это запутанное здание с высокими мрачными окнами, глубокими альковами, где стояли бюсты Основателей, и лампами в круглых белых колпаках, было домом и единственной средой обитания. На самом деле эта обстановка была частью школы, которую они проходили. Как и строгая диета, ночные молитвы и занятия спортом. Наконец он достиг комнаты на третьем этаже южного крыла. В коридоре было темно (видимо, лампочка перегорела), так что Герман Орф увидел полоску света под дверью и смело постучал. - Входите, - отозвался знакомый голос и тут же откашлялся. Комната Аглаи была такой же, как у Германа Орфа - маленькая, квадратная, с побеленными стенами. В углу стояла железная печка, напротив неё - узкая кровать-кушетка, у противоположной стены - шкаф. Половину места в нем занимали книги, вторую - одежда. Рядом со шкафом располагался широкий дощатый стол, где в тщательном порядке были разложены книги Закона, брошюры и писчая бумага. За ним сидела Аглая, которая читала толстую книгу при свете лампы. Увидев Германа Орфа, она радостно встрепенулась, чуть не порвав страницу. - Наставник, вы пришли! - чуть сиплым голосом воскликнула женщина. - Да, решил тебя проведать, - подтвердил он. - И принес перекусить, ты ведь не ужинала. Прихворнула? Аглая кивнула. - Ещё накануне чувствовала, что в глотке саднит - но очень надеялась, что пройдет. На следующей неделе выборы, а нашему человеку палки в колеса суют. Надо за этим следить. - Не всё в нашей власти, - Герман Орф слегка усмехнулся. - А потому закуси и ложись спать. Посидеть с тобой? Она кивнула снова. Пока женщина потягивала чай, Герман Орф взял посмотреть книгу, которую она читала. - О, уже появилось полное издание «Тайны Эдвина Друда»? - Да. Пожалуй, это венец творчества Диккенса. Он выполнил своё обещание закрутить сюжет так, что предугадать развитие будет трудно... даже для наших людей. А для рядового читателя - так почти невозможно. - Но тебе удалось? Аглая улыбнулась, что бывало не так уж часто: - Да, удалось. Правда, пришлось привлечь все те навыки, которые я приобрела за годы обучения, но в итоге предприятие увенчалось успехом. - Она кивнула на стол: - Там, на углу, лежат мои заметки, которые я делала по ходу чтения журнала. Герман Орф взял тонкую папку, в которой лежала стопка листков - из блокнотов, из тетрадей, просто писчей бумаги. Они были испещрены тонким почерком Аглаи, таким тонким, что посторонний человек никогда не сумел бы его разобрать. Однако Герман Орф к нему давно привык и понял, что Аглая проделала прекрасную работу. И всё ради того, чтобы самостоятельно раскрыть тайну романа, а не ожидать услужливых объяснений автора. Его воспитанница занялась вторым кусочком хлеба с патокой и не видела, как Герман Орф глядел на неё. Когда они встретились в первый раз, восемнадцать лет, назад в одной из столичных гимназий, инквизитор не почувствовал никакого «озарения», о котором порой толковали коллеги. Перед ним был просто ребенок - такой же, как семнадцать других мальчиков и девочек в грубой школьной форме. Явно малокровный, с красными от недосыпа глазами и чернильными пятнами на пальцах. Только несколько часов спустя, когда он сел проверять решенные детьми задачи и дошёл до её листка, то что-то в голове Германа Орфа пошевелилось. Он никогда не видел таких формулировок. И тем более не представлял, что на них способна маленькая гимназистка - «Аглая Лилич», как значилось в уголке. На следующий день он поспешил в гимназию. Германа Орфа подгонял глупейший страх, что кто-нибудь может опередить его и забрать девочку - масоны, церковники... а то и армия. Встречные провожали его тревожными взглядами, как провожают несущуюся на всех парах карету «Скорой помощи», но Герман Орф ничего не мог с собой поделать. Конечно, всё обошлось. Он застал Аглаю Лилич в том же классе за той же партой, и девочка согласилась после уроков устроить ему встречу с родителями. Супружеская пара оказалась видной. Мать в белом кружевном платье продемонстрировала все светские навыки - оформление чайного подноса, голландский язык и знание погоды. А блестящая зрительная память подсказала Герману Орфу, что отца девочки в сером жилете он не раз видел в Ассамблее. Только о деле они говорили не очень охотно. Они выслушали последние сплетни, которые передал Герман Орф, продемонстрировали ему коллекцию гравюр, купленную у какого-то нового таланта и рассыпались в комплиментах Почтеннейшей Инквизиции. Однако когда её представитель пытался перевести разговор на Аглаю, на лицах супругов возникала одинаковая лёгкая растерянность, словно они плохо помнили, кто это. А ведь Герман Орф говорил, что их дочь умна, даже исключительно умна, и при хорошем раскладе бы сделать прекрасную карьеру... На это мадам Лилич чуть сморщила нос: - Я понимаю, что время не стоит на месте - дирижабли летают туда-сюда, на каждом углу по телефонной станции, и своей газеты не издает только ленивый - но всему же есть предел! Если у девушки нет средств, то, конечно, ей следует научиться зарабатывать себе на хлеб с сыром. Стать учительницей, например, или портнихой. Но не инквизитором же! А барышня обеспеченная, которая трудится в Инквизиции - это уж смешно. Ей следует... Мадам Лилич примолкла, и в эту паузу в гостиную вошла другая особа. Или, лучше сказать, вплыла. Это была темноволосая девушка лет восемнадцати с ярким цветом лица и лукаво блестящими глазами. Она была тщательно одета - браслет в виде золотой цепи, платье из модной мареновой ткани и кожаный пояс. На плечи был наброшен черный платок, заколотый алмазной булавкой. - Маменька, - обратилась она к мадам Лилич, - я еду кататься с Серёгиным и Гаффом в Березинские парки! С нами ещё будет Альва Гафф, его кузина. - Ступай, Нина, - восторженно глядя на дочь, сказала женщина, - только, смотри, не забудь зонтик. - Конечно, маменька. Тут она заметила, что в гостиной находится кто-то помимо родителей и младшей сестрицы, и присела в низком реверансе. Глаза мадемуазель Лилич опустила с трепетом застенчивости, однако реверанс сумела сделать так, что ткань дорогого платья легла элегантными складками. Когда Нина Лилич ушла, её мать значительно посмотрела на Германа Орфа. «Вот, - говорил её взгляд, - что следует делать обеспеченной барышне - составлять связи в высшем обществе, развлекаться, флиртовать! А если она не проявляет к этим почтенным занятиям склонности - тем хуже для неё». Тем не менее Герману Орфу было нетрудно убедить чету Лилич отпускать младшую дочь трижды в неделю на частные занятия. Во-первых, потому что суггестией он владел профессионально. Во-вторых, потому что по сути их не слишком волновало, чем будет занята Аглая. День за окном погас окончательно, а дождь зарядил ещё сильнее. По стеклу начали раздаваться мелкие частые удары, которые наводили на мысль о граде. - Чудовищная погода, - сказал Герман Орф. - Давай я подброшу дров тебе в печку, а ты пока ложись в кровать. - Хорошо, - хрипло сказала Аглая. Она поставила поднос на письменный стол, вернулась к кровати и начала раздеваться. Сняв тесную инквизиторскую робу на мелких пуговицах, она осталась в платье из тонкой серой шерсти. Платье застёгивалось на молнию на спине, и как бы Аглая ни старалась, она не могла ухватить язычок. Пальцы не слушались. Герман, оставив в покое кочергу, который разбивал головню, подошёл и помог воспитаннице совладать с молнией. Сняв с Аглаи платье, он также помог освободиться от чулок на пристёжке и майки, а потом надеть длинную белую сорочку. Стороннему наблюдателю этот процесс мог показаться весьма интимным, но в нем не было ничего сексуального. Инквизиторы, учась смотреть на человеческие страсти глазами анатомиста, переставали воспринимать обнажение со страстью. Однако в случае Аглаи и Германа Орфа было и нечто второе. Для пожилого инквизитора Аглая давно стала родной. Они поняли друг друга с первых же уроков. Аглая не просто схватывала всё, чему её учили, на лету - она ещё и понравилась ему сама по себе. Она не только сплетала логику с метафизикой, находила ошибки в делах своих предшественников и быстро постигала основы Закона, но ещё и была остроумна, любопытна и упорна. Помимо Аглаи, в подготовительном классе занималось ещё несколько подростков, однако именно с ней Герман Орф вскоре ощутил особую связь. Время шло. С каждым годом эта связь укреплялась. Но одновременно слабели узы Аглаи с домом, которые изначально не были такими уж крепкими - Герман удостоверился в этом лично. В итоге для Аглаи Дворец Инквизиции стал домом, а все прочие инквизиторы - семьей. Прежде всего Герман Орф, конечно. Пожилой инквизитор понял это в один из вечеров несколько лет назад. Тогда Аглая отправилась домой на отцовский юбилей, - тому исполнилось не то шестьдесят, не то шестьдесят пять лет. Просматривая газеты, Герман Орф видел анонс роскошного приема - с военным оркестром, приглашенными официантами и шестью видами закусочных тарталеток. Аглая, одетая в единственное нарядное платье - тёмно-синее, с серебряными запонками на крахмальных манжетах - сказала, что вернется не позже девяти вечера. Она поцеловала наставнику руку и исчезла в апельсиновом свете солнца, какой бывает только ранним июльским вечером. После этого время пошло медленно. Герман Орф находился фактически один в Дворце Инквизиции. Может, это связано было с магнитными полями или какими-нибудь биоритмами, но летом у эмиссаров работы всегда прибавлялось. А потому его коллеги разъехались по заданиям. Герман Орф попытался заняться своими бумагами, однако постоянно отвлекался и начинал глядеть в окно, где апельсиновое солнце исчезло за тяжелыми лиловато-сизыми тучами. Стало непереносимо душно. Птицы в парке, что к этому часу уже начинали петь, на этот раз молчали. Приближалась буря, которую метеорологи до того описали как «переменная облачность». Когда она началась, человек суеверный легко мог подумать, что это второй всемирный потоп. Ветер ревел так, словно ему было больно, массивные тучи то и дело прошивали яркие молнии. Ливень шел стеной, превратив улицы в неглубокие, но мощные реки, так что некоторые неудачливые прохожие даже бросили надежду остаться сухими и брели прямо по воде, не выбирая пути. Из-за этого катаклизма гулкие помещения Дворца Инквизиции наполнились приятным однообразным шумом. Особенно хорошо он был слышен в холле. Туда Герман Орф и вышел. Он облокотился на гладкие, отполированные не столько наждачкой, сколько локтями перила широкой лестницы, и вздохнул. Сумрак, тишина, уединение. О чем ещё может просить пожилой инквизитор? Тут одна из створок входных дверей вздрогнула и распахнулась. Одновременно с этим сверкнула молния. Вспышка осветила сцену не больше чем на долю секунды, однако её Герману Орфу хватило с лихвой, чтобы увидеть - это Аглая, мокрая, как мышь. В сумме она отсутствовала во Дворце инквизиции меньше сорока минут. Хотя оклик Германа Орфа потонул в раскате грома, воспитанница всё равно увидела его и ахнула. По природе она была сдержанной. Выучка инквизиции отточила эту черту, и Аглая Лилич, как и все лучшие инквизиторы, никому не демонстрировала истинных чувств. В зависимости от надобности она могла быть веселой, задумчивой, раздраженной, угрожающей, вызывающей трепет или восторг, или и то, и другое. Но чаще всего оставалась прохладно-невозмутимой. Но тут тщательно сформированная за долгие годы сдержанность упала, как падает забор, и Аглая Лилич протянула руки навстречу своему наставнику. На её лице светились удивление, облегчение и острая радость. Так радуются дети, когда их забирают домой после первого дня в школе. Он не стал ничего спрашивать - всё было ясно, как день. Аглая Лилич пошла на праздник, желая поздравить отца, но приняли её там плохо. Может, вообще не ждали. Может, ждали только ради того, чтобы сказать - здесь ты лишняя. И она решила не мучиться, а сразу уйти домой, - туда, где её ждала настоящая семья. Итак, Герман Орф сразу понял, что Аглая очень талантлива, а после нескольких лет, проведенных бок о бок, она стала ему родной. Но был в достоянии заслуженного инквизитора ещё один поразительный факт. Его открытие состоялось в прошлом ноябре. Ту неделю он назвал про себя «просветом». Осень уже бесповоротно закончилась. Ни одного рыжего листка не осталось на деревьях. Дни стали короткими и тусклыми, дожди прекратились. Однако зима не наступала. Небо затягивали пепельные тучи, из которых не выпадало ни одной снежинки. И вот в один из таких дней Герман Орф с Аглаей направились в одно из предместий столицы. Они могли, конечно, доехать на машине, однако почему-то пошли пешком. Может быть, потому что слишком хорош был холодный трескучий воздух, в котором смешались запахи дыма и земли. Вдыхая его, наставник с ученицей шли по дороге. Слева и справа расстилались пустые поля, на которых тут и там стояли сельскохозяйственные ангары. А высохшую траву на обочинах, землю полей и хилые лесополосы покрывал иней. И вокруг, кроме них, ни одного человека. Они шли неторопливо, разговор то замолкал, то начинался снова. На самом деле им не хотелось ни о чем беседовать - слишком хорошо было просто идти. Они оба были довольно тепло одеты - вероятно, даже слишком тепло для безветренного дня. На Германе Орфе была длинная серая шинель. Аглая надела мантию с меховым капюшоном. В какой-то момент она вздохнула и откинула его назад. И тут Герман Орф понял, что Аглая красива. Очень красива. Всё время их знакомства он как-то не обращал внимания на внешность воспитанницы - достаточно того, что она не была отталкивающей. Это могло помешать делу. А тут, в тусклом свете зимнего дня, Герман Орф будто увидел Аглаю в первый раз. И обнаружил, что у неё твёрдые, как у античного бюста, черты лица, глаза-омуты, длинные ресницы и нежная кожа, на фоне которой кажутся ещё темнее волосы - такие густые, что узел из них оттягивает голову назад. Таково было достояние Германа Орфа. Он угадал среди прочих детей исключительно талантливую ученицу, а потом сроднился с ней. И только он знал, что Аглая Лилич - красавица. Властям до этого не было дела. Все прочие обыватели слишком боялись инквизиторов, чтобы разбирать, хороши они или не слишком. А у коллег, вероятно, замылился глаз. И теперь Герман Орф смотрел на неё, лежащую под одеялом, умную, дорогую, бесконечно прелестную. Смотрел и понимал, что больше не может себя сдерживать. Он наклонился к ней и бережно убрал с её лица тёмную прядь. - Аглая, девочка, - шепнул он, - я люблю тебя. Не открывая глаз, она тем же шёпотом ответила: - Это меня не спасет. Быть может, я не доживу до конца года. - Потому-то я и хотел сказать. Тут Аглая посмотрела на него и сказала: - Да, понимаю. Я тоже вас люблю.