Домашний доктор

      Иешуа лежал в постели и болел. Простуда настигла его в вечер субботы и, как положено мужчине, температура тридцать семь градусов привела его в ужас. Но не из-за мнительности, мол, умираю, оставьте моё наследие внукам, нет, просто любая простуда давалась ему тяжело. Такой уж был иммунитет. А когда к утру воскресенья температура поднялась почти до тридцати восьми, он завернулся в пуховое одеяло, почти вдвое больше его самого, и решил, что сегодня умрëт.       Ему удалось немного поесть и даже выпить какие-то лекарства, которые нашлись в домашней аптечке, после чего Иешуа дополз до кровати и уткнулся лицом в подушку, отключившись. Очнулся от дребезжащего в коридоре телефона. От звука болела голова, а от перспективы с кем-то разговаривать болело всё тело. Трубка дрожала от вибрации. Иешуа её не поднимал, но мог хорошо представить, кто ему звонил в такое время. Рано вставал среди его знакомых только Воланд. При воспоминании о нём в голове Иешуа сразу всплыло строгое лицо, прятавшиеся за высоким воротом свитера. Иешуа почувствовал укол вины. Они ведь договаривались сегодня фотографироваться, даже идею уже обсудили, а он так подло заболел.       Иешуа лежал и слушал, как телефон зазвонил ещё раз, потом ещё, а потом наконец замолчал. Иешуа закрыл лицо руками. Какой же он безответственный дурак. Музыкант свернулся в клубок под своим одеялом и задремал. Проснулся во второй раз уже от настойчивого стука в дверь, перемежавшегося с трелью звонка. Давно надо его выдрать из двери, чтоб не орал. И кого там... Он не хотел вставать, но незваный гость всё не уходил. Иешуа спустил босые ноги на пол — лакированный, из старого дерева — и прошлëпал к двери как был — в трусах, мокрой футболке и одеяле. За дверью оказался Воланд. Что он тут забыл? Ах да, съëмка...       — Прости меня, — Иешуа шмыгнул носом. Воланд, одетый в рабочую одежду, то есть в водолазку и брюки, осмотрел его с кончиков пальцев до макушки нечëсаной головы.       — Что с тобой такое? Ты заболел?       — Ужасно заболел! — Иешуа протянул к нему руки и втащил в квартиру. — Температура такая ужасная. Я наверное сегодня умру! — Не мели ерунды, — Воланд снял ботинки и поставил их на коврик. — Никто в мировой истории ещё не умирал от простуды.       — А Средние века, а как же Средние века! Где им было брать таблетки! Я умру как человек в Средние века! — Вернись в постель, — Воланд подтолкнул Иешуа в комнату.        Спал музыкант на раскладном скрипучем диване. У него вообще была скромная квартира, несмотря на наличие денег. Стол и стулья, сколоченные его отчимом ещё в семидесятых, простая кухня, минимум посуды, проигрыватель, большой шкаф с потрëпанными книгами, которые покупались в основном на распродажах и множество из которых были нещадно зачитаны до дыр. Ещё Воланду нравилось, что у Иешуа не было телевизора, который сейчас почему-то стремились засунуть в каждую квартиру. Музыкант залез на диван и спрятал ноги под одеяло. Его била мелкая дрожь. — Лекарства пил какие-нибудь? — Воланд ушёл на кухню и там рылся в аптечке друга. — У тебя тут нихрена нет, как ты живëшь вообще? Простуду лечишь, — он поднял к глазам пузырёк, — активированным углём? Страшный ты человек. — Я выпил, что там было. Какие-то... жаропонижающие, им сто лет уже... Не помогло. — Ещё бы оно помогло, там наверное до царя Гороха ещё таблетки спаяны. Лежи, я в аптеку схожу. Завернись и лежи! — Воланд коснулся его лба и убрал с него мокрые волосы. — Гусеница. Иешуа слабо улыбнулся. — Прости, что со съёмкой так. Я думал, успею... Получше станет... Прости. — Да ладно. Потом две мне сделаешь и разрешишь фотографии обработать, понял? Иешуа взял его за пальцы и легонько их сжал. — Ладно. — Я пошёл. Хлопнула дверь. Иешуа лёг на подушку и посмотрел на свою руку. Какой же он всë-таки хороший человек. Добрый. Воланд вернулся через полчаса и нашёл Иешуа спящим. Он сжал руку в кулак и подложил под щëку. Воланд присел на корточки рядом с кроватью и поправил ему одеяло, невольно касаясь кожи, горячей даже под одеждой. Затем он пошёл в ванную, помыл руки и на кухне заглянул в холодильник. Там нашлись остатки гречневой каши, яйца, зелёный лук, молоко и, почему-то, хлеб в пакете. Дурак, его ведь в морозильнике держать нужно, если хочешь сохранить. Он переложил батон в узкую морозильную камеру и нашёл там то, что искал — кусок замороженной курицы. Пока Иешуа спал, Воланд деятельно приготовил бульон, покрошив в него, вдобавок к мясу, зелёный лук и пару картофелин для сытности. Картошку от нашёл в ведёрке под мойкой. Пока он мыл посуду после готовки, закатав рукава до локтей, на кухню, таща за собой неизменное одеяло, явился Иешуа. — Ты превратился в мою маму? — он сел на стул и уставился на суп. Воланд скорчил рожу. — Может если бы ты ел нормальную еду, ты бы не болел. — О нет. Мама, мамочка! Это ты?! — Дурак, — Воланд улыбнулся и налил в тарелку с цветочками суп. Иешуа потянулся было к тарелке, но получил шлепок по пальцам и ойкнул. — Сначала лекарства, — Воланд набрал воды в стакан и выложил перед другом несколько таблеток. Иешуа их исправно проглотил. — Спасибо. Ты прямо сестра милосердия. — Теперь ешь. Тебе нужна жидкость. — А ты не будешь? — Я не голоден. Подперев голову рукой, Воланд наблюдал за тем, как Иешуа ложка за ложкой отправляет в рот его нехитрый суп. В животе заурчало и, поймав насмешливый взгляд музыканта, Воланд взял тарелку и себе. Ели в тишине. Закончив, Иешуа сделал было попытку помыть свою тарелку, но был деликатно усажен обратно на стул. — Сиди, болезный. А потом Воланд повёл его обратно в кровать. — Нужно много спать и пить. — Ну всё, я окончательно превратился в твою игрушку! Иешуа переоделся и сменил влажную простынь на свежую. Лежать на таком белье было приятно. Глаза слипались от вкусного обеда и ощущения, что о тебе заботятся. Воланд взял себе книгу из его шкафа и сёл рядом с изголовьем кровати, прислонившись спиной к деревянной спинке. Через его плечо Иешуа разглядел название книги: «Граф Монте Кристо». Почти заснув, Иешуа вытянул руку и коснулся коротких волос на затылке Воланда. Тот вздрогнул, но не повернулся. — Ты остался. Почему не пойдёшь домой? У тебя наверняка есть дела. — Дела подождут. А если ты и вправду помрëшь — кто мне проведёт две съëмки? Воланд улыбнулся, и Иешуа увидел у него ямочки на щеках у рта. Он откинулся на подушку и закрыл глаза, прошептав последнее, перед тем, как заснуть: — Ну и дурак.