«Задача человека — жить, а не существовать. Я не стану тратить свои дни на то, чтобы продлить их. Я должен использовать своё время».
Джек Лондон, The Bulletin, Сан-Франциско, Калифорния, 2 декабря 1916 и Ян Флеминг, «Живёшь только дважды» (1964)
Кью никогда не позволял чувствам овладевать собой во время миссии. До этого дня. » — Кью? Кью, ты на связи? Они в безопасности? — Да. Им ничего не грозит. Бонд, вы выбрались с острова? — Тут небольшая проблема с дверями. Это займёт секунду. — Нет-нет-нет, Бонд. Ракеты уже запущены. Уходите оттуда. — Кью, как мне теперь… Как мне всё это уничтожить? — Если двери шахты открыты, ракеты сделают своё дело. — Нет, нет. Если эта дрянь на мне, как её убрать? — Вам, как и мне, прекрасно известно, что никак. Это навсегда. Это навечно. Поэтому мы взрываем остров. Чёрт подери, Джеймс, убирайтесь оттуда! Это безопасно, пока вы не подойдёте к цели. — Да. В этом-то и дело. — О, боже, о боже… Цель — Мадлен? — Это ничего, Кью. Всё в порядке. Подключи Мадлен, пожалуйста. — …Конечно, мог бы и сам догадаться». Его голос дрожал, когда он просил Номи подозвать Мадлен к телефону. Пальцы, замершие над клавиатурой, подрагивали лишь слегка. Он не мог дать слабости взять над ним верх, не тогда, когда счёт шёл на секунды — и он, чёрт возьми, уже проиграл. Он слышал каждое слово, звучавшее по внутренней связи. И, когда Джеймс сказал, что он не выберется… Кью однажды ранили на задании, и тот огнестрел был лёгкой царапиной по сравнению с холодом и болью, сковавшими его. Кью не раз терял агентов — бессмертные и неуязвимые шпионы существуют только на страницах романов, воспевающих таинственность службы в разведке. Просто именно этого агента он не готов был терять ни сейчас, ни когда-либо ещё. Слышать признания в любви, которые произносит тот, кого ты любишь больше жизни, больно. Но Кью всё бы отдал за то, чтобы слышать их хоть ежедневно, лишь бы Джеймс… Он ударился лбом о стол, стиснул зубы, когда оправа очков больно врезалась в переносицу, вновь поднял голову, зажмурился посильнее, пережидая солёную резь в глазах. Время утекало сквозь пальцы. — У неё твои глаза, — сказала Мадлен. — Я знаю, — ответил Джеймс. Звуки взрывов заполнили эфир, и Кью сосредоточился на дыхании. Мэллори и Манипенни слышали всё то же, что и он; пусть даже в самом начале он и совершил ошибку, излишне эмоционально велев Бонду убираться с острова… Вдох — затем выдох. Снова вдох. Снова выдох. К чёрту мысли о чувствах. Он тоже человек, и все это знают. Ком застрял в горле, обжигая горечью, но Кью оставался на связи. Наконец из далёкого Лондона раздался приглушенный голос Мэллори. — Вот и всё. На старт, внимание… — Позвольте, сэр, я проверю. Марш. — Кью… От понимающей грустной интонации сжалось сердце. Кью догадывался, что не было человека в МИ-6, кто не знал бы о его влюблённости в Джеймса Бонда (кроме, может быть, самого этого самоубийственного идиота), но сейчас ему было всё равно. — С вашего позволения, сэр, я бы всё-таки проверил. Его голос не дрогнул ни на мгновение. Мэллори вздохнул — прежняя М, со слов Бонда, не была столь терпима. — Как пожелаете. Кью сдёрнул наушники, рывком встал и прошёл в кабину пилотов. Говорить по внутренней связи не хотелось — ему нужно было увидеть хоть одного живого человека, помимо себя. Доказать себе, что жизнь продолжается. — На остров, господа. Надо убедиться, что объекту конец. К чести пилотов, те не стали задавать дополнительных вопросов. — Есть, сэр.***
Морской бриз нёс с собой свежесть и сырость. Кью спрыгнул с подножки вертолёта на обугленную землю и поморщился от запаха жжёного металла. Кругом — одни развалины. Проплешины зелёной травы виднелись тут и там, но внизу, на заводе наноботов, несомненно, разверзлись адские бездны — и кипящая вода поглотила дьявольское изобретение очередного злого гения. Добро победило — но какой, блядь, ценой? Надежды не осталось — но Кью всё равно пошёл вперёд, ведомый не столько разумом, сколько сердцем. В голове крутились последние две фразы из разговора Мадлен и Джеймса. «— У неё твои глаза. — Я знаю». Когда теряешь всё, начинаешь жалеть, что не сказал многого. Кью, шагая по хрустящему под ногами оплавленному грунту, бесконечно гонял в голове три так и не прозвучавших слова — нет, он никогда не решился бы, даже в тот момент — слишком мало времени оставалось у Мадлен и Джеймса, он не мог потребовать уделить ему и мгновения… Однажды квартирмейстер — всегда квартирмейстер. Он должен был позволить Джеймсу использовать оставшееся время так, как тому хотелось. Кто-то из пилотов окликнул его, но Кью больше не слушал: просто бездумно шёл вперёд, вдыхая запах горящей земли, теряя счёт времени. Теперь для него тихое щёлканье стрелок на циферблате больше не имело значения. Он не знал, сколько успел пройти, прежде чем что-то вдалеке, на склоне горы, показалось ему странным. Кью ускорил шаг, щуря глаза в попытке разглядеть это нечто. Какая-то тёмная штука, больше похожая на длинное чёрное тире, распростёршаяся на зелёном ковре нетронутого ракетным ударом склона — целились всё же по самому заводу наноботов, метя точно в бункер, не по всему острову… Кью побежал. Неизвестно, чего он ожидал. Его зрение никогда не отличалось чёткостью, но именно эту вещь на склоне он непременно хотел опознать. Потерявшие ценность минуты, которые он потратил на дорогу, казались вечностью. Только приблизившись, Кью понял, что привлекло его внимание — и вздрогнул всем телом. Сделал ещё один шаг по инерции, присел на корточки. Прикоснулся ладонью к оплавленному плечу. Едва слышный стон — больше вибрация, нежели звук — в момент оборвали Кью сердечный ритм и дыхание. А потом перезапустили их вновь. Он вскочил, сдёрнул с пояса рацию и рявкнул с интонацией, сделавшей бы честь и прошлой М: — Немедленно медицинский вертолёт сюда!***
Дальнейшие несколько часов слились в череду приказов, которые Кью, с молчаливого попустительства Мэллори, раздавал сам. — …Как — куда лететь? На базу МИ-6 в Лондоне! …Алло, санчасть? Подготовьте резервный бункер, у нас ожоговый пациент! Четвёртая степень, площадь ожогов — может, процентов восемьдесят… Весь экипаж самолёта — на карантин! Никаких исключений! Опасность биологического заражения! …Нет, госпоже Мадлен Суонн сюда нельзя! Для неё контакт с пациентом смертелен! …Персонал базы эвакуировать, оставить только тех, кто может задержаться на карантине неограниченное количество времени! После — открывайте шлюз, впускайте нас и опечатывайте дверь! Он словно находился во сне, всё время держа ладонь прижатой к носилкам возле обугленных пальцев левой руки Джеймса. Джеймса. Не мёртвого. Не сметённого взрывом в небытие. Действительно живого Джеймса, которого он нашёл у подножия той башни, где в последний раз регистрировался сигнал с его датчиков жизненного состояния. Кью летал, парил над землёй. Пусть каждый щелчок секундной стрелки на наручных часах гнал его вперёд, смысл у его движений был. Сиплый вдох, свистящий выдох. Ещё раз. И ещё. В голове попеременно всплывали то воспоминания о людях, выживших после бомбардировки Хиросимы, то статистика по выживанию среди пациентов ожоговых отделений, которую он однажды слышал от Роба… Роб! Кью остановился посреди коридора и едва не отстал от носилок, на которых Джеймса везли в палату интенсивной терапии. Взять в руки рацию было почти инстинктивным действием. — Мэллори, вы ещё на связи? Спустя мучительные несколько секунд в динамике раздался ответ. — Я здесь. Что-то ещё? Сильно сдавив пальцами переносицу, Кью глубоко вздохнул, успокаиваясь. Для нервных срывов будет время — если ему удастся спасти Джеймса окончательно. — Мне нужен мой личный мобильный телефон. Пожалуйста. Мэллори что-то сказал в сторону, и невнятный ответ Манипенни, а потом быстрый удаляющийся стук каблуков дал ему надежду прежде, чем он услышал: — Нет проблем. Сейчас доставим.